Облучённые героизмом

Часть 1

Разрушение реактора Чернобыльской АЭС произошло примерно полпервого ночи, поэтому ничего удивительного в том, что в тот момент в Припяти кто-то занимался сексом, нет. Лежал в скромной миссионерской позиции на родной кровати, примостился на разложенном диване и старался не разбудить бабушку за стенкой, был пьян и, не рассчитав силы, слишком поспешно завершил начатое к молчаливому разочарованию партнёрши или прощался с невинностью, выбрав для этого ту мрачную ночь. Объединяло интересующие нас акты одно — они были небезопасными и имели своим итогом успешное оплодотворение и зачатие.

Для кого-то беременность была долгожданной, для кого-то приятной неожиданностью, кто-то узнал о ней слишком поздно, чтобы что-то предпринять, кто-то плакал в туалете и думал, как сообщить новость бабушке. И пока планета обсуждала катастрофу, которая чёрными буквами нанесла слово «Чернобыль» на карту истории, ничего не подозревающие эмбрионы развивались, формировали ручки, ножки, печёнки и головные мозги, не подозревая о хаосе вне их водянистого мирка. Помимо привычных органов, те, чьё зачатие совпало с аварией, развивали ещё кое-что любопытное.

1 февраля 1987 года, ровно через 40 недель после той ночи, родились на первый взгляд обычные младенцы. Но вскоре счастливые и не очень родители стали замечать странное. Вроде дети ничем не отличались от остальных карапузов, но некоторые их действия заставляли родителей пятится назад, хвататься за сердце и обращаться к высшим силам с вопросом, чем они заслужили такую кару. На самом деле, никакой кары не было. Просто дети были очередными последствиями аварии.

***

Хотелось бы мне сказать, что необычные дети не оттолкнули родных, что их способности стали изюминкой, за которую окружающие полюбили их сильней, что они подарили своим домам ощущение надвигающегося величия. Но, к сожалению, это не так. То были тяжёлые времена перемен, многие мамы и папы не смогли вынести ещё одной ноши. Особенные дети требовали внимания, притягивали озадаченные взгляды, а иногда и откровенную враждебность. Младенцы не могли контролировать то, чем наградила их та судьбоносная ночь, а родители, воспитанные в жёстком прагматизме надвигающегося расцвета социализма, не могли понять, что происходит.

Не прошло и года, как многие из таких детей перешли из дрожащих ладоней родителей в холодные продезинфицированные руки работников детских домой. Вместо фотоальбомов, в которых фиксировались первые действия ребёнка, заводились досье. Особенности «чернобыльских» детей не остались незамеченными, вести о них очень скоро достигли локаторных ушей правительства.

В отличие от родни, государство увидело в особенных детях потенциал, и уже в 1990 году, который дал начало шальному десятилетию, особых трёхлеток собрали под Минском, чтобы изучать природу их исключительности. Первое, что стало совершенно очевидно — это разнообразие того, чем наделил их взрыв. Ни один ребёнок не мог повторить того, что умел другой. Вторым любопытным аспектом стала выраженность того, что решили называть «даром». Некоторые дети оказались особенными, но не так, чтобы очень.

Важным это стало через год, когда огромная страна разваливалась на много маленьких. Пока ещё существующее общее правительство в экстренном режиме приняло решение вывезти детей с территории без пяти минут независимой республики. Кто-то сидящий под красной звездой сообразил, что сверхдети — это не только интересные для наблюдения экспонаты, но и потенциальное оружие. А его, как и ядерную кнопку, отдавать даже безгранично дружественному соседу не стоит.

Перевезли в осеннее лирической Подмосковье шестерых: двух девочек и четырёх мальчиков, которые проявили не только дар, но и готовность сотрудничать, вести себя хорошо и кушать кашу, даже если она с комочками. Такие кадры пригодятся.

В небольшом закрытом Подмосковном Интернате комочки в каше перестали появляется как только на секретный объект направили лучших специалистов разного профиля, включая исключительную повариху, которая скорей легла бы ногами вперёд под комбайн, чем допустила менее, чем совершенную гладкость каши. Что уж говорить о других сотрудниках: медперсонале, воспитателях, учителях, психологе и, конечно же, Директоре.

Неразбериха в стране продолжалась, поэтому многое в Интернате было отдано на откуп кадрам на местах. Многие организации, оказавшиеся в похожей ситуации, скатывались в коррупцию и разруху. А всё потому, что у них не было такого Директора. Ему доверили не какой-то завод по производству токарных станков или вафельную фабрику, а жизни шестерых исключительных детей. Подводить их он не собирался.

Вторым по важности после Директора был единогласно, хотя и не официально, назначен психолог, которого решили всё же величать по имени и отчеству, потому что «психолог» звучало не так солидно, как Директор. Лев Семёнович, хоть и занимался наедине с каждым ребёнком всего пару часов в неделю, стал бесценным источником информации о их внутреннем мире.

Было решено занять детей по самую макушку. Помимо образования, в которое их погрузили, не дожидаясь официального семилетия, шестеро подопечных Интерната усиленно развивали потенциал. К спорту, шахматам и творческим мастерским вскоре подключили индивидуальные занятия. Это стало возможным, когда дети повзрослели, и дар каждого проявился чётче.

Мир не сразу осознал, что «холодная война» по сути окончена, поэтому детей продолжали записывать в «секретное оружие». Но, когда на пороге оказались нулевые, правительство взялось считать, сколько оно тратить на то, чем не пользуется, а, может, никогда и не воспользуется, ибо посылать на войну десятилетних детей — решение, мягко говоря, спорное.

В воздухе слышался дух перемен, мир превратился в огромную фабрику небоскрёбов, свободы и ар-н-би, а политические лозунги сменились электронными битами под неоновые лучи. Про сверхдетей начали забывать и вспоминали только когда утверждался бюджет на всякие тайные расходы. Цифру в строке с кодовым названием «Интернат в Подмосковье» решили снизить.

Директор не просто рвал и метал, он выдёргивал и вышвыривал. И дело вовсе не в том, что на его проект забили, а в том, что проектом были самые настоящие дети, которые хотели есть, которых надо кутать в тёплые одежды и которые требовали тонкого и осторожного подхода. Интернат не распускали, но и не хотели тратить на него то, что можно расходовать на что-то другое. Пришлось срочно разрабатываться план. На помощь пришли ум и сострадание Льва Семёновича — сочетание настолько редкое, что его самого впору называть сверхчеловеком.

— Они же дети, — напомнил он. — И могут быть не только карой нашим врагам, а спасением для нас самих.

Так Интернат в Подмосковье стал секретной ячейкой МЧС. Тогда же начались полевые испытания способностей. Тем шестерым, за кого Директор отвечал собственной головой, предстояло доказать, что они не зря поедают сахарные булочки за счёт бюджета. На фоне сверхдетей, участвующих в спасательных операциях, догоняющих грабителей и вычисляющих наёмных убийц ещё до того, как они предпринимали попытку «убрать клиента», росли акции политических деятелей.

Простому обывателю было лень разбираться, кто конкретно сделал из детей, зачатых в страшный час, спасателей всея страны. Он просто провёл параллель между ними и тем, кого чаще стали показывать по центральным каналам с припиской «Кремль». Тогда даже скептики просекли, что расходы на Интернат возвращаются с огромными дивидендами. Те крупицы беспредела, которые смогли просочиться из девяностых в ранние двухтысячные, разбились о стену отечественной, взращённой на гречке и гематогене, супершестёрке.

Так продолжалось вплоть до 2005. Волнения начались из-за экономической нестабильности, которая стала реакцией на политическую наглость. Даже репортажи о подвигах детей становились короче. Поговаривали, что импичмент реальней день ото дня, а после него — кто ж его знает, но точно не безоблачное будущее.

***

Часть 2

По документам он был Фёдором, в Интернате его звали Федей, но он предпочитал прозвище Феномен. В свои семнадцать он умел то, на обучение чему у остальных уходила жизнь. В этом был его дар — феноменальная мышечная память. Нет, не такая, которая позволяет через четверть века сесть на велосипед и поехать, как будто только вчера рассекал бульвары на двухколёсном друге. То была память совсем другого уровня.

Федино тело запоминало движения с первого раза, после трёх повторений они становились лёгкими и точными, как после нескольких лет тренировок. К пятнадцатому дню рождению у него был чёрный пояс по тхэквондо, разряд по боксу, рекорд по бегу на короткие дистанции, который, по понятным причинам, нельзя было считать официальным. Стрелять он умел всего из двенадцати видов оружия из-за того, что Директор не хотел, чтобы подросток решал проблемы нажатием курка. Феномен мог задержать дыхание под водой на семнадцать с половиной минут — результат, которым лично он был недоволен. Учителям приходилось охлаждать его пыл, потому что мальчик стремился к рекордам, увлекался и не знал лимитов, а взрослые подозревали, что они всё же есть и не хотели доводить феноменальный организм до истощения.

Все знали, что его ждут великие дела и слава. Хотя он не отличался аналитическими способностям, именно Феномен быстрее всех понял, что он — особенный. И это не испугало его.

Зеркало отражало сосредоточенное лицо, но над выражением он решил поработать позже. Вначале надо отточить фирменный жест, которым он будет встречать поклонников, с которым будет позировать для фотографий, который будут копировать детишки этой страны и ближнего зарубежья. Всё, что он пробовал, ему не нравилось, отдавало вторичностью. Он выставил вперёд указательный палец правой руки и поднял большой, получился пистолет. Федя сделал вид, что выстрелил из него, а потом приподнял руку и поднёс пистолет к лицу, прижав к щеке. Жест показался непонятным и сложным.

— Прям ковбой, — усмехнулся сосед по комнате.

Гена стоял у двери и наблюдал за Федей, пока тот кривлялся.

— Может, тогда фирменная фраза? Поймал гада, вышел к журналистам и такой: «Зло не пройдёт. Это говорю вам я, Феномен».

— Нечто подобное уже сказал Гендальф.

— Это кто? — насторожился Федя из-за конкурента.

— Забей.

Гена по кличке Гик сел на пол, облокотился спиной на кровать и достал из-под неё стопку комиксов.

— Ржи сколько влезет, а герой без фишки — не герой. Нужен бренд.

— Думаю, тебя и так запомнят, — Гена оценивающе оглядел соседа, который был под два метра ростом и шириной с книжный шкаф.

Часы запищали, Федя недовольно цокнул.

— Тренировка? — с надеждой спросил Гена.

— Ага, Директор выписал из Тибета какого-то торчка, который изобрёл супер-пупер борьбу, смешал там всё: джиу-джитсу, кикбоксинг, ещё что-то, вплоть до пинг-понга. Говорит, надо приобщиться. Я ненадолго, — Федя подмигнул Гене и размашистой походкой вышел.

Сосед с облегчением вздохнул, тренировки Феди давали ему возможность посидеть в тишине, полистать комиксы, послушать музыку без наушников. В Интернате можно найти всё, что нужно для комфортной жизни, кроме уединения.

За окном блеяла Верка. Из всех мест на огромной территории Интерната упрямая рогатая тварь тусовалась именно здесь. Данила по прозвищу Дарвин утверждал, что коза видела в Феде альфа-самца и приходила выразить ему своё почтение.

— Дарвин, угомони свою козу!

Данила бежал со стороны вольера, где проживали две лошади, несколько свиней, Верка и пять собак. Коты, якобы принадлежащие Интернату, считали, что они вольны шляться непонятно где по несколько дней, а потом заявляться и требовать еды. Данила потянул козу и ласково попросил пойти с ним, но Верка стояла, как будто проросла ногами в газон.

— Нету тут твоего альфы, — крикнул Гена и захлопнул окно.

— Слышишь, Вер, пошли, — молил Данила.

Гена щёлкнул пальцами и рядом с кроватью зажглась лампа. Он надел наушники и включил плеер, в котором отродясь не водилось батареек. Не успел Гик погрузиться в мир американских рисованных супергероев, как кто-то потряс его за плечо.

— Чего?

— Гик, а ты можешь… — Мила зашла и плотно закрыла дверь, хотя днём было принято держать комнаты открытыми. — Короче, мне надо, чтобы он выходил в интернет.

Мила достала из заднего кармана джинсов маленький чёрный телефон. Гена присвистнул, им запрещалось иметь средства связи, крове выданных Директором.

— Откуда? — Гик выхватил телефон и начал осматривать его.

— Не важно. Можешь в нём интернет разбудить? Без симки.

— А звонить ты как будешь?

— Не надо мне звонить.

Гик бессистемно поклацал по кнопкам, а потом спрятал телефон между ладоней и закрыл глаза. Мила переминалась с ноги на ногу.

— Давай быстрей, меня Директор вызвал.

— Пошли к нему копию.

— Ты чо? Он сразу поймёт, — цокнула Мила.

Гена отдал ей телефон и пожал плечами.

— Сложно сказать. Если бы дело касалось электрических импульсов, то без проблем. А беспроводной интернет — это другое. Спутник и всё такое.

— Понятно, — Мила поджала губы.

— Я подумаю, — пообещал Гена. — А зачем тебе?

— Хочу родителей найти. Попытаться. Настоящих.

Гик потерял интерес и завалился на кровать. Мила присела с краю.

— Неужели тебе не интересно? Никому, кроме меня это не надо, что ль?

— Мы-то им не нужны, так что…

— Ты как маленький, честное слово! А вдруг, мама была совсем молодая, появился ребёнок, да ещё и с непонятным даром. Представляю, как она перепугалась, когда я начала создавать свои копии. Родила одну, а лежат три, а то и пять дочерей.

— Ужас, — равнодушно ответил Гик и надел наушники.

Мила осталась сидеть рядом, её губы шевелились, но когда она заметила, что Гена её не слышит, вышла. В коридоре она столкнулась с Дашей, у которой по расписанию стояла беседа с психологом, и поспешно спрятала телефон в рукав.

— Как ты себя чувствуешь на этой неделе? — начал психолог с традиционного вопроса.

Даша молчала, потому что опять пропадала в одном из многочисленных миров, которые строила её голова. Лев Семёнович сделал пометку, что на вид с девочкой всё в порядке. Потом он зачеркнул прозвище Дымка, а сверху указал имя, Даше так больше нравилось.

— Я нарисовала вчера лес, — отозвалась она. — Красные деревья, синяя трава и чёрное солнце. Наверное, этот лес на другой планете.

— Почему ты его нарисовала?

— Захотелось чего-то нового.

— Тебе наскучило старое?

Даша не ответила. Вместо этого она спросила:

— Нам скоро выдадут паспорта?

Психолог растерялся. В феврале детям исполнилось семнадцать, и Даша начала отдаляться. Учителя жаловались на её равнодушие к урокам и тренировкам. Она перестала обсуждать задания, на которые их посылал Директор, хотя остальные дети охотно выплёскивали переживания и восторг от победы. Даша решила, что будет говорить во время еженедельных сеансов с психологом о картинах.

— Давай поговорим о лесе, — Лев Семёнович перевёл тему. — Что он символизирует?

— Свободу, отсутствие расписания, рост, — ответила Дымка.

Лев Семёнович записал что-то в блокнот.

— Тебе этого не хватает? — осторожно спросил он, опасаясь, что знает ответ.

— Если бы я писала себя, то на картине был бы невидимый ветер.

— Но ведь ты и так можешь быть невидимой, когда захочешь.

— Или когда скажут. Скорей, когда скажут, — и Дымка растворилась в воздухе, обнажив кресло, на котором продолжала сидеть.

Психолог с тревогой посмотрел на дверь, но Даша вновь стала видимой, и он с облегчением выдохнул.

— Замечательно.

— А картину вы не похвалили, — укорила его Даша.

— Я её даже не видел, — оправдался психолог.

— В следующий раз принесу.

«Ещё двадцать минут», — отметил он про себя.

Сегодня ему было тяжело с Дымкой, время шагало медленно, как толстая бабка, которую никак не обогнать.

— Я — это не только мой дар, — сказала Даша напоследок. — Я — художник, я — мечтатель. Я — больше, я — лучше. Я — Даша, а Дымка — это лишь часть меня и не самая, кстати, главная. И мне нужен паспорт.

Ужин подавали в полседьмого. Распорядок — залог успеха в любом деле, полагал Директор. Неважно, чем занят человек — садоводством, выделкой шуб, воспитанием детей — во всём нужен план и верность ему.

Но в тот день он зашёл в столовую на десять минут позже, чего не прощал детям. Позади брёл Боря, из-за которого Директор потерял счёт времени. Они играли в шахматы. Боря раз за разом обыгрывал наставника, быстро и изящно. В середине последней партии Боря разложил Директору все возможные варианты ходов. Разнообразие сценариев не спасало Директора от проигрыша. Тот не злился из-за проигрыша, но печалился от того, что не может больше ничему научить мальчика. Ученик превзошёл его.

— Сегодня наш Блиц доказал, что не зря носит это прозвище. Обыграл старика на всех уровнях.

Боря скромно улыбнулся, но никто не поверил, что он смущён.

— Кого-то не хватает, — Директор развернул и положил салфетку на колени.

Место возле Бори пустовало. У Феди заурчал живот, выражая недовольство, а Дарвин уже вбегал в столовую.

— Простите, — он запыхался. — Верка не хотела идти в вольер.

— Ты управляешь животными, не они тобой, — повторил привычную фразу Директор. — Наказание ты знаешь, остаёшься мыть посуду.

От досады брови Данила приподнялись, а глаза сделались грустными, но спорить было бесполезно. Он не знал, как управлять животными, лишь умел с ними договариваться, а Директор требовал большего. Дар Данилы это позволял, он чувствовал, но сердце было слишком огромным, чтобы перейти из статуса «друг» в «хозяин».

Ели молча, две работницы кухни чётко и незаметно, как волшебницы, сменяли блюда. К чаю разрезали пышный яблочный пирог.

— Директор, — прервала молчание Мила. — У меня вопрос.

Разговоры за столом не были под запретом, но светской болтовни Директор не терпел. Все разом посмотрели на Милу, которая выпрямилась, словно готовилась выйти на сцену. Директор кивнул.

— Где хранятся данные о наших родителях? У вас есть архив?

— Конечно, у нас есть архив, — ответил Директор, не отрывая глаз от тарелки.

— Где?

— В секретном месте, естественно.

— Где это место? — не унималась Мила.

— Какой же это будет секрет, если я его расскажу? — улыбнулся Директор.

Он аккуратно вытер губы салфеткой, отстранил от себя тарелку, встал из-за стола и сказал:

— Сегодня вы все очень хорошо потрудились, как и всегда. Я вами доволен.

Он вышел, за ним последовал Лев Семёнович. Психолог до поздней ночи делал пометки в своих тетрадях. Его беспокоили девочки: Даша с её разговорами о совершеннолетии и Мила, которой мир внутри интерната тоже начал казаться тесным. Со временем и мальчики начнут задавать неудобные вопросы.

Смелость подвела его дважды. Первый раз, когда он не смог сказать Даше, что после того, как она перестанет официально быть ребёнком, ничего не изменится. Второй раз, когда смолчал за столом о том, что процедура передачи детей Интернату была гораздо запутанней и сложней. А при переезде из Минска в Москву архив перетрясло так, что найти нити, ведущие к родственникам, будет всё равно что собирать паззл, в котором небо отражается в воде.

Ближе в полуночи Федя возвестил мощным храпом второй этаж о том, что уснул. Если бы Гена собирался отдыхать той ночью, то ничего бы не вышло. Он знал, что девчонки не будут болтать перед сном, настроение не то. Дарвин набегался за Веркой, а Блиц лежит и с улыбкой думает о том, как обыграл Директора или гадает, что произойдёт дальше. Гик улыбнулся этой мысли. Блиц терпеть не мог, когда его методы называли гаданиями.

— Я не гадаю и не предсказываю будущее, — бесился он, пока ребята хихикали. — Я вижу сотни вариантов развития событий, основываясь на десятках возможных решений. Здесь нет ничего случайного, чистая математика и логика.

— Скажи, Боря, где мой суженый меня ждёт? — смеялась Мила, протягивая ему ладошку.

На самом деле дар Блица был незаменим на заданиях. Но кроме него Блиц обладал жутким характером, и ребята любили издеваться над ним. Не было ничего веселее, чем смотреть, как высокомерный подросток доказывает свою значимость.

Гик откинул одеяло и поправил рубашку. Джинсы висели на нём, но искать в темноте ремень опасно, он мог кого-нибудь разбудить. Тихонько приоткрыв окно, Гик прислушался. Схватиться за трубу, проскользнуть вниз, нащупать ногой выступающий кирпич, спрыгнуть, кустов под окном нет, пробежать до забора, если взять чуть левее после дуба, то там есть слепое пятно, куда не смотрит ни одна камера. Зря Гик ругался на Верку, если бы не она, он бы не узнал о нём.

Строптивая коза как-то выбралась за ограждение. Просмотр видеозаписей показывал, как она прошла мимо дуба, а потом испарилась. Дарвин даже выдвинул версию, что её похитила Дымка ради розыгрыша. Но тщательное расследование, проведённое Гиком, обнаружило то самое слепое пятно, а также отходящую от забора деревяшку. Коза нашлась, а вместе с ней и лаз, которым Гик с тех пор пользовался.

За забором пятьсот метров через поле в заброшенный сарай, где по ночам собираются ребята из соседних деревень. Они знают, что он не такой, как они, но им всё равно. Гена играет на гитаре и поёт мрачные песни, под которые хорошо заходит сладкий дешёвый ликёр. Пацаны морщились, называя его бабским пойлом, но на самом деле он им нравился.

Боря видел, как Гена, согнувшись, бежит к дубу, от него левей. Он тоже знал про лаз, но не потому, что нашёл его, а потому что иногда Гик с утра был уставшим, но довольным. Блиц быстро отсёк множество вариантов и оставил один — товарищ веселится вне Интерната.

Теперь у него перед глазами обозначилась таблица из десяти столбов и десяти строк. В каждом квадратике он просчитывал возможные варианты последствий побега Гика. Ни один не заканчивался смертью друга, хотя пять вариантов потенциально несли травмы. Но шанс, что он вернётся под утром невредимым, высок. С этим знанием Боря лёг спать под стрекот насекомых.

***

Обитатели Интерната не знали, что такое свой личный день рождения. Этот праздник у них был один на всех. Подарками не обменивался, зато всегда был торт. Первого февраля повариха превосходила саму себя. В этот раз она представила трёхъярусную конструкцию с клубничным кремом.

Из-за загруженности Директор не подготовил речь, все стояли возле стола и смотрели не на бисквитную громадину, а на него и ждали слов. На выручку пришёл Лев Семёнович, и Директор ужаснулся, когда тот назвал цифру «восемнадцать». Годы летели, если сверхдетям столько лет, то ему исполнится… Страшная цифра, которая раньше казалась концом жизни, но ведь столько ещё предстоит сделать, столькому научить детей.

Он смотрел, как они поедали торт, и с удовольствием отметил, что они — всё же дети. Годами не измеришь то, что было вложено в них. Лица, конечно, изменились. У Феномена, Феденьки, проклёвывается борода. Пришлось учить пользоваться бритвой, кто ж ещё ему покажет. Девчонки стали запирать нижний ящик тумбы в туалете, ключик был только у них двоих. Гена стал молчаливей, хотя в детстве рта не закрывал, везде лез, всё включал, даже то, что обесточено. От того и тело всё в шрамах, не всегда удавалось его уберечь. На Гену сейчас редко отзывается, предпочитает «Гик». А Боря Директора в шахматы теперь каждый раз обыгрывает.

— Директор, а когда мы паспорта получим? Надо, наверное, бланки какие-то заполнить.

Даша, оказывается, не ела торт. Разнесла по тарелке бежево-розовое месиво, розочку из крема аккуратно отложила в сторону.

— Наверное, надо. Я свой давно получал, уже не помню, что там и к чему. В моём нет даты окончания. Как-то это печально. Словно в сорок пять государство ставит на тебе крест.

— Печально, — подтвердил Феномен с набитым ртом.

— Раз мы совершеннолетние, я подумала…

— А вот это правильно, Дымка, — прервал её Директор. — Думать, всегда хорошо. Я вот думаю, что паспорта вам пригодятся для какой-нибудь международной миссии. И для имиджа это хорошо. Прекрасная идея!

Даша посмотрела на Блица в поисках поддержки, тот пожал плечами. На второй этаж они поднялись вместе, и Даша поманила Борю в девчачью комнату, пока Мила была в ванной.

— Вот, это тебе, — Даша протянула Боре картину с красным лесом, синей травой и чёрным солнцем. — Только не показывай никому. Я им подарков не приготовила.

— Можно сложить? Я буду в кармане носить, чтобы никто не видел.

Даша пожала плечами. Блиц расценил это как согласие. Весь вечер он провёл за вычислениями, почему она сделала подарок только ему, ведь это общий день рождения. Вариантов оказалось несколько, но один особенно хорошо подходил.

***

Часть 3

Теракты стали повседневностью незаметно. Они заполонили новостные эфиры, оказавшись каким-то слишком очевидным способом добиться своего. Организации, запугивающие и убивающие мирных людей, появлялись чуть ли не каждый день, требовали и часто добивались своего. Новая угроза взлохмачивала мировое сообщество, приковывало к телевизорам, но потом забывалась и уступала место следующей. Люди продолжали ужасаться, но скорее по привычке, в их сознании теракты стали равны природным катастрофам.

Тот случай всё же выбивался из ряда подобных тем, что захватили стратегически важный объект. Завод не производил само оружие, но без деталей, которые вытачивали заботливые руки запуганных важностью дел, происходящих на заводе, работников оружие превращалось в красивую бесполезную игрушку. Поэтому очень скоро вокруг объекта собрались журналисты со всех главных каналов и газет. Как они так резво смогли добраться в столь отдалённую и запутанную местность, оставалось только гадать. Их будоражило всё: сам захват, место действия и, конечно же, команда сверхдетей, которая снова пришла на выручку.

Команду же не заботило, ни что делали на заводе, ни сколько внимания привлекло это задание. В стенах завода заточили около двадцати невинных людей, один из которых успел подать сигнал тревоги. Директор провёл напряжённые двадцать минут в палатке, которую установили возле завода и нарекли штаб-квартирой. В ней собрались те, кто имели на бумаге странные замысловатые позиции при правительстве, но выполняли вовсе не те обязанности, что были в должностных инструкциях. Чем неприметней звучала должность, тем выше была важность человек на самом деле. И наиглавнейший из них протестовал, ведь детям, даже с исключительным даром, нечего делать посреди контртеррористической операции. Остальные растерянно переглядывались, пока Сергеев и Директор перебрасывались, как горячей картошкой, аргументами, но Директор сумел загнать оппонента в тупик простым вопросом:

— Какова альтернатива? Штурмовать завод? Даже если на работников вам плевать, рисковать оборудованием вы не станете. Голова ваша покатится, и вы это знаете. Как только те, кто внутри, поймут, что завод атакуют, начнётся ад.

С ним согласились менее главные, но в массе дающие критический перевес.

***

— Двери заблокированы изнутри. Где находятся террористы, мы не знаем, но есть план здания, — замдиректора завода протянул детям бумажный свёрток.

— Дарвин, ты первый, — отдал приказ Блиц.

Данила стоял рядом с клеткой, где беспокойно перемещались шесть серых мышей. Он вытащил ту, что покрупней, поднёс к лицу и тихо, но чётко произнёс:

— Нужны ходы к четырём дверям.

Он опустил мышонка на план завода, расстеленный на земле, и пальцем показал на четыре точки.

— Сюда, сюда, сюда и сюда. Вперёд.

Мышонок запищал что-то понятное лишь Дарвину, и мыши побежали в сторону завода. Десять минут, что их не было, тянулись бесконечно. Замдиректора успел подумать, что сошёл с ума, раз доверяет кучке подростков и мышей, но тут серые комочки один за одним начали возвращаться к карте. Они по очереди прошлись по ней от тех четырёх комнат, где держали заложников, до дверей, которые обозначил им Дарвин. Внимательней всех за их передвижениями следила Мила. Ей предстояло вывести людей наружу.

— Запомнила? — спросил Блиц.

Мультяшка кивнула, крепко зажмурилась, её начала бить крупная дрожь, сильней и сильней, пока контуры тела не перестали быть различимыми. Она походила на старый телевизор, у которого сбились настройки, и картинка начала двоиться. А потом троиться, затем четыре идентичные Милы выстроились в ряд.

— Распределяйтесь и ждите отмашки от Гика. Как только он разблокирует все двери, войдёте туда одновременно, — сказал Блиц.

— Двери с электрозамками, реагируют на код, — замдиректора завода волновался.

— Электро — это главное, — успокоил его Гик.

Он и одна из Мультяшек побежали направо, две копии и оригинал Милы приняли свои позиции. Гик подошёл к первой двери и прислонился ухом к тому месту, где находился замок. Стоило ему коснуться пальцем механизма, как тот щёлкнул, дверь отворилась.

— Ничего не делай, пока не получишь сигнал от оригинала, — предупредил он копию.

Блиц проанализировал все доступные варианты. Террористы заперли людей в четырёх кабинетах, а в комнате отдыха организовали контрольный пункт. Если выводить всех одновременно, больше шансов успеть до того, как злодеи спохватятся. Хотя план и мог привести к потерям, Блиц о такой вероятности промолчал, чтобы не нервировать ребят.

Гик подобрался к последней двери, возле которой стояла настоящая Мила. К ним подбежала Даша.

— Готова? — спросил её Гик.

Дымка кивнула и растворилась в воздухе. Блиц сказал, что Мила и Даша должны зайти вместе в эту дверь. Первая пошлёт сигнал копиям, и они побегут к заложникам. Задача второй — незаметно выяснить, где находятся террористы и передать координаты Феномену, который разберётся с ними.

Гик собирался открывать последнюю дверь, когда подбежал Блиц.

— Дашка, ты где?

Она показала голову, которая как будто летала по воздуху — зрелище шокирующее, но к нему члены команды привыкли.

— Я тут прогнал все варианты и что-то не вяжется.

— Что именно?

— Сам захват. Не знаю, не складывается паззл. Мотивы, цели, средства — всё в разнобой, какой бы вариант я не просмотрел. Так что вы аккуратней там, — он обратился и к Феномену, который стоял позади.

Федя уверено улыбнулся, поправил наушник и выставил большой палец вверх, сигнализируя Дымке, что готов. Её голова исчезла. Двое нашлись сразу в мужском туалете, Дымка направила туда Феномена. Один из террористов даже не успел натянуть штаны, когда полетел из окна на газон, где его повязали. Второй направил на подростка пистолет, но получил пяткой в челюсть. Федя не успел спустить его вниз, Дымка нашла ещё троих. Он приковал мужчину в отключке к батарее и отправился на её зов. Серьёзно вооружённая тройка наткнулась на Федю в коридоре, который вёл к комнате отдыха. Самого агрессивного Федя вырубил ударом его же винтовки в висок.

— Я тебя знаю, ты один из этих странных детей, — заголосил один из них, опустился на колени и заложил руки за голову, а потом потянул вниз товарища.

Феномен обошёл их и забрал оружие. Он мог бы обвязать их верёвкой, чтобы не сбежали, но, как назло, забыл её у палатки, пришлось вырубить и этих, чтобы не сбежали.

— Сколько ещё? — спросил он в динамик.

— Не знаю, пытаюсь открыть дверь.

Даша стояла у комнаты отдыха и прислушивалась. Кажется, там открыто окно. Если выгадать время, то можно проскользнуть внутрь незаметно. Она почувствовала холод, который прошёл по ногам и пихнула дверь. Двое мужчин разом обернулись и посмотрели на неё. Она запаниковала, но быстро пришла в себя. Они смотрели не на неё, а куда-то вглубь коридора, где кричал их напарник, привинченный к туалетной трубе. Один из головорезов выбежал из комнаты в коридор, чуть не задев невидимую девочку, и посмотрел в окно.

— Вяжут, суки!

— Твою мать!

— План Б, план Б!

— Так, где этот чёрный ход?

— Внизу, в подвале. Сергеев сказал, что ключ от двери на трубе вентиляции, детонатор в коробке с надписью «Песок». Должно хватить, чтобы разнесло всех, кто в пятом цехе.

— Это сколько?

— Человек шесть.

— Норм, — кивнул террорист. — Остальных спасут и будет им сильный президент, которого никак нельзя на импичмент сажать.

— Быстро вниз, хватаем детонатор и в туннель. У нас на всё минуты две.

Даша подбежала к столу, схватила лежащий ключ и выскользнула наружу. Заперев террористов в комнате отдыха, она направила к ним Феномена. Он снёс дверь мощным плечом, та припечатала одного из террористов к стене, по пути задев второго. Феномену понадобилось не больше трёх секунд. Дымка сказала, что они главари, поэтому церемониться с ними Федя не стал.

Чего Дымка не сказала, так то, что услышала фамилию того самого руководителя спецслужб, который громче всех протестовал против вмешательства детей в операцию полчаса назад в штаб-палатке.

Феномен оглядел комнату отдыха.

— Ты тут?

Никто не ответил, тогда Федя крикнул в микрофон.

— Всё готово, двоих сейчас вынесу, ещё трое в коридоре и один в мужском туалете.

— Даша, ты как? — поинтересовался Блиц.

— Ага, — ответила она, бегом спускаясь по лестнице на первый этаж.

Дальше лестница не вела, значит, в подвал идёт другая. Она представила карту, по которой бегали мыши, и вспомнила про вторую лестницу. Даша бросилась вдоль по узкому коридору и напоролась на две закрытые двери. Она пыталась сообразить, какая ей нужна, а наушник перебивал мысли.

— Даша, это не смешно, покажись уже, — требовал Директор через микрофон Милы.

— Она ещё внутри? — услышала она голос Блица.

— Вроде нет, — ответил Феномен.

Под потолком шли квадратные коробы вентиляции. Даша подпрыгнула и ухватилась руками за короб. Подтянувшись, она увидела небольшой ключ над левой дверью. Как на зло, он не подошёл с первого раза, зато отварил соседнюю дверь. За ней оказалась большая коробка с песком. Опустив руку, Даша достала рацию всего с одной кнопкой и кучей проводов. Она вернулась в коридор и выбралась на улице через узкое окно.

— Ребята, они бомбу подложили. Отходите быстро!

— Даша, Даша, ты где? Я уже бегу, — закричал Феномен, чьи руки точно знали, как обезвредить любую бомбу.

— Вы не успеете, бегите, десять секунд, девять…

Она вела отчёт, пока отступала в сторону леса и пыталась заглушить крики ребят, которые хором повторяли её имя. Даша сказал «один», сняла наушник, растоптала его и нажала на кнопку.

***

Часть 4

Тела не было, но Директор настоял на церемонии прощания. С тех пор как психолог узнал о смерти Даши, у него появилась привычка выдёргивать из бороды волоски.

— Это огромная потеря. Не только для нас, для страны, для человечества. Сколько всего ей предстояло сделать…

Речь Директора была длинной и пространной, полной воспоминаний. Дарвин, сидящей рядом с рыдающей Милой, приобнял её за плечи и поднял глаза кверху, запрещая собственным слезам появляться. По среди стола стоял огромный букет белых роз.

— Кто придумал дурацкую традицию есть на похоронах? — взорвался Гик и с укором посмотрел на Феномена, который с аппетитом уплетал булку.

— Это не похороны, никто не умер, — тихонько ответил Блиц. — В этом нет никакой логики.

— Прекрати это повторять! — прикрикнула Мила.

Блиц с силой сжал губы. Он с трудом дождался, пока Директор отпустит их и бегом поднялся на второй этаж. Столовая была под их с Дарвином комнатой, и если бы Директор мысленно не отправился далеко в прошлое, то услышал бы, как остервенело топал Боря, словно пытался пробить пол. Дарвин сидел на кровати, с головой закутавшись в одеяло, пытаясь спрятаться от мира в этом миниатюрном вигваме. Боря метался между шкафом и столом, на котором лежал огромный рюкзак. Блиц ждал, когда Данила спросит, куда он собирается, а тот молча следил за ним, как кот, наблюдающий за партией в теннис по телевизору.

— С меня хватит, я ухожу, — манифестировал Блиц, закинув рюкзак на плечо.

— Куда? — отозвался Дарвин.

— Подальше от всего этого.

Дарвин решил загнать вспыльчивого Блица в угол практичным вопросом:

— Где будешь ночевать сегодня?

— Да какая разница? — взревел Блиц.

— Но мы же команда.

— Были командой. Раз кто-то один ушёл, то и команды нет. Или ты будешь делать вид, будто Дымки не было в команде?

— Не буду, но её уход не означает, что надо бросать наше дело. Она бы хотела, чтобы мы продолжали помогать.

Блиц не ответил. Он знал, что Даша хотела не этого. Но раз Дарвин не смог распознать её желаний и надежд на будущее, значит, и объяснять нет смысла. Боря спустился вниз. У дверей он остановился, положил на пол рюкзак и вернулся в комнату. Дарвин сидел в той же позе. Блиц открыл шкаф, откопал на дне джинсы и вытащил из кармана сложенный вчетверо листок. Он снова побежал в холл, не беспокоясь, что его кто-то остановит и осознавая, что команда распадается навсегда. Вскоре это поняли и остальные.

***

Даша вышла на шоссе и запрыгнула в открытый кузов проезжающего мимо фургончика. Она расценила его появление, как знак, что спонтанное решение оказалось верным. Да и не таким уж спонтанным оно было. Закончить всю эту историю с командой сверхдетей она хотела давно, а лазейка открылась сама.

Сколько ещё вот таких заданий было на самом деле срежиссировано? Сколько раз она и её друзья рисковали жизнями из-за постановочных угроз, которые разыгрывали для ТВ? Эти вопросы ходили по кругу в её голове, как заключённые на прогулке.

Сложней всего было не попрощаться со всеми. Жестокий поступок, но другого пути она не видела. Сбежала — ужасное, трусливое слово. Если бы она была Блицем и видела десятки возможных вариантов развития событий, то выбрала бы другой, более изящный путь, чем имитация собственной смерти. Будь она Мультяшкой, оставила бы свою копию. Но её дар — невидимость. Такой ей и придётся стать, если она хочет быть собой.