Белый, красный, черный, смерть

Автор:
Полина Реми
Белый, красный, черный, смерть
Работа №9
  • Опубликовано на Дзен
  • 18+

Пятно цвета размазанного таракана мучительно медленно расползалось по светлым отслоившимся обоям.

Марья, обняв колени, сидела на старой софе, что стояла вплотную к этой самой стене, и, не моргая, наблюдала за тем, как растут границы пятна. Появилось оно в понедельник вечером и было размером с рюмочное донышко, а к четвергу уже стало с непочатый кусок мыла.

Свет в комнату попадал только из двух плотно закрытых оконец, за которыми росла старая, уже сбросившая цвет, корявая яблоня. Проводка в этой части пятистенки давно сгорела, а баб Клаве недосуг было звать электриков, потому как жила старуха по привычке в комнате с печью. Впрочем, печь эта не топилась уже лет десять, с тех пор как помер дед. Да и какая нужда, если есть газ?

Все это и еще воз другой очень важной, по её мнению, информации баб Клава выложила внучке в понедельник же, едва только та переступила порог посеревшей от времени и дождей избы. Ей предлагали заселиться в коттедж, один из тех, что специально построили для приезжих учителей еще лет тридцать назад, но она напросилась к бабке по отцу.

Старуха уже спозаранку ковырялась в огороде, и Марья несколько часов кряду слушала, как тяпка мерно врезалась в землю, подсекая корни сорняков.

— Бог в помощь! — послышался визгливый голос прохожей бабкиной знакомой. — Бають, Маруська твоя приехала? В школе работыть.

Марья прислушалась.

— Да вот же! Принесли черти три дня назад.

— Будет тебе. Хоть веселее, с внучкой-то. А то ж тут сидишь всё одна да одна.

— Ох, глаза б мои не видели, внучку эту. Вылитая мать стала! У меня аж сердце заходится. Маленькая же на Ванечку моего похожа была!

— Ну, ну, помню. Русая бегала, курчавая такая.

— А теперяче? Ай, да ну её. Говорила, дураку, не женись на городской. Так ведь и девка была как пить дать ведьма! Вот те крест, ведьма! Приворожила Ванечку, до сих пор мается, родненькай, — тут голос баб Клавы сорвался в скулеж, и её причитания Марья уже не могла разобрать.

Тяжело вздохнув, она слезла с диванчика. Дощатый пол жалобно заскрипел. Марья подхватила с табурета светлый полотняной расшитый незатейливым орнаментом из лука и стрел рюкзачок, еще раз пристально посмотрела на пятно и вышла из темной комнаты в такой же темный коридор. Из подпола тянуло сыростью.

Марья вышла из избы.

— Доброго дня! — показательно громко поздоровалась она со старухами.

— Ах ты батюшки, — баб Клава выронила тяпку и замерла. — Когда вернулась?

— Да вот, — неопределенно ответила Марья.

— Далёк собралась? — взяла себя в руки баб Клава.

— До магазина пройдусь.

— Ой, купи мне, доченька, куряги, — вмешалась вторая старушка, что стояла по ту сторону покосившегося темно-серого штакетника, держась за жерди, — пирогов справлю. Внуки приехали, надыть угощать. Я тебе денюжку верну.

Старушка оправила белую ситцевую косынку, завязанную под подбородком, продолжая выжидающе смотреть на Марью.

— Хорошо, баб Валь.

Уже выйдя за калитку — такую же косую и хлипкую, как и весь забор — она успела выхватить фразу бабы Вали:

— И впрямь вылитая Ангелинка. А как ей белое хорошо!

***

За десять лет Красная елха осунулась, заросла бурьяном. Крыши серых, почти черных изб то тут, то там поросли мхом, на наличниках окон не осталось даже следа от краски, заборы скособочились, а где-то и вовсе повалились. Некоторые дома от пустующих хлевов отличали разве что кучи застаревшего навоза возле последних.

Марья свернула в проулок между двумя такими домами и чуть не задохнулась: резкий порыв ветра бросил ей прямо в лицо кисло-острую вонь. Следом донёсся протяжный свиной визг. Марья прикрыла нос ладонью и уверенно зашагала вперед. До магазина нужно было потерпеть только пару домов.

Стела по центру небольшой изъеденной ямами асфальтированной площади переливалась на солнечном свету свежей серебристой краской, у черно-белой плиты лежал пока еще не выцветший венок из красных искусственных гвоздик. Дальше за стелой были кленовые заросли и навесной мост. Магазин же большой белой кирпичной коробкой стоял прямо напротив. Его так и называли — большой. По левую сторону от него, буквально через дорогу, стоял еще темно-зеленый комок с выгоревшей мультяшной вывеской над входом "Ромашка", но там остановилась пыльная синяя девятка, так что Марья передумала туда идти.

Внутри большого царила приятная прохлада, и пахло тут не в пример приятнее. Девушка окинула взглядом витрины. На полках ближе к дверям стояли разные безделушки, шампуни, стиральные порошки. Продукты же были на дальней стороне, там же, где прилавок с весами и продавщица — женщина лет сорока пяти с короткой стрижкой бордового цвета одетая в синий форменный передник из плащевки поверх обтягивающего леопардового платья. Пока Марья разглядывала сверкающие заколочки на ближней витрине, мимо нее прошел грузный пузатый краснощёкий мужик, от которого разило потом еще когда он стоял за дверью.

— Натусь, кѝлька солёная есть? — пробасил он.

— Есть, — звонко отозвалась Натуся и зашаркала в подсобку.

— Чё стоит? — гаркнул вслед мужик.

Через минуту она появилась с десятилитровым прозрачным пластиковым ведром. Марья искоса поглядывала на бурую жижу с проблесками серебристых рыбьих боков. Продавщица натянула ядовито-желтую хозяйственную перчатку, откинула крышку и залезла в эту жижу чуть не по локоть. Марья отвернулась.

— Двести пятьдесят. Сколько вешать?

— Да давай с полкило. И буханку ржаного дай. Там Светка еще в долг брала, добавь, отдам щас.

— Детям шоколадки возьми.

— Ну давай шоколадки.

— Семьсот граммов, оставить?

— Да оставь. Чё там?

Продавщица начала резво клацать кнопочками калькулятора:

— Кѝлька — сто восемьдесят, буханка ржаного — тридцать, три шоколадки по восемнадцать пятьдесят — это пятьдесят шесть и еще триста двадцать два рубля — долг, итого шестьсот рублей.

— На.

Мужик ушел, ведро с жижей тоже исчезло. Марья подошла к прилавку.

— Доброго дня, — она как можно приветливее улыбнулась.

— Доброго, — женщина с любопытством стала ее разглядывать.

— Мне килограмм кураги.

— Она семьсот рублей стоит.

Марья только кивнула в ответ. Продавщица с плохо скрываемым удивлением взяла даже на вид уже липкий бывший когда-то белым совочек и принялась насыпать в целлофановый кулёк посеревшие сухофрукты.

— Кило двести, оставить?

— Сделайте ровно, — все так же с улыбкой ответила Марья.

На этот раз продавщица смерила ее презрительным взглядом. Женщина с неохотой отсыпала горсть. Но стоило ей только сделать это, как из ящика с курагой врассыпную кинулись крупные черно-коричневые тараканы. Продавщица завизжала, всплеснув руками, и затопотала на месте.

Кулёк с курагой плюхнулся на прилавок перед Марьей. Девушка положила на весы несколько купюр и мелочь.

— Тут без сдачи.

Потом, когда истерика сошла на нет, раздавленные тараканы при ближайшем рассмотрении оказались просыпавшимися сухофруктами. Наталья, бубня под нос ругательства, принялась отмывать липкие полы, но обнаружила, что пятна не исчезают. Она стала тереть сильнее, тереть двумя руками, сходила за белизной, но темные пятна на крапчатой плитке ни на тон не посветлели. Обессилевшая женщина так и замерла на четвереньках, тяжело дыша, и невольно стала вглядываться в пятна. Коричневые, почти черные границы медленно — едва ли по миллиметру, — но все же расширялись, ползли прямо к ее пальцам.

Наталья вскочила, тряхнула головой в попытке избавиться от наваждения и только теперь вспомнила про деньги. Она вытерла влажные руки вафельным полотенцем и сгребла их в ладонь.

— Без сдачи тут, ты погляди ж какая цаца! — ворчала продавщица, пересчитывая купюры и монеты.

Насчитав шестьсот шестьдесят рублей, она на всякий случай перекрестилась, невольно глянула на пятна под ногами и загадала, чтобы эта девица забыла дорогу в большой.

***

Марья решила идти домой другим. Она пошла вдоль асфальтированной дороги, которая вела прямиком к школе. На этой стороне села упадок не бросался в глаза так сразу: в палисадниках отцветали тюльпаны, выкрашенные заборы стояли ровно, кое-какие дома были даже облицованы. Стену одного такого старательно оттирала молодая женщина. Марья на секунду задержала на ней взгляд. Пучок искусственного черного цвета волос сбился и растрепался, спина взмокла, все тело напоминало взведенную пружину — так усердно хозяйка терла песочного цвета стену, видимо, надеясь оттереть темные, почти черные по краям пятна, которые издали можно было принять за орнамент. Женщина как будто почувствовала взгляд и перестала тереть, но, когда она обернулась, Марья уже прошла мимо.

— Здравствуйте! Гуляете? — окликнул ее молодой мужчина.

Это был Виталий. Он стоял с лопатой за посеревшим, но все еще крепким штакетником, который едва достигал уровня груди — то ли из-за роста мужчины, то ли сам забор был ниже обычного. Виталий вытер пот со лба рукавом уже давно выцветшей и кое-где подранной черной рубашки и широко улыбнулся.

— Можно и так и сказать, — Марья улыбнулась в ответ. — Баб Валя попросила кураги купить, несу вот ей.

— Так это вам в другую сторону же.

— Разве?

— Баб Валя, которая Елисеева?

— Вероятнее всего, она.

— Давайте я вас провожу? — Виталий, не дожидаясь ответа, с силой воткнул лопату в землю и перемахнул через забор. — Надо обратно к магазину и за ним третий дом слева, зеленый такой.

— Вы тут всех знаете?

— Да чего тут знать. За год в школе вы еще из пяти соседних сёл фамилии выучить успеете.

Они шли неторопливо, как будто и в самом деле это была обычная прогулка.

— Вы почему не позвонили, когда вернулись? Я бы встретил вас в райцентре, подвёз.

— Неудобно как-то.

— Да ну чего там, коллеги же считай.

Марья ничего не ответила, только улыбнулась.

***

Баб Валя обнаружилась на скамейке во дворе под летним навесом. Она чистила прошлогодние яблоки и резала их крупными ломтями в эмалированную миску со сколами по краям.

— Вот спасибо, доченька! Сколь я тебе должна?

— Нисколько, баб Валь. Пусть будет гостинец от меня.

— Неудобно же…

— Будет вам!

— Спасибо, спасибо доченька. Как же ты на мать похожа! И красавица, и душа чистыя! Чаво Клавка её невзлюбила? Эх. Ты на могилке-то была?

— Нет еще, хочу вот сегодня-завтра.

— Эт правильно, эт надо. Абажди, я тебе дам чаво. Сынок, айда, — окликнула она ожидавшего Марью у калитки Виталия.

Мужчина приободрился и охотно проследовал за старушкой. Минут через пять они вернулись с двумя газетными кульками, перепачканными в земле.

— Тут ирисы серенявые, любила их Ангелинка. А тут земляника садовыя. Птица какая склюёть, а все равно что Ангелинка на том свети йисть будит.

— Спасибо вам большое, баб Валь! Никогда вам этого не забуду!

— Ты, гляди, водой залей.

— Спасибо.

Уже дойдя до магазина, Виталий снова вызвался помочь.

— Давайте я вас до кладбища довезу? Вы когда собираетесь?

— Если нетрудно, хотелось бы прямо сейчас.

Под пристальные взгляды прохожих женщин они бодрым шагом вернулись к дому Виталия. Пока он ходил переодеваться, Марья ждала у новенькой серебристой иномарки и глядела на расползающиеся по белой кирпичной стене темно-коричневые края двух бесформенных пятен. Когда они слились в одно, Марья перевела взгляд на небо. Понемногу собирались тучи.

***

— Вам, конечно, очень идет белое, но не слишком ли празднично для кладбища? — спросил Виталий, когда они уже переехали машинный мост.

— Думаете, это имеет значение? — Марья посмотрела на него с улыбкой.

Боковым зрением она заметила на заднем сиденье темно-зеленый томик. Глянув через плечо, сумела прочесть золоченую слегка потертую надпись «Библия».

— Знаете, о чем эта книга на самом деле? — спросила, не отводя взгляда от строгих линий.

Виталий нервно глянул в зеркало заднего вида, прежде чем спросить в ответ:

— О чем?

— О том, что люди не понимают, когда их просят по-хорошему. И по-плохому тоже не всегда понимают.

Марья отвернулась и уставилась на мелькающие за окном деревья. По машине затарабанили крупные капли.

— Может, вернемся? Дождь… — неуверенно сказал Виталий, когда наконец-то остановил машину у погоста.

— Оно и к лучшему. Подождите меня здесь, — Марья вышла из машины.

— Погодите, лопата! — Виталий выскочил следом и бросился доставать лопату из багажника.

Ледяные капли попадали ему за шиворот и неприятно холодили кожу, поэтому Виталий весь съёжился. Марья же шла как будто ей всё было нипочём. Вдруг она остановилась как вкопанная, и мужчина чуть не врезался ей в спину.

— В чем дело? — он проследил направление ее взгляда.

У одной из могил — на удивление ухоженной — сидел на низенькой скамеечке сгорбившийся мужчина. Сложно было сказать, от грязи слиплись его седые космы или от дождя, но одет он был в старье и как попало.

— А, так это местный сумасшедший. Днями сидит у могилы жены, уходит только поздно вечером. Говорят, женщины в деревне ее ненавидели и довели до самоубийства. Ну а он этого не вынес и вот. Не пьёт, не буянит. Просто сидит целыми днями тут. И женщин теперь избегает, даже в магазин не ходит. Живет на отшибе. Мы с местными мужиками по очереди раз в неделю ему продукты возим и по необходимости чего. Куда нам дальше? Мокро стоять-то…

— Сюда, — Марья кивнула на эту самую могилу.

— То есть… то есть вы… он… ой. Простите, пожалуйста, я не хотел! Хотите, я с ним поговорю? — затараторил Виталий.

Марья не ответила, зашагала к могильной плите из щербатого серого камня. С фотографии на нее смотрела с улыбкой точная её копия. Мужчина на лавочке встрепенулся. Бесцветные глаза его резко округлились, сам он весь подобрался и накренился, выставив перед собой руки.

— Сгинь! Сгинь, нечистая! — заорал он срывающимся голосом. — Уйди! — он замахал руками так, что не удержал равновесия, свалился со скамеечки на землю спиной и стал отползать сначала на локтях, а потом перевернулся на четвереньки и, то и дело проваливаясь в сырую от дождя землю, пытался убраться подальше, но не мог преодолеть оградку. При этом он не переставал орать «Изыди! Сгинь! Сгинь, нечистая!»

Виталий стоял поодаль и смотрел то на каменно-спокойную Марью, то на бьющегося в истерике и грязи мужика, и не знал, что предпринять. Как Марья оказалась рядом с отцом, Виталий не понял. Миг — и размокшие газетные кульки уже валялись на могильном холмике, а Марья сидела на корточках около выбившегося из сил мужика и гладила по голове. Осторожно, как щенка. Тот лежал лицом в землю и, судя по вздрагивающим плечам, рыдал.

На обратном пути Виталий никак не мог согреться, хотя и включил печь в машине. Он искоса поглядывал на Марью, но не решался заговорить. А она сидела, смиренно сложив перепачканные в земле руки на коленях без страха испортить белоснежное платье, и смотрела прямо перед собой — не то на дорогу, не то на иконки над бардачком, и молчала. Отец ехать с ними отказался.

***

Еще в сенях Марья услышала чужой женский голос.

— Спасибо тебе, баб Клав! Даст Бог, этим летом я с тобой пойду травы собирать.

Незнакомка закашлялась.

— Вот, слышишь? — говорила она между приступами. — Как будто пересохло горло совсем. Никогда такого не было. С вечера понедельника вот прихватило, третьи сутки считай. И что ты будешь делать, а? Ни заснуть, ни вздохнуть.

— Дай тебе, доченька, Бог здоровья, — сочувственно произнесла баб Клава, — дай Бог здоровья.

В следующую секунду в сенях появилась старуха в сопровождении той самой женщины, которая сегодня усиленно оттирала стены своего дома.

— Ну привет, — выплюнула она, смерив Марью презрительным взглядом.

— Здравствуйте.

— Холодно тут, — проскрипела бабка и скрылась в избе.

— Не помнишь? — с вызовом спросила женщина.

Марья никак не отреагировала.

— Лариса я, — наконец не выдержала гостья. — В одном классе учились. Не помнишь? — она снова закашлялась, но быстро взяла себя в руки. — Да уж куда нам деревенским до вас городских. Что, думаешь, красное напялила и всё можно? Деревней была, деревней и подохнешь.

Лариса двинулась к выходу, но остановилась, поравнявшись с Марьей:

— И руки от Виталика убери. Мой он, поняла? Мой.

Марья повернула голову и пристально посмотрела на нее. Лариса непроизвольно сжала прозрачный пакет с травами, но хруст сухоцветов слился с шумом дождя.

— Поняла, — наконец ответила Марья и улыбнулась.

В эту же секунду Лариса почувствовала тысячи холодных точек по всей коже. Они хаотично перемещались и щекотали, как если бы по телу женщины сейчас бегали насекомые. Под пальцами, сжимавшими пакет, началось шевеление чего-то холодного, крупного и продолговатого. Лариса, как механическая кукла, в три приема опустила голову, чтобы посмотреть на свои руки. Под изжеванным целлофаном кишели черные тараканы. Лариса завизжала, всплеснув руками, и выронила пакет.

Марья смотрела на искаженное ужасом лицо еще секунду. Потом подняла пакет и, как ни в чем не бывало, протянула гостье. Никаких тараканов там не было. Лариса дрожащими руками приняла лекарственный сбор и поспешила убраться, чуть не забыв прихватить свой мокрый зонт, что лежал на подоконнике.

***

Дождь шел всю ночь и к утру не только не прекратился — стал сильнее. Баб Клава, время от времени выглядывая в окно, причитала, что ливень вымоет из огородов посевы и будет голодный год. Старуха, скрипя половицами, прошла до комнаты внучки.

— Марусь, айда йисть! Со вчера ж не емши!

Она заглянула в комнату, но никого там не обнаружила.

— Куда черти понесли в дождь, — ворчала старуха, возвращаясь к себе.

По телевизору передавали, что за ночь река Сосновка поднялась втрое выше своего обычного уровня и уже затопила луга в верховьях. Сейчас, стоя у машинного моста, Марья наблюдала за тем, как тихая совсем недавно река бурным потоком неслась, чуть не сбивая бетонные сваи, отчего полотно асфальта едва заметно дрожало.

Мимо проехала белая машина. Марья успела заметить тревожный взгляд бабы Вали через боковое заднее стекло. Мост пока еще выдерживал.

Со стороны центральной площади послышался рёв мотора, а через минуту около Марьи остановилась вишневая копейка.

— Садись, подвезу! Да садись, садись! Вон какой дождина!

Марья забралась на заднее сиденье.

— Спасибо. Мне на Молодежную.

— Хорошо, — бодро ответил водитель, но продолжил ехать своим путём, совсем в другую сторону.

— Ну и погодка, — помолчав, заговорил мужик. — На моей памяти таких дождей не было.

Марья не ответила, только с тревогой поглядывала в окна. Впереди виднелась лесополоса.

— Ты ж не местная? Лариску-то поди не знаешь?

— Знаю.

— А, так это траур у тебя, значит.

— Траур?

— Ну так, а чего ты в черном?

— Я вас не понимаю.

— Умерла Лариска. На елхе повесилась. Мужики, когда поняли, что дождь не закончится, стали с поля трактора увозить, и кто-то вот в лесополосе бабу увидел. На дереве. Жалко. Молодая была, красивая.

— Куда мы едем?

— Так на Коттеджную.

— Но я же сказала, мне на Молодежную!

— Молодежную? А я подумал, ты в коттедже где-нибудь живешь.

— Нет, на Молодежной.

— Хорошо-хорошо! Сейчас развернусь.

Мужик умолк, но хватило его только до первого поворота.

— Да ты меня не боись, — он пытался говорить весело, — ну дурак, не расслышал. Дождина такой, себя не слышу. Ты лучше Виталика бойся. Ненадежный он тип. Девки на него вешаются, а он попользует и тю-тю, прошла любовь, завяли помидоры. Ты вообще зря сюда приехала. Валить надо из этой дыры. А хотя куда? Сейчас оно везде так, наверное. Тебе лет-то сколько? Тридцати-то нет?

Марья молчала. Мужик понял, что диалога не получится, и до самой Молодежной не проронил ни слова. Там, наконец, спросил:

— Дом какой?

— Вон тот, где уазик полицейский.

***

Участковый сидел на кухне и внимал причитаниям баб Клавы. Увидев Марью, он явно приободрился.

— Теть Клав, я с внучкой вашей поговорю, хорошо?

Не дожидаясь ответа, он подхватил папку с бумагами и в два шага оказался около Марьи. Она поняла его немую просьбу и кивнула. Участковый проследовал за ней в темную комнату.

— Тут света нет, — сказала, прежде чем он успел спросить.

— Ладно. Фамилия, имя, отчество, пожалуйста.

— Светлова Марья Ивановна.

— …Ма-ри-я… — бубнил под нос участковый, записывая.

— Нет-нет, Марья. Через мягкий знак.

— Марья? Хорошо, Марья Ивановна, значит. Вы знакомы с Паловой Ларисой Владимировной?

— Вероятно, да.

— Её труп ночью обнаружили в лесополосе. Вы вчера общались с ней?

— Она приходила к бабушке, и мы с ней столкнулись в сенях.

— С какой целью приходила, она не рассказывала?

— Кажется, за лекарством от кашля. Бабушка готовит травяные сборы. Лариса уходила с пакетом трав.

— В каком она была состоянии? Может, что-то странное заметили?

— Мы не общались с ней близко. Днем я видела, как она моет свой дом. У бабушки я ее видела второй раз.

— Но вы ведь были одноклассницами?

— Меня в тринадцать забрала к себе сестра мамы. С тех пор я ни с кем из бывших одноклассников не общалась.

— Понятно. Так и что? В каком она была состоянии?

— В каком состоянии? Кажется, она была напугана.

— Чем?

— Не знаю.

— Вы знакомы с Ильиным Виталием Григорьевичем?

— Вероятно.

— Он утверждает, что возил вас вчера на кладбище.

— Значит, знакомы.

— Виталий Григорьевич рассказал, Лариса пожаловалась ему, что вы ей угрожали. Это правда?

Марья удивленно посмотрела на участкового.

— Я даже не говорила с ней.

— Вот как? Может, у вас все-таки был какой-то давний конфликт?

— А может Виталий Григорьевич изменял Ларисе Викторовне, и она не выдержала такого удара? Или, может, она так его измучила своим вниманием, что он решил от нее избавиться?

Участковый почесал ручкой за ухом.

— Что ж. Спасибо за информацию. Прочитайте, вот тут напишите «с моих слов записано верно» и подпись, пожалуйста, — с этими словами он протянул Марье черную папку с исписанным листом и шариковую ручку.

***

Виталий ехал и все время оборачивался, потому что не мог отделаться от ощущения, что ему в затылок кто-то дышит. Он пытался успокоить себя тем, что это шум дождя создает звуковую иллюзию, но все равно не выдерживал и двух минут, чтобы не обернуться. Подъезжая к машинному мосту, он готов был вопреки здравому смыслу вжать в пол педаль газа, но пришлось резко затормозить: прямо по центру дороги в самом начале моста стояла женщина в бледно-зеленом платье. Темные распущенные волосы от дождя были совсем черными.

Виталий посигналил, но фигура не двинулась с места. Тогда он выскочил из машины и ринулся к ней.

— Да сдохнешь ты наконец?! — орал он, замахнувшись.

То, что перед ним не Лариса, он понял только после того, как ударил.

— Маша?.. Нет, Маша, стой, прости, я не хотел! Я не знал, Маша…

Марья молчала. Она смотрела на то, как Виталий оседает в огромную лужу, хватаясь от удушья за горло. Из носа Марьи побежала тонкая струйка крови, но дождь тут же ее смыл.

***

К вечеру воскресенья дождь успокоился, а к полудню понедельника над вернувшейся в берега Сосновкой весело сияло солнце. Навесной мост снесло, машинный выдержал. Но грузовой газели с синим тентом все равно пришлось остановиться: в ста метрах от въезда в Красную елху стояло оцепление из желто-черных бетонных блоков, грузовых машин с оранжевыми цистернами и полицейских уазиков. Люди в химзащите сновали по ту сторону ограждения, по эту же полицейские в масках разворачивали подъезжающие автомобили.

Из газели с пассажирской стороны вылезла темноволосая девушка в белом платье со светлым полотняным рюкзачком, расшитым яркими цветами. Она подошла к полицейскому, который стоял около старого уазика поодаль ото всех остальных.

— Простите, а что происходит? — спросила она его.

— О, так вы успели уехать?

— Не понимаю, вы о чем?

— Светлова Марья Ивановна, так?

— Мария, меня зовут Мария Ивановна.

— Слушайте, что вы мне голову морочите! Вы же сами меня исправили — Марья, через мягкий знак! — участковый через открытое окно достал свою черную папку и принялся перебирать листы.

Девушка раздраженно вздохнула и достала из рюкзака паспорт.

— Вот. Смотрите. Мария. Через И.

Участковый озадаченно посмотрел сначала в паспорт, потом на девушку, потом снова в паспорт.

— Действительно, Мария, — пробормотал он.

— Меня последний раз Марьей назвала мама, когда мне было лет десять, — тихонько проговорила девушка.

— Так, погодите, но вы же приезжали сюда?

— В прошлый понедельник, на пару часов заскочила к бабушке, сказала, что вернусь через неделю с вещами. Вот, вернулась, — она кивнула на грузовую газель.

— Нет больше вашей бабушки, — участковый снял фуражку. — И Красной елхи больше нет. Три дня заливало дождем, ни пройти, ни проехать. А утром сегодня продукты в магазин мужик привез, так ни живой души в селе. Как чума прошла — кто где был, там и умер. Езжайте-ка вы, Мария Ивановна, обратно.

***

Маша смотрела на мелькающие за окном газели деревья и пыталась осознать услышанное. Угрюмый водитель молчал. Машина мчалась в сторону города едва ли не вдвое быстрее дозволенного.

На погосте седой косматый мужик в драной одежде прикапывал у щербатого могильного камня корни ирисов.

+6
22:09
1129
AY
18:10
+1
История мне лично понравилась, написано хорошо и интересно.
Читается легко, если и есть какие то ошибки или погрешности, то мне с первого взгляда было незаметно (я считаю это говорит многое о рассказе).
Готовый, качественный рассказ.
12:06 (отредактировано)
+1
У меня есть сильное подозрение, что сюжет в данной зарисовке таки есть. Только существует он отдельно от выложенного на конкурс текста: либо в предварительном синопсисе, либо вообще в голове автора. Потому что в том, что я прочитал, сюжета найти не удалось.

Ну правда. Сейчас конкурсная заявка представляет собой набор маловнятных сценок — фотографий, пришпиленных на пробковую доску над столом следователя и ещё не связанных причинно-следственными линиями. И вроде бы в сценках этих происходит много всего разного: поездки, конфликты, мистические явления. Но действия нет. Развития нет. Только пятна, тараканы и недомолвки.

А эти гаргантюанские предложения с бесконечными связками определений…
Марья подхватила с табурета светлый полотняной расшитый незатейливым орнаментом из лука и стрел рюкзачок, еще раз пристально посмотрела на пятно и вышла из темной комнаты в такой же темный коридор.

В общем, отказать.
07:30
Очень много указаний цветов. Думаю, нагнетание обстановки было бы сильнее, если бы было только белый, красный, черный, белый, красный, красный, черный — и зелёное платье, смерть. Но рассказ понравился
10:43
«Ни х@я не понял, но очень интересно!» laugh
11:21 (отредактировано)
«Марья решила идти домой другим.» — чем другим?
История интересная. Но лично мое мнение, что тараканы — это лишнее, ни к чему они. Не вписываются в общую картину, на мой взгляд. Логичней были бы, например, черви могильные. А так — не плохая страшилка.
12:19
+1
Автор, я вас ищу)))
Откликнитесь, пожалуйста, в теме деанона или в ЛС, я буду очень рада)
Загрузка...
@ndron-©

Достойные внимания