Лихо не спит

“Эх… Давно это было, тогда ещё и святилище в деревне стояло... Вон-о там вон, в окошко виден холмик! Токмо кладбище старое и осталось-то от него сейчас Уж сотня лет прошла, как история эта завязалась, дед мне мой её ещё рассказывал, и то, когда всё начиналось, он ещё совсем мальцом бегал. Годков так пятнадцать ему поди было…

Как он мне сказывал, пока в своём уме ещё был, в то время середина августа стояла, но, тем утром, ни с того ни с сего, взял и снег навалил. Никто такого в жизнь не видывал, чтоб в августе да снег на траве зелёной лежал. Да и мороз такой занялся, что из кладовок валенки доставали, чтоб сходить дров нарубить и печь растопить.

Перепугались все тогда жуть как! Урожай-то несобранный ещё, а что ж станется, коли ячмень замёрзнет? Это ж смерть! Барин ведь разбираться не будет – заберёт всё, что есть, а нам так и помирай. Сначала было хотели дары принести, надеялись, Аврора Святая смилостивится и разморозит землю. В закромах что-то ещё лежало, да и овцы не окочурились. Но староста всех отговорил. Толдычил мол, что ежели дары принесём, а поля всё равно замёрзнут, то есть вообще нечего будет – и зима наступить не успеет, а ужо тогда все от голода и повымрут. Порешили они в общем старуху-ворожейку отыскать. Давно уже слухи по округе ходили о мудрой ведьме, которой уже сто лет в обед, а она и тучи двигает, и скотину лечит, и поля от проказы разной защищает, – чудо, а не баба, одним словом.

Отправились за ней два брата, которых все за дураков считали, ибо молодые ещё были совсем. Молодые и дурные. Постоянно что-нибудь да учудят, то в лес сбегут и неделю от них ни слуху ни духу, то бабу на сеновал утащат, то чуть в речке не потонут, то, мальчонку какого-нибудь побьют, то ещё чего-нить с ними эдакое точно приключится. Вообще их выгнать давно стоило, но они ведь отроками старосте приходились, а староста тогдашний был мужик толковый, вот их и не трогали. Конечно, мож оно и глупо такое дело им поручать, но остальные, что поумнее, в деревне требовались. Сами ж понимаете – суматоха: надо поля спасать, печи топить, Богам молиться.

Эх, долго-то день тот тянулся. Ждали мы, ждали, когда ж они вернутся, а их всё нет и нет. Остальные все, от мало до велика, собирали всё, что вырасти успело, да немного это было: репки малёк, да пшеница, да просо с ячменём, только всё ещё недозрело к середине августа-то. Ещё б пару неделек постояло и хорошо, а так… всяко мало будет. Даже ежели бы староста и выпросил отсрочку у барина, зима вышла б голодной. Однако лучше бы она была голодной, но не случилось бы то, что случилось. Тот день закончился поздно. До самой ночи в поле все работали, чуть не окоченели. А братья так и не вернулись. И на второй день их не было, и даже на третий не явились. А между тем-то, мороз не спадал. Уж старик один в хате своей помереть успел от холоду. Боязно всем было, даже мужики здоровые страшились. Каждый день засыпали люди в хатах своих, как в последний, ибо знали, что могут и не проснуться.

Однако ж всё-таки вернулась надежда, братья появились и колдунью свою привели. Токмо странные они как-то выглядели. Спокойные, будто бы их одурманило чем-то. Много не говорили, держались отстранённо, пить за прибытие отказались. Да вот не заприметил этого поначалу никто, ибо колдунья всё затмила.

У мужиков чуть изо ртов все зубы не повываливались. Все-то думали, что там под Залипьем на болотах страхолюдина какая-то живёт, а приехала такая баба, что, хоть сразу бери и женись. Волосы у неё были по пояс, чёрные как смоль и волнистые, кожа гладкая, словно у младенца, правый глаз карий, а левый запрятан был под кудрёй, да, кажись заколдован, ибо, чтобы она не делала, а волосики эти с ока не спадали, и пахла она какими-то цветами неведомыми. Приятная, короче, во всех смыслах баба. Всем бабам баба. Токмо вот, дед мой, говорил, что сразу она его как-то насторожила. Злая была что ли, сверху на всех смотрела с высока. Да с душой холодной ещё более холодной, чем у всех остальных ведьм.

Вышел, значится, вперёд староста, поклонился ей в ноги и говорит:

— Проси чего хош, госпожа, только от напасти эдакой спаси. Сама видишь, что в округе всё замерзло. Ежель ещё день-другой такие морозы простоят, то пропадёт всё!

А она посмотрела на него так, как мальчишка на жука смотрит, перед тем, как по нему лаптем вдарить. Но видимо сдержалась и таким слащавым значится голосом ему пробормотала:

— Старик, но ты же понимаешь, что я не простая деревенская знахарка и мои услуги дорого стоят?

Староста закивал со всей силы своей седой бородкой, даже не догадываясь, что ведьма-то просить вздумала. Ну, а она медлить не стала и заявила, мол требует девчонку лет пяти, да ещё и способную какую-нибудь, чтобы забрать её куда-то там к себе в замок на Дамыганском острове и сказала ещё мол, что не пытайтесь дурить и дур не подсовывайте, знает мол, что есть у нас та, которая ей нужна.

У баб чуть ноги от такой просьбы не отнялись. Все на мужиков попадали, благо те стояли крепко и только зубами поскрипывали. Староста, которого Драгомиром, ежель дед не запамятовал, звали, аж красным от ярости и беспомощности стал. А как тут не стать? Все ж знают, что колдуньи с девочками делают. Жрут они их нещадно и в крови невинной умываются, чтоб молодость свою сохранить. Кто ж свою дочурку ведьме проклятой отдаст? К тому ж всего одна такая подходящая в деревне действительно была, Миркой её звали. Умницей росла, красавицей. Все её любили, да берегли. Хотели отправить в столицу, чтоб она там слугою какого-нибудь барона сделалась. Помогала б ему, может, даже совет какие давала, а он, как в добром духе будет, и сделал бы что-нибудь для деревушки-то нашей. Оброк, снизил бы, иль трактир починил. Да не судьба видимо…

Сперва-то, ясно дело, все разозлились, начали на ведьму кричать, “сукой” называли, а она стоит себе спокойно и в ус не дует, а братья-то, – Драгомировы дети, – взяли и встали вокруг неё, будто, чтоб защитить от своих же соседей. Все прямо сказать ошалели от такого поступка. Теперь уже начали кричать на братьев, говоря мол, на бабу красивую повелись, а про земляков своих сразу и забыли. Даже отец их крикнул, что надо было давно их уже из деревни изгнать. Да только, стояли они и не слышали будто ничего. Ведьмины чары их окружили и головы окаянные одурманили.

Подождала колдунья, пока все угомонятся, взмахнула рукой и спокойно так говорит:

— Либо вы мне девчонку отдаёте, либо я вам сейчас такую бурю устрою, что ни одна местная бабка её не прекратит. Так вы и подохнете все в своих халупах грязных!

И тут-то до всех дошло, что выбора у них и нет. Либо отдают девочку чаровнице на съедение, либо сами все помирают. Так бы её сразу, поди и отдали бы, но, словно святой присланная, вышла Мирка из хлипкой родительской хаты и жалобно так на всех посмотрела. Не берусь судить, понимала ли она, что происходит, али просто провидение какое её выйти заставило, но потеплело у всех на душе от неё, и взмолился староста:

— Не гневайся, госпожа, прошу, тебя, но только глянь на неё! За что ж ты хочешь отнять её у нас, она ведь не виноватая ни в чём! Может, тебе чего другое пригодится?

Посмотрела она на старика презрительно, сверкнула что-то глазом своим карим и вдруг, как взбеленилась! Начала руками махать, кричать, что дурни тут все. Ничего они не понимают и ежели девочку не отдадут, так и издохнут от голоду, да от морозу. Так ругалась она, что люди, как-то даже в себя вжались от этого, будто это они виноватые и прокажённые – не отдают бабе кровожадной дитятю невинную!

Ну и воскликнул тогда староста:

— Госпожа, смилуйся! Дай хоть времени подумать! Не можем же мы так единственную девочку, да в руки чьи-то чужие отдавать! День дай! Мы посовещаемся, а завтра к вечеру и скажем тебе решение. Ты же пока можешь в комнатке в святилище пожить. Проповедник-то наш, местный, помер недавно, комнатка там сейчас свободная есть. Ежели, вы голодны, то мы и еды дадим. Только не сердитеся!

На лице ведьмы сверкнула улыбка. Она уже поняла, что победу одержала, осталось только подождать. Однако ж, согласилась, будто бы нехотя и снова с презрительным лицом. А когда привели её к храмику нашему, небольшому, так она вообще вдруг шипеть начала перед порогом и бубнить что-то, словно напугать всех хотела, мол смотрите она какая, Богов всех проклинает и ни во что не верует. В другое время её б в безбожье бы обвинили, да вызвали бы рыцарей орденских, чтоб те быстро ведьму в свою тюрьму заточили. Однако ж сейчас, её странное поведение казалось меньшим из зол.

После того как ведьму уложили и накормили, вся деревня тоже спать пошла. Вся, кроме старосты и его отроков. Братья на страже у ведьмы стояли, а Драгомир выбрал лучшего во всей деревне коня и, что было мочи, к барину поскакал. Он поди надеялся, что тот смилостивится и оброк на год отменит, вот и поскакал. По его расчётам, он должен был уже к обеду вернуться, однако, к полудню не объявился. Люди начали нервничать. Понимали, что, кажись, девочку отдать придётся. Ведьма беззаботно спала до самого вечера. Только, когда начало смеркаться пошли её будить. Но не для того, чтобы отдать Мирку, а чтобы сказать, что она пропала. Дед говорил, что сам на тот момент не понял, то ли её кто в лес увёл, чтобы спасти, то ли силы тёмные подсуетились и её украли раньше, чем это сделала ведьма, но суть одинаковая: девочка пропала и ведьма свою оплату не получит. Хотя, по его же словам, ведьму это не шибко и расстроило.

Как только ей об этом рассказали, она сразу же затребовала в два раза больше. Захотелось ей, значится, забрать двух сыновей Драгомировых. Дескать, понравились они ей и она заместо девчонки их с собой увезёт, чтоб служили у неё в замке. Неудобно, конечно, без старосты это дело было решать, но она поторапливала, а братья не возражали, да и никто по ним плакать не собирался. Так что отдали ей их быстро. А она также быстро достала маленький мешочек откуда-то из-под своего плаща, высыпала из него какой-то песочек сверкающий себе в руку и швырнула в окошко. Все тотчас же побежали смотреть, что же такое она вытворила. Начались восторженные крики, все радовались тому, что наконец-то потеплело, а в это время ведьма куда-то исчезла.

А на следующий день пришла весть, что труп Драгомира нашли на половине пути к барину с выколотыми глазами и полностью обескровленный. И вместе с этой новостью, охотник нашёл обугленный труп маленькой девочки за пару вёрст от деревни. Сначала захотели даже нанять ведьмака, да вот только ехать за ним никто не хотел и надобности в этом не видел. Мёртвым-то уже всё равно не поможешь, хотя оно, конечно, и интересно, что ж за бестия-то была такая, которая украла ребетёнка, да сожгла в лесу. Но, как оказалось, нашей деревни это не касалось. Ведь уже спустя три дня Мирка из лесу всё-таки вышла. На один глаз ослепшая, но живая. Сказала, мол, как поняла, что её ведьме отдать хотят, так тут же и сбежала в лес, но ей там стало голодно, вот она и вернулась, а в глаз ей просто сок ягоды ядовитый попал, то ль лыка волчьего, то ль клещевины, то ли ещё от гадости лесной какой-то. А ещё через день пришла весть, что в соседней деревеньке тоже девчонка одна пропала. Ну и порешили, что в лесу нашли как раз-таки ихнею. Даже старуха-ворожейка пришла это и подтвердила. Она-то, кажись, той самой была, которую нам звать надо было. Про неё-то слухи те и ходили. А два олуха тех, какую-то другую бабу с большака к нам привели.

Теперь всё встало на свои места. Об этом, конечно же, не забыли, кто ж забудет о снеге, который в августе шёл, однако думать о той ведьме перестали и старосту нового выбрали. Можно было бы подумать, что хорошо всё закончилось, однако как бы не так…”

На этом седой и наполовину старик с большим родимым пятном на лбу встал с лавки и потянулся, затем махнул рукой официантке, чтоб та принесла ещё выпить, а сам сел обратно. За ним внимательно следило ровно десять глаз, один из которых был слепым. Все они принадлежали купцам, у которых сошло с оси колесо, когда они проезжали деревню. В итоге, чтобы скоротать время, пока плотник телегу чинит, а нанятые мужики припасы им собирают, купцы решили местные байки послушать. Вообще эти купцы здесь были частые гости, но раньше им как-то было не до историй – постоянно спешили куда-то. А сейчас всё к такому занятию располагало: и колесо на телеге слетело, и в тепле отдохнуть захотелось после на удивление долгой дороги, и погода начала портится, а в дождь проливной ехать никому не хочется. Что ж ещё остаётся делать под вечер добрым путникам, как не сидеть в тёплом трактире и не слушать старые байки.

— Эк, всё-таки, как нам не повезло. Если б не это колесо, да не тучи собирающиеся, к завтрашнему бы дню уже границу пересекли, — сказал бойкий купец средних лет, который по всей видимости был главой этой компании. После этого он залпом осушил рюмку пшеничной водки.

— Дык, будто вы, милсдари, торопитесь куда? Обождите ночку-то, наш трактир всегда к вашим услугам. Эт, конечно, не королевские покои, но жить можно.

— Да, куда ж мы денемся? Ясно дело, что переждём, я ж просто говорю, мол, коль б не тучи с колесом, так через недельку мы б и товар уже сбыли, как раз к началу праздников, да в обратный путь собирались. И так уже опаздываем, и, не дай боже, ещё на дня два гроза затянется, тогда наверняка в срок не приедем. И на кой чёрт мы там будем нужны с нашими шелками после дня Святых?

— Перестань гундеть. На всё ихняя воля! — сказал слепой на один глаз лысый старик и указал пальцем в окно, где должно было висеть солнце, но из-за туч сейчас его не видно. — Пусть Велерад продолжает.

— Куда ж ты меня торопишь? Дай хоть горло смочить! — прохрипел деревенский старик и потянулся к пинте с пивом.

Залпом выпив полкружки и убедившись, что все готовы его слушать, он решил продолжить рассказ.

— Так на чём, значится я остановился? Ах, да, девочка-то нашлась…

“И, вроде бы, всё должно стать хорошо, да как бы не так. Сначала на болотах тела двух братьев нашли. Тех самых, что с чародейкой-то испарились. Охотник сказал, что их видимо навьи какие сожрали, ибо огроменными когтями тела их исполосовали, да только вот, что ж им на болоте с трупоедами-то делать, ежель они с колдуньей на Дамыган в крепость перебраться собирались?

На свои места всё стало, когда этот же охотник, Мыславом его кликали, нашёл на тех же болотах, неподалёку от того места, где братья лежали, бабу мёртвую. Да не простую бабу, а ту самую чародейку, которая от мороза деревню спасла. Токмо, разложившаяся она была, почти полностью. По одежде её лишь и опознали. Но ведь отчего ж она разложилась-то? На болотах ведь трупы не гниют, а она выглядела, словно годок-другой в земельке пролежала. И укусов на ней не было. Значит, не загрызли её, из-за чего-то другого померла. Одноглазой она была, к слову. Ну, того глаза, который она эдако элегантно локоном своим чёрным прикрывала, не было его, короче, и вряд ли его кто-то сожрал, после того как она окочурилась. Говорил уже, что на ней следов других вообще не было.

И тут-то точно следовало бы уж ведьмака нанять, но урожай в том году такой получился, что не до беспокойства было. Видимо, чародейка чего-то ещё наколдовала. Ведь несмотря на морозы и на то, что часть посевов вообще завяла, такой огромной жатвы, как говорил дед, на его памяти боле никогда не было. Кажись, ежели бы ради такого урожая каждый год надо было чародеев в жертву приносить, то никто б не отказался. Но больше их в деревню не заезжало. Ух, а жалко, может, они бы быстрее поняли, что что-то неладное происходит.

Мы-то, дураки деревенские, лет сорок ещё жили в неведенье и потихоньку вымирали. Думали, мол прокляли нас, прогневали как-то Матерь Луну. Эка проказа…”

Старик снова замолчал и насупился. На мгновение показалось, что сейчас из его глаза выкатится слеза по давним временам, однако она так и не появилась.

— Так, что бишь, дальше-то то было, от чего ж вымирали-то все? — спросил молодой и сильный мужик, который выполнял в компании купцов роль охранника. За поясом у него висел небольшой боевой топорик.

— Да то оно и значит, что дох народ как мухи, потому что ведьму пригрели и Богов прогневали. У какой честной деревни снег в августе падать будет? — заметил слепой на один глаз купец, пока старик продолжал молча смотреть куда-то в окно.

— Эх, вот, гроза выйдет добротная! Давно такой не было. — сухо проговорил он. — Не зря ж с самого утра у меня суставы ломит…

— Э, дед, ты нас не слышишь что ли? Дальше то чего было? — спросил четвёртый из купеческой компании. По мечу воткнутому в ножны, можно было судить, что он тоже охранник, хоть и вид у него был поумнее, чем у коллеги.

Из всего отряда только один сохранял молчание. Это был совершенно обыкновенный мужичина, который напился до такой степени, что ему стало тоскливо на душе, однако пока что он всё-таки держался и не проваливался в пьяный сон, но сил говорить у него уже не было.

Велерад что-то пару раз проохал, глотнул пива из своей пинты и снова начал рассказывать.

“Умирали все достаточно просто и обычно, причём от мала до велика. То мальчонка не удержится и в колодец грохнется, да захлебнётся, то баба в лес по ягоды пойдёт, а её там волки загрызут, то мужика на охоте кабан на клык возьмёт, а то и вовсе кто-нибудь так упьётся в зиму, что споткнётся и в сугроб завалится ночью, да так и замёрзнет в нём насмерть.

Хотя были, конечно, и странные случаи. Батьку-то моего, вон-о как костлявая к себе забрала: вышел он как-то аккурат в полночь в грозу, дабы мешок с просом в дом занести, а его раз и молнией огрело. В миг и помер. Было мне тогда, вроде бы, годка четыре, а может и пять, да не, пожалуй, всё же четыре, так что всему, что порядочному мужику надо уметь, меня дед учил. Золотой всё-таки был человек. Не зря его в старосты выбрали. Токмо ему благодаря деревенька-то ещё стоит.

Тогда ж как было. Уж не один десяток лет мы жили и никакого значения не придавали тому, что потихоньку вымираем. А между тем, за это время чуть ли не на сотню человек нас поубавилось…”

— А сколько ж вас тогда было? — удивился главный купец.

— Ой, да душ под пятьсот, поди, было, когда всё только начиналось.
— Сколько ж народу за сотню лет перемерло-то…

— Ох, много… Ох, как много… Сейчас уж и семидесяти мужиков не насчитаешь…

“Так вот, о чём бишь я. На то, что мы вот уж как пару десятков лет потихоньку вымираем, плевали все с высокой колокольни. Только барин всякий раз, когда приезжал, всё дивился, что ж за деревня такая невезучая, что с каждым годом всё мельчает и мельчает. Из-за этого ж налоги падают.

Однако ведь, ладно б просто мерли, так из-за этого же и кладбище растёт, и трупов незахороненных в лесах больше становится, а чудища-то это всё чуют, будь они неладны. Ну и когда их совсем много развелось и они на живых постоянно нападать начали, поехал дед мой всё-таки к барину, просить ведьмака нанять. Тот, известно дело, поломался, попричитал, мол денег нет, да сам видно понял, что дела плохи и согласился всё же ведьмаку за работу уплатить.

Уже через неделю явился родимый, Ле́бартом или Любартом его как-то звали, а, мож, и Леборотом... Короче, напугал он меня тогда, конечно, ужас как: глазища огромные, смотрит на всех, словно на клопа какого, вся рожа в шрамах, кровью от него воняет, да и сам он с сажень ростом. Что ж мне, мальцу лет шести, делать оставалось, кроме как боятся. Но не только я его испугался. Мирка-то, которую ведьма себе забрать хотела, к тому моменту уже лет под сорок ей было, тоже, как узнала, что ведьмак скоро будет, так и закрылась в своей хате на окраине деревни. Она ж, кстати, травницей стала. Отправили мы её всё же в город, а она там прибилась к какой-то старухе-лавочнице, которая торговала отварами всякими. У неё Мирка и училась. Да так хорошо училась, что старуха хотела её куда-то там к графу местному отправить, да та отказалась. Сказала, мол не для того она науку познавала, чтоб какому-то старику отвар от подагры делать. Захотела она к нам вернутся и нас лечить. Ну а кто ж против будет. Хорошая травница в любой деревне пригодится. Но вот, что ещё интересно. Когда она в город уехала, так часто умирать перестали, а как вернулась – снова начали.”

— Так это что ж получается? Девчонка ваша ведьмой оказалась? — спросил тупой охранник.

Старик угрюмо посмотрел на него, обидевшись, что его перебили.

— Да ничего не получается! — прикрикнул на него полуслепой и дал лёгкую оплеуху. — Слушай и не перебивай, когда тебе рассказывают, — добавил он и со всем вниманием вперился зрячим глазом в рассказчика.

Увидев, что все снова готовы слушать, Велерад продолжил.

“Ну, перебил в общем-то Лебварт всех тварей, кои на болотах позаводились, да токмо цапнула его за запястье вытьянка бешеная. Рана не сильная, но, чтоб случаем ничего не стряслось, решили его всё-таки к травнице нашей занести. Та противилась этому сильно. Говорила, мол нечего травы дорогие тратить, чтоб раны лёгкие заживлять всякому отребью, но дед настоял. Сказал, невежливо это, так его отпускать. Он нам всё-таки помог, так, значит, и мы ему подсобить должны.

Согласилась она всё-таки в итоге, пусть и очень нехотя. Ввели тогда в её хату Лебарта и оставили его на ночь. Ему чего-то внезапно поплохело за пару часов до этого. В горячку он впал, лихорадило его жутко. Так что сразу он и не разглядел к кому его ведут, хотя сознание не потерял. Да, а ежели б и разглядел, то всё равно ничего б не переменилось уже.

Оставили его там, значит, на ночь. Рядом даже мужика одного с вилами выставили, а то мало ли, какая хворь, чудища твари хитрые, могут прийти и дожрать, коли сразу не получилось. А Мирка подле ведьмака сидела, да хлопотала, за травами какими-то странными посылала. Мы-то думали, что это, чтоб он поправился быстрее и даже вопросов не задавали, зачем ей белена, борец и молочай. Ведь даже одной такой травинушкой человека загубить можно. Шибко ж мы ей доверяли. Спасло однако сильное ведьмачье здоровье, не подрасчитала она чего-то. На утро Лебарт поднялся, да такой шум поднял, что все тут же у травницы в доме и очутились. Гладят, девушка бедная в угол забилась, а хмырь огроменный с мечом над ней стоит. Его чуть уж на вилы поднять хотели, но он, молодец, не испугался и как ткнул Мирку-то мечом, а его возьми и отбрось. Он чуть стену не пробил. А ей вообще хоть бы хны. Даже крови капелька не упала.

Понял дед, что неладное что-то творится и сказал, чтоб слегка обождали и разобрались, прежде чем людей на вилы сажать. Хотели было Мирку успокоить, а она возьми и как ударься в стену, да так, что дощечки хлипкие в разные стороны поразлетались. А она куда-то в поле умчалась, хотя даже не то, чтоб она, а дух проклятый. Тело-то Миркино отбросило слегка, но оно всё равно лежать в углу осталось, только теперь под досками, да ещё и вонять начало, ибо в миг постарело и сгнило, а вот чудище неведомое в поле унеслось.

Вскочил ведьмак, крикнул, что лихо это и ловить его надобно. В святилище гнать быстрей его, там, может, боги и не помогут, зато стены добротные, из камня выложенные. Ну и побежали все за лихом этим. А оно-то быстрее нас бегает, то туда, то обратно. Вилы в него втыкают, а оно плевать на них хотело, его ж серебро токмо и страшит. И так и эдак его загнать пытались. И руками хватали, и камни кидали, только вот опасно это всё было. Когтища-то у него острющие. Одним ударом несколько человек насмерть положить могло. Токмо Лабарт нас и выручил.

Он её какими-то цепями серебряными обмотал, заклятье прочитал, оно и ослабло слегка. А пока силы восстановить пыталось, его со всех сторон окружили, в святилище загнали и на засов закрыли. Затем окна поразбивали, да брёвен понакидали, а мужики вокруг встали, и порошочек, который им из мешочка ведьмак быстро насыпал, кидать приготовились, чтоб точно не выбралось. Сам же Любарт внутри остался, чтоб лихо это победить. И, ох, какие звуки-то оттуда раздавались. Я хоть и в подполе дома сидел, всё равно слышал, какие крики оно издаёт, а потом раздался взрыв. Когда я из подпола вылез святилища уже не было. Только обломки каменные остались.

Ну и людей тогда полегло. Ужас просто. Половину мужиков в деревне в тот день придавило. Только дед мой и остался из всех, кто лихо в храм загнал. Да ладно бы ещё мы б его убили. Так опосля другой ведьмак проезжал, Лебовортовым другом назвался, сказывал, что лихо это вообще тварь бессмертная. Мы её просто прогнали в другое место и оно сейчас там сидит, других людей потихоньку со свету сживает. А потом, как сил наберётся, обратно к нам придёт, чтоб всех, кто тут ещё остался, за раз в отместку перебить.”

— А как оно выглядит-то вообще, лихо-то это? — спросил главный купец.

— Ну, сам-то я его не видовал, сами понимаете, а вот дед описывал. Говорил, что тощее такое, всё в волосах чёрных, в одежде какой-то рваной и с глазом одним, прямо посреди лба. Огромный такой, желтющий глаз у него. Потому и все, в кого оно вселялось либо один глаз терял, либо слеп на него.

— Так это что ж означает? Оно к вам ещё вернуться может? — спросил полуслепой.

— Да наверняка вернётся, разве что только не нашёл, кто способу, как его окончательно изничтожить. Больше вам скажу, оно и тогда не в первый раз в деревню нашу заходило. Я, как узнал, что оно воротится собирается, так сразу же всё, что можно, о нём искать начал. Оказалось, что давным-давно, когда люди ещё совсем не свободно жили, то бишь до Авроры ещё, на этом месте казни проводили неугодных, а палач тут одноглазый как раз-таки был. Лихо ведь любит места, где живые страдают, вот оно здесь и поселилось. Токмо, прознали о нём как-то эльфы, да прогнали. Оно, видно, за это обиду и затаило, вот и пришло к нам спустя чуть ли не тыщу лет в ведьминском облике, да затаилось…

— Эк, ну и мастер ты сказки выдумывать-то! — сказал более умный охранник. — Токмо, ответь тогда, от чего ж ему столько жить подле вас надо было? Почему сразу всех не перебить за ночь, во сне?

— Ну а ты, что? Все запасы, которые на зиму насобирал, за один вечер что ли сжираешь? — возразил сказитель.

— Так оно могло бы и просто запастись тогда. В болотах где-нибудь закопать тела, да косточки грызть потихоньку, как проголодается.

— Да не плоть же ему наша-то нужна! Другим оно питается! Оно живёт подле нас, потому что страдания человечьи ему нужны. А когда и так человек настрадается, так оно его и убивает, чтобы последнюю порцию получить.

— Эк, а не верю я тебе всё-таки, — подытожил охранник. — Да и глаза эти слепые. На кой чёрт ему людей-то слепить? Смотрело бы тогда двумя зенками! Вон, ты посмотрел на Славомира и придумал историю эту, чтоб нас попуще напугать, да мы его, чтоб подозревать начали!

— Вот ещё, надо мне вас пугать! Я вам историю значит рассказываю, всё как было, ничего не придумываю, чтоб знали какая чертовщина в миру существует, а вы! — старик махнул рукой. — Да и что мне до слепого вашего! Дело мне будто есть, что с вами случится!

— Ладно в общем, хватит препирательств, — попытался успокоить спорящих главный купец. — Хотя, насчёт одного глаза это ловко, конечно, совпало. Не так ведь давно ты и ослеп-то! — обратился он к своему компаньону. — И при обстоятельствах странных. Что там с тобой тогда случилось? Тоже ведь из лесу вернулся с глазом ослепшим и сказал, что жижа ядовитая с дерева в глаз попала. Но ты ж, брат, не лихо какое? — он попытался вывести всё в шутку.

Но его уже никто не слушал. Только что какой-то мужик ввалился с улицы, где уже вовсю был дождь и начал какой-то доклад. Всё внимание быстро перешло к нему:

— Велерад, там прямо около деревни на Ждана медведь напал!

— На какого Ждана? На Бочку что ли?

— Да ясень пень, что на Бочку, на кого же ещё! Собирай мужиков быстрее, надо медведя выследить, да прикончить, покуда ещё кого не подрал!

На этом и Велерад, и мужик, который за ним приходил, вышли. Купцы остались в трактире одни.

— Эка гроза разразилась! — посмотрел главарь в окошко. — В такую темень, да ещё и под грозою, да на медведя, а не на волка какого-то! Вот смелый народ! — сказал он и допил за стариком пиво.

— А не верю я всё-таки во всё это! Бредни стариковские! Наслушался от деда своего сумасшедшего и дурит теперь проезжающий честной народ! Я так и не понял, зачем лихо всех так потихоньку убивало и как у него это всё выходило, ежель не оно само людей в колодцы толкало, да и зачем ему воротиться обратно? — выразил своё мнение умный охранник.

— Не думаю, что он дурит. Я за свою жизнь и не такого повидал! Да и про лихо многое слышал. Говорят, ему нравится, потихоньку людей изнутри поедать. Питаться ихними эмоциями, доставлять им страдания. А когда человек иссохнется, как виноград, который в изюм превратился, так оно его и убивает, — сказал полуслепой.

— Да разве ж это оно людей-то убивает? Это ж всё случайности просто! С кем не бывает, что в лесу волки загрызли, али в колодец случайно упал и утонул! Такое ж повсюду!

— Так случайности-то эти лихо и создаёт. Оно ж и есть всё невезение, да в одной роже. Без него люди б так часто на охоте не дохли. И дети бы такими, как ты, твердолобыми не рождались.

— Да прекратите вы это или нет?! — прикрикнул главный. — Какое дело нам до этого лиха? Не хватало ещё из-за этого переругаться.

— Твоя правда, — начал успокаиваться охранник. — Кому какое дело до этого лиха. Плевать, есть ли оно вообще или нет.

Слепой на глаз Славомир тоже сделал вид, что успокоился и даже выпил дважды: сначала за здоровье, а потом за то, чтоб тварей таких, как лихо, свет не видел. Однако стоило тосту прозвучать, а рюмке снова стукнуться о стол, как произошло нечто странное.

— А знаете что? — начал Славомир. — Думаю, останусь-ка я тут. Напутешествовался за жизнь свою долгую, пора бы и честь знать. Деревенька-то здесь неплохая, от чего бы и не остаться?

— Что? Остаться? Где остаться? О чём вы тут болтаете, мать вашу? Ни черта не понимаю, — начал бурчать постепенно приходивший в себя пьяный купец.

Славомир уродливо осклабился, а уже спустя мгновение его тело опало под стол и завоняло гнилью. Теперь вместо него сидело нечто тощее, страшное, смердящее и одетое в какие-то суконные обрывки. Да к тому же ещё одноглазое. И не успели охранники выхватить своё оружие, как лихо сначала перерезало острыми когтями глотку пьянчуги, а затем за пару взмахов убило и остальных. После чего резко встало, оскалилось и издавая ужасный не то смех, не то визг, выскочило на улицу.