Новая сказка о Красной Шапочке

Первой их жертвой стала кошка. Обычная дымчатая крысоловка, подброшенная на школьное крыльцо. Это уже после Машка поняла, что произошло, а в то утро разрывалась между жалостью к изломанному тельцу со свалявшейся от грязи и крови шерсткой и недостойным злорадством при виде заплаканного лица Инны на уроках.

Главная зазнайка и сплетница класса, не упускавшая случая прицепиться и выставить Машку на посмешище, всю математику просидела, уткнувшись взглядом в парту, и шмыгала шнобелем так громко и выразительно, что учительница, в конце концов, не выдержала и сухо поинтересовалась, в чем дело.

— Собаки Маркизу загрызли, — охотно поделилась горем подруги кудряшка Танька. — Кошку ее домашнюю.

Математичка, и по совместительству классная, Светлана Валерьевна, худощавая сорокалетняя женщина, от чьих кружевных блузок с рюшками вечно воняло рыбой и дешевым парфюмом, никогда не отличалась сентиментальностью, держа учеников в «ежовых рукавицах» дисциплины. Но тут неожиданно смягчилась. Неловко приобняла, что-то негромко сказала — до Машки донеслось «учителей я предупрежу». Инна всхлипнула, тряхнула высветленными паклями и, собрав учебники, покинула класс.

— Продолжаем урок, — постучала указкой по столу Светлана Валерьевна, обрывая поднявшиеся шепотки. — Мартышкин, раздай тетради. Открываем последнюю самостоятельную и делаем работу над ошибками.

Лопоухий парень, обсуждавший с соседом «старую кошатницу», обреченно выбрался из-за парты и, кривляясь, заковылял по классу. Машка на секунду зажмурилась, прежде чем решиться открыть страницу с оценкой. Математика никогда ей не давалась, и нарисованная внизу четверка была достойным результатом. Для нее, но не для отчима.

Стараясь не думать о ждущей дома выволочке, Машка принялась переписывать перечеркнутый пример. Соседка по парте Лида, демонстративно сложив пухлые руки, с превосходством посматривала на склонившихся над задачками одноклассников: ей, признанной отличнице, ничего исправлять не требовалось.

Светлана Валерьевна коршуном кружила по классу, заглядывая в тетради. Когда тень учительницы падала на нее, Машка нервно вжимала голову в плечи и начинала ошибаться в элементарных расчетах. Светлана Валерьевна, как назло, норовила задержаться, скептически хмыкала, чем вгоняла девочку в еще большую растерянность.

Звонок Маша встретила с облегчением.

— Домашнее задание на доске, — объявила учительница. — Прошу отнестись со всей серьезностью. В среду контрольная работа, по итогам которой будет выставляться оценка за первую четверть, — закончила она, выходя из класса.

— Минуточку внимания, — перекрикивая поднявшийся гвалт, вперед выскочила староста. — Напоминаю, кино уже в эту субботу! Завтра последний день, чтобы сдать деньги!

— Эй, Машка, а ты идешь?

Сергей, чернявый атлет с раскосыми цыганскими глазами, был тайной мечтой всех девчонок в классе, и Машки тоже. Но заговорить с ним ей не хватало смелости: стоило им оказаться рядом, она начинала краснеть, запинаться, по сто раз повторять одну и ту же мысль и, в конце концов, чувствуя себя непроходимой дурой, замолкала. Поэтому когда парень небрежным движением подтянул стул и вольготно облокотился на ее парту, в первую секунду девочка потеряла дар речи.

— Так идешь?

— Не хочу, — тихо, не поднимая головы, отозвалась Машка. — Какой смысл тащиться в кино, если любой фильм можно скачать и дома посмотреть на ноуте?

— Да ладно тебе! Не занудствуй. Будет весело!

— Эй, Серый, хорош дерёвню клеить! Пойдем, перекурим, — нетерпеливо потянул его Мартышкин.

Но Сергей только отмахнулся: «Отвянь! Не видишь, занят!». Совсем улегся на парту, заглядывая девочке под челку, в глаза. Машка нервно отстранилась, чувствуя, как от его улыбки пересохли губы, в груди бешено колотится сердце, а щеки обжигает предательским жаром.

— Давай с нами, а, Маш?

И она сама не поняла, как кивнула.

***

Короткий путь от школы до дома лежал через парк.

День выдался на редкость теплый и приятный. После затяжных дождей и хляби под ногами в начале осени, в середине октября в город вернулось солнце, и аллеи были полны людей, стремившихся насладиться последними ясными денечками.

Между кленов носилась ребятня, подбрасывая в воздух ворохи красно-желтых листьев. Наматывали круги мамаши с колясками. На скамейке, заныкав в пакетах бутылки с пивом, гоготали над «бородатыми» шутками студенты из соседнего ПТУ.

Домой идти не хотелось, и Машка невольно замедляла шаг, стремясь подольше насладиться охватившей ее эйфорией. Ей казалось, что солнечный свет наполняет ее изнутри, делает легкой, как воздушный шарик.

Сергей сегодня больше не обращал на нее внимания. Но каждый раз бросая украдкой взгляд в его сторону, она невольно припоминала «давай с нами, а, Маш» и вспыхивала до корней волос. Слова, сказанные проникновенным шепотом, звучали как приглашение. Нет. Как обещание.

В помойке на углу дома рылся бездомный пес. Тощий рыжий кабысдох с обвисшим сосульками хвостом стоял на задних лапах, запустив нос в мусорный бак. Заметив Машку, кобель радостно бросился навстречу.

Девочка покопалась в сумке, вытащила недоеденный с завтрака бутерброд, протянула псу. Тот жадно сцапал еду, проглотив подсохший хлеб с колбасой в два приема. Обнюхал ладонь, лизнул. Машка развела руками «больше нет», почесала за ухом.

У бабушки тоже жила собака, на деревне без нее никуда. Брех. Белая в коричневых пятнах лопоухая дворняга, верная и преданная. Машка обожала брать его с собой на прогулки к озеру или в березняк за грибами, чувствуя себя спокойнее и веселее в компании пса. А уж как радовался Брех, носясь в высокой траве за перепелками и полевками…

— Чего расселись! Пшли вон отсюдова!

Сердито замахнулась метлой тетка с красноватым опухшим лицом и водянистыми голубыми глазами. Пес отскочил в сторону, зарычал, дворничиха переключилась на Машку.

— Ты на кой его подкармливаешь?

— Голодный же.

— Голодный, — передразнила тетка. — Смотри, саму тебя съест. Вон говорят, у дворца молодежи ребенка на днях погрызли. Небось, такая же смелая была — лезла, куда не просили!

«Люди, скорее, покусают», — сердито думала Машка, поднимаясь по лестничным пролетам. У квартиры она невольно помедлила, но поняв, что перед смертью не надышишься, открыла дверь ключами. Почувствовала, как окончательно гаснет в душе зажженное улыбкой Сергея солнце.

Похоже, заказов в фирме было немного, и отчим уже вернулся домой. Возвышался мрачной двухметровой глыбой посреди узкого коридора.

— Ты опоздала, — выразительно постучал он пальцем по циферблату наручных часов.

— Прости…те, Аркадий Акакиевич.

— Значит, сама себя наказала. Суп остыл, будешь есть холодным.

Машка, потупившись в пол, кивнула. Отчим помолчал, давая время проникнуться глубиной проступка, но так больше ни к чему не придравшись, направился в комнату, где бормотал включенный телевизор.

То ли он еще не знал об оценке, то ли у Аркадия Акакиевича было слишком хорошее настроение, чтобы тратить его на нотации «нерадивой» падчерице. В любой иной день Машка бы радовалась такой удаче. Она подумала об улыбке Сергея, прикусила губу и решилась.

— Аркадий Акакиевич… в субботу наш класс собирается в кино, и я хотела бы спросить, можно ли мне пойти с ребятами?

— В твоем возрасте надо думать об учебе, о математике, а не как тощей задницей перед мальчишками вертеть, — обернулся отчим, посмотрел куда-то поверх ее макушки и брезгливо поморщился. — Сколько мне повторять, чтобы ты не надевала этот ужасный мешок!

«Все-таки проверил электронный дневник», — с отчаянием подумала Машка, стягивая с головы и комкая в руках красную ручной работы беретку, которую прислала бабушка ко дню рождения: «на счастье, и дабы ухи не мерзли». Отчим не упускал случая высмеять подарок: не оттого, что тот был плох, просто его раздражало все, связанное со «старой ведьмой». Стараясь лишний раз не нарываться, Машка заранее прятала шапочку в портфель. И стоило же забыть именно сегодня!

Не желая мириться с провалом, девочка предприняла последнюю безнадежную попытку.

— Я исправлю. В среду у нас четвертная контрольная.

— Как исправишь, тогда и поговорим. А пока ответ «нет».

***

От теорем уже пухла голова, а формулы сливались перед глазами, но Машка, заткнув уши ладонями, продолжала пялиться в учебник, лишь бы не слышать ругань родителей в гостиной. Точнее, повышая тон, говорил один Аркадий Акакиевич. Приглушенный дверью рокочущий бас складывался в истрепанные сотню раз слова:

«Я же тебя из деревни взял, из этого твоего Задрюпинска, и не посмотрел, что с прицепом. Потому как любил, так и любил со школы, хоть твоя бабка, ведьма старая, и отворот поворот тогда мне дала, собак науськала… А теперь кому вы, кроме меня, нужны!.. Работаю в поте лица, тебя содержу и кукушонка твоего неизвестно с кем нагулянного, а что в ответ получаю?! Ничего!.. В своем доме я шалав не потерплю! Знаю я, какое там у них кино! Ей об учебе думать надо, а не с мальчишками тискаться на задних рядах!»

Что отвечала мама и отвечала ли вообще или по обыкновению растерянно бормотала «Аркаша, право, не сердись», девочка не слышала.

Наконец отчим выдохся, и за стенкой наступила благословенная тишина. Спустя минуту с тихим шелестом отворилась дверь. Даже не оборачиваясь, Машка знала, что это мать. Аркадий Акакиевич в каморку, выделенную приемной дочери, никогда не заходил, и собственная комната — «логово», как звала ее Машка — была, пожалуй, одним из немногих плюсов переселения в городскую квартиру.

— Занимаешься?

— Угу.

Некоторое время в комнате царило молчание. Мама, пристроившись на краешке софы, устало вздыхала, неуверенно мяла подол домашнего платья. Красивая — волосы как враново крыло, темные и блестящие, черты точеные, фигура не хуже, чем у фотомодели из журнала — несмотря на загнанное выражение на лице, красивая. Машка не такая, наверно, в отцовскую породу пошла: нескладный диковатый подросток, да еще в безразмерной одежде. Гадкий утенок у лебедя.

— Машкин…

— Мы просто в кино собирались, — обиженно буркнула девочка. — Всем классом.

Мама тяжело вздохнула. Встала, обняла за плечи, провела рукой по лбу, заправляя отросшую челку за ухо.

— Не сердись на отчима. Он хочет как лучше.

— Он меня ненавидит.

Мать испуганно обернулась на дверь.

— Не говори так. Аркадий Акакиевич беспокоится о нас. Мы живем в его доме и, естественно, должны придерживаться установленных им правил. Да, непривычно, но, в конце концов, это для нашего же блага.

Отчим называл ограничения воспитанием, но Машке казалось, что Аркадию Акакиевичу просто доставляло удовольствие под видом заботы лишать ее любых радостей и тем самым демонстрировать свою власть.

— Давай вернемся к бабушке, — Машка вывернулась из объятий. — Будем жить как раньше, втроем. Разве плохо?

— Не болтай глупостей! — даже сердилась мама неуверенно. — Город — место возможностей! Выучишься, приобретешь хорошую профессию. А в деревне что делать? В земле копаться? Коровам всю жизнь хвосты крутить? Надо думать о будущем.

Про коров и будущее были его фразы. Девочка упрямо нахохлилась, и мама, ощутив настроение дочери, тоже отстранилась.

— Ладно, Машкин. Не буду отвлекать.

Отвлекать от чего? Машка с ненавистью захлопнула учебник, уткнулась лбом в скрещенные руки.

Похоже, в кинотеатр одноклассники отправятся без нее. Она представила, как в понедельник ребята будут обсуждать подробности сюжета, главных героев, подначивать друг друга и хохотать над несуразностями — такие совместные походы всегда полны различных мелких несуразностей. А Машке придется угрюмо молчать и делать вид, что ей не интересны подобные глупости.

Захотелось завыть от досады и несправедливости.

Вместо этого она вытащила из верхнего ящика стола альбом. Бабушка всегда учила: если тебе плохо — твори. Выбери занятие по душе и отдайся ему полностью. Так Машка полюбила рисовать.

Альбом и новый набор красок, кстати, тоже прислала бабушка, и Машка уже успела их опробовать.

На первой странице была изба с голубыми стенами и малиновой крышей. Ажурные наличники на окнах, дым из печной трубы. Вторая ступенька крыльца всегда скрипела, предупреждая о приходе гостей. Машка будто вживую ощутила на обветренных губах вкус парного молока и клубники с грядки, «услышала» запах сушеных трав в сенях — лучшее лекарство от любых хворей.

Со следующей страницы улыбалась сама хозяйка. Морщинистое лицо, светлый лукавый взгляд, повязанный платочек. Бабушка Вера была такой же, как и ее дом — старенькой и потрепанной жизнью, но, несмотря на седьмой десяток, крепкой и бодрой. Ее и деревенские ведьмой кликали, но из их уст это слово звучало с уважением. Ведунья.

Машка неспешно перелистывала страницы. Гоняющийся за кузнечиками в траве Брех. Сад. Озеро. Березовая роща, куда она постоянно бегала за грибами. На последней — недорисованный волк.

Воспоминания нахлынули волной — страх и… восхищение. Дикий зверь, жестокий, не признающий чужой власти. У такого не становись на пути. Желала бы она хоть капельку на него походить, тогда бы не сносила безропотно насмешки Инны и ее подпевал. Даже в тот неудачный день он хоть и просил о помощи, но не пресмыкался.

Машка нахмурилась. На месте головы кто-то ляпнул уродливое красное пятно, изуродовав рисунок. Отчим? Аркадию Акакиевичу дела не было до ее «мазни». А мама не портила бы. Может, взяла альбом из любопытства посмотреть и случайно испачкала?

Девочка вырвала лист, смяла в комок и начала рисунок заново.

***

— До конца урока десять минут, — непреклонно объявила Светлана Валерьевна. — Проверьте еще раз ваши ответы. Напоминаю, по результатам этой контрольной будет выставляться четвертная оценка.

Лида, нервно водя ручкой по листку, что-то бормотала под нос. Побледнела, быстро зачеркнула какую-то строку, переписала, проверила и снова исправила.

Машка, обхватив руками виски, с отчаянием в сотый раз читала условия последней задачи. Вариант ей достался легкий, и она решила его быстро, кроме одного номера. Расчетами и формулами была исписана половина черновика, а цифры все равно не сходились.

— Три минуты.

Отвлекая, на стол упал бумажный шарик. Светлана Валерьевна обернулась, но Машка успела накрыть «письмо» ладонью. Сергей с соседнего ряда проказливо подмигнул.

«Давай с нами, а, Маш?»

В голове «щёлкнуло», и она наконец-то «увидела» правильное решение. Схватилась за ручку, быстро записывая формулы, сразу начисто. За «грязь» и исправления Светлана Валерьевна занижала оценки, но времени возиться с черновиком уже не хватало.

— Сдаем работы.

Не успела Машка поставить последнюю точку, лист буквально выдернули у нее из-под руки. Проводив его взглядом — будь что будет — Машка принялась собирать пенал.

Справа то ли жаловалась на трудный вариант, то ли хвастала своей сообразительностью — решила же! — Лида. Танька ей фальшиво сочувствовала: сама она вряд ли наскребла даже на четверку, но если не восхищаться отличницей, та потом не даст списать домашнюю работу. Машке никогда не давала.

Сергей о чем-то спорил с Мартышкиным. Подойти к ним Маша не решилась. У окна щебетали про собак: «Ой, девочки, как я испугалась! Они прямо на меня неслись! Свора, штук шесть или семь! И все здоровые!»

Записку Машка развернула только на улице.

«Ты милая, когда задумалась».

Ребята как раз выходили из дверей школы. Внезапно Сергей сложил ладони рупором и закричал на весь двор.

«Классная шапочка!»

Его приятели загомонили, кто-то шутливо ткнул в бок. Сергей в ответ рассмеялся и пригрозил кулаком.

Девочке казалось, все обернулись и смотрят только на нее. Сердце колотилось в груди как бешеное, а сама Машка не знала, что случится в следующую секунду — то ли она провалится под землю, то ли взлетит в небеса.

***

Карандаш летал над страницей, намечая детали — вздыбленную на мощном загривке шерсть, прижатые уши, обнаживший клыки оскал. В такие моменты ее руки будто жили своей собственной жизнью, не отвлекая от дум. Машка снова вспоминала деревню. Бабушку.

…Длинные с пожелтевшими ногтями пальцы ловко перебирали землянику: ягоды в тазик на варенье, жучков, листики и иную шелуху — в миску. В избе пахло деревом и парным молоком. И случившееся час назад стиралось, превращалось в дурной сон.

— Что? Испужалась, Красна Шапочка?

Бабушка постоянно ее дразнила этим прозвищем. Небось до конца жизни будет припоминать, как маленькая Машка по пятам за ней с книжкой ходила и по сто раз на дню просила почитать ей сказку. Книжка дорогая была, глянцевая, с яркими цветными иллюстрациями — потому, наверно, и нравилась. Особенно картинка, где девочка с волком в лесу встретились.

Машка шумно воздух втянула. До сих пор руки дрожали. Одно дело небылица, а другое — в реальности. Кто бы ни испугался, когда рядом из кустов вывалился настоящий волк.

— Тут стыдиться нечего. Душу, доведенную до отчаяния, лишь глупец не боится. Та и сама гибнет, и других за собой во тьму тащит.

— Ба, а тебе тоже… страшно было?

Бабушка помедлила и кивнула. А со стороны и не скажешь. Как она к тому волку уверенно подошла, нашептала что-то — тот и притих. Капкан на лапе уже вместе разжимали.

Баба Вера будто мысли прочла, на секунду от немудреного занятия оторвалась, на внучку серьезно посмотрела.

— Запомни накрепко, даже если поджилки трясутся, зверю страх показывать нельзя. Почувствует слабость, нападет непременно. Заберет самое дорогое, что имеешь. Зверь, он только настоящему хозяину подчиняться соглашается.

— Волк же дикий! — не поняла Машка. Откуда у него хозяин?

— И что, что дикий? Думаешь, законов не разумеет?

В последнее время бабушка часто о каких-то непонятных законах толковать начинала. Будто проверяла или готовила к чему. Мама при этих пересудах хмурилась и взгляд отводила, о своем размышляя, точнее, о предложении Аркадия Акакиевича — но о нем Машка после узнала.

— Ты, малая, тварей лесных зря не шугайся. Есть поопаснее зверь, — бабушка наклонилась к внучке и ткнула ногтем в центр лба. — Тот, что здесь сидит. Его укротишь, и со всеми остальными справишься…

После волка мама с бабушкой впервые серьезно поругались — Машка не знала, чью сторону должна выбрать, да и не хотела выбирать. Даже сейчас вспоминать больно и стыдно. Всегда спокойная и уступчивая мама, вернувшись с работы, с порога закричала, что не собирается и дальше в этом безумии участвовать, и они уезжают с Аркадием Акакиевичем в город. Бабушка гневную тираду молча выслушала, губы поджала, резко бросила: «Кровь не вода. Пожалеешь».

«Уже пожалела, что в шестнадцать лет с тобой согласилась!..»

— Машкин, а у меня отличные новости!

В отсутствии отчима родительница расцветала. Расправляла плечи, поднимала голову. Походка возвращала легкость.

— Сегодня во дворце культуры открылась выставка Ерминова. Да, того самого, что иллюстрации к твоей любимой детской книжке рисовал.

— Сходим?

— Лучше, — мама сделала многозначительную паузу. — Представляешь, Виктор Васильевич собирается вести художественный кружок. Я показала ему твои рисунки, и он согласен принять тебя, если справишься со вступительной работой.

— Правда?

В первую секунду Машке посчитала, что ослышалась. Человек, который создал иллюстрации к ее любимой книжке. Человек, благодаря которому в том числе она полюбила рисовать! Этот человек согласен учить Машку? Да не может такого быть!

— Тема: «Новый взгляд на старую сказку». Успеешь до субботы?

— Конечно.

Машка на секунду задумалась, что бы ей написать. Непроизвольно задержалась взглядом на наброске волка. В ушах зазвенело: «Классная шапочка!». Теперь она знала, как переиначить любимую сказку.

Машка улыбнулась.

Ее возьмут в кружок Ерминова. На следующей неделе каникулы, можно погулять с мамой, сходить в музеи и на выставки, или еще куда-то. Если не с ребятами, отчим не должен ведь возражать? Да и математику она вроде бы исправила.

А главное, похоже, Машка немного, совсем капельку, нравится Сергею. Может, в городе не так уж и плохо.

***

Двойка. На исписанных синей ручкой страницах не оказалось ни исправлений, ни единого красного пятна, кроме оценки внизу. Машка несколько раз пробежала глазами по строчкам, но так и не поняла, за что.

— Много грязи, поэтому и минус, — учительница между тем протянула контрольную Лиде. — В журнал он, конечно, не пойдет, но на будущее постарайся быть аккуратнее.

— Хорошо, — довольно кивнула отличница.

— Светлана Валерьевна, разрешите спросить…

— Да, Мария? — холодно отозвалась учительница.

— Светлана Валерьевна, тут, наверно, какая-то ошибка. Вы поставили мне двойку… а у меня ни одной помарки, и….

— Никакой ошибки. Я оценила твою работу ровно настолько, сколько она заслуживает. Посмотри на работу Лидии. Заметно, что человек готовился, думал. А ты просто списала.

Глаза закололи злые слезы обиды.

— Неправда! Я сама делала! Хотите, покажу черновики?

Машка подтянула на парту сумку, зарылась в тетради и книжки. Учительница насмешливо ждала, одноклассники перешептывались. Руки дрожали все сильнее. Где же эти проклятые листочки? Выложила? Выкинула?

— Они, правда, были!

— Врушка-завирушка, — насмешливо шепнула Инна Таньке, та сдавленно хрюкнула.

— Садись. И подумай над тем, что обманывать нехорошо.

Этого Машка уже не вынесла. Вспыхнула, схватила портфель, выбежала из класса, а после и из школы. Затравленно огляделась, направилась в парк.

Внезапное потепление закончилось также резко, как пришло, и небо снова затянуло низкими тучами. Моросил мелкий дождь, разогнавший всех прохожих. Промозглый ветер трепал комья мокрых листьев.

Какое-то время Машка бездумно бродила по аллее, пиная каштаны. Злость и обида постепенно ослабевали, сменяясь обреченностью. Гнев больше не согревал, и девочка озябла. Следовало идти домой. Все равно перед смертью не надышишься.

Внезапно Машке почудилось, что за спиной кто-то есть. Обернулась, облегченно выдохнула: всего лишь пес. Рослый, дымчатый тасманец — то ли породистый, то ли удачная помесь. Сбежал? Выкинули? Собакен смотрел на девочку голодными глазами.

— Прости. У меня с собой ничего нет.

Пес приблизился, обнюхал живот, вынудив невольно отступить. Откуда-то из кустов шиповника выскочила лайка. За ней рыжий кабысдох, которого Машка всегда подкармливала. Спустя минуту присоединились еще четыре или пять дворняжек.

Стая окружила, мешая пройти. Скалилась, порыкивала. Вспомнились сплетни о загрызенной девочке. Той хоть прохожие помогли, отбили, а в парке сегодня никого. Кричи, не кричи — без толку!

«Зверю страх показывать нельзя».

Потемнело, будто резко наступил вечер. Повеяло сыростью, грибницей, близким болотом. Деревья надвинулись, нависли над макушкой. На какое-то мгновение Машке показалось, что вокруг не парк, а дремучий лес. И не собаки рядом, а волки. Сейчас набросятся и растерзают.

В кармане тренькнул телефон. Наваждение схлынуло. Машка стояла в одиночестве среди парка. Свора резко потеряла к ней интерес, разбрелась по кустам и аллеям. Последним, постоянно оглядываясь, трусил с виноватым видом знакомый кабысдох.

Дрожащими руками Машка вытащила смартфон. Несколько мгновений ошалело смотрела на имя отправителя, а потом все-таки решилась прочитать сообщение от Сергея.

«Ты очень храбрая, а училка — бешеная крыса».

Ее только что чуть не загрызли собаки. В тетради по-прежнему скалилась двойка. Дома ждал скандал. Но на короткую минуту все это перестало быть важным, и Машка почувствовала себя почти счастливой.

***

Волчья стая, лес, предгрозовые сумерки. Давно Машка не рисовала с таким упоением и легкостью. Линии и краски ложились на бумагу, воплощая воспоминания о встрече с собаками в парке… конечно, собаками, не волки же бегали по городу, право слово.

Она обмакнула кисточку в алый, чтобы раскрасить плащик девочки. Ее Красная Шапочка не боялась хищников.

— Мне звонила Светлана Валерьевна.

Наверно, звонок из школы — единственная причина, которая могла вынудить отчима нарушить установленное им же правило и войти в ее комнату.

— Списала контрольную! Обманывала учителя! Еще и самовольно покинула урок!

— Аркадий Акакиевич, я никого не обманывала.

— Что?!

— Я сама ту контрольную решила. Правда.

— Не смей мне врать!

От рыка Машка привычно сжалась и замолкла. Главное, не спорить и соглашаться, тогда отчиму быстро надоест «метать бисер перед неблагодарной свиньей».

— Чем ты тут вообще занимаешься?

Толстые колбаски пальцев схватили и выдернули у нее из-под ладони альбом. Кисточка, что она так и держала в руке, проехала по листу перечеркнув морды красным.

— Отдайте, это мое!

Машка испуганно попыталась отнять альбом, но куда там! От тычка отчима она уселась обратно на табуретку.

— Это мой дом, и твои тут только сопли.

Аркадий Акакиевич придирчиво повертел рисунок, перелистнул страницы, задержался на портрете бабушки. Помрачнел окончательно.

— Художества. Похоже, нынче любую кляксу готовы назвать искусством, — отчим смял альбом. — Чтобы я больше не видел, как вместо учебы тратишь время на бесполезную мазню! Соберешь все краски и принесешь мне.

— Аркадий Акакиевич…

— Ты под домашним арестом. Никаких прогулок, никаких выставок и кружков. А еще завтра извинишься перед Светланой Валерьевной.

Дверь с грохотом захлопнулась, ставя последнюю точку. Машка упала на софу, глуша вой, зарылась носом, вцепилась в подушку — на наволочке остались следы от пальцев.

Да пропади они все пропадом! И отчим, и математичка эта! Чтоб им пусто было! Чтоб их волки съели!

***

Всегда пунктуальная Светлана Валерьевна задерживалась.

Мальчишки от скуки кидались бумажными самолетиками. Инна оживленно болтала с Танькой о новом канареечном пальто, которое она оденет завтра в кино, и о том, как бы стащить помаду из маминой косметички так, чтобы та не заметила.

Машка притворялась, что не слышит, и сердито рисовала внизу злосчастной контрольной. Работа позволяла отвлечься, не думать о грядущем позоре. Лучше бы всего подойти на перемене, пока одноклассники заняты собой, но голос у Светланы Валерьевны громкий, и та, несомненно, решит привлечь внимание остальных — в воспитательных целях.

— Здравствуйте! Прекращаем шум, — в дверь вошла молодая учительница, что обычно вела математику у параллельного класса. — Достаем учебники и решаем задачи со страницы двадцать восемь.

— А где Светлана Валерьевна? — подняла руку Лида.

— Светлана Валерьевна заболела...

Пусть учителя и пресекали разговоры, к концу второго урока весь класс знал, что на математичку по пути домой набросилась стая уличных собак. Оказалось, у Лидиной знакомой мама работает в травпункте, куда вечером на «скорой» привезли учительницу с разодранной рукой и прокушенной лодыжкой. Девочки уточняли подробности, ахали и договаривались навестить классную. Мальчишки бравировали.

Машка, спешащая доделать рисунок на перемене, недовольно морщилась: окружившая соседку толпа отвлекала, мешала. Внизу тетрадного листа в клеточку скалился волк. Морда у него была красной.

***

В комнате царил мрак, разбавляемый лишь мерцанием цифрового табло часов да светом фонарей, пробивающимся сквозь неплотно закрытые шторы. Спать не хотелось, но за включенный после десяти свет она рисковала схлопотать очередной выговор, да и альбом все равно забрали, а на тетрадных листах рисовать не то. Поэтому Машка привычно лежала в темноте и прислушивалась к звукам за стеной: бормотанию телевизора, звону пивных бутылок и шуршанию пачек с чипами, скрипу кожаного дивана.

Затренькал телефон. Аркадий Акакиевич недовольно бросил: «Выруби». Но мама, похоже, все равно ответила — Машка слышала, как та ушла на кухню, а отчим нетерпеливо ерзал. Вернулась быстро.

— Кто звонил?

— Мать, — после паузы прозвучал ответ.

— И чего хотела? — голос Аркадия Акакиевича сразу заледенел.

— Просила приехать, — мама помолчала и уточнила. — Привезти ей Марию. Говорит, не сделаем — беда случится.

— Понятно. Полоумная ведьма окончательно сбредила.

Некоторое время из гостиной доносилось бормотание телевизора.

— Аркаш, у Маши каникулы, — начала мама. — Может, мы, правда, съездим на неделю в деревню. Нехорошо как-то. И расстались скверно, и в целом...

— Катитесь, — равнодушно отозвался отчим. — Обратно можете не возвращаться.

Мать промолчала. Спустя какое-то время в Машкину комнату отворилась дверь.

— Не спишь?

— Нет.

Родительница присела на кровать, рассеянно погладила дочь по голове. Невпопад и как-то неуверенно заметила.

— Полгода мы тут живем. Прекрасно живем, да, Машкин?

Девочка хотела сказать, что она все слышала и согласна уехать в деревню к бабушке прямо сейчас! Пусть там нет пресловутых перспектив, и коровы, и прочее. Пусть отчим не примет ее обратно! Она согласна.

Мама, если захочет, может жить в городе. Машке невыносимо грустно расставаться, но она поймет, потому что маме здесь лучше, с Аркадием Акакиевичем: «не все же одной до седых волос куковать». А девочке лучше в деревне. Они с бабушкой будут ждать маму в гости, когда та соскучится.

Машка хотела все это сказать, но промолчала, ощущая под плечом жесткую трубку смартфона. Не дождавшись ответа, мать встала и, тяжело вздохнув, вышла.

Машка вытащила из-под подушки мобильник, включила. В сотый раз перечитала сообщение от Сергея.

«Сладких снов, Красная Шапочка».

***

Утро субботы полнилось странной маятой. Отчим уехал в магазин — судя по обильной ругани, возникли какие-то проблемы с поставщиками — и задерживался. Мать напросилась с ним, заглянуть на ярмарку выходного дня неподалеку от точки. Девочка потерянно шаталась по пустой квартире, то и дело поглядывая на время. До встречи с классом оставалось два часа, час, полчаса.

В очередной раз схватила смартфон, открыла переписку. Вздрогнула: лента обновилась.

«Я тебя жду».

Не мы, я. Пальцы дрожали, когда она набирала ответное сообщение.

«Прости. Я очень хочу пойти. Но меня отчим не отпустил».

Мобильник подумал и выдал вопрос.

«Тиран дома?»

«Нет».

«Тогда в чем проблема? Просто сбеги. Я жду тебя, Маш».

Я жду. Перед глазами снова сияла солнечная улыбка, в груди становилось жарко, и хотелось смеяться от счастья.

Сбежать? Все так просто? Не убьют же ее, а к ругани и обидным прозвищам Машке не привыкать. Зато она увидится с Сергеем!

Собралась быстро: джинсы, кофта, в рюкзак покидала мобильник и ключи от дома. Где хранилась шкатулка с наличностью на бытовые нужды, она знала, хоть брать оттуда деньги ей строго-настрого запрещалось. Минуту девочка колебалась. Воровство — это уже преступление. Машка оправдалась, что вернет. Отложит из школьных обедов или заработает как-нибудь, например, бутылки пойдет собирать, автомобили мыть, еще что-то придумает.

Пальто, сапоги на каблучках. Уже выходя, цапнула с тумбочки красную шапочку — холодно на улице, да и Сергею она вроде понравилась.

До начала сеанса было меньше двадцати минут. До кинотеатра — три остановки. Проводив уехавшую из-под носа маршрутку злым взглядом, Машка припустила бегом, проклиная каблуки — невысокие, но не предназначенные для кросса. Что ей мешало одеть удобные бутсы?! Да, родители выскажут по поводу «не лето» — какая разница, одним нарушенным запретом больше, одним меньше!

Семь минут и две остановки... В боку неприятно кололо. Как и прочие девчонки, во время занятий по физкультуре Машка предпочитала отсиживаться за кустами, благо бегали они в парке, и кустов там росло предостаточно.

Три минуты. Светофор как нарочно переключался бесконечно долго.

Вдалеке уже виднелось здание торгово-развлекательного центра — трехэтажной коробки с зеркальными стенами. Понимая, что опоздала, Машка, заполошно дыша, перешла на шаг. Когда сердце прекратило рваться из груди, а кровь шуметь в ушах, девочка остановилась, задумываясь, что делать дальше. Возвращаться домой казалось обидным. Попробовать прорваться в зал после начала сеанса? Перед фильмом обычно минут пятнадцать крутили рекламу. Но Машке никогда не хватало наглости лезть «напролом».

— Красная Шапочка!

Из раздвижных зеркальных дверей ей навстречу вышел Сергей. Растрепанный, в модных потертых джинсах и спортивной толстовке.

— А я знал, что ты все-таки явишься!

— Ты меня ждал? — Маша обрадовалась и растерялась одновременно. — Извини. Мы не успели в кино. И билеты зря пропали, — она потянулась к молнии на рюкзачке. — Я отплачу.

— Да, ладно, — беззаботно отмахнулся парень. — Было бы о чем беспокоиться! Пошли лучше в сквере посидим.

Сквер располагался сразу за торговым центром. Окруженный старинной решетчатой оградой кусочек зелени неизвестно каким чудом выжил посреди высоток и магазинов. У арки ворот лежал пес. Когда ребята шли мимо, он поднял голову и проводил их настороженным взглядом.

— Знаешь, Машк, а ты мне давно нравишься, — начал Сергей в развязно-смущающей манере, когда они уселись на «гнутую» лавочку.

— Правда? — только и сообразила спросить.

— Ага. Вся такая таинственная, молчаливая. Красная Шапочка.

Под взглядом черных цыганских глаз Машка поплыла.

— Всегда мечтал поцеловать девочку из сказки.

Машка вздрогнула, попробовала отодвинуться.

— Сергей…

— Да не жмись ты. Что тут такого?

Парень, несмотря на неуверенное сопротивление, притянул ее к себе. Впился губами в губы, в зубы ткнулся язык, и одновременно пальцы Сергея сдавили челюсть.

Когда он ее выпустил, Машка отшатнулась, тяжело дыша. Если верить журналам и любовным романам, она должна наслаждаться происходящим, но почему-то, наоборот, стало неприятно — от его напора, от нежелания прислушиваться.

— А это кино поинтереснее будет, — заметила Инна, выходя из-за кустов сирени с включенной на «яблоке» камерой. — Ишь каким соловьем заливался! Герой-любовник! Нравишься! Красная Шапочка! Ну и как тебе поцелуй от сказочной девочки?

Танька захихикала.

— Слюняво, — вытирая рот рукавом, заметил Сергей. — Будто со спаниелем. Покажь, что получилось-то?

— И мне! — потянулась через плечо Танька.

— Не лапайте! — отодвинулась Инна. — Экран запачкаете.

Машка растерянно переводила взгляд с парня на девчонок и обратно, постепенно осознавая.

— Вы… вы… это что?! Розыгрыш был?

— А ты реально думала, я на тебя запал? — ухмыльнулся Сергей. — На задрипанное пальтишко и дурацкую шапку?

За шапочку стало обиднее всего.

— Серега в фанты проспорил, что поцелует тебя, — пояснила Инна. — Сейчас еще в чат выложу. Пусть народ тоже поржет.

Машка сморгнула невольные злые слезы. Лица одноклассников расплылись в хохочущие пятна. Внутри клокотала обида пополам с яростью. Почему? Разве она уродина какая-то? Чем-то заслужила? Так почему они все не прекратят издеваться над ней?!

«Потому что ты не волк!»

Отнятая отчимом картина вживую предстала перед глазами. Лес, девочка в красном плащике, окруженная хищниками, — та девочка сама была волком. Над волком не посмели бы смеяться!

Машка зарычала. Низко. По-звериному.

Инна осеклась на полуслове, голубые глаза расширись — сперва от изумления. Рот дрогнул в предвестнике крика. Возникшая из неоткуда свора бросилась на добычу.

Так их! Пусть расплатятся за все! И уродина Инна, невзлюбившая новенькую с первого дня. И предатель Сергей! А Машка ведь купилась! Поверила, что она хоть кому-то небезразлична в этом проклятом городе. Пусть страдают! Пусть почувствуют ту боль и отчаяние, что каждый день испытывает она!

Белая точно снег Танька пятилась на карачках.

— Ты… ты, Маш… чего ты?

Машка очнулась, и в тот же момент исчезли и волки. С испугом посмотрела на визжащую Инну, зажимающую рану на плече. Модная курточка была порвана в нескольких местах, и наполнитель торчал клочьями. Тушь потекла, уродуя лицо. Под вздрагивающим телом Сергея расплывалась, отблескивая вишневым, вязкая лужа.

Машка развернулась и побежала прочь.

***

Родители о чем-то спорили в гостиной. Аркадий Акакиевич, по обыкновению, возвышался горой посреди квартиры, брызжа слюной и раздувая щеки. Мама хоть и съежилась в кресле, отвечала тихо, но уверенно. Девочка молча попыталась проскользнуть в свой закуток, но ее заметили.

— Явилась, значит.

Машка угрюмо прошла через комнату.

— Смотри на меня, когда я с тобой говорю!

Она выдохнула и обернулась. С молчаливым вызовом взглянула на человека, который столько ее унижал. Отчим еще не понял, что все изменилось.

— Покинула дом без разрешения!.. Утащила деньги!.. Звонили родители Таньки! Сказали, ты натравила свору бродячих собак на одноклассников! Отстрела на этих шавок нет!

— Аркаша, ну что ты, право слово? — попробовала вмешаться мать. — Сам подумай. Как она могла подобное сделать?

— Помолчи. Я сейчас не с тобой разговариваю.

— Это были волки.

— Что? — на секунду опешил Аркадий Акакиевич, не ждавший от падчерицы ответа.

— Это не собаки были, — Маша выпустила ручку от двери логова. — Волки.

— Вот! Довольна?! Довольна, тебя спрашиваю? — набросился отчим на маму. — Бабка твоя ведьма! И эта такая же! Дичок, порченое семя.

Аркадий Акакиевич продолжал орать, не замечая, как резко потемнело в комнате. Повеяло лесом — тяжелой духотой преющей листвы, смолой и хвоей, грибницей, мхом. Как сгустились до чернильной непроглядности тени в углах, сверкнули желтыми глазами.

Он и раньше не замечал ничего вокруг.

Отчим продолжал орать на них с матерью, даже когда из теней выступили волки. Кричал — уже от боли — когда звери молча прыгнули и вцепились в тело. Бестолково взмахнул руками, пытаясь сорвать, скинуть с себя облепивших хищников, но вместо этого не устоял на ногах, упал. Долго, силясь подняться, дергался на полу, как вытащенная из воды рыба, бешено вращал глазами, хрипел, пуская кровавые пузыри перегрызенным горлом.

И уж когда девочка боялась, что он так и не угомонится, что ее голова разорвется от его крика, затих. В обрушившейся на реальность тишине было отчетливо слышно, как гудит холодильник на кухне.

Машка нервно засмеялась. Недоверчиво, а затем, осознавая, радостно. Свободны! Теперь они с мамочкой наконец-то свободны от этого жестокого человека. Ото всех! Могут покинуть проклятый город с его гнилыми людьми и вернуться к бабушке в родную деревню. А если кто еще посмеет их обидеть, волки всегда придут на помощь и отомстят.

Машка смеялась! Впервые за долгое время — свободно и беззаботно.

Казалось, счастье будет длиться вечно.

Хлесткая пощечина обожгла лицо, откинула голову назад. На нее со злым отчаянием смотрела мать.

— Ты… ты понимаешь, что натворила?

— Я… я же… я… извини, мамочка, я… не надо!

За плечом, готовясь к броску, оскалился волк.