​Mundi comedenti

Это случилось на одном из симпозиумов по вопросам исследования Вселенной. Дату проведения мероприятия и собственную личность я, с вашего разрешения, раскрывать не стану. Лишь за сам факт моего нижеследующего излияния научное сообщество, которое прекрасно знает кто я такой, подвергнет рассказчика остракизму. Однако, мне безразлична реакция интеллектуальной братии. Уверяю, нижеизложенная информация стоит любых жертв. Почти как Святой Грааль, только в научной сфере.

На трибуну вышел почтенный швед с лбом столь высоким, что заканчивался он лишь на затылке. Да простят мне учёные мужи подобную шутку. Умственные способности описанного человека превосходили мои собственные, да и любого присутствующего на конференции. Думаю, почтенный швед потягался бы со Стивеном Хокингом, если представилась такая возможность.

Однако Лудде Линдберг не стремился к лаврам и всячески избегал появляться на людях. Нынешний его визит оказался для нас сюрпризом, причём сюрпризом неприятным. Даже смотреть на старика было больно, настолько явной оказалась бьющая его дрожь. До выхода шведа на сцену присутствующие гадали что привело его сюда, раз отшельник Лудде покинул свою пещеру.

Старик щурился от заливающего зал искусственного света. Выступления учёных со всего мира длились до самого вечера, поэтому шведу Линдбергу предстояло выступать в свете фальшивых звёзд, софитов, и звёзд настоящих, чей призрачный свет сиял сквозь прозрачную крышу здания. Публика, в том числе и я сам, застыла в предвкушении чего-то…

Сказать грандиозного, означало бы преуменьшить ожидания. Благодаря богатой чудаками вроде Лудде истории научных открытий, мы ждали от него чего-то, что перевернёт мир вверх дном или по меньшей мере изменит наше видение. Но ждали мы всё же нечто способное уложиться в рамки нашего атеистического восприятия. Наконец, в замершем воздухе послышался многократно усиленный микрофоном старческий голос.

- Вселенная. Как много для нас в этом слове. Таинственная, неизведанная пустошь за пределами Земли, в которую мы заглядываем с ужасом и благоговением. Мы знаем, пусть и боимся признаться себе, что не сможем покорить Вселенную… - Лудде возвёл глаза к потолку и взглянул на ночное небо, - Но теперь мы знаем, что Вселенную покорили до нас. Моя коллега, Адела Андерсдоттир, поплатилась жизнью за это знание.

Мы начали смущённо оглядываться, стараясь найти взглядом Аделу. Словно старик стал бы так грубо шутить о коллеге и единомышленнице. Она всегда сопровождала Лудде с начала их долгосрочного сотрудничества и обычно не появлялась на сцене – нас не смутило её отсутствие под светом софитов. Однако, в полумраке зала Аделы тоже не было. Теперь некоторые из нас начали задаваться вопросом куда Лудде устремил свой взгляд и почему приехал на симпозиум один.

- Как многие из вас знают, доктор Адела Андерсдоттир была биофизиком. Женщина-учёный. До девятнадцатого века, подарившего нам Марию Склодовскую-Кюри, в такое было трудно поверить. Труднее поверить в то, что Адела в одиночку подарила миру что-то действительно новое. Знаете, я ведь тоже ей не поверил… - голос Лудде сорвался, выдавая волнение. Об этом теперь знал весь зал, не только избранные, что смогли уловить особые коннотации при произношении имени Аделы Андерсдоттир.

- Её сигма-детектор поначалу казался мне чепухой, блажью вдохновенного изобретателя, одержимого идеей найти что-то новое. Глупее и бессмысленнее я ничего в своей жизни не видел. В моей голове не укладывалось зачем профессор биофизики пыталась найти человеческую душу, если научно-исследовательская деятельность совместима разве что с атеизмом или агностицизмом. Тогда вдохновенный биофизик попросила взглянуть на неё сквозь детектор. Первый же взгляд на Аделу через прибор поставил меня в тупик. Внутри каждой частички её тела копошились невероятно длинные светящиеся оранжевым черви, выходящие через теменную кость в полоток. Я вновь посмотрел на неё невооружённым глазом и увидел, что профессор Андерсон в порядке. Затем снова прильнул к обзорному окошку прибора и увидел червей. Теперь они казались жгутами чего-то большого, запустившего свои щупальца в Аделу. Этого не могло быть. Я несколько раз моргнул, с силой сжимая веки и снова взглянул на профессора. Она была в порядке. Затем снова посмотрел в прибор. Жгуты были на месте.

Адела заметила охватившее меня смятение и успокоила, что увиденные мной оранжевые черви-жгуты существуют. Сигма-детектор в действительности показывал доселе неизученное излучение. Многие смогут возразить, что мы с Аделой приняли за сигма-излучение следы деятельности центральной нервной системы человека, либо кровеносной системы. Стоило лишь поменять цвет и…

Мы были учёными и прекрасно знали, чем отличается сигма-излучение от электромагнитного излучения, создаваемого центральной нервной системой, а кровь моя не была подкрашена, либо металлизирована, чтобы оптический прибор был в состоянии зафиксировать расположение кровеносных сосудов в организме.

И напоследок напомню, что ни деятельность центральной нервной системы, ни деятельность кровеносной системы не выходит за пределы стоящего перед вами организма и не может меняться даже в пределах самого организма. Однако увиденные мною жгуты динамически меняли своё положение внутри тела Аделы и выходили пучком сквозь теменную кость к потолку, сквозь потолок и выше.

В зале начался беспокойный ропот. В разноголосии без труда различалась главная интонация высказываний – сомнение. Лишь единицы понимали насколько важными были откровения Лудде для будущего человечества. К сожалению, я на тот момент в число «посвящённых» не входил. Скепсис во мне был сильнее доводов Лудде Линдберга. Кто-то с задних рядов встал и демонстративно покинул зал, громко хлопнув дверью. Лудде равнодушно посмотрел вслед ушедшему и продолжил свой рассказ:

- Тогда Адела направила сигма-детектор на меня. Сначала она молчала, потом присмотрелась и сказала, что никогда не видела схожее с её количеством сигма-ветвлений в пределах одного тела. Если тело Аделы было соткано из света, то моё светилось лишь на девяносто процентов. Подтверждение словам биофизика я увидел и на сигмаграмме. Не знаю, что в тот день повлияло на моё решение больше. Этот надуманный комплимент в виде роя вымышленных червей в моём теле или уверенные слова Аделы, отвечавшей на каждое моё возражение. Она ничего не оставляла безо внимания и парировала без запинки. Однако смысл нашего сотрудничества ускользал от меня. Биофизик и астрофизик имели не так много точек соприкосновения. Кроме, разумеется, физики. Именно она и должна была нас сплотить.

Лудде снова поднял взгляд к звёздному небу и на этот раз задержал чуть дольше прежнего. Мы вглядывались в иссечённые морщинами черты лица старика, пытаясь найти причины, которые заставили его побороть немощь и выйти на сцену. Руки Лудде тряслись, ноги подкашивались, а спина была не в состоянии держаться прямо, отчего старик то и дело припадал на трибуну, удерживая свой вес на трясущихся руках. Обычно передвигавшийся с тростью швед вышел на сцену без неё. Что он хотел этим показать? Презрение к самому себе или собственной немощи? Наконец, Лудде обратил внимание на публику, дожидавшуюся продолжения истории.

- Мы принялись за исследования с удвоенным энтузиазмом. По просьбе Аделы я создал уменьшенную версию сигма-детектора, удобную для транспортировки. Поскольку у нас не было финансовых средств, чтобы оплатить испытания, пришлось прибегнуть к услугам добровольцев. Мы сразу отмели возможность получить помощь со стороны Креста или других благотворительных организаций. Наше исследование не имело ничего общего с гуманитарной помощью. С каждым днём количество сигмаграмм росло, и мы уже могли сделать определённые выводы. Первым из них стал вывод, что сигма-излучение касалось абсолютно каждого человека, явившегося к нам. Независимо от расы, вероисповедания, социального положения, мировоззрения, образа жизни и состояния здоровья. Иными словами, оранжевые жгуты бесновались в каждом, кто к нам приходил. Тогда мы перешли на других живых существ.

В зале снова начался ропот, опосредованный сомнением. Антинаучность рассказываемых профессором вещей была столько очевидной, что опровергнуть их было слишком легко. Лудде не мешал собственному разоблачению, но лишь подкидывал всё новые и новые детали, чтобы быть разбитым окончательно.

- В животных мы также нашли описанные оранжевые жгуты. Их концентрация оказалась значительно меньше, а сами жгуты тоньше. В растениях жгуты значительно толще и количество их ограничивалось одним-двумя или больше в прямой зависимости от количества стеблей и стволов. У насекомых жгут один, очень тонкий и ветвящийся подобно корням дерева. Таким образом можно составить своего рода иерархию концентрации жгутов, в которой людям уготовано второе место. Первое место по праву занимают дельфины. Сеанс с ними обошёлся нам с Аделой в значительную сумму. Пришлось заложить часть имущества, чтобы двигаться дальше. Остальных зверей мы тестировали в зоопарке. Незаконно, - сказал Лудде, сделав упор на последнее слово.

Гомон толпы стал едва переносимым. Кто-то, чьё имя называть будет неэтично, вскочил с места и выдал двухминутную отповедь на тему того, что лекция Лудде Линдберга откровенная профанация. Приводить слова возмущённого я не стану. Нужные люди и так прекрасно знают кто и что возразил Лудде. Тот же человек, кто без колебаний подверг гонениям меня и подбил для этих целей научное сообщество.

- Затем Адела, по скромности своей утаившая изначальную причину нашего сотрудничества, высказалась. Ей не давали покоя не столько сами жгуты, сколько их восходящий характер. Что бы это ни было, оно было связано с объектами в верхних слоях атмосферы, либо вне нашей планеты. Сказать достоверно были это поводки или перцептивные отростки большого организма мы не могли. Для этого требовалась иная оптическая аппаратура, разработкой которой мне и предстояло заняться. Собственно, с этой целью Адела ко мне обратилась изначально, но идея о неизвестном науке излучении пробудила в старике жажду познания. Параллельно с разработкой гибрида сигма-детектора и телескопа мы занялись исследованием остаточного сигма-излучения.

Очередная пауза оставила зал в тишине. Независимо от моего отношения к тому, что говорил Лудде, я не мог не слушать. Это было нечто свыше понимания, притягивающее к себе и пугающее. Мы словно заглядывали за завесу, о которую лучшие умы бились, как комары о москитную сетку, на протяжении веков, тысячелетий.

- Сначала мы наблюдали за состоянием неодушевлённых предметов и обнаружили большую разницу между тем, что было живым и тем, что живым никогда не было. Например, бутерброд с ветчиной, сыром и листом салата обладает большей остаточной энергией, чем пульт от телевизора или нож. Дело не в каком-то конкретном продукте. Тот же результат показывало сопоставление чего-то рукотворного с ветчиной, сыром и листом салата отдельно. Пульт или нож слабо светились лишь после прикосновения наших с Аделой рук и только там, где наши руки соприкасались с их поверхностью. Предметы, которыми мы пользовались часто, например, моя любимая кружка, показывали устойчивое свечение в области, где её касались моя рука и губы, - Слушатели машинально уставились на проекционное полотно в ожидании слайда с кружкой, но ничего подобного не было: Лудде принадлежал к учёным старой школы, которым хватало слов для пояснения своих мыслей, - Сигма-излучение ведёт себя также, как и любое другое излучение, имея способность в определённых обстоятельствах преобразовываться в частицы, оседать на материальных объектах. Однако никакое остаточное излучение предмета, созданного человеком, не может сравниться с тем, что было живо. Именно поэтому я вынужден буду описать наш самый жестокий эксперимент.

Вновь возникшая пауза, обусловленная одышкой Лудде, оставила слушателей в подвешенном состоянии. Примерно также ребёнок чувствует себя, когда отклоняясь на качелях назад, взмывает ввысь и на время повисает в воздухе. Впрочем, подобное зависание длится недолго и заканчивается неожиданно. Такое бывает, когда ты чего-то ждёшь, и оно может произойти в любой момент, каждый из которых окажется для тебя предсказуемо неожиданным.

- Чтобы окончательно разграничить одушевлённые и неодушевлённые объекты, да к тому же разграничить объекты, которые были живыми и которые живыми никогда не были, нам с Аделой необходимо было засвидетельствовать смерть сквозь сигма-детектор. Для этой цели мы обзавелись десятком лабораторных крыс и усадили каждую из них в отдельную банку. Скажу честно, даже мне не хватило мужества, чтобы день за днём наблюдать за умиранием. Мы с Аделой совместили сигма-детектор с видеокамерой и записывали смерть дистанционно. Просмотренные позднее записи были…кх…- Лудде подавился и несмотря на то, что рассказанные им вещи пока не имели отношения ко Вселенной, в скорейшем времени получил стакан воды от организаторов. Время его выступления подходило к концу, да и выступал он в конце всего мероприятия, но останавливать старика Линдберга никто не собирался. Мы были слишком увлечены, чтобы прерваться.

- Ошеломляющими, - продолжил Лудде, чей голос вновь стал густым, как гудрон, - Оранжевые жгуты сигма-излучения постепенно усиливали своё воздействие до смерти. Они уплотнялись и пульсировали. Однако, как только крыса умирала, то жгут в течение пяти минут блек, истончался и покидал тело окончательно. Что могло бы объяснить незначительную потерю массы после смерти в небезызвестном эксперименте. Остаточное излучение рассеивалось в течение приблизительно сорока дней. Кроме того, покидание тела для жгутов было напрямую связано с характером смерти. Насильственная смерть ускоряла покидание, но никак не влияла на остаточную энергию неодушевлённого тела. Однако вовремя предоставленное питание не только спасло жизнь крысе, но и приводило к усилению влияния жгутов. В течение нескольких часов сигма-ветвления становились толще, усиливали светимость и полностью восстанавливались на прежних местах. Как если бы в лабораторную крысу таким образом возвращалась жизнь.

- То есрь вы харите сказать, что нашри… душу? – поинтересовался японский астрофизик на ломаном английском.

- Если можно так выразиться. Мы нашли что-то способное объяснить почему груда жира, мяса, костей, лоскутов кожи, волос и прочих частей не начинает гнить в течение жизни, хотя химический состав у живого и мёртвого тел одинаков. По крайней мере, до начала разложения.

- То есрь вы утверыждаете, что эти жгуры и дерают нас живыми? – настаивал японец.

- Единственное, что я могу утверждать, это что смерть и покидание организма сигма-ветвлениями связаны неразрывно. Одно без другого невозможно. Именно поэтому нам было так важно узнать, куда уходят жгуты после смерти живых существ. Где находится их источник.

- Вы искали Бога… - послышался растерянный голос из темноты.

- Да, мы искали Бога. Но мы его не нашли. На другом конце жгутов было нечто иное. Совмещение сигма-детектора и телескопа потребовало качественно нового подхода к обоим приборам. Вмешаться в устройство детектора или телескопа значило их загубить, поэтому я счёл более доступным вариант с установкой сигма-детектора до линз телескопа в надежде на то, что сигма-излучение будет отражаться от десятков линз внутри оптического прибора также, как и свет. Скажу честно, если бы мои надежды не оправдались, то я был бы счастливее, чем сейчас. Неведение годами уберегает нас от правды, но вот мы сталкиваемся с ней и опускаем руки.

В зале повис немой вопрос: «Что вы увидели?». Лудде продолжил так, словно отвечал на этот незаданный вопрос.

- Восходящие жгуты сплетались в пучки в тропосфере, которые в свою очередь сплетались в ещё большие пучки в стратосфере и уходили выше, в ионосферу, подобно корням. Объединённая в огромный стволообразный пучок сеть корней-жгутов уходила за пределы ионосферы и нашей солнечной системы. По моим расчётам сигма-ствол направлялся в сторону сверхмассивной чёрной дыры Стрелец А в центре галактики Млечный путь. Для дальнейшего наблюдения требовался более мощный телескоп. Одних расчётов было мало, чтобы утверждать с полной уверенностью чем являлось увиденное. Мы с Аделой уже могли предположить, чем является сигма-излучение, но слабо представляли, как оно связано с чёрной дырой. С этой целью нам пришлось прибегнуть к помощи старого друга и отправиться на Канарские острова. То, что мы увидели с помощью телескопа Gran Telescopio Canarias, было больше, чем мы могли вынести. Пучки энергии действительно уходили к сверхмассивной чёрной дыре и даже более того. Область чёрной дыры вплоть до самого горизонта событий была заполнена огромным светящимся оранжевым шаром сигма-излучения…

- Вы хотите сказать, что чёрная дыра высасывает из нас жизнь? Это нонсенс! – возразил какой-то француз справа от меня.

- Учитывая поведение жгутов после приёма пищи, а оно характеризуется усилением и пульсацией излучения, уходящего вверх от принявшего пищу, можно сказать, что энергия из живых существ определённо выкачивается. Только это происходит на неизвестном доселе уровне и НЕ чёрными дырами.

- Вы сейчас опровергаете свои собственные слова. Если возможно, будьте более последовательны. Мы и так задерживаемся, - предупредил некий англичанин. Мне показалась смешной его поспешность. Вряд ли брит смог бы пить чай в такое время.

- Чёрные дыры в обозримой Вселенной действительно являются источниками накопления сигма-излучения, но концентрация излучения всегда остаётся на одном и том же уровне. Мы с профессором Аделой наблюдали за показаниями приборов на протяжении недели и не заметили изменений светимости. Рассчитывать на большее с Гран Канарис мы попросту не могли. Однако даже недели хватило, чтобы сделал выводы. Несмотря на постоянный приток сигма-излучения с Земли и всей галактики, концентрация излучения, выраженная в светимости скопления, не росла. В соответствии с законом сохранения энергии кто-то или что-то вне чёрной дыры поглощало энергию сигма-излучения.

Дальнейшие мои слова являются крамольной теорией, поэтому я не рассчитываю на полное понимание с вашей стороны. Профессор Адела погибла через две недели после того, как мы, наконец, поняли, что увидели. Вывод напрашивался сам собой. Белые дыры, которые научное сообщество искало так долго, выходили в другую Вселенную. Причём она гораздо больше нашей и нуждается в огромном количестве энергии для своего функционирования. Всё живое нужно лишь для сбора, концентрации и передачи данной энергии дальше. То есть мы не больше, чем бактерии, помогающие животным переваривать целлюлозу.

- Выходит, мы… не живые? – растерянно спросил француз.

- Нет. Мы живые. В худшем смысле этого слова. Живые за счёт поглощения чужой энергии, которой расплачиваемся с существом безмерно большим, чем мы сами. И когда нам станет нечего выкачивать с планеты Земля, когда этому существу станет нечего выкачивать из нас, то mundi comedenti нас покинет.

- Каким образом покинет? Мы ведь нужны ему.

- Не больше, чем обладатели жгутов с сотен тысяч других планет. Мы с Аделой видели скопления пучков, уходящих и к другим солнечным системам. Мы не одни во Вселенной. Поэтому и наша ценность не больше, чем ценность других рас. Mundi comedenti может вырвать, как сорняк, весь пучок жгутов, покрывающих нашу планету и не почувствовать разницы. Это существо слишком велико.

- Но… mundi comedenti переводится с латинского, как «пожиратель Вселенной». Не преждевременны ли такие выводы? – оживился француз.

- Мы видели сигма-излучение в необозримой части Вселенной, что позволяет предположить её конечность и ограниченность в пространстве. Причём пространством этим является желудок mundi comedenti, а мера энтропии, разделяющей наши галактики, удаляющиеся от центра Вселенной, нужна mundi лишь для удобства употребления всего сущего в пищу. Мощность сигма-излучения в необозримой части галактики была куда выше, чем в обозримой. Концентрация жгутов там куда выше и мир подвергается куда большему насилию, подобно пище, расположенной близко к стенкам желудка. Возможно, человечеству было бы лучше никогда этого не видеть. Мы с Аделой увидели и…

- Что стало с профессором Андерсдоттир? – спросил я. Многозначительные взгляды в небо, конечно, впечатляли, но силы фактов это не отменяло.

- Mundi забрал её через две недели после того, как мы заглянули за завесу. Скоро настанет и мой черёд.

- О чём вы говорите?

- Мы можем вам чем-то помочь? Финансирование, медицинская помощь?

- Нет. Если бы вы взглянули на моё тело через сигма-детектор, то увидели бы происходящее иначе. Жгуты беснуются внутри, разрывают мой организм на части. Не знаю сколько времени пройдёт прежде, чем сердце остановится. Mundi comedenti знает, что я знаю о нём и не хочу больше ни пить, ни есть. Эта сущность пытается от меня избавиться и уже очень скоро преуспеет в этом. Как вам поступить с полученной информацией решать придётся самостоятельно. Однако не пытайтесь обращаться к Богу, вас услышит только mundi comedenti.

На этом закончился рассказ Лудде Линдберга, переданный мной практически дословно, хоть и слегка приукрашенным. В тот же день я пытался встретиться с Лудде ещё раз, чтобы поговорить в частном порядке и разобраться не сошёл ли старик с ума. Выступление перед публикой можно подготовить и отрепетировать до такой степени, что даже квалифицированный специалист по психопатологиям не сразу отличит больного от здорового. Импровизацию же подделать куда труднее. К сожалению, встрече нашей не суждено было состояться.

Я миновал холл отеля, осведомившись у консьержа на месте ли профессор Линдберг – он был в своём номере и после возвращения с симпозиума никуда не выходил. Я поднялся на лифте, прошёл по коридору до нужной двери и затем стучался в неё битый час. Когда я вызвал консьержа и тот подобрал нужный ключ, то внутри комнаты мы обнаружили мёртвого Лудде Линдберга. На прикроватной тумбочке стояла пустая баночка с таблетками. Название говорить не имеет смысла. Редкие таблетки можно есть такими дозами без летальных последствий. В чемодане подле кровати стоял и сигма-детектор – я не удержался от научного любопытства и взглянул сквозь него на консьержа. Оранжевые черви бились в нём, как полоумные, пока тот звонил в скорую. Оранжевый пучок уходил сквозь потолок этажом выше и выше, до самых небес, если верить Лудде. Однако, я не желал больше смотреть.

С тех пор, я боролся с желанием умолчать о том, что сказал старик, или поведать об этом всему миру. Правда оказалась разрушительной даже для представителей научного сообщества, считавших себя интеллектуальной элитой, а интеллект учит сдерживать эмоции. Некоторые из нас плакали, другие какое-то время боролись с собой и превратились в ожесточённую оппозицию. Я не смог ни смириться с правдой, ни бороться. Быть может, вы придумаете что с ней делать? В любом случае, я умываю руки. Сигмаграмма показывает, что мне осталось недолго. Посмотрим, сколько продержитесь вы, прежде чем mundi comedenti до вас доберётся. Очень уж эта тварь не любит тех, кто знает больше, чем положено знать бессловесным внутренним органам. Можете считать это местью за нашу с вами общую паразитическую природу. Не стоит благодарности. Мы это заслужили.