Вой

1

Тихо над городом упала ночь. Звезды, мерцая желтыми гроздьями, кучно обсыпали полотно небес. Ведьмак, выглянул из окна дилижанса.

- Звезды какие…

- Верно, - отозвался стряпчий, сидя напротив него.

- Славно, - сказал ведьмак.

- В Гресде сейчас славнее, - пялясь в пол, оббитый сизым бархатом и сиреневыми стенками из вельвета, бросил кастелянин.

Больше не говорили.

Карета, стуча колесами, выехала на широкий дикий погост. Проходя мимо, подпрыгнула на ухабе. Со стороны пустыря слышался волчий вой. Потом, все дальше и дальше, отдаляясь, послышались треск и клекот клеста. Дилижанс, подъезжая к замку, тяжело накренился на повороте, но выдержал. Ведьмак смотрел в окно на безлюдный двор, пока распрягали коней и готовили вожжи.

- Ну милсдарь, - сказал угрюмый, толстый кастелянин, - приехали. Выходите. Хозяева будут в трапезной. Принести вам туда вино или меда?

- Не стоит, - выходя из кареты, поднял сундучок и длинный кейс дампир. - Что еще можете предложить?

- Конфеты и ватрушки к чаю, - косясь на его длинный черный кейс, который ведьмак держал в левой руке, сказал кастелянин. - Там бритва?

- Что-то вроде. - Ведьмак ответил, глядя на кастелянина сквозь круглые черные очки.

- Носите в чемодане? А почему за плечом не носите?

- Вас будет это нервировать. Здесь в Энтиндале я гражданская персона. Не могу носить меч, как рыцарь. Ведь я не он.

- Все рыцари придурки. Был один здесь, заезжал. Столько сожрал, сколько я за неделю не готовлю. А потом сказал, что не рыцарское это дело, задрал нос и уехал.

- Медовое мурривельское. У вас есть, Дорн?

- Канешна, милсдарь ведьмак. - Кастелянин разулыбался, потирая крупный нос. - В покои нести или в трапезную?

- В покои.

Ведьмак оглядел освещенный лунным пятном двор Гресды. Тихо струился лунный свет, освещая темные бочки, ящики и коробы, приваленные у стен.

- После встречи, господин Дорн.

- Оно и понятно. Ну, милсдарь ведьмак. Поднимайтесь уже. Все вас заждались. И конфет принесу с сыром. Хозяевам нравится чай в позднее время. Идемте.

2

В покоях, отведенных ему на третьем этаже, было темно и душно. Дорн распорядился зажечь лампадки и лампы, погружая комнату в желтый скользкий свет.

- Ну. Располагайтесь, милсдарь ведьмак.

Ди снял очки, открывая стрельчатое окно. Запахи трав проникли в комнату, водружая цветочный пряный аромат. Повеяло сквозняком.

Ведьмак поставил сундучок и положил кейс на стол.

Тихо горели лампы и свечи. Их масляный жирный свет переполнял все закоулки и уголки каморки, не давая мраку скопиться в них. И хотя было светло, все же было неуютно. Не для ведьмака.

Ди перетянул ремни черного корсета на животе и бедрах, зауживая его на пару петель и снял куртку, обнажая белую, как снег кожу. Его плечи и руки казалось ничуть не загорели в Энтиндале под сорокоградусной жарой. Кожаный корсет до груди тесно сжимал ее, освобождая движения, которые с каждым разом казались еще легче и невесомей. Ведьмак сел в кресло с волчьими шкурами, прикрывая глаза, и глядя сквозь щелочки зрачков на свой сундучок и кофр.

Прошло полчаса, прежде чем его позвали в трапезную.

Кастелянин заглядывая в его комнату, просунув одну голову в проем, заторможено уставился на его голые белые как снег руки и плечи, резко контрастирующие с черной кожей корсета и леггенсов, помялся на пороге.

- Все готово, милсдарь. Хозяева ждут.

- Иду.

Ди открыл глаза, глядя узкими черными вертикальными щелочками на кастелянина. Дорн попятился, но не вышел из комнатки.

Ведьмак затушил свечу пальцами, сидя на волчьих шкурах и подошел к столу, откидывая крышку длинного кофра. Провернул в пальцах стилет так, что он заблестел, отбрасывая холодные стальные тени в свете масляных ламп, поднял ногу, сгибая ее в колене, и заложил кинжал за голенище.

- Что от меня хотят?

- Не знаю, милсдарь. Только велено было вас встретить и довезти. Все остальное не мое дело. Не моего ума, мисдарь…

- Что ж, - стягивая бечевой гриву черных и седых волос, полосами выделяющихся белыми лентами на черной копне, собрал их в хвост за спиной ведьмак. - Ведите, Дорн.

Кастелнин развернулся на каблуках, покидая его комнату и вывел в неф.

- В замке очень не любят говорить о…

- О чем, Дорн?

Кастелянин помялся, останавливаясь.

- О близнецах, милсдарь ведьмак.

- О каких близнецах?

- Не мое это дело, - затрусил головой он. - Не мое. И зря вам сказал… Идемте. Уже почти пришли.

Трапезная оказалась большим атриумом без комплювия. Резкие бревенчатые углы над залом и цветная темно-зеленая мозаика на парапете вокруг бревен, говорила о том, что его собирались сделать. И о том, что зеленый мрамор слишком редкая вещь, чтобы обитатели Гресды были бедными.

Кастелянин остановился около статуи рыцаря, безмолвно глядящего железным забралом в пустоту и поддернул камзол.

В большой гостиной было пусто.

- Но здесь…

Кастелянин глубоко кивнул, показывая ему глазами за спинку большого дивана, за которой выглядывали женские светлые, медовые волосы.

- Сейчас и хозяин придет, - сказал Дорн, удаляясь.

Комната была богато обставлена. Красовался у дальней стены камин с настольными часами. Горели поленья, освещая сверкающую мебель, покрытую кариаллаком. Тяжелый дубовый комод и множество тумбочек, булле и консольных столиков. Диван располагался в центре, и ведьмак подумал, что не заметил хозяйки только потому, что вся роскошь залы ослепляла и завораживала.

- Трисс?

- Вот так встреча.

Магичка улыбнулась во весь рот, держа в руке бокал с зимним. Мелкие морщинки на ее носике, посыпанном конопушками, придавали ей еще больше шарма.

Ведьмак улыбнулся в ответ.

- Рада тебя видеть, Ди. Мне сказали, что ждут ведьмака. Но я, честное слово, не ожидала тебя. Присаживайся. Остридж скоро появится. В трапезной слишком душно. Наколдовать сквозняк?

- Да, для разнообразия.

Ведьмак сел, принимая бокал с зимним из рук продолжающей улыбаться ослепительной улыбкой магички. Меригольд взмахнула рукой, делая пасс. Повеяло сильным, прохладным сквозняком.

- Какими ветрами сюда занесло тебя, Трисс?

- Тот же вопрос к тебе, - рассмеялась чародейка. - Я гуляла по рынку в Энтиндале, пока ко мне не подошел один мужчина…

- Дай угадаю. Толстый, с крупными чертами лица и большим носом.

- Верно!

- Дорн, - поворачиваясь вполоборота к ней, поднял руку на спинку дивана ведьмак. - То же самое и со мной. Только я отдыхал в кабаке. “Под Искрящейся плотвой”…

- Ты уже знаешь, зачем нас собрали?

- Нет. В тайнах все…

- Думаю, Остридж нам расскажет.

- Кто?

- Хозяин Гресды. Это его гербы по всей дороге от Зимны до Заречья. - Магичка кивнула на желтые гобелены с черным щитом и белыми грифонами на желтом поле.

Ведьмак откинулся на спинку дивана, пригубливая вино. Запахло розами и свежестью. Прохлада от наколдованного сквозняка ползала по рукам и плечам, холодила кожу.

Тихо потрескивал камин, отплясывая язычками пламени, но жарко не было. Зеленый мрамор мозаики был и на полу перед диваном. Ведьмак заскрипел кожей только что перетянутого дивана и поставил бокал с зимним на тумбочку у изголовья. Пахло шоколадом и ванилью – обычный запах Трисс. Эти духи он мог отличить от сотен тысяч других.

Ведьмак почувствовал на себе еще одну пару глаз. Когда он обернулся, то увидел мужчину средних лет. Черноволосого, с резкими морщинками на лице и седой бородой.

- Рад вас приветствовать в Гресде. Я Ольс Остридж, князь Гресды. - Мужчина прошел в центр залы, останавливаясь около большого стола с яствами и беря бокал. - Трисс вы уже знаете. А я не стою скромного участия. Моя воля собрала здесь вас сегодня лишь по той причине, что мне необходима помощь. Ваша помощь. А быть может, хоть чья-то.

Остридж замолчал, ставя на стол бокал. В тишине было слышно потрескивание камина и сквозящий за ставнями ветер.

Магичка перестала улыбаться, серьезно глядя на князя.

- Это родовое проклятие?

- Нет, госпожа магесса. Не родовое. - Остридж вновь поднял бокал, разглядывая вино, опускающееся по его стенкам. Повернул бокал, отклоняя от себя и поставил вновь на стол. - Это…

Остридж замолчал вновь, пригубливая вино.

- Я начну сначала, - наконец сказал князь. - Это преследует наш род уже второе поколение. Но это не проклятье. А если и так, то я не знаю, кто и зачем его наслал. А самое главное, не знаю, как его снять.

- Что это, князь? Не томите. - Трисс протерла салфеткой помаду, вытирая пролитое вино. - Откуда вам о нем стало известно?

Остридж оперся руками о стол, кривя губы.

- Откуда? Хороший вопрос. Я слышал о ведьмаке. Все его заслуги. Упырь из Редании. Инфанта Береника из Нга’азиммара. Ренфри из Блавикена. Имперские волнения в Эшси. Мертст и пропавшие дети из Моринхедда. Мясник из Мадригала. Граф Фальвик де Мойон и иже с ними из храма Мелителе. Солтесенский маньяк…

- Я даже и не знала, в скольких передрягах ты побывал, ведьмак, - шепнула магичка.

- Разгадает ли он мою тайну, - продолжал Остридж. - И сможет ли помочь мне. Вот в чем вопрос.

- Излагайте, Ольс.

Ведьмак молча наблюдал за князем, изучая его руки, лицо и манеру держаться. Ольс Остридж оперся о стол, перегибаясь через него и глядя на них.

- Только однажды я совершил ошибку, - сказал князь, скрепя сердце. - Отправил дочь нелюбимому мужу из рода Оггнедов. Только однажды! Я запретил себе больше не ставить под венец нелюбимым мужьям своих дочерей. Вторая, младшая, Беремика осталась со мной. В одну из диких ночей в замке она осталась одна. - Князь ссутулился, поднял плечи. - Мы выгребали из подвала то, что от нее осталось… кости, мясо. Рваное мясо и кости. Берцовой и большей части плеча не хватало. - Князь запнулся, ища глазами опору, но он твердо стоял на ногах. - Выходит, что мой зарок стоил моей дочери жизни. А моя ошибка… спасла мою старшую дочь. Каждый раз, оставаясь одни, гости Гресды… слышат Вой.

- Что? - переспросила Трисс.

- Вой, - сказал ведьмак. - Что за “Вой”, Ольс?

Князь покренился, опираясь о стол и сел на стул.

- Вой, который как холод в жаркую ночь. Как ужас, который где-то за поворотом. Вой, который преследует мой род уже вторую жизнь. Это не Вой зверя… или волка. Это что-то… что-то за гранью понимания, за гранью этой жизни…

- Это вполне может быть оборотень.

- Нет, Трисс. Судя по рассказу, это вряд ли он.

- Почему ты так думаешь?

- Во-первых, оборотень нападает только в полнолуние, а не когда собираются гости в замок. Это, во-первых.

- А во-вторых? - повернулась магичка.

- А во-вторых, Вой всегда преследует желание примкнуть к стае. Здесь Вой, явно для того, чтобы жертва испытывала страх. Мне очень жаль вашу дочь, князь. Примите мои соболезнования.

Остридж махнул рукой, осушая бокал.

- Вы можете сказать, что это?

- Не возьмусь. - Ведьмак потушил лампадку двумя пальцами, освещавшую желтым светом тумбу и медовые волосы чародейки. - Очень много вопросов. Мало информации.

- Я готов ответить на всё, что спросите.

- Когда впервые появился “Вой”? Кто его услышал первым?

- Мой отец. Причем, ни его, ни меня зверь не трогал. Это впервые. Впервые он покусился на нашу кровь… когда растерзал Беремику.

Ведьмак молчал.

- Что это значит? - подал голос князь. - Что мне делать?

- С этого дня никто не в безопасности в замке, - наконец сказал дампир. - Даже вы, князь. Советую усилить охрану. Не выходите за пределы своей комнаты, что бы ни случилось. Действовать надо немедленно. Трисс, запрись у себя и не выходи, пока все не будет кончено.

- Ты что, ведьмак! А как же ты? Я не оставлю тебя…

- Не спорь. Делайте то, что я говорю. Ольс. Усильте охрану. Поставьте четверо лучников и мечников у своих покоев. Трисс – тоже. Не покидайте свои комнаты, пока все не будет кончено. Судя по тому, что я услышал… это кадавр. Почти оборотень. Только не связанный фазами ликантропии с луной.

- Что вы теперь будете делать, милсдарь ведьмак?

- Я перехожу сразу к делу. Под замком есть фамильные склепы?

- Да.

- Это хорошо.

- Но зачем?

- Там он и обитает.

Остридж вновь осел на стул, опустив руки.

- Выходит, я подставил вас. Ведьмак. Трисс. Вы теперь тоже гости Гресды, и тоже не в безопасности. Теперь Зверь будет охотиться и на вас.

- Это мне и надо.

- Не укоряйте себя, князь. Мы…

Раздался вой. Протяжный, вибрирующий, ползающий мурашками по спине. Стонущий, словно больной, раненый волк. Но глухой и далекий.

- Существо в склепах?

- Наверняка. Вы один, князь?

- Еще Дорн и прислуга на кухне.

- Сколько солдат в замке?

- Около двадцати. Сейчас не лихие времена. Я почти не держу ставки.

- Распорядитесь отрядить себе и Трисс восьмерых, остальные пусть охраняют прислугу. Не покидайте своих комнат. Держите наготове веревку, чтобы спуститься из башен на землю за пределами замка. Ни в коем случае не выходите из комнат. Запаситесь провиантом. И не спорь со мной, Трисс. Здесь тебе не место. Князь сделал ошибку, что позвал тебя. Твои навыки и умения здесь не пригодятся. Закрой плотно дверь и сиди тихо.

- Да, - надломлено сказала магичка. - Осторожней, Ди.

- Я буду, как перышко, - тихо вставая, скрипнул кожей дивана ведьмак.

- Будь лучше, как бритва, - тихо сказала Трисс, откидывая с плеча волосы. - Так, по крайней мере, я буду знать, что ты не останешься в Вечной реке.

- Заприте все двери.

- Ведьмак!

Он обернулся.

- Будь… Будь осторожен.

3

Ведьмак откинул замки на длинном черном кофре и открыл его крышку. Лучащееся сталью лезвие играло и серебрилось под скользким желтым светом лампадок и фонарей.

Ди вынул лезвие, беря стальную рукоять и пару раз смазал по нему рукой, вкручивая рукоятку в гарду длинного стального клинка. Навинчивая стопор на сочленение гарды и рукоятки, безмолвно смотрел как сверкает клинок. Закончив, надел нарукавник и заузил корсет еще на одну петлю. Черная кожа юфти на бархатном кожаном корсете, переливалась черным маслом, блестела отражая свет.

Ведьмак взял со стола сундучок и заножил меч в ножны за спиной. Тихо клацали напольные часы в нефе. Ди шел не поторапливаясь, не спеша.

У открытой лестницы в подземелья он остановился, чтобы проверить, как выходит меч. Подняв лампу, шагнул в темноту, окружившую и поглотившую его.

Ведьмак знал, что Зверь еще не пробудился, не проснулся, все еще тихо сидит в укромном месте. Пахло спиртом от его лосьона и пылью, затхлой старой бумагой и камнем. Сырой штукатуркой.

Спустившись по лестнице, он вновь остановился, чтобы осмотреться.

Белые, гранитные колонны, казались вереницей каких-то диковинных столбов. Вех, в роду Остриджей. Несло затхлостью.

Ведьмак поднял фонарь, хотя этого было и ненужно. Простой бессмысленный рефлекс, от которого он не мог избавится. Ведь достаточно было свернуть зрачки, превратить их в вертикальные щелочки.

Тянуло сквозняком. Холод, пронизывая юфть и забираясь под кожу нарукавника, лизал его своим прохладным, шершавым языком. Корсет тускло блестел, поглощая весь свет от лампы в его руках. Горели стальные пряжки на спине и животе. Ведьмака пронизало легкое покалывание в груди. Действовал медальон.

Ди остановился в проеме огромной анфилады, отворяя саркофаг и отодвигая крышку. Поставил на пол сундучок и лампу, ложась в усыпальницу. С усилием подвинул пудовую крышку, закрывая его и скрестил руки на груди.

Крышку он задвинул только после того, как снова услышал рев сверху. Он лег навзничь, рядом с останками кого-то из предков Ольса, на плите изнутри начертил Знак Ауф. Меч положил на грудь и поставил маленькие песочные часы, заполненные фосфоресцирующим песком. Скрестил руки. Воплей Зверя он уже не слышал. Он вообще уже ничего не слышал: четырехлистный вороний глаз и ласточкина трава набирали силу.

4

Когда Ди открыл глаза, песок в часах уже пересыпался до конца, а значит, он спал даже дольше, чем следовало. Он прислушался – и ничего не услышал.

Ведьмак взял меч в одну руку, другой провел по крышке саркофага, выговаривая формулу, затем легко сдвинул плиту на несколько вершков.

Тишина.

Он отодвинул крышку еще больше, сел, держа оружие наготове, высунул голову. В склепе было темно, но ведьмак знал, что на дворе светает. Он поднял лампу, на стенках склепа заплясали странные тени.

Пусто.

Он выбрался из саркофага, занемевший, озябший. И тут увидел его. Он лежала на спине рядом с гробницей, нагой, без чувств. По телу прошлась зыбь морщин, полностью покрывая его и делая ватным, словно отжатый творог. Лицо, проборожденное морщинами, было покрыто трупными язвами. Оголенные клыки были внушительных размеров. Ведьмак не стал к нему прикасаться.

Ждал.

Зверь очнулся одним рывком. Пробудился, встал. Отряхивая и вертя головой, стряхнул с себя капельки воды. В луже, где он только что лежал медленно, покрываясь зыбью, плыли круги. Ведьмак опустил лезвие меча, медленно и напрягая мышцы руки, провел им по полу. Лезвие запело, скребя и скрипя по граниту.

Упырь напрягся, дернул головой.

Ведьмак повторил движение, вызывая скрежет металла о гранит.

Существо напрягло слух, глядя на него невидящими, слепыми глазами, заплывшими жирной лоснящейся кожей. Потом отступило на шаг, и мгновенно прыгнуло. Ведьмак закружился, отбивая сыплющиеся на него удары. Но ни один его удар не попал в цель. Упырь задел его и тоже закружился, вспарывая когтями воздух. Он не потерял равновесия и напал снова, немедленно, с полуоборота, щелкнув зубами у самой груди ведьмака. Ди отскочил в другую сторону, трижды меняя направление вращения и тем самым сбивая упыря с толку, отскакивая, сильно, хотя и не с размаху, ударил его по голове шипами манжета, сидящими на верхней стороне перчатки, на костяшках пальцев.

Упырь жутко зарычал, заполнив анфиладу гулким эхом, припал к земле, замер и принялся выть. Глухо, зловеще, яростно.

Ведьмак зло усмехнулся. Серебро было убийственным для упыря, как и для большинства чудовищ, вызванных к жизни колдовством. Так что, выходит, бестия не отличалась от других, а это давало надежду на то, что чары удастся снять, серебряный же меч как крайнее средство гарантировал ему жизнь.

Упырь не спешил нападать. Теперь он приближался медленно, оскалив ряды клыков, пуская слюни. Ди попятился, пошел полукругом, осторожно ставя ноги, то замедляя, то ускоряя движение, тем самым рассеивая внимание волколака, не позволяя ему собраться для прыжка. Продолжая движение, он разматывал длинную тонкую крепкую цепь с грузом на конце. Серебряную цепь.

В тот момент, когда упырь, напрягшись, прыгнул, цепь просвистела в воздухе и, свернувшись змеей, мгновенно оплела руки, шею и голову чудища. Не довершив прыжка, кадавр упал, издав пронзительный визг. Он извивался на полу, жутко рыча то ли от ярости, то ли от палящей боли, причиняемой ненавистным металлом. Ди был удовлетворен – убить упыря, если б он того хотел, не составляло труда. Но он медлил. Пока кадавр не разорвал цепь. Ведьмак отступил, глубоко дышал, собираясь с силами.

Цепь лопнула, серебряные звенья дождем посыпались во все стороны, звеня и подскакивая на камнях. Ослепленный яростью упырь, воя, кинулся в атаку. Ди спокойно ждал и поднятой правой рукой чертил перед собой Знак Ард.

Упырь отлетел на несколько шагов, словно его ударили молотом, но удержался на ногах, выставил когти, обнажила клыки. Подкинув голову, раззявил пасть, вызывающе и громогласно ревя.

Вой, принизывающий, тонкий, а в окончании густой и сиплый, пронзил все помещение, пронзил замок Гресды и склеп.

Слюни, вытягиваясь длинными нитками, капали с раззявленной пасти упыря на ноги, размазываясь и шуя по полу. Его волосы поднялись дыбом, зашевелились так, будто он шел против резкого ветра. С трудом, кашляя, шаг за шагом, медленно, но шел! Все-таки шел!

Ди забеспокоился. Он, конечно, не ожидал, что такой простой Знак совсем парализует упыря, но и не думал, что существо так легко оправится. Он не мог держать Знак слишком долго – это истощало, а меж тем упырю оставалось пройти не больше десятка шагов. Он резко снял Знак и отскочил вбок. Как и ожидал, застигнутый врасплох, упырь полетел вперед, потерял равновесие, переворачиваясь, поскользнулся на полу и покатился вниз по ступеням зияющего в полу входа в склеп. Снизу донеслись истошные вопли.

Чтобы выиграть время, Ди прыгнул на лестницу, ведущую на галерейку. Не успел пройти и половины, как упырь вылетела из склепа и помчался за ним, словно огромный черный паук. Ведьмак, дождавшись, пока он взбежит на лестницу, тут же перемахнул через поручень и спрыгнул на пол. Упырь развернулась на лестнице, оттолкнулся и кинулся на него в невероятном, чуть ли не десятиметровом прыжке. Он уже не дал так легко провести себя – дважды его когти рванули кожаный нарукавник, дважды разорвали юфть. Но новый могучий удар серебряных шипов откинул его. Он закачался. Ди, чувствуя вздымающуюся в нем ярость, покачнулся, откинул туловище назад и сильнейшим ударом в бок повалил бестию на пол.

Рык, который он издал, был громче всех предыдущих. С потолка посыпалась штукатурка.

Упырь вскочил, дрожа от неудержимой злобы и рванул юфть нарукавника в третий раз. Ди выжидал. Он уже выхватил меч и, чертя им в воздухе зигзаги, шел, обходил упыря, следя за тем, чтобы движения меча не совпадали с ритмом и темпом шагов. Упырь не отскочил. Он медленно приближался, водя глазами вслед за блестящей полоской клинка.

Ведьмак резко остановился, замер, поднял меч над головой. Упырь растерялся и тоже остановился. Ди, выписав острием двойной полукруг, сделал шаг в сторону него. Потом еще один. А потом прыгнул, вертя меч над головой.

Упырь съежился, попятился. Ди был все ближе.

- Сразись со мной! - крикнул Остридж, появляясь из темноты анфилады, держа на перевес большой двуручный меч.

За ним вынырнула из темноты чародейка.

Упырь снова отступил, отброшенный мощью сконцентрированной ненависти, злобы и силы излучаемой нападающим на нее человеком, бьющей в нее волнами, врывающимися в мозг и внутренности. До боли пораженный неведомым ему прежде ощущением, он издал вибрирующий тонкий визг, закружился на месте и не отступил, а вновь прыгнул. На Ди обрушилась вся мощь, злость и ненависть волколака.

Желтые медовые волосы Трисс Меригольд обляпала кровь. Магичка вздрогнула, размазывая по щеке кровь.

Ведьмак, стоя над трупом, тяжело поднял голову, вынул меч, поднимая его в тянущихся капельках и нитях красной крови, расправил плечи, еле стоя на ногах, зашатался и сел на пол.

Лизал их своим холодным шершавым языком сквозняк.

- Вот и все? - произнес Остридж, не скрывая радости. - Это все, ведьмак? Оно больше не причинит нам зла?

Она лежала нагая, без чувств, как и тогда в анфиладе, когда он только обратил на нее внимание. Она не была красивой, острые маленькие грудки, вся в грязи.

Трисс подошла, наклоняясь к нему, опустившему меч и глядящему на тело белокожей девушки.

- Я не мог, - сказал ведьмак, с трудом, переводя дух. - Не мог… Если бы я только мог…

- Никто не мог, - сказала чародейка, даже не пытаясь отереть лицо от забрызгавшей его крови. - Никто не может. Оборотни и вампиры, это проклятие. Никто не может это расколдовать.

Глубокие морщины пробороздили лицо Остриджа, он отступил на шаг, глядя на труп:

- Это…

- Что?

- Это моя мать…

- Что?

- Я помню ее такой, когда мне было шесть…

Ведьмак не ответил, сидя оперевшись на меч.

- Отец сказал, что ее больше нет, - глядя на тело, проговорил Ольс. - Я не верил. Но она больше не приходила, и я поверил. Так много, что я не сделал для своих родных. Отец и мать ходили в обносках, пользовались ширпотребом. Так много… что я для них не сделал. Когда я привел Гресду в порядок, их уже не было. Я не показал им, чего достиг, что они могут мною гордится. Не осыпал их златом, когда оно у меня было…

- Ну, - тяжело сказал ведьмак, - цена за дочь скостило эти желания. Не так ли?

- Да… думаю, да. Выходит, все? - сказал князь опустошенно. - Выходит… это и было…

- Я так не думаю, - пропыхтела магичка, поднимая все еще дрожащего ведьмака.

Сконцентрированный заряд злобной воли, болезненной, жуткой и ненавистной ударил в него, когда он его отразил. “Этот танец над пропастью, - думал он, - эта жуткая пляска над бездной… Сколько же времени потребовалось, чтобы она привела к желаемому результату, позволила добиться психического слияния с противником, проникнуть в глубины его воли…”.

- Вставай, ведьмак… вставай. У нас еще есть дело.

Ди поднялся. Тяжело, опираясь на меч. Белая кожа на его плече под юфтью нарукавника кровоточила.

- Ты ранен?

- Ерунда.

- У нас есть еще дело, - сказала магичка, утирая лицо от крови. Но только размазала ее по нему.

- Какое? Какое дело, Трисс…

5

Она подняла фонарь. В укромной заброшенной комнатке в конце анфилады, куда они ступили, забегали по стенам странные тени. Тихо мерцая, тлел фонарь. Чародейка подняла его выше, переступая порог. В дальнем конце комнатки горело разбитое зеркало. Трисс приблизилась к нему, дотрагиваясь пальцами до сетки отколотого куска, размножившего и преломившего ее белое красивое лицо в мелких конопушках, ее медовые желтые волосы, кажущиеся серыми в полумраке эркера.

- Здесь сильная магия. Я буквально ее ощущаю, - прошептала она, глядя в разбитую сеточку стекла.

Большой отколовшийся кусок упал на каменный пол и разлетелся на тысячу мелких кусочков. Теперь они лежали, словно мелкие иглы, разбросанные и покрытые пылью.

- Это ее убежище, - сказала она. - Здесь есть что-то от нее. Когда она была человеком. Что-то, что прольет свет на ее проклятье. Вам интересно Ольс?

Ольс Остридж не ответил, мрачно глядя на сетку мерцающих осколков за спиной магички. Трисс подняла один лист из разбросанных пожухлых и истлевших бумаг.

- Ее дух все еще здесь.

Раздался вой. Но не такой, каким они его слышали раньше. Длинный, протяжный, вибрирующий осколками битых стекол, разобщенный и умноженный эхом.

- Надо попробовать, - обернулась магичка. - Я попробую.

Прежде, чем он смог ее остановить, чародейка сделала пасс рукой, впадая в транс. Закатившиеся глаза обнажили белки, тускло сверкающие в полумгле. Трисс затряслась, потом успокоилась. Казалось, это ненадолго, но магичка не шевелилась. Ее больше не трясло. Она только закусила губу. Юркая, красная струйка шмыгнула с ее губы на подбородок, скапливаясь на его кончике, капала на ее босые ноги в сандалиях. Магия вибрировала вокруг нее, казалось ее можно потрогать руками.

Трисс откинула голову, резко падая навзничь. Ведьмак подхватил ее, держа на руках.

- Трисс? Что? Что ты видела?

Магичка с трудом разлепила глаза, все еще не до конца прейдя в себя. Ее белки то и дело блестели под тусклым светом лампы, глаза закатывались.

Чародейка глубоко выдохнула, присаживаясь на пол урочища.

- Ничего, ведьмак… ничего невозможно увидеть. Здесь… какой-то барьер. Он очень мощный. Я видела только боль, ненависть и злобу. Она как шар, сгусток энергии… все еще здесь. Остридж? Вы знаете, хоть что-нибудь о своей матери?

- Невелики знания, - ответил князь. - Я знаю только, что однажды она исчезла. Отец не хотел об этом говорить.

- Я попробую еще раз…

- Нет! Нет, - держа ее за руку, сказал ведьмак. - Слишком опасно. Ты можешь не вернуться. Оставим это, Трисс. Оставим все, как есть…

- Думаю, так и надо поступить, - вмешался Остридж. - Вы сделали все, что могли.

- Но Вой останется, - тихо сказала чародейка, поднимая колени и кладя на них локти.

Ведьмак отслоил кожу юфти от кожи на своей руки, рассматривая глубокие рваные раны на плече.

- Думаю, так и должно быть. Мы не в силах больше ничем помочь. Остается только уйти. Идем, Трисс.

Магичка поднялась, глядя на Остриджа.

Князь тяжело дышал, положив острие двуручного меча, словно огромная пила себе на плечо. Он не выглядел счастливым. Совсем наоборот.

- Я говорил, ведьмак, - сказал он, - способен ли ты проникнуть в мои тайны, тайны этого места, тайны Гресды, и помочь мне их разгадать. Но теперь я даже не знаю, чему больше радоваться. Тому, что ты их нашел, или тому, что избавил меня от моих страданий. Остается только гадать, что здесь случилось. Моя мать… и это чудовище, в которое она превратилась. Мой покойный отец, замалчивающий правду. Что еще остается здесь, в Гресде?

- Вой, - сказал ведьмак.

- Да, - шепнул Остридж.

- Вряд ли он доставит вам хлопоты, князь. Но он останется.

- Как напоминание о тайнах моего рода…

- Как призрак, - сказала чародейка.

- Только как призрак, князь.

- Это неплохо, - уронил Остридж. - Будем думать, что все это какое-то недоразумение. Я так и буду говорить гостям. Все, что у меня осталось это Милавика. Я обещаю… даю слово, что расторгну их брак с Боромиром из рода Оггнедов, и привезу дочь в Гресду. Теперь ей ничего не угрожает здесь. спасибо, ведьмак.

Ди поджал губы, глядя князю в глаза. Смотрел молча, долго. И ничего не сказал.

6

Трисс Меригольд одернула большой салатовый сарафан, как воздушное безе, в капельках стразов блестящее под желтой тенью луны, большим серебристым пятном накрывающем площадку перед замком.

Ведьмак надел куртку, перекладывая в руках длинный черный кейс со стальными замками. Они холодно блестели под луной. Дорн запрягал лошадей. Карета уже ждала их у входа в замок.

- Кому сказать, не поверят, - сказала магичка, держа в руке его окованный сундучок.

- Я думаю, ты знаешь, кому об этом сказать, - поправляя за плечами пустые ножны, тихо бросил он.

- Она в Тешце, - улыбнулась Трисс. - Если тебя это беспокоит, то одна.

- С чего ты взяла?

- Вы как две осинки, - улыбнулась чародейка. - Стоите вместе на пустом поле. И гнетесь друг к другу под ветром. А все не можете дотянуться.

Ведьмак не ответил.

Они покидали Гресду, глядя из окон дилижанса, на желтое поле площадки и тень луны, опустившуюся на внутренний двор замка. Серебрились стальные копья, наваленные в кучу около телеги, лоснились бочки и туеса. Вой, раздавшийся на прощание из подземелий Гресды, казался теперь не таким зловещим. Что-то было в нем. Что-то такое, которое не могло оставить равнодушными и в то же время, с чем они легко прощались. Длинный, протяжный стон, наполнивший весеннюю ночь, травы и прохладный воздух. Сквозняк поддувающий в дилижанс. Кони, мокро ежась, стряхнули с себя пену и капельки пота. Стук копыт раздался по брусчатке. И только серо-темная башня Гресды на фоне темно-синего неба безмолвно взирала на них с высоты.

- Тихо как, - сказал он.

- Да, - шепнула Трисс, осматривая его рану. - Нужно наложить швы.

- Звезды какие, - надевая куртку, бросил он. - Как будто живые. Как гроздья рябины, желтыми шапками смотрят на все, что под ними.

- Так и есть, - кивнула она. - Южное полушарие. Я проложила подорожник на рану. И сделала компресс, но ее нужно будет еще обработать и зашить.

- Спасибо.

- Не за что, - глядя в окно на гроздья звездных скоплений, разбросанных на небосклоне, вздохнула волшебница. - Вы все-таки любите. И она ждет. Лучше, чем у меня… Но хуже, чем вообще ничего.