Иглы
Примеряя новый наряд, Алексей нащупал торчащий под левым ребром выступ иголки. Не было ни ранки, никакой иной видимой причины попадания иглы внутрь тела. Острая игла под прямым углом к позвоночнику упиралась кончиком в кожу и не доставляла дискомфорт, пока не тревожилась лёгкими касаниями матерчатой футболки или случайного движения рукой. Тактильно исследовав этот феномен, он решил надавить на кожу, помышляя выдавить из себя злополучную иглу, как самый неприятный прыщ на видном месте. Но сколько бы он не старался, ему доставляло это только нескончаемую боль, он не мог и ухватить иглу, настолько крепко она росла из него. Именно тогда было решено, что даже пусть и неудобство есть с ношением некоторых облегающих вещей, можно жить дальше и так, не обращая внимания на такую странную досадность.
Возможно, она росла как ответвление ребра, закрадывалась в его голову такая мысль, или же это новообразование не похуже камней в почках. Частично удалось всё списать на его нетрезвое состояние и кажущийся фантастическим характер нарыва, который по утру, с опохмела, обязательно испарится, как всякая проблема на пьяную голову. До конца же успокоиться позволил дальнейший славный кутёж, начавшийся уже не в примерочной кабинке.
Только после долгих недель, перемежающихся работой, попойками, встречами с друзьями и с новым циклом всего вместе, да сверху любовных похождений, история с нарывом напомнила Алексею о себе. Когда он уже и думать забыл о подреберном выступе и причастился ходить голым, а из одежды что он одевал, всегда и были что просторные халаты, мешковатые костюмы, одеваеваемые им исключительно ради смен, да коротенькие тематические кожанки. Именно тогда, в одну из смен, проснувшись по потребству начальника занять его работой, а именно сходить за пачкой бумажки для принтера, Алексей заметил, как взял в руки пачку, что на его правой ладони образовался ровно такой же саднящий выступ. Сколь сильно не пытался он скрыть свою руку от со прикасаний напрямую, никакая мягкая обивка не помогала сгладить само прикосновение выступа с внешним раздражителем, которое приносило теперь легкую боль. Любое малейшее недомогание кожи, даже сильный поток ветра, напоминал Алексею о том, что с его телом происходит нечто очень странное.
Долго он пытался не обращать внимания на проблемы, возникающие с ним. Но по последней попойке слишком сильно возникла потребности посетить именно венеролога поэтому за одно, было решено посетить и терапевта. Только выйдя от него, он остался в самом не лучшем расположении духа.
Случилось так, что врач развел руками, но его очень заинтересовала оказия, случившаяся с самым заурядным посетителем их больницы. Последовала череда анализов, и вся та возня, что так претила нашему герою. Анализы не дали результатов ни через неделю, ни через месяц. Всякий врач разводил руки на его проблему, никто не знал что это, а главное как, что показал рентген, в теле 25-летнего мужчины в груди, паху и области правой кисти, независимо друг от друга, что следовало из показаний пациента, из костей начали расти прямейшие по форме металлические иглы для шитья. Можно было предположить, что переизбыток железа в организме пытался выйти таким образом, и через поры, если помочь им, их можно хирургически извлечь. Да ему и предлагали лечь на операцию по извлечению игл, а всё же Алексей боялся, опасаясь возможных осложнений, и потому оставил этот вопрос без рассмотрения, забывшись большим количеством алкоголя на следующий день.
Он вернулся к прежнему режиму, выглядя чуть избитее и туже производя в рабочем, а уж тем более пьяном, виде телесных сподвижений. Его жизнь стала чередой отдыха - белых полос, и отягчающей Алексея боли, которую приходилось терпеть, и избегать которую с каждым разом было сложнее. Иглы росли не по неделям, а всё чаще, каждый день с утра он обнаруживал новообразование в неожиданном месте. Всё более это приносило ему дискомфорт, чем дальше по телу продвигалось их нашествие. Сначала казалось словно иглы вырисовывают какой-то незамысловатый, очень неясный силуэт по всему его телу, а потом всё четче вырисовывались то слова, то формы. Которые могли увидеть все вокруг, кроме самого Алексея. Ему было невдомек, он изнывал от боли, когда над ним водили руками поклонники его заболевания. Многие врачи брались исследовать именно фигуры по очагам распространения болезни. Организовалась даже некоторая общность врачей, которая рассуждала о возможном послании, что ДНК передает нам через подобные сдвиги в костеобразовании организма. Но эта маргинальная каста исследователей, привезенных из дальних уголков России, тяготеющая к паранормальным объяснениям, со временем была исключена из основной команды, работающей с пациентом. Через время именно от них газеты прознали про этот необыкновенный феномен, так история Алексея стала локальной сенсацией научного мира и социальной жизни района. Хотя вся шумиха и не продлилась долго, доставила нашему герою она много хлопот.
Во всей жизни Алексею было не до особой радости и интереса во всей ситуации с шумихой лично у него не прибавлялось, он испытывал все больше боль, только ею он и жил. Когда иглы подошли к наиболее чувствительным местам его тела, он начал ощущать всё то давление, которое оказывали иглы на его кожу. Они словно распирали изнутри его и только неведомая сила сдерживала их внутри от того чтобы иглы не вылетели наружу и не обосновались в его жизни больше, чем он сам.
Со временем препятствий существовать как прежде становилось всё больше, Алексей оставил работу, взяв бессрочный больничный, он некоторое время пролежал пациентом во всем этом стремительно развивающемся мракобесии вокруг его тревог, но вскоре закрылся от всего мира в своей квартире. Это решение далось ему тоже непросто, да и при попытке побега ему была оказано небывалое сопротивление. Отношение как к необычайности обезличило его и отпускать его так просто уже никто не собирался, хоть с трудом, но он вырвался в свою комнатушку на окраине города. Он долго ещё потом сожалел о своем решении, но заключить сделку с собой требовала совесть и необходимость, поэтому было решено, уже более никогда туда не возвращаться, не мучить себя более.
Алексея перестал быть на слуху и поиски его врачами не состоялись, а потому все дни он проводил в апатии, бессмысленно убивая время. К нему бывало заходили, конечно, старые собутыльники и партнеры, ухаживали за ним, принося еду, напивая его и прося потрогать нарывы, чем были всегда очень удовлетворены. Все чаще Алексей не понимал во что превращается его жизнь и чем она должна быть, чего же он всю жизнь желал и к чему пришел? Все больше он думал об иглах, все чаще пытался справиться с ними собственными средствами, но чем больше он экспериментировал, тем больше страданий становилось в его жизни. Иглы гудели от погодных явлений, иглы словно сообщались и даже когда лед был приложим к нарыву игла к игле начали заметно холодеть и внутренняя дрожь била Алексея ещё долгое время. Казалось иглами он весь стал усеян и сам стал продолжением иглы – настолько высох он во время вынужденного карантина. Все больше его разум затуманивался под болью от распирания его тела. Этому способствовали и другие, тех кого он знал, кто был близок к нему, но крайне заинтересован в необычайности заболевания.
Жизнь становилась всё сложнее и сложнее. Он даже перебрался с привычной ему постели в гамак, когда иглы начали давить на бока. Когда же они добрались до спины, то любая подвижность, любая поза давалась ему со стискиванием металла по позвонкам, со слышным ему одному скрежетом. Настолько сильно боль сводила его с ума, что больше всего при приходящих, кого он ещё бывало пускал к себе, чтобы иметь возможность выжить, он боялся открыть рот. Страх того, что иглы могли бы пробиться через него, был очень живыми, особенно через кромку зубов, то что он ощущал каждый день, зуд в десницах и постоянное давление как от сильного стеснения, до елозящих звуков сжатых зубов. Никакие мысли или грезы не уберегали его психику от стенания, хоть местами он и привык к иглам и уже не замечал их, ускоряющееся разрастание всё равно тяготило его и не давало покоя. Каждый день Алексей начинал с исследования себя, проверял и отмечал маркером на теле новые выступы, они были уже плотнее друг к другу, поэтому приходилось их не обводить, как было на первых порах, а ставить точки. Сначала иглы закрыли полностью ноги, после руки, а далее шею и потихонечку оставалось им покрыть тело, да голову. Самое ужасающее место для него была голова, ведь он не знал, что ожидать от наростов в ней.
А, однажды, как всегда, проводя стандартную процедуру осмотра с утра, всматриваясь в зеркало, в собственные глаза Алексей заметил маленькую точку, проглядывающую через пустоту зрачка. Шло время, и он непрестанно наблюдал за зубами и точкой, всё более вырастающей из основания его зрачков, отсвечивая металлическим отблеском. Она превращалась в длинный шест, тонким острием тянущийся пробить конъюнктив его карих глаз. Он нескончаемо ждал, когда же, когда придет миг разрывания глаз, и казалось всё его тело гудело от напряжения, только в этом и была вся его жизнь. Мысли становились со временем всё с путанее и с путанее. От себя он окончательно прогнал всех. Уже он решался даже выходить на улицу, ему приходилось, спрятав лицо, ходить и за продуктами, правда только в способствующие к тому дни. Дождь, излишний холод или ветер слишком сильно могли его разбить. Во вспоможение ему было то, что стопы не везде были покрыты иглами и ходить он пока ещё мог, лишь сами движения давались с трудом, но он уже не обращал на это свое драгоценное внимание.
Страх его сбылся ровно через неделю. Ранним утром, суматошно встав с гамака, почти не раскрывая глаз, он с тремором дошел до ванной и увидел, почему так болят его глаза... Больше терпеть Алексей не мог такой жизни. К ночи в комнате его больше не видели. Он не спеша удалялся от злополучного места, заложником которого он стал. Он двигался около полуночи меж забитых и сонных домов, по пустым улочкам, с пустыми проезжими дорогами. И его интересовало только одно – как быть дальше. Кутеж, так греющий сердце его избыл, а работа, дающая ему безбедную старость, и досуг, пусть и сонный, были уже совсем не нужны. Он понимал, что приближается к окончанию своей жизни и поэтому нужно совершить хотя бы что-то, чтобы жизнь его не пропала за зря.
Что мог сделать Алексей ночью, в пустом городе, городе людей которых он давно отверг, в городе изгоем которого он стал? Ему не приходилось выбирать, способов закончить свою жизнь полезно оставалось неуловимо мало. А он всё шел и шел, приближаясь к закрытым рядкам. В которых его вырвало кучей спиц для вязания, он подобрал их и подкинул в ближайшую свободную кадку. Проходя всё далее, ему становилось хуже и хуже. Боли уже не было, отрыгивая длинные спицы Алексея разрывал хохот, да трепетная надежда, что он дойдет до назначенного места. Он уже шел не страшась, не боясь, а напевая про себя песни горячечного толка. Он просил и перемен, и сигаретного бычка, но всё это была лишь творческая манера его души, так нежданно проглянувшая в нем в преддверие смерти.
И терпение, напор, с которыми он шел вперед наградили его. Место нашлось – пустырь в окружном парке, идеальное место послеремонтного грунта. Здесь бы он мог воздвигнуть себе памятник, сотворенный самим фактом; в последнем напряжении он наконец сбросил с себя кожу, разорвав её на своем теле, не ощущая боли, а только со жгучей радостью стремясь себя оставить там в века. Не обнаруживая на себе и ни намека внутренних органов, он обрадовался, что их не придется стаскивать отдельно. Чувствований не осталось, а только смех и раздутая гордость наполняли его. Он встал и замер, а кожа, снятый им скальп по утру оставили свой след песчаного праха, не больше. Сей стойкий монумент уже через несколько дней обнаружили ремонтники. Так новая заслуга городским градостроителям стала красоваться посреди парка, радуя своей странной формой, и живостью исполнения глаза прохожих и посетителей парка. И только один человек, оставшийся в этом городе, знал, что этот памятник не просто задумка строителей, а нечто большее.
Простите, автор, не сдержалась…
У вас там: «… не было ни ранки, никакой иной видимой причины попадания иглы внутрь тела...» далее, через пару вырвиглазных предложений: «… помышляя выдавить из себя злополучную иглу...»
Все понятно? Всего хорошего.