Враг моего врага

Младший брат сморщился так, что стал в этот момент похожим на сушеный чернослив, и брезгливо покосился на грязный котелок.

— Моя очередь? — спросил он.

Кара’Азд кивнул: твоя.

— Видит Луна, одного слугу можно было и взять, чтоб хоть посуду чистил, — не унимался Ди’Азд. В прошлом месяце ему исполнилось шестнадцать, а он по-прежнему напоминал капризного ребенка.

Кара’Азд громко вздохнул.

— Как ты считаешь, почему никто не спохватился, что два ааконских царевича, то есть мы, исчезли?

— Потому что мы не старшие, и кроме нас у отца — да продлится его правление вечно — ещё четверо сыновей.

Кара’Азд не стал говорить, что и по этой причине тоже.

— Нас не начали разыскивать, — пояснил он, — потому что мы ааконцы, а не изнеженные дегейские слабаки. А значит, сами в состоянии о себе позаботиться. За нами не нужно ухаживать и подтирать…

— Разумеется, можем мы о себе позаботиться! — В доказательство Ди’Азд метнул «клыки», пригвоздив скачущую мимо лягушку к дереву, у которого они разместились ночевать.

Кара’Азд оценил меткий бросок, но намеренно, со скучающим видом, отвел взгляд, чтоб брат не обольщался. И посмотрел, как вьется легкий дымок над тлеющими углями. Оживляемый ветром, пепел казался усеянным рубинами. А значит, костёр разгорится быстро, что в пути ценнее любых денег. Если брат, конечно, соизволит помыть котелок.

Ди’Азд словно почувствовал размышления брата и продолжил скулить:

— Воин обязан уметь выживать! Но мойка — это не работа для воина!

Кара’Азд поднялся, опершись на руку, ощутив под искалеченной ладонью капли свежей росы, и подошёл успокоить лошадей, напуганных выходкой младшего брата.

— Жизнь воина, братец, не только драки. Это также походы…

— О Затмение! Да понял я, понял! — Ди’Азд наконец поднял котелок и нахмурился. — Ну вот, все засохло, как конское дерьмо под дегейским солнцем. Видит Луна, теперь я месяц потрачу на эту проклятущую мойку.

Кара’Азд многозначно поднял взгляд к небесам.

— Вчера вечером, как и сейчас, тучи закрывали небо и Луна не наблюдала за нами, так что можно было заняться чисткой ещё вчера. Потому не злись.

— Я злюсь лишь по одному поводу. Что вместо сестры за дегейского царька не выдали тебя! Вот была бы потеха!.. Но кто ж на тебя позарится? Почти лысый и весь в шрамах...

После травмы руки Кара’Азд уже не мог метать оружие так же метко, как брат, но когда он подобрал увесистый камень и замахнулся, Ди’Азд, побрякивая грязной посудой и не менее грязными ругательствами, поспешил в сторону реки.

Кара’Азд усмехнулся и погладил языком изувеченные зубы. За годы это вошло в привычку, стало даже неким извращённым ритуалом. Зубы — ещё одна горечь Кара’Азда: те, которые не выбили в бою, начали портиться от скудной походной пищи.

Кара’Азд отбросил камень и приложил руку ко лбу, вглядываясь в гору, настолько темную и неправильную по форме, что становилось дурно. Гора напоминала кровь, застывшую в тот миг, когда выплескивается из раны от взмаха сабли. Кара’Азд скривился: если сабли, то рубанувшей спину трусливому противнику. Рассердившись за подобное предположение, он тряхнул головой.

Но в памяти уже болью вспыхнула горькая картина отступающей с поля битвы ааконской армии. Около года прошло.

На мокрой от крови земле изрубленные трупы своих и врагов. Мертвые и изувеченные, они валялись рядом, словно в объятиях друг друга. Но своих все же больше. Поэтому и бегут, поджав хвосты. Им в спины тогда летели стрелы и копья, а тех, кого настигали дегейские всадники, целовали сабли. Так много верных товарищей погибло и потеряно навеки! Дыры в стальных пластинах, плоти и костях… Кровавое месиво. Но почему тогда в воспоминаниях Кара’Азда все серое? Из-за того, что все смешалось с землей? Как грязь...

Именно после того позорного поражения отец — царь Аакона — и предложил мир, выдав за новоиспеченного царя Дегея свою единственную дочь. Кара’Азд противился этому решению сильнее всех, ведь сестра была ему самой родной из всей семьи. Братья родились от других матерей, тогда как у него с сестрой общие отец и мать.

Свадьбой царевны с ааконским царем удалось сберечь множество жизней, но ни вылечить раненую гордость, ни усмирить самые воинственные сердца не получилось. Ненависть за поражение до сих пор душила Кара’Азда, а во рту ощущался медный привкус крови.

Кара’Азд прогнал болезненные виденья, нагнулся, поднял метательные «клыки» Ди’Азда и, отбросив мертвую лягушку, взвесил диковинное изделие на вытянутой руке — неплохо. Оружие сделано из передних клыков тиоллийского нетопыря: каждый длиной и толщиной почти с указательный палец. Четыре зуба соединены в корнях, отчего походят на крест.

— Говорят, предыдущий царь Дегея со своим перворожденным сыном и небольшим войском погибли, добравшись до этой горы, а те, кто выжил, сошли с ума.

Кара’Азд нахмурился: он так долго глядел на гору, или это младший брат снова отнесся к мойке слишком легкомысленно?

— Дегейцы? — выплюнул Кара’Азд. — А чего ты от них ожидал? Они не способны даже построить достойные жилища и до сих пор не додумались ухаживать за своим оружием? Затмение! Да они даже закрытые ножны не используют! А их чрезмерное обучение запретным силам…

— Я бы не сказал, что так уж запретным...

— Наверняка один из их одурманенных колдунов сдуру намешал им в еду какой-то отравы. Хотя и этого не нужно: эти дурни, почитая своё солнце, наклюкаются вина, а потом оно от жары и бродит в их тупых башках.

Кара’Азд вздохнул и протянул брату его метательное оружие.

— Жалко этих тварей, они ведь не зря ведьминской смертью прозваны.

— Тиоллийские нетопыри? — Ди’Азд со странной нежностью провёл там, где соединялись корни зубов. — Да, волшебники против них бессильны. Но ты их не очень-то и жалей: ведьмы ведьмами, но и обычными людьми те не против полакомиться. Эти зверюшки размером почти с нас с тобой.

Кара’Азд вопросительно поднял брови. «Нас с тобой?»

В одинаковых дорожных плащах — старых и потертых, чтоб не выделяться — братья и сами выглядели одинаковыми. Почти. Если не вглядываться в лица.

Младший брат без приуменьшения отличался красотой, тогда как Кара’Азда в лучшем случае можно было назвать побитым жизнью.

Кара’Азд почесал рукой, на которой раньше насчитывалось пять пальцев, там, где у него раньше находилось ухо. Казалось, шрам никогда не прекращает чесаться. Война никого не жалеет, даже если тебе всего двадцать пять. По-своему Кара’Азду ещё повезло. Те, кому не повезло, иногда посещают его кошмары. Они все там. Порой, в редкие моменты слабости, Кара’Азд им даже завидует.

Он снова взглянул на младшего брата. В отличие от крепкосложенного Кара’Азда, Ди’Азд выглядел худощавым и стройным. Несмотря на то, что его мать родом из Тиоллии, кожа у брата имела тот же смуглый оттенок, что и у всех ааконцев. В отца пошел, как и все отпрыски старого безумца. «Чем больше отличается кровь у родителей, тем крепче их дети», — любил говорить царь Аакона. Видимо, поэтому весь его гарем состоит из иностранок. Как там ещё мускулистой диггенши нету…

— Когти нетопыря, по слухам, ещё сильнее лишают сил всяких колдунов.

— Возможно. Но они же загнутые. Чтоб цепляться за жертву, оно и хорошо, но мне нужны прямые. Клыки в самый раз.

— Можно ведь и подточить, — заметил Кара’Азд, опустив глаза на свою булаву на поясе. — Я видел у матери всякие вещички, чтоб ухаживать за ногтями. Как считаешь, лучше подточить крылатому упырю ноготки до того, как их вынуть, или после?

Братья рассмеялись, на время забыв о тревогах, ставших причиной их путешествия. В этот краткий миг они нашли убежище от забот и проблем в веселье над нелепой шуткой.

Когда смех прошёл, Ди’Азд, взглянув на необычную гору, сказал:

— Уже почти пришли. Сейчас мы возле границы с Дегеем.

— Скорее, рядом с диггенами, если ты, конечно, не путаешь одноглазых с дегейцами.

— А ты знаешь, кому поклоняются диггены?

— Диггены странные и глупые, да и разговаривают так, что просто ужас, но не стоит насмехаться над тем, каким богам они молятся. Богов не выбирают.

— Я о том, что где-то близко наша сестрица.

— Угу.

— Кар, никто не рад, что отец выдал ее за этого дегейского болвана. Но так лучше для страны.

— Лучше? Кто решил, как лучше? Эти растолстевшие от безделья бумагомараки, именуемые советниками отца? Которые о войнах только из книжек и знают? Они? — Кара’Азд еле сдержался, чтоб не бросить тот же упрёк младшему брату.

Ди’Азд не ответил. Похоже, знал, когда лучше помалкивать. Повзрослел, что ли?

Кара’Азд снова скривился. И опять от воспоминаний о недавнем прошлом. Что ж у него за жизнь такая? Все воспоминания неприятные…

Свадьба сестры и новоиспечённого дегейского царька. Не только о любви, даже об уважении между молодоженами не шло и речи. Этот союз состоялся лишь ради примирения между странами.

Но празднество, разумеется, устроили.

Кара’Азд тогда не владел собой. В нем кипели обида от потери сестры и невозможное количество выпитого вина. Но даже в таком состоянии он прилюдно отметелил дегейского красавчика-царевича. Выскочку, которого считали лучшим воином Дегея, Кара’Азд избил до бессознательного состояния. Воистину, ничтожная страна, видит Луна!

Отец, правда, не оценил выходку Кара’Азда, заявив, что тот опозорил его перед ааконским народом и дегейскими гостями. Чушь! И это Кара’Азд тогда напился? Ааконцам нравилось, чтобы их царевичи-воины и вели себя как воины, а то, что думают дегейцы, Кара’Азду до одного места.

Разочаровал отца? Все и так знали, что у Кара’Азда дурной характер. Другие вообще поговаривали, что он стал непредсказуемым после раны в голову. «Бешеный», — шептались за спиной.

Дрался за сестру — опозорил отца? Они серьезно?

— Помнишь, на свадьбе я подрался с братом ее жениха? А ведь, когда он наконец очухался, синяк на его глазу заплыл и распух так, что парень стал похож на диггена!

Ди’Азд рассмеялся, но Кара’Азд почувствовал, что его веселость напускная.

— Ну да, не лучшая шутка. У диггенов глаз посредине, да и побольше. И сами диггены побольше того хиляка будут.

— Мы принцы, а не попрошайки с дудкой, — холодно отозвался Ди’Азд. — Шутим как умеем. Можем и отметелить кого… шутки ради.

Значит, все ещё осуждает. В глубине души Кара’Азд и сам понимал, что тогда на свадьбе зашел слишком далеко, однако извиняться было не в его правилах — еще одна черта, из-за которой его все сторонились.

Мысли продолжали кружить среди отрывочных воспоминаний о свадьбе сестры. Верно ли поступил отец, отдав свою дочь за врага? Да, как царь, возможно, правильно. А как отец?

Смог бы Кара’Азд принести в жертву того, кого любит, ради мира?

— По крайней мере, они сожгли наших погибших товарищей, — примирительно проговорил Кара’Азд. — Их плоть стала пеплом и улетела в небеса, присоединившись к предкам, что тоже покрыли Луну своим прахом.

— Те, кто не оставляет гнить тела поверженных врагов, по определению имеют честь, — согласился Ди’Азд, тоже не желая ссориться. — Брат, а ты знал, что за морем тоже почитают Луну?

— Да ладно! — неискренне удивился Кара’Азд, только чтоб поддержать разговор.

— Учитель рассказывал, что там черпают Ее мощь… ну, как ты, к примеру, черпаешь воду из реки. Они считают сильнейшим того, кто может пользоваться Луной в полной мере.

— Это как? Больше всех выпить?

— Кто-то и правда может черпать воду и пить. Ну, тот, у кого на большее ума не хватает… — Ди’Азд едва успел увернуться от подзатыльника. Но успел. Ловок, подлец! — Кто-то ещё и стирать додумается, или, — он покосился на котелок и скривился, — посуду мыть, кто-то рыбу ловить, кто-то мельницу построит, а кто-то корабль…

— Понятно, — буркнул Кара’Азд. — Собираемся в путь, пока жара не началась.

Они одновременно взглянули вверх: солнце совсем не проглядывало сквозь толщу темных облаков. Но, несмотря на затянутое тучами небо и раннее утро, в воздухе уже разлилось тепло. И всё-таки из-за этих черных дождевых туч Кара’Азда не покидало странное ощущение, будто кто-то намеренно укрыл эту местность, чтоб ни Луна, ни солнце, ни звезды не могли наблюдать за тем, что здесь находится.

Если издали гора выглядела впечатляюще, то вблизи вселяла ужас. У Кара’Азда свело его несчастные зубы от одного только ее вида. Он почти физически ощущал ее недовольство, словно она живая. Вблизи гора выглядела ещё более непостижимой, ее форма была настолько далекой и непохожей на все, виденное прежде, что с трудом верилось, будто ее создала природа. Казалось, гора состоит из тысяч гигантских бесформенных окаменевших теней. Порой тени походили на длинные когти, порой на ветки безлистных деревьев, а иногда напоминали перепончатые крылья. И всё гигантских размеров, и постоянно меняется.

— Учитель много рассказывал об этом месте, — проговорил Ди’Азд. — Кое-что я разузнал сам.

«Учитель»… Совершенно неприемлемо, что его брат называет подобным словом какого-то колдуна-чужестранца.

— По древним сказаниям, Создатель, после того как сотворил все сущее, не отдыхал, — продолжал Ди’Азд. — На седьмой день он уничтожал тех, о создании кого пожалел.

— И это кого же?

— Демонов, темных духов, чудовищ… Их по-разному называют.

— Ха! Не очень-то он в этом преуспел, — фыркнул Кара’Азд.

— Да, всех он не смог уничтожить… или не захотел. Но большинство он таки уничтожил, — голос Ди’Азда звучал не громче шепота. — Это произошло именно тут.

Слова брата не слишком походили на вздор. Только не здесь, только не в этом месте. После сказанного легко верилось, что столь дивное творение, как эта гора, не создано лишь природой. Гора, конечно, не была чем-то прям невероятным, но — явно чуждой. Словно навеки замёрзшие переменчивые тени, напоминающие то острые шипы, то ветвистые рога, а то и вовсе кричащие от безмерной агонии и бесконечной злобы лики.

Несмотря на наигранное безразличие, Кара’Азд тщательно изучал историю. Да, он воин, но воин обязан знать все о своём доме, соседях и, разумеется, врагах. И Кара’Азд знал — к тому же сказывались годы принудительной зубрежки в детстве. И много странного и жуткого было связано с этой древней горой.

— Откуда ты об этом знаешь? — спросил он Ди’Азда.

— Прочёл.

— В книгах, что ли?

— В тиоллийских библиотеках много всяких книг и манускриптов. Там не только скучные летописи. Но именно об этом я прочёл в книге, которую одолжил у учителя. — Ди’Азд хмыкнул. — Жизнь воина-царевича не только драки и походы, знаешь ли, братец.

Кара’Азд улыбнулся в ответ. Воин обвязан использовать лишь достоверные знания. Никаких мифов, никаких домыслов, только неоспоримая истина. Однако в словах Ди’Азда звучало единственное возможное объяснение. Видимо, иногда не нужно ограничивать себя в мировоззрении. Видимо, нужно пересмотреть свои жизненные принципы. Как только закончится их путешествие.

Лошади шли спокойно, не проявляя никаких признаков тревоги, и это немного успокоило и Кара’Азда. Здесь — если не глядеть на гору — чудесная буйная природа, чистый воздух, щедрый край, и Кара’Азд предпочел осматривать его.

Кара’Азд и Ди’Азд подъехали уже совсем близко. Мрак навис над ними, угнетая своим темным и непостижимым величием. Казалось, мрачные тени повыползали из всех щелей и углов, лишь бы стать частью горы.

Растительность никуда не делась, но теперь ее живая зелень потускнела, став серой, точно воспоминания Кара’Азда. Казалось, под каждым кустом затаилась опасность, а ветер, гуляющий по траве, походил на блуждающих призраков.

Плохая местность. Прежде ровная, земля стала будто помятой: горбы и ямы. И везде мог затаиться враг.

А ещё Кара’Азд мог бы поклясться всеми состояниями Луны, что слышит гул погребенных в толще горы духов, далекое эхо тысяч стонов, прокатывающееся по каждой пяди его тела, а если напрячься, то можно почувствовать едва ощутимое сердцебиение дремлющих здесь сил.

Кара’Азд догадывался, что и Ди’Азд их слышит, но младший брат почему-то не придавал этим звукам никакого значения. Возможно, это как-то связано с его новым увлечением.

— Ты же не всерьез занялся… колдовством, верно?

Ди’Азд рассмеялся.

— Ты можешь себе представить, чтобы я отказался от близости с девушками, ходил в лохмотьях, совокуплялся с животными, приносил в жертву детей и пил кровь девственниц?

— Нет, конечно. А они и правда так делают?

— Разве важно, правда или нет, — усмехнулся брат, — если все вокруг в это верят?

Кара’Азд нахмурился. Он, как и все, слышал россказни о зловещих ритуалах, и, как и все прочие, не знал, правдивы слухи или нет, но тем не менее осуждал всевозможных колдунов.

Ди’Азд, не останавливая коня, достал из седельной сумки полоску вяленого мяса, оторвал кусок, бросил в рот, тщательно пожевал, выплюнул в руку и протянул старшему брату. Кара’Азд слегка приостановил своего коня, наклонился и с благодарностью принял еду.

— У тебя вина не осталось? — спросил Ди’Азд.

— Вчера все допили.

— Жаль, что так мало захватили. Я же говорил, нужно взять с собой слуг, чтоб тащили…

— А ещё ты говорил, что нас просили прийти сюда незамеченными.

Кара’Азд взглянул на гору и нахмурился ещё сильнее.

— Зачем нам сюда?

— Так сказал учитель. Ради нашей страны. Ради Аакона. Разве этого недостаточно?

Тот, кто сведущ в магии, пообещал спасти их страну, доверив это лишь им двоим. Разумеется, они отправились. В отличие от дегейцев, ааконцы старались не связываться с колдунами, но и не отрицали их могущества. Глупо не воспользоваться помощью чародея, которому более-менее доверяешь. Хотя сейчас затея отправиться сюда по одному только его слову казалась не совсем разумной.

— Как думаешь, надолго хватит мира? — промолвил Кара’Азд.

— Не знаю. Почти год как мы не конфликтуем с Дегеем, а это уже достижение.

— Я переживаю, как там будет нашей сестре, когда вражда возобновится.

Ди’Азд ничего не ответил. Кара’Азд поджал губы.

— Пускай они хоть пальцем… — процедил он, понимая, насколько глупо звучат его угрозы.

— Надеюсь, мир продлится долго.

— Я тоже. Мир и покой — это тоже часть жизни воина.

— Знаешь, насчёт дегейцев...

— Постой! — Кара’Азд остановил лошадь.

Братья одновременно спрыгнули на землю.

Впереди кто-то шёл.

— Я уж думал, здесь умру от скуки, клянусь Солнцем! Три дня меня некому развлечь.

Кара’Азд аж рот раскрыл.

Дегейский царевич собственной персоной, в длинном платье из блестящей чешуи и стальных пластин, все с тем же брезгливым выражением лица. Платье — ибо это бабское тряпьё мало походило на мужскую одежду — слишком тонкое, чтоб согревать, и слишком украшенное, чтоб быть надежным. Руки принца покрывали тонкие узоры татуировок, на пальцах блестели кольца и перстни, а раскрашенные ногти переливались синими оттенками. О Луна, да у него даже губы подкрашены! Если, конечно, они так не посинели от той отравы, что принимают дегейцы.

Рядом с царевичем стояли двое слуг с хворостом в руках. Безоружные.

— Урод! — процедил Кара’Азд.

Шрамы плохо заживших ожогов были заметны даже под повязками на глазах слуг. Бедняг ослепили.

— Это я урод? Или у вас в Ааконе, не иначе, зеркала в диковинку? — Дегейский царевич склонил голову набок, растянул накрашенные губы в нахальной улыбке. Этот женоподобный красавчик стал ещё смазливее. Наверняка еще и мужеложец. С этих дегейцев станется. Его руки небрежно лежали на рукоятках двух украшенных драгоценными камнями странных, лишенных гард, сабель.

— Думаю, кто-то сейчас лишиться языка! И не только его.

— Воистину ты прав, уродец. Уверен, Солнце отблагодарит меня за то, что ему более не придётся глядеть на тебя, — пропел дегеец с самоуверенной усмешкой на высокомерной физиономии, не отмеченной ни одним шрамом. — Учти, в тот раз я тебя пожалел.

О Луна, если этот разукрашенный щенок надеется запугать Кара’Азда подобными сказками, то он еще глупее, чем выглядит!

Заносчивый юнец, немногим старше Ди’Азда. Как он еще жив до сих пор? Наверняка все дело в том, что засранец единственный брат нынешнего царя Дегея. Явно поэтому никто и не смеет на него даже смотреть косо.

Кара’Азд хмыкнул — они сейчас не в Дегее. Видимо, когда он спал, Луна его благословила.

— Вот уж не думал, что так плохо начавшийся день обернётся таким праздником!

— Если луна вот так вас благословляет, то я рад, что в Дегее молятся Солнцу. Но не огорчайтесь, его сияние касается и вас.

— А их? — прорычал Кара’Азд, указав на ослеплённых слуг.

— О, ты о них? Это же рабы, и они не достойны узреть Солнце. Их жизнь проходит во тьме подземелий, а когда их благословляют выйти в мир, чтоб искупить свои грехи, то надлежит… — дегейский царевич заметил наконец недовольство Кара’Азда и издал мерзкий смешок. — Друзья мои, я вас ждал не для того, чтоб ссориться.

— О чем он толкует?

— Об этом я и пытался сказать, — отозвался Ди’Азд.

— Так не пытайся, а скажи, — проговорил Кара’Азд, подходя ближе к брату и сверля его взглядом.

— Он тоже... с нами.

— С нами?

— Попытайся поверить мне. Тем более теперь он наш родственник.

— О да, — усмехнулся дегейский царевич. — Ваша сестрица теперь живет в нашем дворце. Каждую ночь слышу, как она стонет, когда прохожу мимо покоев брата. Или она кричит? Хотя брат признался, что как любовница она ни на что не годится. Вот вы, ааконцы, и злые такие, что ваши девки не могут ублажить. Это потому вы коз?...

— Брат, постой! — прозвучал голос Ди’Азда, но слишком поздно.

Кара’Азд как рысь набросился на жертву, сабля выскользнула легко, как и положено. Взмах. Смертельный блеск стали.

Затмение! Что за?!

Дегейского царевича — мгновенье назад нахально скалящегося — не оказалось на линии удара. Вот он стоит, вдруг в последний момент исчезает, и размытая тень проскальзывает за спину нападавшего.

— Сзади! — прозвучал голос Ди’Азда, и опять слишком поздно.

Кара’ Азд ощутил удар по затылку, и вмиг все закружилось. Он лежит, а над ним возвышается дегейский царевич. Почему не убил? Играет?

Ди’Азд наконец тоже набросился на дегейца, одновременно метнув три «клыка». Два отскочили от пластин на одежде, а третий — летевший в голову — принц ловко отбил саблей. Тем временем Ди’Азд уже сам подскочил к красавчику, яростно размахивая оружием. Дегейский принц ходил кругами, ловко уклоняясь от ударов и в открытую насмехаясь над соперником.

Кара’Азд попытался подняться: перед глазами всё плыло.

Вдруг вероломный дегеец схватил одного из ослепленных слуг и пихнул под ноги младшего брата. Все это время дегейский царевич не переставал хохотать. Особенно разошелся, когда и слуга, и Ди’Азд свалились на землю.

— Во раскудахтались! Аж тама за морем слыхать ваши склоки.

Перед ними — из воздуха соткался, не иначе — стоял горбатый чужестранец, прозванный народом Аакона и Дегея Великим Знающим. Для жителей этих стран он являлся примером того, насколько могучим может быть владеющий потусторонними силами. Великий Знающий никого не поддерживал в конфликте между Ааконом и Дегеем, но, тем не менее, его уважали жители обеих стран.

Ди’Азд звал его учителем.

Кара’Азд — колдуном.

— Диазд, хоть ты дай пример, и глядишь, они тоже положут свои мечи в ножны. — Колдун ухмыльнулся, отвесив три низких поклона. — Заместо того, чтобы…

— Это сабли, — буркнул Кара’Азд, покосившись на младшего брата, безуспешно старавшегося скрыть свой восторг при виде колдуна.

— Хм, да ну? А какая разница-то? Вроде как одно у их применение. — Заморский колдун откашлялся, присел и резко накрыл рукой солнечный свет, блестевший на оружии Кара’Азда. Когда колдун поднялся, сжимая левую руку в кулак, солнечного зайчика уже не было.

Дегейский выскочка присвистнул и, лязгая цацками на руках, зааплодировал. Кара’Азд тихо выругался.

— Учитель, я не уверен в нем! — Ди’Азд кивнул на дегейца. Тот уже успел спрятать свои недосабли.

— Во мне-то ты уверен? То-то же. А он нашый союзник. Ну такой вот у него характер склочный, че поделать? Но раз коза брыкается, то че, молока с неё не пить?

— Вы давно здесь, учитель?

— Ещё до приезда дегейского царевича. Но выжидал всех, вот и не показывался.

— Зачем ты нас собрал, колдун?

— Чтоб побалакать о самом важном для вас. О мире!

— Мой народ никогда…

— Во хорошо б жилось, кабы люди не нуждались в таких словах, как «мой» и «эвоный». Но побалакаем об этом по дороге. Лошадок оставьте — пешком пойдём.

— Что способно примирить наши страны? — подал голос дегейский царевич. Колдун оскалился и повернул голову в сторону горы.

— Общий вражина, канеш.

Они прошли совсем немного, а Кара’Азд уже весь взмок от пота. И дело совсем не в том, что он разучился ходить пешком. Не нравилось ему это место. Да и колдун тоже. Кара’Азд покосился на него.

Горбатый и пучеглазый чужеземец носил грязные обноски, серые и рваные, что тучи на небе. К тому же чересчур большие для него, словно с чужого плеча. Даже тряпье на ослепленных рабах сидело лучше и выглядело покрасивее.

За спиной постоянно слышались покрикивания дегейского царевича, подгоняющего своих слепых рабов. По-своему это даже успокаивало Кара’Азда. Отвлекало.

— Нужно было оставить их вместе с лошадьми, — сказал Ди’Азд горбатому колдуну.

— Нужно. Но коль взял, то так предопределено. Ибо…

— Если бы не нужно, то и не взял бы, — усмехнулся младший брат. Как он вообще способен веселиться в таком месте?

— Угу. Даж луче, что взял. Легче пояснить, — пробурчал колдун. Но что пояснить, и о чем именно он толкует, не сказал. Мерзкий чужестранец.

— Учитель, ни в коем случае не сомневаюсь в твоей мудрости, но верно ли твоё решение позвать сюда дегейского принца? Он намеренно нас спровоцировал на драку.

— Не токмо евонный характер противный, думается мне. Касаемо драки — то, коль бы он хотел вас убить, то и убил бы. Ибо мне ведомо, что он обучался у тиоллийских стражей. Верно толкую?

— Разумеется, мудрейший, — поддакнул дегейский царевич и подмигнул. Похоже, он все слышал. — Я хотел испробовать, на что они способны, к сожалению…

Тиоллийская стража! Кара’Азд не видел их в деле, но, если молва о них хоть наполовину правдива...

— Видимо, пошёл обучаться, когда я проучил тебя на свадьбе, — буркнул он.

— В том-то и дело, Каразд. Стража обучается сызмала.

Кара’Азд сразу переварил сказанное.

— Значит…

— Посему я его и позвал. В ту пору, на свадьбе, он мог тебя шутя погубить. Но не погубил. При всем его… несносном характере — он тоже жаждет мира.

Кара’Азд не желал сдаваться.

— Значит, вот так сражаются тиоллийские стражи, — прошипел он. — Пихают незрячих под ноги противника.

— Ну, я ведь дегеец. Да и откуда тебе знать, как сражаются тиоллийские стражи? Те, кто с ними сражался — мертвы.

Тиоллия — страна трусов. По слухам, когда-то ааконцы и дегейцы, которым надоела вражда друг с другом, объединились и, покинув родные края, отправились куда подальше, вскоре осев и основав свою страну на каком-то острове. Судя по молве, там до сих пор главное — это никакой вражды. Трусы, боящиеся драки. По-своему хорошо, что такие трусы убрались прочь, пускай плодят своё потомство в другом месте.

Кара’Азд стиснул больные зубы. А ведь, по слухам, они там живут куда лучше, чем Дегей и Аакон.

Видимо, когда-то давно они приняли верное решение.

Когда-то давно.

А ведь вражда между ааконцами и дегейцами ещё древнее. Горбатый колдун прав — никто уже и не помнит, из-за чего это все. Кара’Азд как завороженный глядел на свою искалеченную руку. Никто не помнит причину вражды, потому как нет времени искать ее, нужно пожинать плоды войны.

Кара’Азд оглядел своё тело. Да, в достатке собрал урожай! Да ладно он, воин, забравший немало жизней и заслуживший все это. А сестра? А другие, ни в чем не повинные люди? Они чем заслужили?

— Колдун, о каком мире ты толкуешь?

— Погодь чутка, почти пришли...

Кара’Азд нервно огляделся. Тени все сгущались. Да и не тени это. Теперь он видел. Это что-то другое, будто путники шагали среди гигантских зарослей обретшего плоть мрака. Абсурдное, непостижимое ощущение, которое не поддавалось разумному объяснению. Тени нависали неподвижными глыбами. Но как только Кара’Азд переставал их замечать, они тянулись к его телу. Лезли в мысли.

Терпеть это безобразие стало выше его сил, и он дал волю переполнявшему его возмущению.

— Нет уж, колдун, выкладывай!

Горбатый чужестранец встретил его требование с неприкрытым презрением.

— Вот поведай, Каразд, за что ты возненавидел, скажем, вон его? — колдун кивнул на дегейского царевича.

— С превеликим удовольствием, — начал было Кара’Азд, плохо сдерживая ярость. Но колдуну, похоже, его ответ не требовался.

— Не ведаешь. Мало кому ведома первопричина. Но корни вашей злобы проросли глубоко, как корни Вечного Леса в плоть Неары.

Кара’Азд потер глаза и облизнул пересохшие губы.

— Я не знаю, о каком таком лесе ты толкуешь и вообще к чему ты клонишь.

Колдун усмехнулся.

О Луна! Как такой старый и темный человек так хорошо сохранил свои зубы? Явно не обошлось без мерзкого колдовства.

Внезапно в ушах запульсировала кровь, перед глазами замелькали смутные, смешанные образы. Кара’Азд согнулся пополам от резко накатившей боли.

Колдун нахмурился, будто то, чего он ожидал, наступило раньше. Выудил из своих обносков бутылку и, протягивая ее, шепнул Кара’Азду на ухо: «Это поможет».

Затем добавил, уже громче:

— Пейте, не стесняйтесь, но оставьте чутка и вашему дегейскому товарищу.

Кара’Азд пропустил слово «товарищ» мимо ушей и без страха принял бутыль. Хотел бы колдун сделать чего плохого, давно бы сделал.

Кара’Азд отпил. Накатившая волна боли прокатилась и спала. Напиток, оставляя после себя приятное сладкое послевкусие, смочил пересохшее горло и дурманящим жарким потоком устремился в желудок, постепенно заполняя его теплом. Приятно зашумело в измученной голове, и даже поднялось настроение.

Колдун тем временем достал из-за пазухи небольшой каменный нож и проделал разрез в затвердевшей тьме: слева направо. Во мраке открылась рана, будто глаз. Оттуда слезами потекла ярко-синяя жидкость, тонкой струйкой выплетая замысловатые узоры на земле. Колдун провёл по ней рукой, от чего долонь тоже окрасилась тем же цветом — даже засияла, — и направился к дегейскому царевичу. Все это он проделал правой рукой. Левую до сих пор держал сжатой в кулак.

Здесь отсутствовали звуки, кроме тех, что издавали они сами, отчего казались здесь ещё больше чужими и незваными. Но особенности этого места позволили Кара’Азду расслышать, о чем говорят колдун с дегейским царевичем, хотя они и находились не меньше чем в десяти шагах от них с братом.

— Отпей, поможет сохранить рассудок, — проговорил колдун, подойдя к дегейцу. — Это кровь некогда великих.

— Но это же… — удивился тот, когда пригубил напиток.

— Да, юный царевич, оно самое.

Кара’Азд не без удовольствия заметил промелькнувшее во взгляде дегейского царевича отвращение.

Слугам царевича чародей вина не предложил. Но причина этого открылась незамедлительно.

Кара’Азд вздрогнул. Даже Ди’Азд побледнел от ужаса, когда услышал слова своего учителя.

— Убей своих рабов, — велел колдун дегейскому царевичу.

Слепые, но явно не глухие бедолаги отреагировали по-разному: один остался стоять на месте, и Кара’Азд мог бы поклясться всеми состояниями Луны, что заметил, как на его губах промелькнула улыбка; второй резко развернулся и кинулся бежать, неловко споткнулся и пополз на четвереньках.

В руках дегейского царевича мгновенно появились сабли. Обоих слуг постигла одинаковая участь. В этом сером месте лужи крови, расползающиеся под ними, выглядели такими же черными, как глаза мерзкого колдуна.

Горбатый чужестранец направился к ближайшему трупу. В своих лохмотьях он выглядел тут, точно шествующий призрак. Кара’Азд даже решил, что тот сейчас упадёт на колени, разразится хохотом, завоет и начнёт лакать кровь из лужи, но на лице колдуна не проступило почти никаких эмоций, разве что легкая печаль. Он наклонился и провёл покрытой синей слизью рукой по еще подрагивающему трупу.

Если то, что мертвец может двигать конечностями, после долгих лет сражений давно не удивляло, то от того, что убитый слуга резко поднялся на ноги, Кара’Азд невольно попятился.

Восстановившиеся, налитые кровью глаза заморгали. В них все еще читалось замешательство, будто тварь только что очнулась ото сна.

Но своего прежнего хозяина монстр, похоже, узнал сразу. Он резко метнулся к дегейскому царевичу, когтистая лапа мелькнула возле человеческой шеи, но дегеец успел уклониться, нырнуть под руку твари и с размаху рубануть саблей.

Через мгновение у ног дегейца растекалась лужа крови от двух половин — туловища и ног — бывшего слуги. Вывалившееся внутренности извивались, как черви. В ноздри ударил резкий запах горелого. Но если от костра идет аппетитный приятный аромат, то эта вонь отдавала бедой, разило, как от пожарища.

Тварь захрипела, жалобно взвизгнула и перестала подавать признаки жизни.

Но через четыре удара сердца внутренности задвигались, сплетаясь между половинами, а кровь начала втягиваться в тело монстра, вливаясь и залечивая рану. Булькая и шипя, кожа нарастала и склеивалась Через двадцать один удар сердца даже шрама не осталось на бледном, покрытом фиолетовыми и черными венами, теле твари.

Монстр, брызгая кровавой пеной, бросился на колдуна, но тот, видимо, был не в настроении сражаться. Заморский горбун вытянул руку к твари, и та застыла в прыжке, словно ее держал кто-то могучий и невидимый. Страхолюдина ревела от ярости, но ничего сделать не могла. Колдовство, будь оно проклято Луной!

— Че скажете? — буркнул колдун.

— Почему оно не сдохло? — спросил дегейский царевич о том, что очень интересовало и самого Кара’Азда. Только вот Кара’Азд спросил бы это без такой радости и возбуждения.

— Оттого, что я долго и кропотливо над этим корпел. На кой? Дабы этакая тварюга стала трудноубиваемой и опасной.

— Зачем?

— Чтоб у Дегея и Аакона появился общий враг, — пропел дегейский царевич вместо горбуна. — Недурно, вполне недурно.

— Колдун, ты сказал, тварей. Сколько таких, как… оно?

— Маловато. Надобно более, дабы вынудить ваши страны бояться.

— Ты, колдун, не иначе, грибов обожрался! — выплюнул Кара’Азд. Его рука нервно подрагивала на рукояти сабли. — Такие твари, да ещё и неубиваемые, погубят…

— Посему я и наделил их и немочью. Ибо им следует быть опасными, но… укращаемыми.

Колдун достал что-то из-за пазухи и бросил в неподвижную тварь. Кожа той резко запузырилась, ее разъедало. Чёрные дыры уже не затягивались.

— Соли страшатся. Также света,— он наконец разжал кулак левой руки, и в тварь ударил солнечный луч, разрезав ее пополам легко, как горячий нож разрезает масло. — Огонь их тоже губит.

Колдун положил руку на монстра, и того объяло пламенем. Через десять ударов сердца от твари ничего не осталось.

— Много трудов ещё предстоит, — голос колдуна задрожал от возбуждения. — Так как у вас разные боги, то придётся дать вам общего. Вы поклоняетесь Луне, дегейцы Солнцу, так не годится. Богам на вас все равно, но из-за разных верований у людей только разногласия и несчастья. Скорее всего, теперь вашим богом станет Создатель.

— Вот уж кому точно плевать, — нахмурился дегейский царевич. — Создатель лишь создал все сущее, и больше ему нет дела до нас. Какой с него толк? Он не согревает…

— От богов вообще редко бывает толк, — ответил колдун с легким поклоном. — А этот хоть заслуживает благодарности. Вот и пускай ваши народы будут благодарны, почитая его за былые труды.

— Люди не бросят молиться Луне никогда!

— Заблуждаешься. Если ты молишься чему-то, то почему нельзя молиться тому, кто создал это что-то? Ведь все проще некуда. Не стыдно и логично молиться тому. Не сразу, но Создатель вытеснит все другие религии, даже не сомневайся, друг мой.

— И это цена мира?! — прошипел Кара’Азд, обходя вокруг колдуна. Он уже даже не обращал внимания, что горбатый чужестранец перестал говорить своей кривой манерой речи и изъяснялся вполне понятно. — Забирать богов и навязывать других — верх жестокости!

— Насколько необходима жестокость, и можно ли ее применить во благо? Негаразды случаются, юный царевич, хотелось бы нам того или нет, — колдун не сводил с Кара’Азда своих глаз, таких темных, что, казалось, они состоят из одних зрачков. На его губах играла слабая улыбка. — Слабый станет горевать, но мудрый воспользуется случившимся.

— Учитель, создание монстров, которые держали бы в страхе наши страны, это ещё куда ни шло, — вмешался Ди’Азд. Казалось, он с трудом подбирал слова. — Но отобрать веру… Это уже слишком, даже для мира.

— Мальчик мой, никакая жертва во имя мира не может считаться слишком большой.

— Это не мир! Это чушь полнейшая. Такой мир будет искажен! — раздраженно заметил Кара’Азд. — Он недостоин и мерзок.

— Вечный Лес! Как вы не можете понять?! Даже искаженный и мерзкий мир предпочтительнее, чем достойная и праведная война.

— Мы не станем выбирать другого бога!

На лице колдуна появилось выражение притворной печали.

— Вам и не обязательно, — холодным голосом прошептал он.

— К чему ты клонишь? — удивился младший брат.

Но Кара’Азд отлично все понял, как, видимо, и дегейский царевич — они выхватили сабли почти одновременно.

— И ты пойдешь на такое преступление, Знающий? — пропел дегеец.

Кара’Азд удивленно покосился на него: ему что, весело?

— Нет более тяжкого преступления, чем ненужная война! — печально сказал колдун. — Вы — необходимая жертва. Я сообщу вашим семьям, что мы собрались здесь, на нейтральном месте, чтоб обсудить мир между вашими странами. Но внезапно появилась угроза, которая погубила ваши жизни. Это будет хорошая легенда, ведь в ней вы сражаетесь вместе.

— Ты, главное, не забудь разговаривать как раньше, а то все засомневаются.

— А я и разговариваю как раньше, на языке, котором говорил мой отец, когда Аакон и Дегей были одной страной. Простите меня!

Колдун вскинул правую руку. Воздух наполнился тяжелым запахом горелого жира. Трое царевичей резко взмыли над землей, зависли в воздухе рядом с колдуном и замерли.

Кара’Азд скрипнул зубами – мерзкие чары! Только он один успел метнуть в колдуна оружие. Тот лишь хмыкнул, когда булава даже рядом с ним не пролетела. Чего ещё ждать от искалеченного воина? Заморский горбун не обратил внимания, когда булава отскочила от замёрзшего мрака. Как и рассчитывал Кара’Азд. И, отскочив, врезалась колдуну точнехонько в горб. Как и рассчитывал Кара’Азд.

Царевичи грохнулись вниз. Колдовство исчезло. Поздно колдун спохватился, безуспешно пытаясь ухватиться за булаву. Его руки неловко тянулись, не доставая до горба.

Кара’Азд не стал рисковать, быстро подбежал и двумя взмахами сабли перерезал сухожилия тому на руках.

— Знаешь, в чем самое большое заблуждение самых лучших мореплавателей, плавающих на самых лучших кораблях? Они думают, что повсюду вода. Без своих сил ты всего лишь человек, а человеком быть ты не научился! — прошипел Кара’Азд. — Не знаю, молятся ли кому-то такие, как ты, но советую начать.

Колдун не отвечал, лишь глотал воздух, точно выловленная рыбина.

— Тиоллийский нетопырь, — угадал Ди’Азд, осматривая булаву, торчащую из горба.

— Ага. Из когтей, — хмыкнул Кара’Азд. — Я не поленился их наточить.

Но Ди’Азду было не до веселья.

— Предатель! — зарычал он на колдуна. — Да продлятся твои мучения в…

— Почему ты меня так называешь?

— Что?.. — он даже замешкался от столь глупого вопроса. — Ты предал нас!

— Или нас,— буркнул дегейский царевич.

— Или служит двум странам. Не знаю, что хуже.

— Я никого не предавал, юнец. И служу я одному народу, который когда-то разделился на две страны. Вы помните, из-за чего ваша ссора? А я помню.

Кара’Азд чувствовал, как его взбаламученный мозг буквально вскипает — слишком много непостижимого произошло сегодня.

— Мы не один народ, — устало сказал он.

— Очнись! — слова колдуна сочились презрением. — Знаешь, что говорят о дегейцах и ааконцах в Лесной Стране?

— В Лесной? Это та, что за морем? Это там, где вокруг страшный лес, кишащий чудовищами? Да на их месте… — выплюнув обиду, точно ребенок, которого разочаровали, Ди’Азд смутился и осекся. — У них своих бед нету, что они о нас говорят?

— Что говорят? — спокойно спросил дегеец.

— Что ваши народы отличаются лишь тем, что ааконцы обматывают кусок ткани вокруг головы справа налево, а дегейцы слева направо. И ааконцы молятся небесному светилу ночью, а дегейцы днём.

Сейчас колдун выглядел ужасно жалким и одиноким. Но он всё не мог успокоиться, глаза его вновь вспыхнули недобрым блеском.

— Глупец, подумай, что станет с твоей сестрой, когда снова разгорится война! И сам знаешь, она начнется, — теперь он обращался непосредственно к Кара’Азду. Его голос стал более вкрадчивым. — Если ничего не предпринять.

Дегейский царевич наклонился над поверженным колдуном, достал из-под своего плаща веревку — всё-таки у него там оказались не только бесполезные побрякушки — и начал ловко связывать.

— Тот, кто убьёт чародея, навлечет на себя страшное проклятье, но и оставлять его не стоит. Пускай его судят старшие.

— Эй, дегеец, прости меня… за свадьбу.

— Все хорошо, я не злопамятный, — отозвался тот, даже не оборачиваясь. — К тому же, несмотря на все разногласия, нам сейчас лучше держаться вместе.

— Ты, вроде, неплохой парень, хоть и дегеец. Прости меня.

— Я же сказал… ух!

Прозвучал до отвращения знакомый булькающий звук. Кинжал вошёл в шею легко и мягко, к тому же так глубоко, что и гарда, и рукоять скрылись за длинными волосами дегейского царевича.

— Зачем было?..

С Ди’Аздом такая выходка бы не прошла. В отличие от легкомысленного дегейца, он сейчас стоял лицом к Кара’Азду. Но то ли его так шокировало случившееся с его учителем, то ли он не ждал предательства от собственного брата, но младший царевич так и продолжал стоять с удивленными глазами, когда Кара’Азд полоснул его по горлу.

— Брат?.. — только и успело вырваться из его окровавленного рта.

Затем Кара’Азд наклонился над колдуном и разрезал саблей веревки.

Колдун молча поднялся, будто бы и ожидал чего-то подобного, прошел мимо Кара’Азда к разрезу и, продолжая молчать, начал кромсать тени своим ножичком.

Кара’Азду до этого уже не было дела. Он наклонился и закрыл глаза младшему брату. В тот миг, когда пальцы прикоснулись к векам Ди’Азда, он всхлипнул: это незначительное прикосновение заставило Кара’Азда вздрогнуть от стыда. Он вспомнил, как они рыбачили вместе, как научил его пить. Вспомнил, как улыбался искренний, живой, полный мечтаний мальчик.

Кара’Азд так яростно стиснул зубы, что почувствовал, как те раскалываются.

Нет больше того мальчика. Перед ним удивленное, слегка испуганное и искаженное от боли лицо родного человека.

– Прости. Мне очень жаль. — Собственный голос прозвучал тонко и жалко.

Кара’Азд уткнулся в ладони, вцепился в щеки пальцами. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. Горло словно склеилось, и стало трудно дышать. Он закрыл глаза и разрыдался.

Затем с трудом поднялся на ноги, опершись о саблю. Хотел отбросить ее, но она не заслужила такой участи. Он сорвал одежду, завернул в нее оружие и аккуратно положил боевую подругу возле мертвого брата.

С силой выдохнул воздух:

— Я готов!

— К чему?

— Можешь убить меня. Я противиться не стану.

— Здеся никто не умрет. И ихняя, — кивок на царевичей, — смерть токмо сон. Вскоре они пробудятся. Почто, по-твоему, я напоил вас кровью увядших богов? Дабы вы не утратили разумение! Ибо войску надобны вожди. — Колдун отошёл от «разорванной раны». Синяя жидкость стремительными ручейками, длинными паучьими лапами тянулась к мертвым телам. — И завтро отсюдова потекёт сила, которая испепелит вражду Аакона и Дегея, угроза, которая заставит переглянуть ихний жизненный устрой. Ибо тамошние негаразды покажутся им детскими. Ибо…

— Враг моего врага — мой друг, — закончил Кара’Азд, прежде чем шагнуть в подступающую к нему синюю лужу.

Жуткая палящая боль тут же охватила его с головы до ног, словно тело погрузилась в кипящее масло, а бешеные псы терзали на куски плоть, вырывая внутренности. Он упал, задыхаясь и корчась. Чувствуя, как кровь вытекает из ушей, глаз, носа и рта. Но на место крови в тело впитывалось нечто другое. Чуждое. Вторжение в его организм было внезапным и холодным, но в некотором роде даже приятным.

Сквозь туманную пелену боли Кара’Азд разглядел пленённых здесь существ. Теперь он мог их видеть. Они тоже страдали. Даже в худшей агонии. Но, тем не менее, они уделяли ему время, чтобы подбодрить, успокоить, приласкать. Их конечности гладили израненное тело Кара’Азда, согревая его душу, обещая, что худшее уже почти позади. Они знали все о боли. Отвергнутые дети, не понимающие, за что от них отказались. И в чем их вина.

И они не соврали: последние всплески боли прорвались из бурлящей спины Кара’Азда двумя могучими перепончатыми крыльями.

И все закончилось.

Сердце вздрогнуло последний раз и умерло вместе с истерзанным телом.

Кара’Азд открыл глаза, бросив взгляд на царевичей — теперь они оба его семья. Их тела тоже покрывала темная энергия, сопровождающая превращение. Он взглянул на свою руку: все пальцы на месте, и теперь даже больше пяти. Усмехаясь, Кара’Азд провёл когтями по покрытому шипами черепу. На голове снова росли уши.

О да, в самопожертвовании, пожалуй, есть и свои положительные стороны.