Ночи ранней весной стояли морозные...

Ночи ранней весной стояли морозные: всё, что оттаяло за утро, покрывалось тонкой коркой льда и улицы города превращались в бесконечный каток, на котором каждый одинокий прохожий выступал участником соревнований по фигурному катанию - тоскливые каскады удавались им во мраке сумеречной ночи и печальные прыжки вырисовывали на льду удивительные витиеватые узоры. Только одна Луна в своём великолепном дискообразном обличии красовалась на просторах пустого, беззвёздного неба. В абсолютной тишине Луна упивалась своим величием и с гордостью глядела на город, освещённый её белоснежными лучами: ночной город дышал «беззвёздной мукой», лунной грацией и глубочайшей тишиной атмосферы. Даже ветер перестал путаться в проводах – прикусил свой длинный язык и затаился в тёмных слоях атмосферы.

Он не спал. Он задыхался в морозной духоте и вздрагивал от оглушающей тишины, стоящей пятой стеной в квартире-коробке. Весна, в ожидании которой Он томился последние дни, не принесла Ему вдохновения - мучительного и сладострастного чувства бури и одновременно безмятежного счастья на душе. Он был художником слова и звука, Он был магистром гитары и повелителем саксофона, Он был маэстро верлибров и гением прозы. Он был Мастером своего дела, но в эту весеннюю ночь Он просто был: был и метался в слепящих лучах Луны, как молекула газа под действием высочайшей температуры; был и терял рассудок в потоке слов, в сигаретном дыму и в оглушительном крике молчания; был и не был одновременно; жил и не жил одновременно.

Одномоментно Он вскакивал на ноги и рвался к окну, высовывался и пытался кричать, умолять, звать на помощь - в другую секунду Он сидел у стены, едва ли обняв свои колени, и качался из стороны в сторону, наслаждаясь скрипом дырявого деревянного пола, который лежал в этом доме уже сотню, а то и тысячу лет. Пол давно прогрызли мыши, живущие в подвале, на чердаке и внутри полых бетонных стен - то же было и с Ним: Он давно ощутил в себе миллионы дыр, прогрызенных кем-то живущим внутри Его тела, и учился их штопать цветными нитями: красными шёлковыми лентами аргентинского танго, голубыми атласными лентами блюза, кружевами вольных стихов и тончайшими золотыми нитями детских сказок.

В эту ночь волшебные нити искусства окончательно порвались, тело Его быстро разошлось по швам, как дешёвое детское платьишко, и Он распался: распался на грустные мысли, бессмысленные жесты и пустые слова. Человек-оркестр развалился от собственного бессилия и погряз в нём, как кислая клюква в болотной топи. Он лежал на пыльном матрасе и смотрел в бетонный потолок, на котором не было ничего, кроме воображаемых Им картинок: тут были и удачные выступления перед публикой, и новые сборники стихотворений, и очаровательные девушки с оленьими глазами, и всё, что только захочет Его съехавшая крыша - да только ничего этого не могло быть до тех пор, пока не пришло вдохновение. Кто есть Мастер без музы? - пустой сосуд. Нет толку в пустой бутылке вина, потому что без содержимого она утрачивает свой шарм.

Откуда берётся вдохновение: соскальзывает с великолепного лунного диска? заглядывает в окна вместе с весенним ветром? оттаивает по утру и растекается по асфальту, смешиваясь с талой водой и первым дыханием природы? Вдохновение, как энергия: не берётся из пустоты и не уходит обратно в пустоту, а переходит от тела к телу, от сферы к сфере, от явления к явлению. И если явление весны не смогло передать вдохновения в квартиру-коробку Мастера, то, казалось, уже ничто и никогда не сможет передать ему это тревожно-спокойное чувство, предвосхищающее рождение чего-то нового, доселе незнакомого миру и самому творцу.

Хандра и апатия захватили Его разум, печаль и меланхолия поселились в Его сердце, страх и уныние сковали Его тело полицейскими наручниками и били Его по лицу всякий раз, когда Он сдерживал слёзы. Он плакал по-разному: выл по-волчьи, скулил по-собачьи, по-девичьи хлюпал носом и по-детски беспомощно ронял слёзы. Кап-кап – скатывались слёзы по щекам и ударялись о жёсткую ткань матраса. Он смотрел, как сменяют одна другую картинки съехавшей крыши: Он хотел многого, но хотеть было слишком мало – нужно было что-то делать. От правдиво-суровых мыслей Его голова закружилась, воздух плотно забился в лёгкие длинные ресницы сомкнулись под тяжестью слёз. Изредка ресницы колко вздрагивали от холода, скользящего по тонкой коже, иногда совсем высыхали и мягко пушились от сквозняка, гуляющего от стены к стене.

В дверь постучали.

Глухой стук не сразу дошёл до Его ушей, а ленивый импульс, вышедший из мозга, поплёлся по телу изнурительно медленно – нервные окончания зашевелились плавно, подобно кораллам с морского дна, глаза сами распахнулись и тело само поднялось с помощью локтей. Уже через несколько мгновений Он стоял у буковой двери, напоминающей ему огромную плитку тёмного шоколада, и думал, не померещился ли ему стук: кому вообще нужно ходить по дому в столь поздний час? кому могло вбрести в голову стучаться в чужие двери? В Его голове было много вопросов и совершенно не было ответов, но все мысли разом сбежали из пространства затуманенных мозгов, когда в дверь вновь постучали. Он смело подался вперёд, проявляя остатки мужества, решительно наклонился к узкой замочной скважине и вгляделся в темноту лестничной клетки: ничего кроме темноты там не было. Он разглядывал пространство за дверью с особой тщательностью, но не видел там ничего. В дверь постучали в третий раз, Он вздрогнул и сделал несколько шагов прочь от неё. Гробовая тишина нависла над ним грозовой тучей: Он не слышал ни своего тяжёлого дыхания, ни скрипа старого пола, ни единого звука. В чувство его привёл женский голос с другой стороны двери:

– Да откройте же мне наконец! Верьте мне на слово, так будет лучше для Вас же!

Слова неизвестной привели Его в ужас: Его зрачки безумно забегали по потолку, стенам и полу (если бы они принимали участие в марафоне, то одержали бы абсолютную победу); дыхание участилось втрое, поэтому пришлось закрыть лицо обеими руками; голову посетила невероятная, как Ему показалась тогда, идея – сымитировать своё отсутствие, то есть вести себя так тихо, чтобы нежданной гостье показалось, словно квартира абсолютно пуста или вовсе не имеет жильцов.

– Перестаньте себя вести, как последний идиот! Я точно знаю, что Вы дома, ну же!

Поражённый происходящим событием Он сел на пол и окончательно убедился в своём помешательстве: долговременное отсутствие постоянной работы, нестабильная заработная плата и отвратительные условия жилья превратили Его жизнь в бесконечный ночной кошмар – нездоровое отсутствие аппетита, постоянные бессонницы, никотиновая зависимость – всё смешалось в нерасхлёбываемую кашу и окончательно свело Его с катушек. Он задрожал, и волна слёз захлестнула его японским цунами.

– Если Вы сейчас же не впустите меня, то утеряете своё вдохновение однажды и навсегда. Я предупредила. Моё дело – предложить, Ваше дело – отказаться.

– Утеряю своё… что? – Он встрепенулся, и пелена страха разом спала с его плеч.

– Утеряете своё вдохновение. Мне кажется, Вы совсем не торопитесь его находить, так что моё присутствие не имеет смысла. Прощайте.

Он вскочил на ноги со скоростью света, метнулся навстречу женскому голосу, мгновенно открыл щеколду и распахнул дверь – в коридоре царил зловещий мрак, который тут же проник в квартиру и заполнил её мистической атмосферой; вместе с мраком в квартиру-коробку проникли ароматы талого снега и ночного неба – странное сочетание…

– Постойте! Мать учила меня приветствовать собеседника прежде, чем прощаться с ним! – Он заорал это в пустоту лестничной клетки, больше не в силах сдерживать боль в груди. – Вернитесь и поприветствуйте меня хотя бы для вежливости! Я уже не говорю о…

Из неоткуда на порог квартиры шагнула девушка: невысокая, непропорционально сложенная, некрасивая, она стояла и смотрела на Него с самым недовольным лицом: суровые глаза прожигали Его насквозь, губы равнодушно уходили своими уголками вниз, впалые щёки, длинный нос и тонкие брови превращали лицо в длинный овал, а синеватая кожа без единого недостатка и вовсе выдавала её за мёртвую (ну, или умирающую).

При виде её Он по-настоящему испугался, замер и не в силах был сказать ни единого слова – Он пожалел о том, что впустил в дом такое уродство. Когда Он впервые услышал её голос, то не мог даже представить себе, что его хозяйка так некрасива.

– Если Вам не нравится, как я выгляжу, то это исключительно Ваша проблема. – Она сказала эту острую фразу так, что Он едва ли не порезался о неё. Мурашки пробежались по его телу и осели на предплечьях, спине и шее, когда она снова открыла рот. – Не самая лучшая ночь для лицемерной вежливости. Оттого я Вас не приветствую.

Её уродство по-настоящему смущало: во мраке комнаты нельзя было рассмотреть ни цвета глаз, ни длины волос - только бледная кожа лица как-то особенно выделялась, возможно, что даже светилась во мраке. Он хотел начать разговор как можно скорее, чтобы узнать что-нибудь о своём вдохновении; ещё сильнее он хотел прекратить разговор, чтобы больше никогда и ни при каких обстоятельствах не встречать эту жуткую физиономию. Если такая девушка приснится вам ночью, верьте мне на слово, вы не отмашетесь топором; но прямо сейчас она стояла перед Ним и внимательно следила за каждым Его жестом, читала Его мысли, как статьи в глянцевых журналах, и изредка ухмылялся, чуть приподнимая один уголок губ.

– Ночь сегодня, конечно, не из лучших, но и портить её до конца не стоит. - язвительно подметил Он. – Так что, будьте так любезны, веди себя прилично.

Девушка широко раскрыла глаза, услышав едкое слово "прилично", и впервые Ему стали видны чёрные, туманные глаза, зрачки которых сливались с радужной оболочкой и утопали в темноте также, как одинокие морские звёзды тонут во мраке моря.

– Позвольте мне позаботиться за вами... – Он хотел было обратиться к ней по имени, но мгновенно прикусил язык, осознав, что не знает её имени вовсе, – снимайте пальто, проходите, чувствуйте себя, как дома.

– На мне нет пальто.

И действительно, когда девушка прошла вглубь квартиры, стало видно, что на ней совсем нет одежды, но при всём этом нагота её абсолютно не смущала: не бросалась в глаза, не вызвала такого же отвращения, какое вызвало её лицо, и совсем не будила в Нём задних мыслей. Обнажённая села на стул у небольшого круглого столика, за которым Он обычно работал, скрестила руки на груди и сложила одну ногу на другую. В едва ли проникающем в комнату лунном свете стали заметны её короткие тёмные волосы: редкие кудри были ни то шоколадные, ни то смолянисто-чёрные, ни то синие, как ночные морские волны. Девушка лёгким жестом поправила упавшую на впалую щёку кудрявую прядь и вновь кинула на Него острый взгляд-клинок:

– Угостите меня чем-нибудь.

– Извините, у меня есть только кофе...

– И сигареты. Кофе и сигареты - моё постоянное меню.

И вновь все эмоции внутри Него притупились и уступили место удивлению: как можно жить исключительно на кофеине и никотине? как нужно не любить себя, чтобы сидеть на такой экстремальной диете? почему она всё ещё жива, если подступает со своим здоровьем таким отвратительным образом? Он лишь подумал о том, что сидящая перед ним – сумасшедшая, как она перебила его:

– Поторопитесь, у нас мало времени. До рассвета не более двух часов, четырнадцати минут и тридцати семи секунд.

Он покорился безумной гостье: поставил на плиту старый заржавевший чайник, достал две чашки и высыпал в них остатки чёрного кофе крупного помола. Он не помнил, откуда у него взялась вторая чашка: Он всегда жил один, в гости к Нему никто никогда не ходил, поэтому наличие второй чашки просто не имело смысла. Но прямо сейчас перед ним точно стояли две чашки: его - белая чашка с изображёнными на ней тропическими птицами, и таинственно появившаяся на полке с посудой - стеклянная, с золотыми вензелями и сколами по краям (эту посуду наверняка не раз роняли). Не помнил Он и того, где взял кофе: кажется, тот был выпит ещё утром, но Ему это, скорее всего, только показалось.

Через считанные минуты на столе перед девушкой лежали сигареты и стояла чашка крепкого кофе. На посудной полке Он сумел отыскать блюдце из-под этой таинственной чашке, поэтому подал гостье кофе в самом лучшем виде - с чайкой ложечкой и двумя кубиками сахара. Сам Он расположился на краю своего пыльного матраса и старался не смотреть на незнакомку, вид которой не переставал его напрягать, но и не вызывал отвращения. Сделав первый глоток кофе, Он немного взбодрился и, кажется, улыбнулся пустоте своей квартиры, тишина в которой приобрела характер спокойный, безмятежный, а может быть и вовсе равнодушный. От мыслей Его отвлекла речь гостьи:

- Вы думаете, я так слаба, что не смогу выпить кофе без сахара? Вы глубоко заблуждаетесь. - Она одной рукой открыла пачку сигарет, вынула длинными тонкими пальцами одну и поместила её меж губ.

Он не успел протянуть ей зажигалку, потому что от одного лишь движения её хрупкой руки сигарета вспыхнула и первые пепелинки взмыли в воздух, закружились в последнем своём вальсе и плавно упали на стол.

– Как вы это делаете?

– А я говорила, что не так слаба, как Вы можете обо мне подумать.

– При чём тут сила? Тут дело явно не в силе! – Он возмутился и в глазах его мгновенно вспыхнул пожар волнения, страха и поражения одновременно.

– В ней и не в чём другом, – ответила она, делая первые сладкие затяжки. Она упивалась каждым своим вдохом, каждым клубком дыма, каждой горсточкой пепла, спадающей с конца сигареты, – хотите – верьте, а хотите – нет.

Когда сигарета окончательно истлела и выпустила в воздух последние искры, пропитанный смолами фильтр и все пепелинки разом исчезли - Он не верил своим глазам, потому что в фонтане крошечных угольков перед ним сидела не уродливая пухлая брюнетка с кудрявыми волосами, а рыжеволосая зеленоглазая девушка с маленьким носиком и сотней созвездий-веснушек.

– Как вы это, чёрт возьми, делаете? - Он ошарашенно смотрел на гостью своими огромными глазами и искренне не понимал происходящего.

– Если бы чёрт и взял, то явно не Вас. Таким, как Вы, черти привыкли давать. – Она говорила всё тем же равнодушным голосом и всё так же смотрела на Него стеклянными глазами (выглядело это так, словно она смотрит на него через стёкла пустых винных бутылок, образ которых уже фигурировал в моём рассказе).

– И что же черти могут мне дать: гарантию на отдельный котёл в Аду? – Его непонимание не знало предела: Он злился и сам не понимал, чем был так раздражён, что разъярило его в это мгновение.

– И об этом я говорила: сам чёрт пришёл дать Вам вдохновение.

– Сам... кто? – Он вскочил со своего матраса и подался к столу, где сидела та странная девушка. – Вы не можете так говорить, потому что всего этого не существует!

– Правда? Интересно! – За всё время их разговора она сделала первый глоток кофе. – Выходит, что меня не существует?

– Я вас вижу, а значит, вы существуете.

– В вас говорят зачатки жалкого материализма. Если хотите, проверьте: существую я или нет. Просто коснитесь меня, к примеру, и Вам всё станет ясно.

Он сглотнул слюну и остолбенел. Было ясно: всё, что он видит, бред его больной фантазии, съехавшей крыши, затуманенного мозга. Он метнулся к мобильному, но холодная тонкая кисть остановила его лёгким движением:

– Не беспокойтесь. Просто проверьте: есть я или нет. И всё. – В голосе девушки появились тёплые и даже добрые нотки, но всё это было ничтожно в сравнении с тем, что Его касалась абсолютно мёртвая рука.

Он потянул дрожащие руки навстречу девушке и осознал, что они проходят сквозь её тело. Ступор сковал его тело.

– Вы такие смешные, смертные люди, – сказала девушка, допивая свой кофе, – не верите ни в себя, ни в высшую силу; что дают - не берёте, ищете подвох во всём; судите по внешности и одежде, при всём этом успеваете о лицемерной вежливости думать. Противно!

Она резко встала из-за стола, приложив к нему такую силу, что чашка и блюдце рухнули на пол и разбились на множество стеклянных осколков. Он вздрогнул - она даже глазом не повела.

– Откройте окно. Мне тяжело дышать в вашем доме. Хочу дышать ночным воздухом.

Он насторожился, но всё-таки распахнул настежь окно для таинственной гостьи. Она подошла к подоконнику и вдохнула полной грудью. Внутри Него что-то ёкнуло: Он взял с пола свою рубашку, подошёл к незнакомке и легко накинул лёгкую ткань на её плечи:

– Наденьте, пожалуйста, хотя бы этом... Там холодно, вы простудитесь.

Впервые за ночь она ухмыльнулась:

– Мёртвым всё нипочём. – Одним шагом она преодолела пространство между полом и подоконником, вторым - оказалась за пределами квартиры.

Он ахнул: на Его глазах девушка вышла из окна квартиры на пятнадцатом этаже и замерла в воздухе. Она глубоко дышала, едва заметно улыбалась грациозной Луне и густым облакам. Он заметил, что облик её вновь преобразился: рыжие волосы растеклись в длинные светлые волны, а зелёные глаза налились лазурью рассветного неба. Он смотрел на неё и не мог отвести глаз – в этой странной девушке было нечто такое, с чем Он раньше никогда не сталкивался.

Последние лунные лучи заглянули в комнату: осветили матрас, святое постельное бельё, дырявый ветхий пол и обшарпанные стены. Когда лучи добрались до ног девушки, она начала растворяться: тяжело и медленно уходила она по частям в далёкое облачное небо, к великой Луне и плотным слоям атмосферы. Когда от девушки не осталось и следа, пелена потрясения разом спала с Него, и Он метнулся к окну, но было поздно. Да и что Он смог бы изменить?

От усталости и бессилия Он рухнул на матрас и тут же уснул. Самые сладкие сны снились ему этой ночью: потрясающие картины роскошной жизни, эстрадные выступления, престижные премии, светские вечеринки, но ничто уже не могло заинтересовать Его так, как таинственная гостья, пришедшая к нему то ли во сне, то ли наяву.

Наутро Он не обнаружил ни следа от событий прошлой ночи: дверь была закрыта изнутри, окно тоже, рубашка по-прежнему лежала на полу, а чашки и блюдца как нет, так и никогда не было (кофе, кстати, тоже не было – его остатки были допиты прошлым утром).

Он сел за стол на то место, где сидела она, и усмехнулся, вспоминая её наготу, колкую речь и холодный взгляд. Руки сами потянулись за белоснежным листом бумаги и ручкой. Он начал писать: «Ночи ранней весной стояли морозные...»