Анна Неделина №3

Судный день. Фальстарт

Победители

Судный день. Фальстарт
Работа №187
  • Победитель

» Сообщение Солнце.Земля.Человечество:

Статус Первая жизнь.

» Сообщение Галактика.Звезда_Бельтельгейзе:

Плановый взрыв звезды.

» Сообщение Солнце.Земля.Человечество:

Ошибка.

» Сообщение Солнце.Земля.Человечество:

Ошибка.

» Сообщение Солнце.Земля.Человечество:

Критическое количество грехов.

» Сообщение Солнце.Земля.Человечество:

Переход к процессу «Судный день».

» Сообщение Солнце.Земля:

Внимание! Запуск процесса «Судный день» начнется через 10... 9...

» Команда: Вход в управление Солнце.Земля

» Команда: Отмена Солнце.Земля.Судный_день

» Сообщение Солнце.Земля.Судный_день:

Отмена невозможна!

» Команда: Локализировать Солнце.Земля.Судный_день

» Сообщение Солнце.Земля.Судный_день:

Укажите место запуска процесса «Судный день»

» Команда: Поиск места - минимум - минимум - минимум

» Сообщение:

Россия, деревня Новая Поляна

» Команда: Локализировать Солнце.Земля.Судный_день — Россия — Новая Поляна

» Сообщение:

Запуск Солнце.Земля.Судный_день — Россия — Новая Поляна начался.

***

Лес закончился. Жора вывернул руль, и машина съехала в поле. Если верить Тёмычу и его ветхой карте, деревня в нескольких километрах.

Тёмыч на соседнем сиденье завозился, с тревогой спросил:

— Проедем?

— Проедем... — буркнул Жора. — Это не твоя «пузотерка».

Последняя майская гроза отгремела неделю назад, земля уже просохла, и УАЗик лихо катил по бездорожью, подпрыгивая на кочках и сминая тонкие деревца, которыми заросло брошенное поле.

Тёмыч добродушно возразил:

— Это ж не «танчики»... И моя «пузотерка», между прочим, бензина в два раза меньше жрет. — Вспомнив о еде, он зашелестел оберткой шоколадки, откусил и зачавкал. — М-м, с изюмом... Моя любимая.

В пыльной, пропахшей бензином кабине разлился сладкий аромат. Жора поморщился. Зуб, не дававший покоя последние два часа, заныл с новой силой.

— Дай-ка таблетку, — Жора кивнул на бардачок. — Там должны быть.

Тёмыч разворошил завал и нашел несколько блистеров.

— Какую тебе?

— Любую. Они все обезболивающие... Зуб, зараза, месяц уж мучает.

— А чё не лечишь?

— Надо бы... Но, черт побери, сидишь в этом кресле, как дурак с открытой пастью. Бесит!

— Тебя все бесит. — Тёмыч выбрал наконец из вороха один блистер. — Во, Ленка всегда эти пьет.

— Тогда другую дай. И запить. Только минералку, а то навел вместо кофе сироп. Как ты вообще такую гадость пьешь?

— Привык.

Тёмыч протянул бутылку и мечтательно улыбнулся своим мыслям.

Жора закинул в рот таблетку и, одним глазом посматривая вперед, запил громкими, жадными глотками. От тряски минералка пролилась и прохладными ручейками скользнула по шее. Вылить бы всю бутылку на голову, но неизвестно, сколько еще колесить и найдутся ли родники. А Тёмыч, гад, в кофе сахара бухнул...

Жора втопил педаль газа и, подмечая, как напрягся приятель, снисходительно бросил:

— Ты, Тёмыч, со своими бабами вконец осиропился.

Тёмыч промолчал, зашелестел картой, сверяя с ней окружающие заросли.

***

Заехали они все-таки не туда. Пока нашли нужный поворот, пока добрались, уже свечерело. Солнце раскрасило небо в кроваво-красный.

Когда показались черные остовы разрушенных домов, Тёмыч облегченно выдохнул. За пару сотен метров от деревни в траве блеснула тонкая струйка ручья, и Жора притормозил.

— Переночуем здесь... Сусанин, блин.

— А чё я-то? — вяло отмахнулся Тёмыч. — Вместе же смотрели.

Жора не ответил, с кряхтеньем вылез из машины. От долгой дороги тело закостенело. Мощными махами он разогнал кровь, покрутил бычьей шеей. Рядом потягивался и зевал Тёмыч. Оба разглядывали мертвую деревню.

— Какая-то мелкая, — недовольно заметил Жора. — Черта лысого мы там найдем.

— Да ну! Здесь лут под каждым камнем! Мы же первые...

— Ага, других таких дураков не нашлось. Ладно, доставай спальники, перекусим да на боковую.

Звенели комары, разочарованные тем, что неожиданная добыча набрызгалась какой-то вонючей дрянью, оглушительно скрипели сверчки, а в спальнике душила жаркая теснота — Жоре не спалось. Рядом безмятежно храпел Тёмыч. Его среднего сложения тело каким-то неведомым образом рождало богатырские звуки, Жора же, здоровенный тридцатилетний мужик, спал тихо и чутко. И сейчас чуткость эта мешала.

Жора толкнул друга в бок. Тёмыч затих, и Жора задремал с мыслью, что Ленка, жена Тёмыча, потому, наверное, и отпускает мужа по многочисленным рыбалкам-раскопкам, чтоб выспаться.

***

— Чё за фигня? — проворчал Жора, поворачиваясь на другой бок. Солнце перестало светить в глаза, но принялось жарить спину.

Тёмыч тоже проснулся, завозился.

— Вот это мы придавили! — голос его был полон удивления. — Чуть не сутки проспали!

Жора сел, не открывая глаз.

— Ты чё несешь, Сусанин? Я только уснул.

— Говорю же, сутки. Во, глянь! Мы ехали на запад, солнце еще слепило. Не разворачивались: как приехали, так и встали, — и солнце снова перед нами. Ну, гляди же!

Жора нехотя разлепил глаза. Солнце, действительно, уже заходило.

— Чёрт! — ругнулся Жора, вылезая из спальника. — Через пару часов стемнеет, ничего ж не успеем. Придется еще на день остаться.

— Как остаться? — всполошился Тёмыч. — Мне на работу завтра! — Он нервно дернул молнию спальника, но от резкого движения ту заело, и Тёмыч, заворочался, как гусеница-переросток. — Уродская штуковина! Жора, мне нельзя! Ну никак... Это ты у нас плавающий элемент: сегодня здесь, а завтра хамишь начальству и здравствуй свободная жизнь.

— Я не хамлю. Я не схожусь во взглядах.

Жора приставил руку козырьком и рассматривал деревню. Солнце било в глаза, и силуэты домов расплывались, но что-то казалось ему неправильным. Вчера было не так. Возможно, обманули вечерние сумерки, но все же...

— Слушай, расстегни ты эту заразу, а то порву нафиг! — взъярился Тёмыч. Он уже выпотел, а молния все не поддавалась.

— Зачем? — Жора с усмешкой посмотрел на него. — Спи дальше, все равно в деревню только завтра.

— Жора, — с предупреждением в голосе сказал Тёмыч. — Я завтра на работу. И вообще... мне отлить надо!

— Так бы сразу и сказал, а то «работа»-«работа»...

Жора освободил приятеля, и тот кинулся в ближайшие кусты.

Когда Тёмыч вернулся, на земле лежали металлоискатели, а Жора разглядывал в бинокль деревню и сквозь зубы матерился.

— Тёмыч, если ты еще раз сделаешь сладкий кофе, я расскажу твоей Ленке, что рыбачишь ты вовсе не на реке.

— Чё сразу угрожать-то? Я и так бы все понял... Может сходим, хоть пару домов разведаем?

— Да, сходим... — пробормотал Жора и озадаченно уставился на друга. — Странная деревня. Кругом травища, ни дороги, ни тропинок, а дома как новенькие.

— Ну-ка, дай я посмотрю... — Тёмыч посмотрел. Потом подышал на стекла, протер их и опять близоруко прищурился в бинокль. — Блин, жилая, что ли?

— А чёрт ее знает... Пойдем налегке. — Жора убрал металлоискатели в багажник.

Они перепрыгнули ручей и направились к деревне.

— Дымом пахнет, — заметил Тёмыч.

Жора принюхался.

— И правда, пахнет... Будто листья жгут.

— Кстати, ты у родаков так и не бываешь? — спросил Тёмыч.

Жора всматривался в приближающиеся дома и ответил не сразу:

— Не бываю...

— И с ними во взглядах не сошелся? А мне у них понравилось. Я, может, на старости тоже в деревню переберусь. Закопаю какой-нибудь клад во дворе, порадую потомков. А ты?

— Я о старости не думаю... Но уж точно не буду сидеть в жопе мира. Живем один раз, так уж по полной, а не в помидорных кустах.

Они миновали разросшийся малинник и завернули на улицу. Два ряда домов утопали в траве, но замер Жора не поэтому.

— Ох-ре-неть! — по слогам произнес он.

— Мамма-мия, — протянул рядом Тёмыч. — Люди...

***

Прямо на них выскочил взъерошенный патлатый мужик в холщовой рубахе с завязками по вороту и в черных широких штанах. Мужик глянул на Жору с Тёмычем дикими глазами, обошел по дуге и побежал в поле.

Чуть дальше гомонила толпа мужчин и женщин. Кто просто говорил, а кто кричал и даже плакал. Одеты все были в какую-то древнюю холстину. Не рвань, конечно, — все чистое, новое и по-деревенски, наверное, нарядное, но ткань и крой - старинные. К тому же мужики бородатые, а женщины в платках.

— Кино снимают, что ли? — Жора с прищуром оглядел возможные места дислокации операторов. Рубленые деревянные избы с тесовыми крышами выглядели настоящими, не декорацией, и ни камер, ни проводов, ни кучки деловых людей, кричащих «снято!», — ничего.

— А по-моему, сектанты, — вполголоса ответил Тёмыч. — Смотри — детей нет, стариков нет, хозяйством не занимаются, вон как все заросло.

— Один фиг — деревня-то не брошена! Чёрт знает что! Иди, Тёмыч, узнавай, где наша Новая Поляна.

— А чё я-то? Я к сектантам не пойду, вдруг они меня затянут... Давай вместе. Или, вон, в избу постучим.

По примятой траве они подошли к ближайшему дому и заглянули в окно. В тесной комнатушке плечом к плечу стояли люди. Молились.

— Говорю же сектанты, — зашептал Тёмыч. — Жора, пойдем отсюда. Чё-то мне не по себе.

Жора медлил. Благоразумие вопило, что Тёмыч прав и надо убираться подобру-поздорову, но гордость…

Вдруг один из молящихся замер, ссутулился и, расталкивая людей, двинулся к выходу. Следом потянулись еще несколько. Какая-то женщина упала на колени и заголосила.

Распахнулась дверь. Жора с Тёмычем отпрянули от окна и, глянув на вышедших из избы, рванули прочь. Жора не оборачивался, но спину припекало и покалывало, будто вслед смотрели эти жуткие пустые глаза с искаженных отчаянием лиц.

Опомнились они только на другом конце деревни. Здесь, на лавочке у калитки, в солнечных лучах грелся обычный мужчина в рубашке и брюках. Он смотрел на дроздов, оккупировавших иргу, и тихо улыбался.

И в доме напротив, на высоком крыльце, сидели вполне себе обычные женщина с девочкой лет пяти. Женщина обнимала малышку и вполголоса напевала, то и дело целуя ее волосы, а та смеялась и вертела в руках тряпичную куклу.

Жора подошел к мужчине, по пути раздраженно сбивая головки цветов.

— Эй, приятель! — позвал Жора.

Мужчина посмотрел на него и удивленно приподнял брови.

— Что это за деревня?

— Привет! — высунулся Тёмыч из-за широкой спины Жоры и помахал рукой.

Мужчина кивнул:

— И вам здоровья.

Он хотел сказать еще что-то, но осекся и задумался.

— Мы Новую Поляну искали, — напомнил о себе Жора. — Далеко она?

— Так это и есть Новая Поляна, — мужчина понимающе улыбнулся и словно про себя заметил: — И впрямь, как новая. Чудны дела твои, Господи.

Жора оглянулся на Тёмыча, и тот с растерянным видом развел руками. Жора скрипнул зубами. Вот же Тёмыч — валенок! Как можно было так лохануться? Хотя он и сам-то хорош — не проверил, положился на слова друга.

Мужчина вдруг встрепенулся:

— Вы, небось, с дороги, устали? Валюшка моя как раз самовар раскочегарила, заходите, чайку попейте.

***

В избе пахло мятой. Жора с Тёмычем замялись, ступив на чистый, застеленный домоткаными половиками пол, переглянулись и сняли кроссовки. От печи, занимавшей весь центр избы, им навстречу шагнула женщина в длинном сарафане и платке.

— Здрасьте, — пробормотал Жора.

Разговор не клеился. Валя на гостей почти не обращала внимания — все смотрела на мужа, с нежностью и грустной радостью. Жора не знал, бывает ли грустная радость, но если бывает, то именно такая. Егор, так представился мужчина, тоже поглядывал на жену, но и Жору с Тёмычем не забыл, расспросил где остановились, поинтересовался, что в стране и мире делается.

— А что делается? — пожал плечами Жора, уминая пироги с малиной. — Все как обычно: мир катится к чёрту.

То ли поминание чёрта хозяевам не понравилось, то ли что мир к нему катится, но оба метнули на Жору досадливые взгляды. Неожиданно для себя Жора стушевался и замолчал. Зато осмелел Тёмыч.

— А что, сектанты у вас здесь живут? — спросил он. — Мы заглянули к одним, так там народу набилось! И молятся все...

Егор вздохнул и непонятно ответил:

— Поздно уж молиться-то... — Вдруг глаза его заблестели: — Нам поздно, а вы-то, может, и успеете. Покайтесь!

Жора подавился и закашлялся. Все-таки прав Тёмыч — сектанты! Надо валить! Их тут слишком много.

— Да вроде как незачем нам... каяться-то... — пробормотал Тёмыч и заерзал на лавке, силясь отодвинуть ее и выйти из-за стола.

— Спасибо за угощение, — сказал Жора, — но нам пора. На работу завтра.

Он резко встал, лавка со скрипом отъехала назад, и Тёмыч шлепнулся. Жора дернул его вверх, и они попятились, не отрывая глаз от хозяев.

— Завтра? — повторил Егор с легкой усмешкой. — Так ведь не будет завтра-то.

— Ну, не будет, так не будет, — покладисто кивнул Тёмыч.

Не глядя, они сунули ноги в кроссовки и выскочили в сени. Егор вдогонку прокричал, чтоб Жора с Тёмычем оставались, не ходили в деревню, но они, не слушая и толкаясь, бросились в распахнутую входную дверь.

Снаружи все было по-прежнему: на ирге щебетали дрозды, женщина с девочкой все так же сидели, поглощенные друг другом, и только одна деталь выбивалась из былой картины: солнце вместо того, чтоб опуститься, — поднялось.

***

— Ерунда какая-то, — ругался Жора, тряся компас. Стрелка вертелась, как легкомысленная девица в окружении парней.

Рядом тыкал в экран смартфона Тёмыч.

— Сеть не доступна, GPS тоже... — он протяжно выдохнул и, сунув телефон в карман, огляделся: — Вот это и есть настоящая жопа мира. Накаркал ты, Жора.

— Тёмыч, я тебе сейчас врежу, — ответил Жора. — Из-за твоего топографического кретинизма мы и попали в эту жопу.

— А чё сразу кретинизм? Ведь деревня-то та!

— Тьфу! Чёрт знает что!

— Не чертыхайся, — сказал Тёмыч, озираясь.

Возвращаясь, они то и дело натыкались на людей, улыбались им резиновыми улыбками и спешили дальше — к машине и долой из этого странного места. А народу все прибывало. Кто бродил растерянно, кто обнимался, будто давно не виделся, а кто и ругался.

Вдруг Темыч остановился, надел очки и восхищенно присвистнул:

— Вот это да! Глянь, Жор, какая милашка!

Во дворе одного из домов толпился народ — нормальная картина для этой ненормальной деревни, — мужики и бабы, все лет тридцати-сорока. И которая тут «милашка»?

Жора, мысленно матерясь на кобелью натуру друга, проследил за его взглядом. Девица стояла на крылечке. Алые налитые губы, собольи брови, нежный румянец — и впрямь красавица. Девица «висела» на локте бородатого мужика и нашептывала ему на ухо, но тот не слушал и с жаром втолковывал что-то другому мужику, похожему на него, как брат.

Словно почуяв посторонние взгляды, девица стрельнула в Жору с Тёмычем черными огромными глазищами.

Жора невольно сглотнул. Рядом приосанился Тёмыч.

— Мы домой, — напомнил Жора то ли ему, то ли себе.

— Да, да... — заторможенно ответил Тёмыч.

— У тебя Ленка... и работа.

Темыч не отозвался, все девицу разглядывал. Та вроде как смутилась, глаза опустила, но внезапно улыбнулась. Жора вмиг очухался. Схватил Тёмыча за локоть и подтолкнул вперед:

— Шагай уже, Казанова!

Тёмыч воспротивился. Тогда Жора легонько давнул на болевые точки, и Тёмыч засеменил, стараясь не кривиться от боли.

— Жора, пусти, гад! — простонал он, не разжимая зубов. — Рука ведь отсохнет.

— Ничего, у тебя вторая есть.

Ушли они не далеко. Навстречу вывалила веселая подвыпившая компания с гармонью. Гармонист выдал заливистую мелодию и пропел:

— Я последней-от разочек

Я по полюшку иду.

Я последню вечеринку

С вами, девушки, сижу.

Тридцатилетних «девушек» в компании хватало, и они подхватили:

— Ой, последню вечеринку

— С нами, парень, ты сидишь.

Завидев незнакомцев, мужики засвистели, загорланили:

— Хлопцы, айда с нами!

— Таким справным молодцам по двойной нальем!

Как табор цыган, налетели, окружили. Жора набычился, собираясь прорываться, а Тёмыч скользнул ему за спину — знал, что Жоре лучше не мешать и идти в фарватере.

— Та ну, хлипковаты молодцы для нашей-то самогонки, — пробасил высокий, жилистый мужик и обнажил в недоброй усмешке ровный ряд белых зубов. Жору аж зависть взяла, до чего хороши были зубы. А мужик добавил: — Даже бабоньки наши этих живчиков перепьют.

Жора обвел взглядом скалящиеся лица. В веселье проглядывал надрыв и пить с этими арлекинами не хотелось.

— Городские, — презрительно выплюнул жилистый и шагнул на Жору.

Жора не отступил. Услышал, как ругнулся Тёмыч, но вызов брошен — перчатка поднята. Жора хмыкнул:

— Деревенские... Самогон-то, поди, сивухой отдает.

Стон Тёмыча утонул в поднявшемся шуме.

***

— Чегой-то мы загрустили, братцы. — Встал коренастый, с горячечным взглядом мужик. — Не так следовает земной путь кончать, не так. Предлагаю тост. — Он поднял полный до краев стакан. — Штоб, значит, мы им там жару задали!

— Твоя правда, Семен! — поддержал его сосед. — Зададим! А то, ишь ты, устроили похороны — «му-уки» «недо-олги», тьфу!

Народ радостно загалдел и опрокинул стаканы.

Столы накрыли прямо на улице. Из закуси — одни соленья, да и тех немного, и Жора порадовался, что успел хорошенько загрузиться пирогами у Егора с его Валюшкой.

Стиснутый с двух сторон горланящими мужиками, он незаметно выливал самогон под стол. Только первую стопку пришлось замахнуть под десятками ожидающих взглядов — смотрели так, будто богатого родственника травануть вздумали.

Тёмыча оттерли сразу. Теперь он сидел напротив и, судя по напряженной позе и тому, как при каждом тосте косился по сторонам, тоже не пил. Несколько раз Жора замечал, что Тёмыч выплескивал самогон в миску с плавающими в рассоле огурцами.

Сначала Жору попытали о всякой ерунде, типа откуда они приехали и не военные ли. Жора подумал было, что намекают на его выправку десантника, но оказалось, что мужики имели в виду камуфляж. Потом разговоры перешли в местное русло. Кто-то ворошил прежние обиды, кто-то выспрашивал о родне, и ото всех разговоров тянуло абсурдом.

Ладно бы устаревшие слова, поминания Советского Союза и Великой Отечественной. Ну застряли люди в прошлом, леший с ними! Но то, что Жорин правый сосед называл левого соседа дедом, а тот его внуком и ругал третьего мужика, вроде как сына, — вот это сбивало с толку. Они будто все были братьями-отцами-дедами и матерями-бабками... Так ведь, черт побери, ровесники же! Жоре захотелось напиться.

Но он выжидал. Как хищник в засаде, слился с окружением, и следил, когда народ «нагрузится» и потеряет интерес к чужакам.

Вот только деревенские пили как не в себя: много, жадно и не пьянея. Они будто заливали страх, мелькающий в глазах, но страх прорывался — бурными криками и дергаными марионеточными плясками.

В разгар «веселья» подошли «милашка» с мужем. Мужик выдернул локоть из цепких рук красавицы и закричал, дозываясь сквозь шум до кого-то на противоположной стороне стола:

— Дед, а дед, айда на рыбалку! Толку-то квасить? А так, хоть потешимся напоследок.

Мужики засмеялись, послышались выкрики:

— А чегой-то, Маруська-то тебя не утешает?

— Цельну жизнь от женки на рыбалку бегал, и таперича ничего не сменилось.

Красавица на насмешки только вздернула точеный носик и поджала губы.

Из-за стола выбрался мужик, следом второй, почти такой же:

— Батя, я с вами!

Жора прикрыл глаза и сдавил ладонями виски. «Дед», «батя»... Издеваются, гады, спектакль устроили.

Рыбаки ушли. Ушла и Маруська. Глянула на Тёмыча из-под длинных ресниц и уплыла, покачивая крутыми бедрами.

А Тёмыч-то хорош: завертелся, как уж на сковороде! Вдруг с решительным видом опрокинул в горло полную стопку. Закашлялся, зашарил взглядом в поисках закуски. Не нашел. В пределах досягаемости уже все сожрали, даже огурцы. Тогда он схватил миску с рассолом, куда сам же до этого сливал самогон, и присосался к ней.

Жору пробило на смех, и он бросил в Тёмыча чем под руку попалось — помидором. Угодил в лоб. Тёмыч вскочил, возмущенно пуча глаза. По лицу его стекала мясистая красная каша, и Жора все-таки не сдержался, заржал.

— Тёмыч, не пей, козленочком станешь, — выдавил он сквозь смех.

Тёмыч растерянно посмотрел на миску, стер с лица помидор и полез из-за стола.

— Ты куда? — тут же всполошились его соседи.

— Мыться, — буркнул Тёмыч и, пошатываясь, уковылял во двор, к колодцу.

Обстановка незаметно накалилась.

Сцепились две бабы по разные стороны стола. Одна визгливо выкрикивала:

— Подкупили вы меряльщика-то! Подкупили. От он забор-то и сдвинул... На цельный метр!

— Ты, Поланья, как была растяпой, так и осталась, — отвечала ей вторая. — Кабы подкупили, так ужо не на один бы метр, а на дюжину. Да куды там? Он ить с района, городской! — Несколько голов повернулись к Жоре, а баба презрительно добавила: — Принсипиа-альный...

Первая баба охнула, заволновались ее товарки.

— Так што жа выходит, сували-таки ему?

— Будто вы не сували!

— А сдвинул-то он к вашей пользе!

— Тьфу ты! Говорю жеж, не двигал он!

— А я говорю — двигал! Митрий, скажи, двигал али не двигал?

Все уставились на мужика, сидевшего поодаль от спорщиц. Тот с задумчивым видом вливал в себя один стопарь за другим и, будучи оторванным от своего занятия, недовольно пожал плечами:

— А я почем знаю? Но вроде у Хряпиных поширше будет...

— Ага! — победно взвизгнула первая баба.

Вторая вскочила и, перегнувшись через стол, отчего грудь ее улеглась в квашенную капусту, махнула кулаком в сторону противницы. Та отклонилась, заголосила.

Тут уж начали вопить все бабы. Гвал поднялся, хоть уши затыкай. Жора отстранено наблюдал за разбухающей сварой, в которую втягивались и мужики, а сам поглядывал во двор, куда ушел Тёмыч. Тот все не возвращался и, похоже, вовсе свинтил к Маруське.

Вторя мыслям, звучным переливом сыграла гармонь и сильный голос проплыл над руганью, как сияющий лайнер среди пыхтящих, груженых под завязку барж:

— Во садочке, в уголочке

Травушка примятая.

Не работушка ссушила,

А любовь проклятая.

Жилистый, назвавшийся Ермолаем и севший рядом, дохнул на Жору сивушным запахом, зло прищурил трезвый глаз:

— Сытно живете небось?

— Не голодаем, — процедил Жора.

Внутри разгоралась злость. На Тёмыча, не умеющего держать штаны застегнутыми; на жилистого, с его белыми зубами и наглостью; на весь этот абсурд с заросшей деревней и трезвыми пьяницами, затеявшими склоку из-за гребаного забора. Жоре даже хотелось, чтобы Ермолай достал его. Так достал, чтоб невмоготу стало утихомиривать себя, чтоб со спокойной душой почесать кулаки о бородатые деревенские рожи.

И Ермолай не подкачал. Снова белозубо ощерился:

— Смотреть на вас тошно... Ходите гоголем. Одежка, вон, добротная... У нас-то отродясь такой не бывало. Горбатились с зорьки до ночи... А для чего? Чтоб опосля вот таки хари белые да раскормленные кривились, на нас глядючи?

— А ты бы хотел, чтоб мы в ноги вам кланялись? — Жора усмехнулся.

— В ноги али нет, но однако же, почитать трудящиеся массы, поднявшие вас, следовает. Должны вы нам, понимаешь? Должны! А то носы дерете, яко козыри какие.

— Ха! — Жора выпил рюмку и, хрустнув огурчиком, спросил: — Ты, что ли, здесь козырь-то?

— Может и я... — Ермолай поднялся, не сводя с Жоры глаз.

А народ разбушевался вконец. Полетели лавки, опрокинутые столы задрали ноги в белое от огромного палящего солнца небо. Где-то уже толкались, меряясь решимостью, где-то еще раззадоривали себя криками...

Ермолай на склоку внимания не обращал, все смотрел на Жору. Напористо так смотрел, с налетом превосходства. Жора длинно сплюнул и встал. Пускай невелика заслуга — навалять деревенскому олуху, зато полегчает.

***

— Н-н-на тебе! И ишо на!

— Дурища окаянная!

— О-ой, глазынки мои-и!

Бабы визжали, мужики матерились, все орали и месили кулаками.

Кто с кем дерется, Жора не вникал. Они с Ермолаем устроили свою разборку.

Ермолай в очередной раз «поцеловался» с землей, неспешно встал и харкнул под ноги. Нападать больше не торопился. Жора расслабил плечи, с кривой усмешкой бросил:

— Ко-озырь...

Черные глаза Ермолая полыхнули бешенством. Он вдруг прыгнул к столу и схватил нож. Мужики заметили его маневр и, бросив потасовку, окружили драчунов.

— Что, живчик, струхнул поди? — Ермолай ловко перекинул нож из руки в руку.

Жора хмыкнул и вытащил свою «финку». Уголок рта у Ермолая дрогнул, выдавая неуверенность, а мужики засвистели, закричали, подначивая:

— Давай, кажи ему, щеглу городскому!

— Кровушку пусти! Экой он нежный, в оммарок упадеть.

Ермолай сцепил зубы и ринулся вперед. Выставленный нож мелькнул, рассекая воздух крест-накрест. Жора отшагнул. Блокировал, отводя вооруженную руку Ермолая, и четким выверенным движением ткнул под ребра, в печень.

Ермолай охнул, споткнулся. Жора выдернул финку и отступил, настороженно оглядывая притихших мужиков. Те ошалело смотрели на Ермолая. А тот мешком осел на колени, зажимая рану ладонями. Сквозь пальцы просочилась темная густая кровь. Ермолай вскинул бледное лицо, что-то неразборчиво прошептал и упал.

Мужики загудели. Жора крутнулся, повел финкой и оскалился:

— Ну, кто еще городскому кровь пустить хочет?

Ему не ответили. Все разглядывали убитого, и никто не двигался с места. Будто ждали чего.

Вдруг с земли донесся стон. Зашуршало.

Спину продрало морозом, и Жора медленно обернулся.

Сзади стоял Ермолай.

***

— Не чертыхайся!

Лишь после слов Тёмыча Жора понял, что, как заведенный, повторяет «чёрт, чёрт». Во рту пересохло, а сердце рвалось из груди, словно торопясь убежать вперед хозяина. Убежать хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от этой дьявольщины.

От Ермолая, который вместо того, чтоб помереть, с новыми силами кинулся в драку, и от жутких картин того, как поднимались раскиданные мужики. На Жору бросались все. Даже те, кто должен был валяться в отключке или кататься по земле, воя от боли. Он ведь чувствовал, как его кулаки выбивали челюсти, как взятые на излом с хрустом ломались чужие руки.

Чертовы камикадзе...

Заполошное дыхание и шелест прошлогоднего репейника, сквозь который они продирались, глушили все звуки. Жора остановился. Ему в спину ткнулся Тёмыч. Заоглядывался, жадно хватая ртом горячий воздух:

— Чё? Все, да?

— Тише ты!

Жора прислушался. Издалека доносилась песнь гармониста, выкрики, но звуков погони не было.

— Ушли, — выдохнул Жора.

Тёмыч, всклокоченный, раскрасневшийся, снова шумно задышал и принялся застегивать ремень на штанах.

— Ты почему бежал? — спросил Жора.

Они с Тёмычем встретились посреди деревни, и за каждым бежала толпа народа. За Тёмычем пожиже, но ему и такой хватило бы за глаза. Увидев друг друга, они, не сговариваясь, сиганули через забор и ломанулись сквозь бурьян, в поле.

— Рыбаки недоделанные вернулись... А ты чего? Еще и в кровище... Убил что ли кого?

— Убил... — Жора рассеянно оглядел окровавленные руки. Вытащил «финку» и обтер лезвие о штаны.

Тёмыч затих, даже дышать перестал.

— Как убил? — спросил шепотом.

— Молча... В печень... А он встал...

— Кто встал?

— Мужик, которого я убил.

Тёмыч попятился, таращась то на Жору, то в сторону деревни.

— На фига, Жора?

— Чёрт, Тёмыч! Думаешь, я хотел?! Он сам на меня с ножом кинулся.

— Не чертыхайся... Погоди! — Тёмыч замер. — Как это он встал?!

— Да вот так! — взревел Жора. — Не знаю я как! Ну их на хрен! Я домой!

Он прикинул, где должна быть машина, и матерясь сквозь зубы, вонзился в репейник. Все, с него хватит!

Впереди завиднелся просвет. Жора вырвался на простор, но не успел осмотреться, как нога провалилась и он скатился в какую-то яму. Размеры ямы и торчащие под ногами полусгнившие доски намекали на могилу. Разрытую...

Наверху показался Тёмыч. Он оглядывал простирающееся перед ним поле и руку подавать не торопился. Жора открыл было рот, чтоб крикнуть другу, но почему-то не крикнул. Выбрался из ямы сам.

Среди травы чернели разрытые пасти могил. Несколько неровных рядов с покосившимися, просевшими памятниками, кованые кресты... Кладбище. Раскуроченное и разграбленное. Хотя, что тут грабить, в деревне-то? Не фараоны ведь жили.

Тёмыч аккуратно обошел яму и пригляделся к фотографии на памятнике. Сипло выдохнул... Шагнул к следующей могиле...

— Жора, кажется, это не сектанты... — Тёмыч оглянулся. Еще недавно красный и потный, сейчас он побледнел, как покойник. Бескровные губы судорожно дергались.

В груди Жоры ядовитой гадюкой шевельнулся страх.

— Да ну? Скажи еще вампиры. — Жора делано усмехнулся.

Тёмыч облизал губы и, слепо уставясь на него, кивнул:

— Вампиры...

***

Жора заглушил двигатель. В наступившей тишине ухо различило жужжание насекомых и шепот ветра. Тёмыч, как и сам Жора, не шевелился. Они оба сидели, глядя перед собой, на место бывшей стоянки. Вернулись... Сделали круг и вернулись...

Деревню словно куполом накрыло. Куда бы они ни сунулись, везде происходило одно и то же: вязли, как мухи в киселе. И без разницы на машине они ехали или шли на своих двоих. Замедлялось все: движения, мысли, дыхание. Сердце билось через раз, через два... почти останавливалось.

И чувства тормозили. С запозданием приходил страх остаться тут навсегда нелепым окаменевшим экспонатом. Тогда Жора с Тёмычем разворачивались — натужно, тягуче, — и, будто всплывая с огромной глубины, все ускорялись и ускорялись... Выпрыгивали из аномальной зоны, ошалело трясли головами, переглядывались и бросались дальше. И так по кругу. Деревня все время была за спиной, метрах в трехстах.

— Влипли... — сказал Тёмыч.

— Влипли... — повторил Жора.

В вампиров не верилось, но как по-другому объяснить происходящее, Жора не знал. Как объяснить лица постаревших, но вполне узнаваемых жителей деревни на кладбищенских фотографиях? Родители? Так ведь имена-то...

Тот же Егор со своей Валюшкой. Лутин Егор Иванович и Лутина Валентина Семеновна. Могилы рядышком, одной оградкой обнесены и общая плита с эпитафией от дочерей: «Вместе в жизни, вместе после смерти. Вы всегда в наших сердцах». Годы жизни Жора не запомнил, заметил только, что Егор воевал во Вторую Мировую. И звезду героя на его груди заметил. Снимки хоть и пожелтели, но четкости не потеряли.

И Марусю они видели. Морщин добавилось, а взгляд все тот же — шальной, горячий.

И жилистого Ермолая... Тот вообще не изменился — что на фотографии, что за столом — тридцатилетний.

И все можно было бы списать на съемки триллера, ужастика, да хоть черной комедии, если бы не одно но. Драка! И не просто драка. Ведь Ермолай-то, чтоб ему пусто было, реально должен был двинуть кони.

— Чё делать будем? — спросил Тёмыч.

Жора пожал плечами. Странное ощущение — не знать, как разрулить ситуацию. Не сбежишь, вампиров не завалишь... Что делать?

Тёмыч зашевелился, вытащил из кармана чудом уцелевшие очки.

— Глянь-ка, Жора, это не Егор там копошится? А то, может, к нему? Разузнаем, что к чему. Нормальный, вроде, мужик...

***

Егор садил деревья. В поле, сразу за деревней. Его жена носила на коромысле ведра с водой, а он копал мягкую, податливую землю и бережно устраивал в лунках прутики с набухшими почками.

— Яблоньки вот сажаю, — сказал Егор, когда Жора с Тёмычем подошли. Конечно же, он видел и их напряженные позы, и то как Жора хватается за нож, однако виду не подал. — Знамо, дички вырастут. Ну, пущай... Иной-то дичок ароматней сорта будет... Валюш, сюда плесни. Ага... Вот, надумали садик разбить. А ну как чего останется после нас, да и не сидится дома-то, руки по труду истосковались... Пощедрей, Валюш, пощедрей...

Перекликались невидимые пичуги, теплыми лучами ласкало солнце, а мужик с бабой садили деревья. Какие, к чёрту, вампиры? Опоили, наверное, дрянью паленой, вот и померещилось. Жора оставил «финку» в покое. Тёмыч рядом переминался, крутил головой, как новичок на стреме и, стоило Вале уйти за очередной порцией воды, спросил:

— Егор, гм... А как вас по батюшке величают?

Жора покосился на друга. Ну дает! «По батюшке», «величают»...

А Егор, приминая вокруг саженца землю, спокойно ответил:

— Егор Иванович я. Лутин Егор Иванович.

Жора опять потянулся к ножу. Чем бы ни опоили, что бы ни померещилось, но не могло быть такого совпадения! Да и преграда эта странная...

Тёмыч почесал макушку и, глянув на Жору, задал следующий вопрос:

— А выехать отсюда... как можно?

Егор махнул в сторону:

— Раньше там дорога была. Эх, молодежь, молодежь, не цените вы Богом даденое, все спешите куда-то, все бежите... Ну таперича-то чего? Отбегались уж. Сядьте, о жизни покумекайте... Иль вон, есть еще саженцы-то, берите. Лопату я дам, а воду уж сами. Колодезь во дворе.

— Да какой, к черту, колодец? Какие деревья? — Жора почти орал. — Что за хрень здесь творится?

— А ты не ругайся, не ругайся! — Егор выпрямился, построжел. — В такой-то день...

— Да в какой такой день?! Что в нем особенного?

— Хе, — Егор удивленно вскинул брови, — да вы, никак, не поняли ничегошеньки. Так ить день-то сегодня самый распоследний — Судный.

Жора с Тёмычем переглянулись.

— Какой еще... судный? По Библии, что ли?

— По Библии, не по Библии... По Божьи! Мертвые, вишь, встали. Для Суда-то.

Жора почувствовал, как волосы на голове зашевелились и внутренности обдало холодом. Нет, все это дичь полнейшая, но... Ермолай-то не умер. Должен был умереть, а не умер... Что если, и правда, уже мертв? Что если сказки о загробной жизни — совсем не сказки?

Тёмыч оглянулся на деревню и нервно хохотнул:

— Ну, Егор, горазд ты на выдумки.

— А на кой мне выдумывать? — пожал плечами Егор. Он поднял какого-то жука и улыбнулся: — Ишь, букашка мелкая. А тоже тварь Божья... Тут уж верите вы, не верите, а все одно — Судный день настал. Видать, набралось грехов неподъемно на земле-матушке.

Жора хрипло возразил:

— Но мы-то живые.

— Так ить Суд-то, он для всех: и для живых, и для умерших. Сколь пожили, столь и ладно. Глядишь, и нагрешили поменьше.

— Да брехня! — возмутился Тёмыч. — Жор, ты чего? Двадцать первый век на дворе! И вообще, было бы правдой, сейчас, не знаю... ну, молились бы все! Грехи замаливали! А они бухают! Ну?

— Так по-другому-то не могут, — пояснил Егор. Увидев, что жена несет воду, он начал копать следующие лунки. Жора с Тёмычем подтянулись за ним. — Они ить мертвые, — продолжал Егор, — изменить натуру не способны. Это при жизни человек дела творит — хорошие ли, плохие ли — они в счет и пойдут. А таперича мы кто? Вроде и люди, а вроде и не люди. Бог только ведает. Я вон помер в семьдесят пять годочков, а поднялси сегодня молодцем. Вот и кто я? — Егор постучал кулаком в грудь: — Чует душа-то, как понимание какое, озарение даже, мол, кайся-не кайся, а то и будет: чего при жизни свершили, с тем на Суд и пойдем.

Жора и Тёмыч в смятении переглянулись, а Егор вдруг замолчал, принюхался.

— Дымком потянуло... Вона и огонь! Кажись, началось...

— Чё началось-то? — Тёмыч испуганно завертелся. — Пожар, да? Пожар?

Егор приобнял подошедшую жену и вздохнул:

— Не поспели мы с садом.

Вокруг поднималось зарево. В ярком солнечном свете огонь казался прозрачным и не страшным. Одно пугало — пламя обхватывало деревню ровным кольцом, и кольцо это проходило именно там, где Жора с Тёмычем застревали.

Со стороны деревни послышались крики и плач. Занялись дома.

— Тушить надо или пожарным звонить, — не унимался Тёмыч. — Точно, звонить. Фиг тут чего потушишь, больно дружно загорелось. Подожгли, что ли? Жор, валить надо! Полыхнет сейчас, мама не горюй!

— Куда валить-то? — спросил Жора. В голове опустело, как в дырявой бочке, а сердце то замирало, то заходилось в неистовом темпе. Вместе с запахом гари внутренности заполонило душное тяжелое предчувствие чего-то неизбежного, невообразимого и лично для него, Жоры, безотрадного.

Из деревни побежали люди. Кидались кто-куда, но огненное кольцо сжималось, сгоняя всех в открытое поле, неподалеку от того места, где Егор задумал посадить сад.

— Ну, идем, что ли? — сказал Егор. — Пора за грехи свои ответ держать.

Валя тихо всхлипнула и головой прижалась к плечу мужа.

— А какие грехи-то? — спросил Тёмыч, озираясь и нервно облизывая губы. — Помню зависть, гордыню... А! Не убий, не укради! Вроде, я ничего такого...

Жора помрачнел и буркнул:

— Не прелюбодействуй.

Тёмыч сглотнул.

— Да... И что сейчас? Егор, что сейчас-то? Я молитв не знаю!

Огонь уже не казался прозрачным. Он взметнулся выше изб, загудел, затрещал, опалил жаром. Одежда истлела и опала невесомыми лоскутами, будто за несколько секунд разложилась от старости. Все оказались обнаженными. У Тёмыча с Жорой пропали их костюмы-«горки», берцы и термобелье. И нож пропал, который Жора до последнего сжимал в потной ладони.

Как стадо, люди сгрудились в поле на нетронутом пятачке. Наготу никто не замечал. С надеждой ли, отчаянием, или смирением — все вглядывались в небо.

Жора тоже смотрел в небо. Белое раскаленное солнце слепило, но он щурился и смотрел.

Тёмыч вцепился ему в локоть.

— Жора, я грешник, да? Жора?

— Откуда мне знать? Я не Бог...

Тёмыч заплакал.

Жора проморгался от темных пятен перед глазами и огляделся. Неужели по всему миру вот так? И если встали все-все мертвые, то как им хватило места? А вообще... Получается и его деды-прадеды встали, можно было с ними повидаться. Особенно с дедушкой Васей. Сыграть с ним в шашки, как когда-то в далеком детстве, послушать байки, потравить самому... И дед Вася точно рыдать не стал бы.

Вон и у Егора с Валей лица спокойны. Не боятся... Праведники, что ли?

А с Ермолая слетела вся бравада. Зажал бороду в кулаке, раскачивается, и, похоже, мычит. Из-за гула пламени и подвываний испуганных женщин не слышно.

Рядом с Егором — его соседка с дочкой на руках. Та жмется к матери, за шею обхватила, а у женщины слезы катятся, и она все обнимает дочь, лицом в волосы ей зарывается. Будто прощается...

Вдруг люди застыли в разных позах, замолчали, и Жора не к месту вспомнил игру «море волнуется». В один миг все стихло. Казалось, что само время остановилось. Жора вскинул голову и, как и все, остолбенел.

Солнечный свет больше не резал глаза, он струился мягкими волнами, а по волнам вниз скользили черные точки. Множество черных точек. Они становились все больше и больше и вскоре превратились в ангелов. Только почему-то черных. Одни слегка просвечивали, другие же были самой тьмой, поглощающей любой отблеск.

Стон прокатился над полем, и, как скошенные колосья, люди попадали на землю.

Жора не почувствовал, как опустился на колени, как камешки и прошлогодние жесткие стебли впились в голые ноги, не заметил, что слезы текут по его лицу. Все меркло по сравнению с выворачивающим наизнанку ужасом.

К нему тоже спускался ангел. Черный.

Вот он завис...

А почти касаясь его, зависли два белых ангела. И еще один! Жора, в безумной надежде, что он ошибся, что к нему белый, не черный, прянул под сияющую фигуру. Наткнулся на Егора. Замер, впиваясь глазами в ангелов. Те сместились, и над Жорой опять висел черный. Белые были только над Егором, его женой и девочкой. Над матерью девочки — тьма.

И над Тёмычем — тьма.

Скопище тьмы... Лишь три настоящих, излучающих свет, ангела...

Жора вонзил пальцы в землю. Он вдавливал их все сильнее и сильнее, чувствуя, как лопаются корни растений, как срываются ногти. Он сам не понимал, что делает, просто хотел уцепиться, удержаться здесь. Только не туда, где ждет боль и тьма. Не туда, где расплачиваются за грехи.

И вдруг снова все оцепенело. Застыли люди, застыли ангелы, исчезли звуки. В тишине раздался Голос:

— Процесс Солнце.Земля.Судный_день — Россия — Новая Поляна отменен. Запуск процесса Солнце.Земля.Человечество. Статус Первая жизнь.

С последним словом взревело и опало пламя. Все кругом заволокло дымом, серым, непроницаемым, густым, как вата.

Жора хватанул дыма раззявленным в беззвучном крике ртом, и наступила темнота.

***

Проснулся Жора разом и полностью. Распахнул глаза, жадно втянул полную грудь чистого прохладного воздуха. На востоке розовело, начали утреннюю распевку дрозды, уютным коконом обнимал спальник. Ни огня, ни ангелов...

Справа со всхлипом вздохнул Тёмыч, тут же резко сел и замер.

— Сон... — пробормотал он и негромко засмеялся: — Слава тебе, Господи, сон...

Жора, все еще не до конца отделавшийся от собственного наваждения, полез из спальника.

— Чёр... Нехорошее место, — Жора поморщился от собственной осечки, но язык не повернулся договорить привычное ругательство. — Тёмыч, не хочу я здесь оставаться. И в деревню не хочу.

— Согласен, — с готовностью отозвался Тёмыч. — Уродская штуковина... Застряла! Жор, расстегни, будь другом.

В утренних сумерках Жора видел, как извивается в спальнике Тёмыч, пытаясь справиться с заевшей молнией. В груди похолодело. Жора нащупал на бедре нож. На месте. И одежда в порядке... Он мотнул головой, отгоняя бредовые мысли.

Тёмыч скрылся в кустах, а Жора вытащил из рюкзака бинокль. Руки стали вдруг непослушными, и он никак не мог настроить резкость. Наконец получилось. Затаив дыхание, осмотрел местность и длинно, с облегчением выдохнул.

— Чё там? — спросил вернувшийся Тёмыч.

Он напоминал бегуна на старте — такой же напружиненный, — и Жора чуть не спросил, что же приснилось ему. Но отчего-то не спросил. Сказал только:

— Обычная заброшка.

Тёмыч вроде расслабился, но когда они убрали спальники, неестественно ровным голосом поинтересовался:

— А пожарища не видно?

Жора покосился на друга.

— Нет.

Он не стал уточнять, что еще слишком темно и вся трава кажется черной.

***

Молчали до самой трассы. Когда по обочинам замелькали столбы, Тёмыч отвернулся от окна и сказал:

— Приеду — разведусь.

— Чего так?

— Да глупо все. Я не люблю, Ленка не любит... Одно вранье.

— М-м... — Жора потрогал языком занывший зуб. А во сне не болел. — Тёмыч, дай воды и таблетку.

Вскоре боль унялась, и Жора с напускным недовольством проворчал:

— А я зуб вылечу... И к родителям съезжу. Они все садят чего-то... Куплю им саженцев... хороших.

0
20:04
939
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Достойные внимания