Духовная война

Она распахнула глаза и с облегчением впустила воздух в легкие. Слава богу, наступило утро и все закончилось, теперь можно отдохнуть какое-то время. Всего до вечера и не совсем спокойно, но все-таки. Она провела трясущейся рукой по лбу, собирая капельки холодного пота, и спустила ноги с кровати – хочешь не хочешь, а надо как-то начинать новый день, надо как-то продолжать жить.

Как дальше жить, она не знала, и как это было раньше, до всего этого кошмара, уже не помнила, все вытеснил и заполнил собой беспросветный ужас, неотступный страх. Она коснулась лица, будто пытаясь снять невидимую паутину, паутину отголосков своих снов, но это не помогло. Да и как это могло помочь? А что может? Ей вообще что-нибудь может помочь, есть хоть какое-нибудь спасение от… этого?

Чего? Наваждения? Игры подсознания? Сумасшествия? Или это дверь в потусторонний мир? Люк в преисподнюю? Ее личный ад. Если она и не была очень умной, то во всяком случае глупой тоже не была и кое-какие азы психологии знала. Но «это» ни в какие рамки ее представлений о мире, его законах, человеке и психике просто не укладывалось. Это было чем-то противоестественным. Сверхъестественным.

Все началось месяцы и месяцы назад и, конечно же, ничего не предвещало беды. Она заснула одним человеком, а проснулась… Проснулась ли? Она тряхнула головой, окончательно сбрасывая дрему, с трудом поднялась с постели и побрела в сторону ванной комнаты. Включила там кран на полную мощность, но подставить ладони под струю и ополоснуть лицо уже не смогла – так и стояла, опершись о раковину, низко склонясь над ней и дрожа.

Итак, когда-то она как обычно легла спать и ей приснился сон (она почти всегда хорошо помнила свои сны и они редко причиняли ей беспокойство). А приснилось ей, что она одержима бесами. Вот так просто и совершенно абсурдно, прямо как в каком-нибудь фильме ужасов, которые она, кстати говоря, не смотрит, уж если предполагать, что в них она и почерпнула жуткий сценарий для своего кошмара. Сон был очень похож на реальность и она не осознавала, что спит, была уверена, что все происходит на самом деле. Она была на их старой с сестрой квартире (когда-то они жили вместе), когда почувствовала, как какая-то посторонняя, чуждая ей сила отрывает ее тело от пола, разворачивает его параллельно ему и подбрасывает к самому потолку. Ей страшно, она ничего не может поделать и только пытается закричать, позвать из соседней комнаты сестру на помощь. Видимо, ей это удается, потому что сестра прибегает и в ступоре застывает в дверном проеме. Потом сестра кричит, плачет, дергает ее за руку и старается стянуть с потолка вниз. Не помогает. Она продолжает висеть вровень с люстрой и силится что-то ответить сестре на все повторяющийся вопрос о том, что происходит. Но из груди сначала вырываются только хрипы, а затем низкий нечеловеческий голос (тоже как в фильмах) что-то говорит, но вот что именно она уже по прошествии стольких дней не помнит, помнит только что на сестру он произвел неизгладимое впечатление – та забилась в угол комнаты и, закрыв руками голову, отчаянно завизжала. На том тогда она и проснулась. И случилось с ней это тогда только в первый раз.

Потом были и другие разы, много других разов. Она наконец-то оторвала руки от раковины и погрузила их под ледяную струю, затем поднесла горсть к лицу, плеснула в него водой и начала судорожно тереть, гоня прочь непрошеные воспоминания.

Вытерлась жестким полотенцем, вернула его на полотенцесушитель и поплелась в кухню. Повалилась на стул, откинула голову на стену и поняла, что сил больше нет ни на этот день, ни на эту жизнь. Прикрыла глаза. Потом было много других разов. Ей раз за разом снилось, что она не владеет своим телом (им владел кто-то другой или другие) и не может управлять ни одним из своих членов. Главное же, она не могла управлять своим языком, а почему-то во сне особенно важным казалось вернуть контроль именно над ним. Но этого не получалось: дышать с трудом еще хоть как-то, а вот говорить… Либо выходил просто хрип, будто предсмертный, либо этот нечеловеческий голос, не имеющий к ней ни малейшего отношения. Не ее голос, использующий, рвущий ее связки, не ее слова, произносимые ею, от которых кровь перестает течь в жилах. Что он говорил, она большей частью не помнила, за исключением одного наиболее яркого случая. Демон все повторял и повторял одну и ту же фразу и смеялся, господи боже мой, как он смеялся. Фраза была: «Ты – моя!» Все.

Она открыла глаза и облизала сухие губы. Нужно было подниматься и готовить завтрак, ну или на худой конец, хотя бы налить себе стакан воды, но ноги не слушались, а сердце бешено колотилось где-то в районе горла, громко отдаваясь в ушах. Ладно хоть оно еще пока работало. Вытянув губы трубочкой и медленно выдохнув, как перед прыжком в пропасть, она оттолкнулась ногами от пола и поднялась. Нетвердым шагом направилась к холодильнику.

Но не все сны были одинаковыми, один из них разительно отличался, пусть и был того же порядка. Она помнила, как бежала по лесу, за ней никто не гнался, но что-то внутри ее подгоняло. В том сне она принадлежала самой себе, но страшно было так, будто это вот-вот должно было измениться. Она продиралась сквозь заросли кустарника и постоянно оглядывалась, когда неожиданно откуда-то с неба к ней спустилась огромная рука с перстнем на безымянном пальце. Что ее тогда подвигло, она точно не знала, но почему-то в тот момент она расценила эту руку как знак свыше, как протянутую ей длань спасения. Она припала к тыльной стороне ладони и жадно ее поцеловала, как бы признавая ее над собой господство и прося покровительства и защиты. Рука исчезла. На минуту стало легче и она почувствовала себя лучше, но только до тех пор, пока не сообразила, что понятия не имеет, кому рука принадлежит. А что если эта рука сулит не спасение, а погибель? Что если она признала над собой господство как раз того, от кого бежала по лесу? Задрав голову в небеса, где скрылась длань, она закричала:

– Если ты дьявол, то я отказываюсь от твоего господства! Если это был злой дух, то я отказываюсь от своего жеста, я отрекаюсь от него!

Ответом ей была тишина. Ответа на вопрос, кому же принадлежала рука, она тогда так и не получила.

Провела взглядом ревизию холодильника и достала из него яйца, больше все равно ничего не было. Включила плиту и поставила на конфорку сковороду. Стала ждать. Сколько ей еще ждать? Когда все это закончится и чем? А как давно продолжается? Кажется, что целую вечность. В какой-то момент она стала записывать свои сны – собиралась с записями пойти к психологу или психотерапевту, но так ни до кого и не дошла. Зато, делая записи и датируя их, обнаружила, что сны снятся ей строго в ночь на одно и то же число каждого месяца. Помнит, что онемела от изумления, сделав это открытие. Во-первых, от строгой привязки к одной и той же цифре, а во-вторых, от того, что оказалось, что сны посещают ее только раз в месяц, не чаще. В это особенно верилось с трудом, ведь казалось, что кошмар с ней постоянно, неотвязно в каждом дне. А выяснилось, что только раз в месяц. Правда и этого было достаточно для того, чтобы начать страдать бессонницей, чтобы плакать каждый вечер в ожидании ночи и бояться заснуть, даже зная, что завтра совсем другое число.

Разбила два яйца и вылила их на сковороду, они оптимистично на ней зашкварчали. Вот бы и ей хоть каплю их позитива и энергии. Чтобы не заставлять себя возвращаться к плите, решила просто от нее не отходить и осталась наблюдать пляску масла на огне. Что же было потом? Потом она призывала на помощь рассудительность и пыталась анализировать увиденное во снах, чтобы найти ключ, как их прекратить. Мистичность происходящего, учитывая странную периодичность снов, отметать не стала. Мистика. Ни с чем подобным она до сих пор не сталкивалась, не считая походов в детстве с бабушкой в храм, да нескольких гаданий с подружками, которые собственно в понятие мистики плохо укладывались. Так что, даже если здесь и была задействована настоящая потусторонняя сила, то, что с ней делать, она понятия не имела. И если обращаться не психологу, то к кому? К бабке-знахарке? К священнику-экзорцисту? Господи боже мой!

Она сняла с плиты сковороду, переложила ее содержимое на тарелку, едва все не перевернув, и плюхнулась обессиленная на стул. Аппетита не было, но в десятый раз только за это утро преодолев себя, она стала отламывать вилкой маленькие кусочки от яичницы и отправлять их в рот. Механически пережевывая, она вспоминала, как мучительно старалась понять, что же хотела сказать во сне будучи одержимой, почему так упорно пыталась овладеть собственным языком. Как чувствовала, что это важно, архиважно! И как потом узнала, зачем это было нужно – так же во сне.

В один из разов ночью, когда демоны неудержимо лезли в ее квартиру через дверь, окна, все щели и зажимали ее на диване, а сама она в неописуемом ужасе вращала на их чудовищные тени глазами и неконтролируемо двигала челюстью, ей удалось разобрать из собственных уст одно-единственное слово – Иисус. Утром она перебрала все скудные, смутные воспоминания о церкви, которые у нее только имелись, но ничего кроме густого запаха ладана, безмолвного многолюдства и множества свечей да икон на ум не приходило. Кажется, бабушка учила ее какой-то молитве… Иже еси на небесех, а дальше?

Она нашла эту молитву в интернете, обнаружила, что молитва называется «Отче наш», заново ее выучила, только уже не на старославянском, а на современном русском, и все время повторяла ее как заведенная, чтобы получше врезалась в память. Она очень надеялась, что в следующий раз во сне сможет хоть что-то из нее повторить и это даст какой-нибудь эффект. И правда, самовнушение подействовало – даже скованная по рукам и ногам демонами, она помнила, что ей надо, обязательно надо произнести молитву. Вслух сначала не получилось, но получилось помолиться про себя, при этом состояние ее резко ухудшилось: ее неистово затрясло в воздухе, а потом тело стало бросать из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Но она чувствовала, знала, что нужно продолжать и нужно добиться того, чтобы слова молитвы прозвучали вслух. Наконец «и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» с хрипом прорвалось наружу, и ее перестало бить в конвульсиях – бесы ее покинули.

Она невесело усмехнулась, одной рукой удерживая на весу кружку с недопитым чаем, а другой опуская тарелку в раковину. Да, тем утром она ликовала, в ее жизни забрезжила надежда. Она решила, что одержала великую победу, она решила, что нащупала путь во тьме, чуть ли не выиграла в этой дикой войне. В войне с нереальным миром, миром видений и иллюзий. Она, разумеется, ошибалась. Но жить и впрямь стало легче ровно до следующего раза – вот уж когда явь, а не сон оказалась настоящим миром иллюзий.

Она смела крошки ладонью со стола и попыталась сосредоточиться, чтобы решить, как ей быть в этом дне, что делать и на что потратить силы, которых нет. Работы, по счастью, сегодня не было, но дома царила разруха, и было бы хорошо что-то с этим сделать. Как минимум нужно сходить в магазин и купить продуктов, в противном случае ей просто нечего будет есть. Со вздохом она отправилась одеваться.

Как произошло крушение ее грез вспоминать не надо было, это и так неотступно стояло перед глазами. В ту ночь даже повторенное десять раз «Отче наш» не помогало, демоны, словно взбесившиеся (другого слова и не подобрать) терзали ее, рвали на куски только яростнее с каждым новым словом. А в мозгу раскаленной иглой засела и пульсировала мысль, что никто ей не поможет, что это никогда не закончится, что она в их власти навсегда. Из широко открытых глаз градом катились слезы, которые она не могла утереть, из горла вместо слов выходило бульканье, и непередаваемая жуть когтями раздирала грудную клетку изнутри. Это конец, она просто не выдержит больше этой пытки. Она зажмурилась и что есть мочи крикнула… Иисус.

Оказалось, она крикнула вслух, но не во сне, нет – наяву. И от звука собственного голоса проснулась. Вот только облегчения пробуждение с собой не принесло. Она лежала посреди ночи, прикованная к собственной кровати, и по-прежнему не могла пошевелиться. Молнией прошило осознание – она больше не спит. Она больше не спит! Но невероятная тяжесть сдавливает грудь, не давая вздохнуть, а тьма, намного более плотная, чем окружающая ее ночь, и более осязаемая затекает в нос, глаза и уши. Она проснулась от своего же крика только для того, чтобы узнать, что все ее сны это никакие и не сны вовсе. Весь этот ад, бесконечный кошмар и мистика больше не относились к миру иному, миру грез. Этот другой мир был прямо здесь, стоял у ее кровати, просто теперь она его видела и чувствовала так, как не могла прежде. И вот тут она отчетливо поняла, что все, что происходило с ней до этого, еще не было адом в полном смысле слова – ад начинался сейчас. Она собрала остатки сил и сквозь отчаяние и слезы прошептала: «О, Иисус, Иисус!» Бесы медленно отступили, растворились в тиши и мраке. Ее дыхание выровнилось.

Она захлопнула за собой входную дверь и стала спускаться по подъездной лестнице, держась за перила. Шаг. Вот так и она каким-то непостижимым образом шаг за шагом спустилась на самое дно преисподней. Еще ступенька. А ведь это даже был не ее выбор, это просто взяло и случилось с ней в один далеко не прекрасный день. Следующий шаг. Как так вышло, что то, что еще позавчера было чуть ли не вымыслом и плодом больного подсознания, вчера стало потусторонней реальностью, а сегодня уже прорвалось в реальность по эту сторону и грозилось ее захватить? Шаг. Она толкнула железную дверь и вышла из потемок подъезда на дневной свет. Выход.

Но не в ее случае. Она ведь тоже искала выход. Самым быстрым и простым решением ей виделось самоубийство. И она бы, ни минуты не сомневаясь, совершила его, если бы это действительно был выход. Но не в ее случае. В ее случае это был вход. Окончательный и бесповоротный вход в ту самую реальность, из которой она так безнадежно, беспросветно искала выход. Сейчас у нее какой-никакой, но все же имелся и мир материальный. Пусть расплывчатый, потерявший четкие границы, пусть с дырами через которые в него просачивался другой мир, мир полный духов, но тем не менее. У нее еще было тело, физическое тело, которое принадлежало, все еще принадлежало и подчинялось этому самому материальному миру. А что если его не станет? Она содрогнулась. Что если тело умрет, но останется ее несчастная истерзанная душа? Что если материальный мир потеряет над ней власть, но останется власть того, духовного мира? Останутся только она и бесы, и больше никого и ничего, даже времени? Только она и они. Вечность.

Она задохнулась и совсем обессилела от ходьбы и невыносимых мыслей, но уже достигла своей промежуточной цели – магазина. Нет, суицид не выход, может, для кого-то (хотя теперь она в этом сильно сомневалась), но не для нее точно. Она стояла и думала обо всем этом, перебирая картофель и выискивая среди него тот, что правильной формы и без глазков. И вдруг силы окончательно покинули ее, руки плетьми повисли вдоль тела, а в горле вмиг набух и пробкой застрял комок слез. Чтобы их сдержать и не дать себе разрыдаться прямо в супермаркете, она запрокинула голову, крепко зажмурилась и стала считать до… до тех пор, пока не успокоится. Подействовало. Она открыла глаза и огляделась. Безумие какое-то, ее жизнь летит в тартарары, внутри нее разверзлась и колышется бездна, грозясь каждую минуту поглотить собой все, всю ее без остатка, а она, как полная дура, стоит посреди торгового зала с грязной картофелиной в руках и пытается делать вид, что с ней все в порядке. Какое в порядке, черт ее дери?! Ха, смешно получилось. Только бы не засмеяться, только бы не согнуться пополам и не начать истерить. Медленно вернула картофелину на место и несколько раз глубоко вдохнула. Кажется, отпустило. На самом деле ведь нет ничего забавного в том, что она находится в гуще людей и погибает, погибает прямо у них на глазах, а они этого даже не замечают. Не видят, не знают, что происходит за тонкой гранью ее спокойного лица, за прорвавшимся полотном хлипкого бытия.

Еще один вдох. Какое значение тогда имеет весь вещественный мир, если он так ненадежен, так недолговечен, так непрочен, так, как теперь выяснилось, призрачен? Если потусторонний, духовный мир оказался более реальным, главенствующим? Еще вдох. Что тогда здесь и сейчас имеет смысл? Она сжала кулаки. Ее душа имеет смысл, борьба за нее имеет смысл, в этом она уверена. Пробежалась взглядом по лицам остальных покупателей. А они имеют смысл? Другие люди тоже имеют смысл? Не может же только она одна быть важной? Не бывает же так, чтобы только один-единственный человек на всем белом свете имел значение? Значит и другие ценны. А отношения с ними? Не поверхностные, не те, которые ограничиваются вежливыми пожеланиями здоровья, хорошего дня и удачных выходных, а те, в которых ты не одинок в своем личном аду, в которых ты можешь его хотя бы приоткрыть для другого человека и узнать, что и он борется с чем-то похожим? Чтобы понять, что демоны терзают не тебя одного, и мучиться вместе с кем-то еще и вместе же искать выход… Господи, как же она одинока!

Выход, он все еще нужен ей. Она отряхивает от картофельной пыли руки и шагает на выход, не сделав покупок. На автопилоте возвращаясь домой, неожиданно решительная, она призывает остатки здравого смысла и пытается еще раз проанализировать все, что с ней произошло, чтобы сделать хоть сколько-нибудь вразумительный вывод. Итак, ей хоть и с переменным успехом, но все же помогла молитва «Отче наш», а также имя Иисуса Христа. Что это значит? Что, скорее всего, нужно и дальше двигаться в этом направлении. Надо сходить в храм и узнать об Иисусе побольше. Кто он? Какой? Почему его имени боятся бесы? И пусть она до сих пор не уверена, чьей длани присягнула на верность тогда во сне, есть надежда, что все-таки это была рука Божья, а это в свою очередь означает, что она может рассчитывать на Его покровительство. Уж лучше довериться Богу, чем... Значит решено. Так тому и быть. В походке и движениях появилась некоторая легкость, она вдруг вспомнила, что еще молода по меркам этого мира. Вдохнула осенний воздух полной грудью и даже смогла порадоваться его свежести. Отомкнула подъездную дверь и не заметила, как взлетела на свой третий этаж.

И, наверное, надо позвонить сестре, она не звонила ей уже несколько лет.