@ndron-©

Кенотаф

Кенотаф
Работа №161

Небольшая квадратная комнатка освещалась одним-единственным источником света − настольной лампой. Раз была настольная лампа, значит, должен был быть стол. За столом сидела женщина. Плотные шторы наглухо закрывали окна, внутрь не попадал никакой посторонний свет. Свет лампы же, едкий оранжевый свет, образовывал шар, в котором оказались заключены часть поверхности стола, руки до локтей, шея, половина лица, все остальное утонуло где-то за пределами этого шара, в пустоте, в темноте.

Как абсолютная темнота нарушалась светом лампы, так абсолютная тишина нарушалась звуком царапающей листы бумаги ручки и звуком переворачивающихся страниц.

Женщина исписывала неровным, пляшущим почерком страницу за страницей толстой разлинованной тетради, никогда ничего не зачеркивая, ничего не исправляя, даже если понимала, что допускает ошибку; в таком случае она просто пыталась уместить все то, что у нее уже было, в рамки, которые сама же создала и сама же не захотела разрушить.

***

В начале было не просто Слово, бедное и несчастное, в начале Слов было бесконечное множество (совсем как в живом языке − слово появляется, слово меняется, утрачивая свое первоначальное значение, слово выходит из употребления, слово… и так далее, до тех пор пока не исчезает сам язык). Я сама, кстати, как раз принадлежу к такому множеству. Имени у меня нет, да и не возникало пока необходимости обзавестись оным (но я не единственная безымянная в нашем «коллективе», так что не сильно переживаю по этому поводу). Что еще сказать… может быть, то, что любому из нас свойственно игнорировать всех вокруг, кроме собственной персоны, а особенно – кого-то подобного себе. По этой причине мы ведем свое существование в полном одиночестве, можно сказать, в вакууме, если и пересекаясь, то очень редко. Кто нас создал? Вряд ли кто-то из нас знает, и, по правде говоря, никого это не волнует, даже меня. Да и должны ли меня волновать подобные вопросы, если я – бог? Бог, и могу создать что угодно и кого угодно. При таком раскладе, вопрос «кто (когда, зачем) меня создал» отпадает сам собой.

Время от времени каждому из нас обязательно хочется заняться «творчеством» − создать что-либо, живое, мертвое ли, все равно. Я, к сожалению, не будучи исключением из этого правила, тоже однажды решила, что, мол, вот, настал мой черед. Знаете это чувство? Когда вы еще очень и очень молоды, но уже обвиняете себя за то, что не сделали за свою жизнь ничего значительного, как будто больше не будет времени? Так вот, подобная мысль посетила и меня, и это несмотря на то, что я бессмертна, и в моем запасе сколько угодно времени (хотя… мне внезапно пришла в голову такая мысль: а вдруг я все-таки могу умереть и просто об этом не знаю?). Мне хотелось начать что-то делать, причем как можно скорее. Особой оригинальностью мышления я никогда не отличалась, впрочем как и особой смелостью, а потому придумать что-то уникальное для меня было сродни муке; зато я умела (и как мне казалось, умела довольно прилично) доводить до ума чужие идеи. Поначалу я просто наблюдала за всем тем, что было создано не мной, а потом загоралась острым желанием создать (воссоздать) нечто подобное или даже лучше, тут уж как повезет, лишь бы не хуже. Одна только мысль о предстоящем результате заставляла меня ясно видеть восхищение и уважение в чужих глазах… момент, когда я смогла, наконец, успокоить, свою беспокойную, вечно стремящуюся к славе душу… Тогда!.. О да, тогда я как раз обратила свое внимание на мир, созданный одним из нас. То был самый настоящий мир, населенный еще никому не известными на тот момент существами, – людьми. Конечно же я была шокирована! Мало того, что это были живые, мыслящие создания, а не просто неодушевленные объекты (на которые, несмотря на гениальность многих из них, я уже достаточно насмотрелась), так они еще и были невероятно прекрасными, даже, не побоюсь этого слова, идеальными, и жили в полной гармонии друг с другом и со всем, что их окружало. К счастью, их Создатель разрешил мне наблюдать за своим творением, хотя и строго-настрого запретил любые вмешательства, даже невинные замечания и советы (что, с одной стороны, было справедливо).

Что за создания! В одно и то же время такие совершенные и несовершенные (в самой невинной форме), что, в свою очередь, заставляло меня в одно и то же время их любить и ненавидеть. Сначала наблюдая за ними так долго (с самого начала и до самого конца), а чуть позже уже создавая свой мир и своих людей, я поняла, что мне и самой оказались не чужды многие человеческие страсти, и не удивительно, ведь творение есть отражение творца (хотя после всего того, что случилось, я начала сомневаться, так ли это, и склонна теперь считать, что творец есть отражение своего творения в не меньшей степени). Но учитывая, что я скорее созерцатель, нежели созидатель, я убедила себя в том, что мне их ошибки не грозят (как я в то время ошибочно полагала). Даже представить-то страшно, сколько всего я переняла у них… у людей!

Просто невероятно… Целый мир, живой от и до… Я тоже желала себе чего-то подобного, но не из зависти, как можно было бы подумать, а скорее от сильной обиды на то, что подобное творение, обладая столь огромным потенциалом и будучи столь близким к идеалу, никогда не станет тем, чем могло бы стать. Но совершенства тяжело добиться в одиночку, потому я и решила «доработать» уже готовую идею и хоть немного приблизить ее к заветному идеалу. Возможно, кто-то другой, уже после меня, продолжил бы мою работу и снова приблизил бы ее к тому самому идеалу. И так без конца. Зачем завершать что-то хорошее, верно?

Достаточно вдохновившись, я принялась за работу – работу тяжелую и неблагодарную. Не буду углубляться в ненужные здесь подробности, скажу только, что я во всем старалась придерживаться двух принципов, точнее гармонии двух принципов: практичности и эстетичности. Сначала я, конечно, просто скопировала мир, оставив все так, как и было задумано Создателем, за одним исключением. Я задумала так: создаю одного человека – он умирает – создаю следующего… и так далее. Я не хотела делить свою любовь на миллиарды частей, решив сконцентрировать ее всю только в одном человеке. Планета так и осталась круглой – мне показалось это и практичным, и эстетичным – чтобы человек считал, что мир бесконечен, а если бы узнал его реальный масштаб, удивился бы и огорчился бы его ограниченности, то, куда бы ни пошел, все равно в конце концов вернулся бы обратно. Обратно домой. Затем я начала постепенно изменять то одно, то другое. Без ошибок, разумеется, не обошлось.

Первым (после него были и другие, но об этом позже) был мужчина, молодой и красивый, красивый даже с объективной точки зрения, а с моей, субъективной, – сущий идеал (легко любить идеал, и, кстати, очень удобно, возьмите на заметку). Окружающий мир был ему подстать: симметричен, правилен и прекрасен. Беглый взгляд не обнаруживал ни единого изъяна, разум ничего не подвергал сомнению. То мог бы быть рай, если бы количество «святых» в нем не превышало единицы (самого, по моему мнению, практичного числа). Один мир – один человек. Вроде бы все было закономерно. По крайней мере, до поры до времени… опять же, об этом позже.

Только посмотрите – вот он, появился откуда ни возьмись, в одно мгновение, человек без прошлого, но твердо убежденный в наличии оного. Жить он должен был, не зная и даже не подозревая о таких вещах, как голод, жажда, сон и о прочих физиологических «прелестях», которые и так прекрасно читаются между строк, а потому я не буду их даже упоминать. Зачем нужно то, о чем нельзя разговаривать в приличном обществе? И разве это не одно из проявлений красоты – отказ от подобного? Жизнь, освобожденная от диктатуры плоти, своей и чужой, и целый мир в твоем полном распоряжении! Закономерный вопрос: а чем бы тогда стал заниматься такой человек, будучи лишенным часов досуга, проведенных за удовлетворением физических потребностей? Не менее закономерный ответ: удовлетворением потребностей, стоящих выше по иерархии, в данном случае – ничем. Не было никаких литературных произведений, никаких музыкальных, и живописи тоже не было. Как и архитектуры. Так а кто должен был бы все это создать, если даже людей-то никаких никогда не было (по моей задумке, разумеется)? Конечно, можно было оставить культурное наследие, но это было бы крайне неправдоподобно, а я изо всех сил пыталась быть логичной (но между логикой и творчеством существует особый вид отношений, который на тот момент мне не был ясен). К тому же, мне хотелось, чтобы он сам, этот человек, создал что-то. Что-то уникальное и единственное в своем роде, как и он сам, что-то, что не могло бы быть подвержено чьему-либо влиянию. Короче говоря, я хотела, чтобы он сделал то, что не смогла сделать я, и проверить, стоило ли оно того или же я все-таки изначально избрала верный путь.

Все мое существо готово было разорваться от счастья, когда я наблюдала, как он днями и ночами бродил по миру, по «родным» местам, осматривая все, что только могло привлечь его внимание, и слушая пение птиц, но никогда при этом не задаваясь вопросом, почему других живых существ (не только птиц) много, а он – один, жизнь их подчиняется каким-то законам, а он не знает, чем себя занять. Не уверена, работала ли у него фантазия, по крайней мере, никаких видимых признаков ее наличия я не заметила. Он просто жил. Просто жил…

Идиллия эта, однако, продолжалась совсем недолго. Скоро я поняла, какую ошибку совершила: я просто «удалила» из его сознания зов плоти, а также любые знания о физиологических процессах, протекающих в организме, и способах их временного обуздания, но не сами процессы. Первой дала о себе знать жажда, затем подключился голод и так далее по цепочке. Болезненные ощущения, которые они принесли с собой, ничего не подсказывали моему человеку, ни на что не намекали, даже инстинкт самосохранения молчал. Человек не знал, что нужно делать, не знал, почему вообще он чувствовал все, что чувствовал, а самое главное – зачем. Действительно, зачем? Самым же страшным испытанием оказался сон – самый близкий к смерти процесс, без которого, тем не менее, невозможна жизнь. Но он не знал, что такое смерть, как мог он в таком случае знать, что такое жизнь, особенно теперь, когда она в нем расщепилась надвое – новая не вполне вошла в свои права, а старая была точно натянутая до предела пружина, стремящаяся вернуться в свое начальное положение. Я все это время бездействовала, будучи не в силах помочь. Я не могла позволить себе исправить хоть что-то теперь, в самом разгаре представления. О нет, я не могла позволить себе подобную вольность, а потому терпеливо дожидалась конца. Умер он в муках.

То был первый раз, когда я приняла человеческий облик и посетила мир, мною же и созданный. Странные ощущения… как если бы я была иллюзией или мечтой, ожившей в реальном мире. Но опустим неуместные метафоры, в конце концов, я пришла в этот мир не для того, чтобы исследовать свою сущность, а чтобы похоронить этого несчастного. Умершего в раю. Умершего под моих пристальным наблюдением (пока он умирал, мне хотелось отвернуться, не смотреть, и в то же время мне не хотелось ничего упустить, ни единого его движения, зная, что я его больше никогда не увижу). Он умер как жертва жестокого-жестокого эксперимента. Я похоронила его в каком-то неприметном месте и не оставила даже обозначения, которое могло бы напомнить о том, где он покоится. Это была только моя ошибка, и никто о ней не должен был знать. Дела бога не касаются никого, кроме самого бога.

Итак, он умер. Конечно, я хотела не этого, не такого результата ожидала, но ошибку свою исправила… вернее попыталась, а уж получилось у меня это или нет, решайте сами. Как оказалось, одного человека сделать счастливым гораздо труднее, чем сделать счастливым целое человечество.

Следующий человек, которого я создала (в этот раз – женщину), уже в принципе не мог иметь никаких физиологических потребностей, а потому прожил чуть дольше, в отличие от своего предшественника. Но, естественно, не могло все быть хорошо так долго, и, в конце концов, свое дело сделал (как банально!) укус осы. Оса ужалила бедняжку в шею, когда та собиралась вдохнуть аромат цветов. Женщина долго страдала (о, как она страдала!), ей было трудно дышать; она задохнулась. Внешний вид ее сильно преобразился, исказился, мне было тяжело смотреть на нее, но опять же: пришлось. Так я во второй раз, снова приняв человеческий облик, спустилась с небес на землю, чтобы похоронить ее.

После этого случая я избавилась от ос. Думаю, вы уже поняли принцип моей работы, поняли, как и почему мне постепенно приходилось избавляться от живых существ, тем более что я уже давно к этому склонялась, потому как рано или поздно их присутствие могло натолкнуть созданного мною в очередной раз человека к определенным мыслям, а это могло сильно испортить мои планы. Больше не пели птицы, не жужжали пчелы, в принципе стало очень тихо. От недоступных человеческому взгляду организмов также пришлось избавиться, так как они вызывали болезни, а это много раз было чревато летальным исходом. Даже от растений пришлось отказаться (аллергия, что поделаешь…). И от природных явлений. В результате на моей планете остался один только человек.

И чего я, собственно, добивалась? Чего хотела? Повторюсь, я всего-то лишь хотела, чтобы один человек спокойно дожил до старости и умер естественной смертью, а затем я бы создала другого. Но мир убивал каждое мое создание. Я даже начала сомневаться… быть может, напрасно я взялась за это дело? Но бросить все, что я уже успела сделать, я не могла, а потому решила дать себе последний шанс – «если и теперь ничего не выйдет, клянусь, я больше не стану что-либо когда-либо создавать, лучше займусь созерцанием и попытаюсь ни о чем не жалеть». Как я уже говорила, я влюбилась в человека, причем влюбилась настолько, что мне все равно было бы тяжело создать какое-то другое разумное существо, пускай даже слегка непохожее на него.

Моим последним созданием стал мужчина (все это время я чередовала мужчину с женщиной). К тому моменту уже не существовало тех факторов, которые могли бы его убить. Правда, тут же я с болью и обидой осознала очень важную вещь: раз никакой внешний фактор не может его убить, тогда он мог бы попытаться убить себя сам. Представьте, хоть на секунду представьте, в каком отчаянии я была! Обрадоваться раньше времени, поторопиться и, соответственно, совершить глупую ошибку! Что теперь было делать – как всегда ждать конца? А дальше что? Естественно, я испугалась! Я боялась! Боялась самым настоящим человеческим страхом, который приобрела после череды известных событий. Я боялась каким-то первобытным страхом. Признаюсь, о да, я признаюсь, так и быть, признаюсь в том, что я боялась потерять этого человека, хотя вряд ли понимала, почему, и до сих пор не понимаю. Я смотрела на него, пытаясь увидеть то, что хотела увидеть. Я смотрела, как он делает свои «первые шаги» в пустом мире, где ничего не было, только идеально ровная поверхность уже неизвестно какого состава (после стольких-то метаморфоз!), не сильно яркое, не сильно близкое, никогда не заходящее солнце да не сильно голубое небо. Дождь не шел, снег не падал, даже ветер не дул. Вакуум, одним словом. И в этот вакуум я поместила этого последнего человека на Земле. Я поместила его туда для жизни, а получилось, что для смерти – смерти скоропостижной и насильственной. Кстати говоря, он и сам с первых же мгновений своего пребывания в этом мире хотел смерти, однако (вот уже прошло несколько месяцев) смерть его до сих пор не навещала (да и не должна была пока еще), потому он и начал задумываться о том, чтобы самому лишить себя жизни. Я видела это по его лицу, пусть оно и не выражало никаких конкретных эмоций. Я это видела и точка. Как показало время, я видела то, чего никогда не было, – он всегда хотел жить, он не хотел умирать.

Вернусь назад, пока я еще не зашла слишком далеко. Как-то раз я отметила для себя такую закономерность: чем пустыннее становилась планета, тем удивленнее становились люди, как если бы подсознательно чувствовали, что чего-то не хватало. Новый (или последний) человек тоже чувствовал пустоту, она давила на него, она его мучила, и пусть он не вполне понимал природу этих чувств, он все же прекрасно сознавал недостаток комфорта в своей жизни. Но он все еще надеялся, а я боялась лишить его этих надежд. Я очень сильно привязалась к нему – к образу, который себе нафантазировала, – пока сам он молчал и бездействовал.

Обратите внимание, здесь начинается все то, что, собственно, и стало историей. Сейчас, кстати, насколько мне известно, среди людей существует подобная версия происхождения человека: «...и сотворил Бог человека… и увидел Бог, что это хорошо… и сотворил Бог человечество…» Ну да, я не «списывала» точь-в-точь: у меня – один человек, у моего идейного вдохновителя – два, да еще и с именами (а я так и не потрудилась придумать имя своему)!

Прекратив бесцельно прохаживаться туда-сюда, он замер, поднял взгляд к небу (видимо, инстинктивно), надеясь увидеть меня, и сначала тихо, а затем громче, постепенно «осваивая» свой голос (до этого момента ему еще не приходилось им пользоваться, не было достаточно веского повода), проговорил:

− Эй Вы, кто разорил этот мир и оставил меня в нем! Зачем Вы сотворили меня таким одиноким, а мир – таким пустым? Я прошу смерти или компании!

Будучи в отчаянном положении, он мог бы упасть на колени, опустить взгляд в землю, положить руку на сердце, может быть, заплакать, но не сделал ничего из данного перечня, так как не понимал, чем бы это ему помогло. Впрочем, я тоже не понимала.

− Если б только был кто-то… неважно кто, лишь бы похожий на меня, − вздохнул он.

В тот момент мне было невероятно тяжело сдержаться и промолчать. Мне хотелось посвятить его во все свои тайны, открыть правду; обидно было, что он не знал и даже не подозревал о тех вещах, о которых мне было хорошо известно. Но я не должна была… Я знала, что не должна была этого делать. Ни при каких условиях!

− Не просто так ведь мне дан голос… Он мне дан, чтобы разговаривать с такими же людьми, как я… − проговорил он шепотом, а затем повторил то же самое еще несколько раз, только значительно громче и увереннее.

− Голос тебе дан мной. Чтобы говорить со мной.

Теперь уже мой голос, громоподобный и бесполый, прорезал пласт многолетней тишины. Бесполый… трудно объяснить по-другому, как звучал (звучит) мой голос − среди людей никто никогда не слышал и никто никогда не услышит ничего подобного. Ну и раз уж я заговорила о бесполости, скажу для справки, что бог – существо как раз-таки бесполое; чуть позднее по ходу развития событий я сознательно приняла женское обличие (до этого же я, когда спускалась на Землю, выбирала пол своей физической оболочки наугад, и сейчас даже не помню, когда и кем именно я была), что, впрочем, уже можно было и так понять, обратив внимание на мою грамматику. Человек вздрогнул от неожиданности, ведь был далеко не глуп, а потому прекрасно понимал, что никогда не смог бы получить ответ на свои восклицания (это я в данном случае совершила глупость, ответив ему). Мой голос окружал его, заставляя поворачиваться из стороны в сторону в поисках того, на чем, в конце концов, он мог бы остановить свое внимание, как если бы было много вариантов. Несчастный был напуган и уже успел хорошенько пожалеть о том, что потревожил меня, но все же отозвался, ведь выбора-то не было.

− Вы меня слышите? − почти прокричал он.

− Я слышу все, что ты говоришь, каждое слово, так что не считай себя покинутым. Просто знай, что тебе повезло, − я тут же осеклась, осознав, что открыла слишком много, но он, кажется, даже не обратил внимания.

− Я могу сойти с ума от одиночества! Прошу!..

Я хотела ответить «нет, не можешь», но вовремя одумалась:

− Никто не узнает, никто не подтвердит. Не с кем будет сравнивать.

− Если бы, кроме меня, были еще люди! Вы можете создать их, как создали меня!

Я впервые разговаривала с человеком, и мне это нравилось, даже несмотря на то, что полноценным разговором это было назвать трудно. Сам же он теперь, после продолжительного молчания, как будто бы пытался «утолить жажду», потому я время от времени в промежутках между его жалобами и просьбами вставляла свои не слишком информативные реплики. Спустя месяц подобного «общения» что-то наконец изменилось: бог утомился от однообразия, а человек пришел на помощь − вышел из себя.

− Тогда оставьте меня в покое! Способны ли Вы хотя бы на это? Оставьте меня в покое! Все это, − он сделал поворот на триста шестьдесят градусов, − мой мир! Не смейте вмешиваться в него!

На что он надеялся? Каким образом он пытался заставить меня отказаться от своего собственного творения? От него самого? Но я знала, что должна что-то сделать, пока он не опередил меня. Я слишком к нему привязалась, не хотела его потерять. Именно по этой банальной причине я согласилась создать людей (правда, я уже в тот момент поняла, что он переступил черту и что путь назад для него отрезан навсегда), но в обмен предложила ему вечную бестелесную жизнь подле меня. Так он смог бы наблюдать за миром, за такими дорогими ему людьми, хотя и не имел бы возможности когда-либо вернуться на Землю и принять непосредственное участие в разыгравшемся там действе.

− Я не хочу этого, Вы знаете. Верните мне мою… − он осекся, − жизнь!

− Соглашайся!

− Верните мне мою смерть!

− Соглашайся!

− Я проклинаю Тебя! И буду проклинать каждую секунду того времени, что мне Тобой же и отведено. Без остановок. До самой смерти, − выпалил он. И, немного отдышавшись, продолжил: − Я не могу умереть от усталости, потому что не могу устать. И ни от чего больше я не могу умереть. Даже метафорическая смерть от скуки мне не грозит. Умереть я могу только от старости. Старость… единственная смерть, которая мне доступна… Я удивлен, что вообще могу умереть! И почему мне не гарантирована вечная жизнь? Здесь, на Земле? Я удивлен… Старость! Вот только я не хочу стареть… Я проклинаю Тебя! Да, я проклинаю тебя! Я…

Я обрадовалась: неужели он забыл, что может убить себя сам? Я выдохнула: хотя бы эту проблему решила и теперь могла не переживать до поры до времени. Но нет, не могла я дать себе покоя и, конечно же, захотела поделиться своими мыслями!

− И как бы я это сделал? На моем теле нет кнопочки с надписью «саморазрушение»!

Ну вот и все, я себя совсем успокоила, а то ведь уже со всей серьезностью подумывала о создании очередного человека, хотя и зареклась заниматься такими вещами снова. Правда вот, меня до сих пор мучает вопрос, почему он так категорично отверг предложение о самоубийстве… Ну да ладно, пустяки.

Он не солгал, и он не передумал. Он действительно проклинал меня, причем продолжалось это где-то лет десять. Десять лет – ничтожный срок для бога, маленький срок для человечества, огромный срок для одного человека. Как я уже сказала, он проклинал меня десять лет, даже ни на секунду не остановился (не соврал), даже ни на миллиметр не сдвинулся с места. Он проклинал меня с таким воодушевлением, с таким упорством, с такой страстью, что стал проблемой не только для меня. Его однообразные проклятия дошли и до других богов (вот уж кого мне точно не хотелось беспокоить), а потому мне снова пришлось подчиниться и выполнить просьбу этого несчастного. Честно говоря, к тому моменту он уже стал меня порядочно раздражать, и мне не терпелось закрыть этот «театр одного актера».

− Слушай меня!

Внешность его, конечно, изменилась, но не так уж и критично, он все еще был красив, он все еще был молод, даже характер у него остался таким же.

− Я сделаю, что ты просил.

Он явно был удивлен, хотя и пытался скрыть свое удивление. Тут же вся его искусственная злость куда-то пропала.

− Вы хотите что-то взамен? − робко спросил он, как обычно поднимая взгляд к небу (будто бы боги обитают на небе).

− Не задирай, пожалуйста, голову, держи ее в привычном положении; я прекрасно вижу тебя с любого ракурса, а ты меня не увидишь все равно.

Он тут же послушался и стал смотреть прямо перед собой, как если бы разговаривал с кем-то вполне реальным, вполне близким и вполне осязаемым.

− Так что Вы все-таки хотите взамен?

И чего он только зациклился на этом «взамен»? Взамен, взамен, взамен.

− А что ты можешь предложить? Да и почему ты вообще думаешь, что мне что-то нужно получить от тебя, чтобы выполнить твою просьбу?

− Тогда чего Вы от меня добиваетесь? Для чего я Вам нужен?

Мне на ум сразу пришло сравнение с домашними животными, однако, во-первых, он понятия не имел о том, кто такие домашние животные, во-вторых, даже если бы и знал, было бы не вполне тактично об этом говорить. Но в общем-то такое сравнение было верным. Я действительно относилась к нему как к любимому питомцу, которого холят и лелеют, прощают ошибки в силу природной неразумности и не ждут чего-то сверх возможностей.

− Запомни одну вещь: проси, но не спрашивай. И еще одну: Бог всегда отвечает, но никогда ничего не дает.

Он явно собирался спросить меня о многом. Была по меньшей мере сотня вопросов, которая ждала своего часа; но теперь, как раз после моего замечания, он уже не отважился их задать. Ему хотелось только одного − уйти. Даже без ответов. «Чего тогда Вы от меня добиваетесь? Для чего я Вам нужен?» − эти вопросы загнали меня в тупик, из которого, стыдно признаться, я не выбралась до сих пор.

Тем временем уже давно стемнело. Ему очень хотелось уйти к себе домой, только вот можно ли было? Немного подумав, правда, он резко развернулся и быстрым шагом направился к себе… к себе домой… не сказав ни слова, так и не спросив разрешения, пусть и абсолютно ненужного. Поначалу он казался растерянным, но тут же как будто бы «вспомнил», куда надо было идти. Я его немного «обманула». Его не удивило ни внезапное наступление темноты, ни не менее внезапное появление практически всего того, что отсутствовало раньше. Я сказала «практически». Еще не хватало людей. Собственно, для этого я и отослала его домой − чтобы не мешался. Глубокой ночью мир ожил во всем своем многообразии.

Наступило утро, и люди (кристально чистые и непорочные, иначе и быть не могло) стали выходить из своих домов и заниматься своими делами. Мой человек едва ли верил не то что своим глазам, но и ушам − какое разнообразие предметов и звуков! И если все остальное он принял как само собой разумеющееся, то люди, которых он заметил случайно, выглянув из окна, его удивили. Теперь мир приобрел столько вещей, которые он, к моему глубокому разочарованию, не смог бы намечтать, даже если бы умел это делать − мечтать. Люди! Столько их вокруг было! Он наблюдал за ними из окна, постепенно отмечая в их поведении то, что не было свойственно ему самому. Несколько месяцев наблюдал, пока не решился выйти на улицу. Только решился, ничего более. Он был другим, это он понимал прекрасно, только вот не понимал, почему, да и не пытался понять. Почему все остальные люди не могут быть такими, как он, или он − таким, как они? Почему Бог выбрал именно его? Что с ним не так? Что он теперь должен был делать? Он чувствовал себя изгоем. Ему было страшно. Он запер дверь (все-таки, чтобы при свете дня чувствовать себя в безопасности, нужно приложить не меньше усилий, чем ночью) и начал умолять меня, звать меня, совсем как в тот раз. Делал он это тихо, чтобы никто посторонний не услышал. У него появились соседи, и он очень боялся привлечь их внимание. Днем он звал меня шепотом, ночью – мысленно, хотя и сомневался (но в то же время и слабо верил), что я, то есть Бог, его услышу.

Я слышала его несчастный шепот, но не мысли, так как мне больше не хотелось вмешиваться в его сознание, это было нечестно. Вот только как я могла ему теперь ответить? Ответить так, чтобы ответ мой предназначался только ему? Я не могла себе позволить шокировать обычных людей, а потому решила просто ждать. Я надеялась, что он привыкнет к такой жизни и передумает. Но он не передумал. Постоянное нахождение взаперти в маленькой квартирке, день ото дня нарастающее чувство собственной неполноценности − все это его окончательно довело до ручки (буквально − до дверной ручки), он решился на обдуманный необдуманный поступок (вот только я не могла позволить ему выдать нас и, тем самым, подписать смертный приговор): он вышел на улицу и, постоянно озираясь по сторонам…

Я решила прибегнуть к старому доброму, проверенному временем способу: принять человеческий облик. И вот я, женщина, уже шагала по улице как и много-много раз до этого, за тем только исключением, что раньше эта самая улица была пустынна и заброшена и на какое-то время даже совсем прекращала существовать. Я сразу же оказалась в толпе людей рядом со своим главным созданием, как раз в тот момент, когда он уже было собрался открыть рот, чтобы «воззвать к небесам», схватила его за руку и повела за собой, повела домой. По дороге мы не обменялись ни единым словом, разве только однажды или дважды обменялись взглядами, вот и все. Не время было вести беседу, я была обеспокоена только тем, чтобы не привлечь к нам лишнего внимания. Уверена, что мне это удалось.

Уже дома я попыталась объяснить ему те вещи, которые мне казались самыми важными, и поначалу я даже была уверена, что он меня понимает. Оказалось, что мы просто ходили кругами: я повторяла одно и то же по несколько раз, а он переспрашивал одно и то же по несколько раз.

− Ты знаешь, кто я? − не то чтобы это был риторический вопрос…

Теперь он, видимо, избрал своей тактикой молчание.

− Ты уж реши, веришь мне или нет, а я, в свою очередь, решу, что с тобой делать, − я всерьез начинала терять терпение, − иначе я распоряжусь твоей жизнью так, что Господь Бог тебе покажется самым справедливым и милосердным существом на свете!

Ну вот не могла я держать язык за зубами!

− А разве Вы сами − не Бог?

− Я? Смешно, иронично даже, я бы сказала… такое ощущение, что здесь, в этой комнате, только один человек, и это − не ты!

Откуда я набралась всего этого, человеческого…

− Ты вообще живой? − я планировала задать этот вопрос с усмешкой, но вышло очень даже серьезно.

− Наверное, Вам… оттуда, − он сделал какой-то неясный, широкий жест руками, − где бы вы ни обитали… виднее…

Немного помолчав, он продолжил:

− Виднее… Я хочу попросить Вас о… я хотел в прошлый раз, то есть…

− Я поняла тебя, не продолжай.

Я оценила его честность, его наивность. И я прекрасно знала, чего он хотел просить (теперь он не ставил под сомнение мою сущность, принял этот факт как что-то само собой разумеющееся), но после того, как я встретилась с ним лично, у меня появилось больше причин сохранить все как есть. Я сообщила об этом ему.

− В таком случае, я не хочу больше жить вообще, если не могу быть таким, как все. Я не могу ждать старости… и не хочу, − он не смог догадаться о том, что теперь не только старость способна была убить его, ведь в его жизнь вернулись те внешние факторы, которые в свое время погубили огромное количество жизней, в то время как внутренние, вернуть которые он как раз-таки и хотел меня просить, его не беспокоили. Он спросил с полной серьезностью: − Как еще я мог бы прервать свое существование?

− Если не буду существовать я, создатель этого мира, то и сам мир перестанет существовать вместе со всем своим содержимым. Но это же глупо – убивать Бога! − и снова вместо усмешки на моем лице отобразилась серьезность.

Я, конечно, могла бы начать угрожать ему (я же все-таки Бог!), но не стала этого делать, а зря… еще и соврала ему! Воспользовалась его доверчивостью! Пока внутри царила тишина и слышны были только посторонние звуки, звуки снаружи, он с тоской и разочарованием смотрел в окно, а я смотрела на него с такой же тоской и таким же разочарованием. Я понимала − пути назад нет.

Собравшись уходить, я бросила ему:

− Твоя просьба будет исполнена.

Я тут же вышла, быстро закрыв за собой дверь, даже не увидев его реакции на мои слова, хотя у меня были смутные представления о том, как он мог отреагировать… Я тут же вернулась в свое привычное состояние и в свое привычное место обитания к своему привычному образу жизни. Теперь я должна была наблюдать за тем, как на дорогое мне создание обрушилось сразу все то, чего оно было лишено, все то, чего оно никогда не знало, все разом. Какая же пытка его ждала!

Первые несколько дней, в принципе, было еще терпимо. Хотя откуда мне знать, что именно он чувствовал? Голод, жажда, усталость и прочее, и прочее… Все это пришло к нему не сразу, но неотвратимо. Он видел «нормальных» людей, а потому прекрасно понимал, что для удовлетворения потребностей нужно, например, есть, нужно пить, но это было ему чуждо, а научить его жить как положено, по-человечески было некому. Спустя несколько дней подобной пытки, будучи доведенным настолько, что рассчитывать на свои силы уже было нельзя, он решился просить помощи у других людей, он решился выйти на улицу. Однако между мыслью и действием успело пройти еще какое-то неопределенное время, а он все откладывал и откладывал момент решения своей проблемы, видимо, дожидаясь какого-то критического момента. И дождался. Дождался того, что теперь ему приходилось бороться еще и со сном. Веки закрывались против воли, хотя о какой воле вообще идет речь? К тому моменту не осталось совершенно ничего, что хоть отдаленно бы ее напоминало. Он до безумия боялся уснуть, хотя у него и глагола-то такого не было в лексиконе − «уснуть» − просто он подсознательно чувствовал, что должен сопротивляться чувству, заставшему его врасплох. Он мне напомнил самого первого созданного мною человека: ему также пришлось страдать, и умирать ему пришлось по той же причине. Я как будто бы снова вернулась к тому, с чего начала.

На этом моменте время словно замедлилось: не то что часы, минуты казались нескончаемыми и от того мучительными. Я наблюдала за своим созданием очень внимательно, точно постоянно чего-то ожидая, чего-то страшного, наблюдала за его немыми страданиями, но не делала абсолютно ничего. Как и в тот раз. Ничего! О да, я вела себя как самый настоящий бог или, если хотите, как самый настоящий человек (лично мне, несмотря ни на что, до сих пор больше нравится второе сравнение). А потому, когда что-то, наконец, должно было случиться, − мое милое создание решило искать помощи снаружи − я, недолго думая, приняла уже ставший мне не менее милым облик и отправилась решать очередные проблемы несчастного существа, как всегда пытаться избавить его от человечества, а человечество − от него.

Дверь была заперта, что я обнаружила, дернув несколько раз подряд за ручку, а потому в следующую же секунду переместилась сразу же в квартиру и оказалась прямо за спиной этого человека. В тот момент он как раз собирался выйти из дома, но как только понял, что к нему хотят войти, решился на отчаянный поступок − завладеть вниманием того, кто бы это ни был, и попросить решить все проблемы, реальные и надуманные. Каково же было его разочарование, когда, открыв дверь, он никого не увидел. Его беспомощность вызывала у меня жалость (и до сих пор вызывает, стоит мне только вспомнить ту сцену) и, пожалуй, ничего больше… Работа убивает творчество, без сомнения. Только вот творец, пока он еще был жив, успел во мне убить «человека».

Он все равно решил идти. Раз дверь уже открыта, так почему бы и не попробовать? Вот я и не остановила его − «пусть идет − все равно вернется». И он вернулся. Где-то минут через десять-пятнадцать. Зря, конечно, я его вообще отпустила, но, если подумать, именно благодаря ему все вернулось на свои места: люди наконец-то развратились (с момента их создания я прекрасно понимала, что они не смогли бы долгое время оставаться прекрасными по той причине, по которой я решила изначально создать только одного человека). Он просто ускорил этот процесс; все равно моя история уже приближалась к развязке, нужно было заканчивать. Он вышел к ним грязный, небритый, дурно пахнущий, бледный, исхудалый… пожалуй, не буду продолжать этот список, только от чтения которого мне и так уже становится противно; теперь представьте, каково было людям увидеть воплощение всех этих характеристик, причем в одном человеке, увидеть в первый раз, людям, которые никогда не знали ничего ужасного, только прекрасное, каково им было? Те, кто видел это зрелище, испытали отвращение, которое сразу же стали передавать тем, кто не видел ничего. Кто бы что ни говорил, настоящая красота − универсальна, как и уродство. Так и должно быть, это правильно. Несчастный же, испугавшись подобной реакции, из последних сил бросился прочь, прочь от настоящих людей. Трясущимися руками он пытался закрыть дверь на замок, при этом задыхаясь, но все равно отчаянно продолжая набирать ртом воздух. Из-за усталости, из-за пота, застилавшего глаза, из-за головокружения и много из-за чего еще он меня не заметил, а я стояла прямо за его спиной.

− Не повезло! − воскликнула я, схватив его за плечи и резко оттянув назад.

Не менее резким движением я закрыла дверь (у него так и не получилось это сделать), хотя могла и не закрывать − я знала наверняка, всегда знала, что здание пустовало, причем с самого начала, в нем не жил никто, кроме моего человека. То, что произошло дальше, удивило даже меня − несчастный бросился передо мной на колени, хотя могло показаться, что он просто упал, обессилев. Но что еще более примечательно − я в первый раз увидела слезы на его лице, настоящие слезы, а не те несколько капель соленой водички, периодически вытекавшей из его глаз просто так, якобы от обиды. Не буду лгать, это зрелище растрогало меня до глубины души, я до сих пор отчетливо вижу его − тело, вздрагивающее точно от сильного мороза (не думайте, еще в самом разгаре было лето (повезло, иначе могло быть хуже…)), лицо, заплаканное до такой степени, что кажется, будто оно сделано из воска и теперь плавится. Можно было предположить, что, увидев его таким, я готова была выполнить все, что бы он ни попросил. Но я никогда не чувствовала, что находилась в подчинении у своего создания, пусть мне приходилось выполнять его просьбы, в чем-то уступать, даже при таком повороте событий всегда получалось так, что в зависимом положении оказывался именно он.

− Не то… Я думал… Я же хотел… − пролепетал он и умолк. Через пару минут он продолжил: − Последняя просьба… и, клянусь, я никогда Вас больше не потревожу.

− Чего ты хочешь? − раздраженно спросила я и тут же прибавила, − в этот раз…

− Верните все, как было раньше!

− Как! Теперь, получив, что просил, ты хочешь отказаться от мечты всей своей жизни? − попыталась я изобразить удивление.

Боль, которую он испытывал, была едва ли терпимой (еще и постоянно усиливалась), но благодаря неизвестно откуда взявшимся выдержке и терпению она именно такой и казалась. Где только он черпал силы, чтобы вынести эту боль? Он не хотел никому ее показывать, как будто она была грязным-грязным секретом и могла раз и навсегда опорочить его репутацию. Это была только его боль, никто другой все равно не смог бы перетерпеть ее вместо него, потому не было никакой пользы в том, чтобы рассказать о ней, поделиться ей… нет, ни в коем случае!.. болью нельзя делиться, она принадлежит тебе, ты принадлежишь ей… она ревнива… Он знал, что помощи ждать неоткуда… Почему человек должен страдать из-за ошибки бога, сотворившего его тело таким несовершенным? И кто теперь должен был взять на себя всю вину? Может быть, я? Или все-таки…

− Я бы запросто пожертвовал мечтой всей своей жизни ради одной-единственной минуты комфорта…

− Что я слышу! − я была зла, ох, как я была зла. − Мой ответ − нет.

Моим глазам было больно, моим ушам было больно, душе моей было больно, болела голова − и все из-за него, из-за этого безымянного плода моей больной фантазии, неудавшегося человека, у которого и могилки-то не будет, не говоря уже о полноценных похоронах. Я уже знала, а не просто чувствовала (все-таки я умела планировать вещи заранее, когда хотела), что осталось ему немного, даже часа не было в его распоряжении.

− Вы должны понимать мою боль, ведь Вы сейчас такой же человек, как и я, как и те, другие, − и он вяло, но со страхом во взгляде махнул рукой в сторону окна.

Я уже давно поняла, что вся моя первоначальная идея провалилась, не оправдала себя. Пожалуй, даже стало хуже. По правде говоря, задумка сосредоточить все поколения всех возможных цивилизаций в одном человеке была обречена на провал с самого начала. Стоил ли этот моноспектакль той цены, которую я за него заплатила? Сколько проблем? Столько проблем!.. А ведь с моей точки зрения, с точки зрения бога, все выглядело таким маленьким, игрушечным, неважным и не вполне реальным, а теперь (вблизи) превратилось в… да в жизнь, в самую настоящую жизнь все превратилось! А мне хотелось создать Идеал. Должно быть, идеал существует только в чужой работе, все собственное всегда кажется недостаточно хорошим, поэтому я и взялась «дорабатывать» что-то не свое в надежде сделать это что-то гораздо лучше. Красота… и та существует только на расстоянии, причем на довольно почтительном, приближаешься к ней, притрагиваешься к ней и как будто заражаешь смертельной болезнью, причем одной из тех нелицеприятных, о которых говорить-то стыдно, не то что болеть ими. А каково больным? Им то все ничего, скоро станут покойниками, а близким людям − позор на всю жизнь! Какая жалость!

Он все также стоял на коленях, склонив голову на грудь, как человек, по ошибке приговоренный к смертной казни. Немного подумав, я все-таки решила опуститься к нему. Создать можно все что угодно, только вот не все должно быть создано. Как поздно я это поняла. Бедное несчастное создание − то, что никогда не должно было быть создано, − ошибка, в совершении которой уже никто никогда не признается. Ради кого или ради чего оно страдало? Обидно… И ведь самое обидное − то, что оно скоро прекратит свое существование, а я буду помнить о нем очень долго, пока сама однажды не исчезну навсегда… Я была более чем уверена, что он много раз пожалел о потерянных возможностях, особенно о моем предложении уйти в мой мир, в вечность. Теперь же я не могла предоставить ему этой возможности, как бы этого ни хотела. Мученикам не место среди богов, мученики нужны только людям. И у меня уже был, правда, не ахти какой, план того, как сделать из него этого самого мученика.

− Как мне теперь жить? − спросил он тихим и на удивление спокойным голосом, в котором не слышалось и намека на рыдания.

Теперь-то я понимаю, что такая резкая перемена была обусловлена одним воспоминанием, идеей, которую я же сама ему однажды и подала. Он с трудом поднялся и оперся одной рукой о подоконник, я же пододвинула стул так, чтобы сесть прямо напротив него. Сначала мы молчали, но я знала, что он долго молчать не сможет − либо заговорит, либо начнет действовать.

− Я помню, как Вы мне сказали, что, если Вас убить, то весь мир уйдет в небытие.

− Хочешь стать убийцей бога и разрушителем мира? Хочешь и сам почувствовать себя богом?

− У меня нет другого выбора! Тогда Вы, да, давайте тогда Вы меня убейте! Вы никогда не хотели пускать меня к людям, так оберегали их… по крайней мере до этого дня. Почему прекратили − не мое дело, у Вас есть на то свои причины. Но ведь еще не поздно исполнить свой долг. Почувствуйте Себя героем!

− Я не герой, у меня даже нет врагов. Может, сам себя убьешь? Почему же ты никогда не рассматриваешь такой вариант? Нет же, тебе проще убить меня, убить других людей, уничтожить весь мир!

− Вы не хотите мне помочь сейчас и никогда не хотели!.. Бросили меня… Игнорировали мою просьбу…

− Никогда я тебя не бросала и не игнорировала, − произнесла я, вставая, − весь этот мир был изначально придуман ради тебя, но ты решил поиграться в бога и переделать его, думая, что получится лучше, чем сейчас. Поверь мне, не получится, как бы ты ни пытался… не получится лучше…

Я хотела сказать еще многое, но меня точно окатило ледяной водой. Вдруг я поняла, что он подразумевал под этим своим «чего Вы хотите взамен», о какой просьбе, проигнорированной мной, он говорил. Так он все-таки передумал, причем практически сразу! Он передумал и хотел принять мое предложение − покинуть тело, покинуть Землю!

− Тогда я внесу последнюю коррективу… Поверьте, станет в разы лучше!

Немного помедлив, он кинулся на меня, но был настолько уставшим, что запросто споткнулся о стул, тот самый, на котором я сначала сидела, а затем, поднявшись, за спинкой которого я стояла. Он лежал на полу лицом вниз, из носа бежала струйка крови. Поначалу я испугалась, уж не умер ли он, но он тут же зашевелился, открыл глаза и дрожащей рукой начал мельтешить ими около кровоточащего носа, боясь к нему прикоснуться. Сил, чтобы подняться, у него, естественно, не было; он сложил перед собой руки и осторожно опустил на них голову. Я села рядом на корточки и начала убеждать его в том, что ему необходимо было срочно заснуть. Он не мог сопротивляться, тем более что за окном уже практически стемнело, быстро сдался под моим напором и впал в забытье. И бог знает, когда бы проснулся. То был первый раз, когда он мог бы быть счастлив.

***

Последняя страница… О да, это, наконец-то, была последняя страница. Вроде бы, все было рассказано, по крайней мере, все, что нужно было рассказать. Потрачена была абсолютно вся тетрадь, до самой последней страницы, до самой последней строчки, хотя нет… как раз последняя строка была исписана только до половины… чуть-чуть не подрасчитала, с кем не бывает… Женщина закрыла тетрадь и оставила ее на столе, в центре, поднялась и подошла к окну. Когда она раздернула шторы, в комнату сразу же хлынул, прокладывая себе путь сквозь серовато-голубой туман, бледный утренний свет и смешался со светом настольной лампы, поглотил его, растворил в себе. Предметы, наполнявшие комнату, вернули себе свои очертания, так бесстыдно отнятые темнотой.

На полу лежал мужчина, лежал на спине, казалось даже, что он спал. Женщина очень аккуратно и очень тихо подошла к нему, точно боясь разбудить, села на корточки рядом и начала говорить тихо-тихо, практически шепотом.

− Ты отказался от свободы, не захотел и не смог стать таким человеком, каким я тебя хотела видеть. Лучше бы ты так и остался всего лишь плодом моего воображения… Я попрощаюсь с тобой и вернусь туда, откуда пришла. Уничтожать этот мир я не стану, а зачем? Просто-напросто перестану следить за ним, что-то постоянно улучшать, ведь, как мне теперь стало известно, предел совершенству все-таки существует… О, придумала! Лучше отдам этот мир тому, у кого я его скопировала… Не знаю, чем займусь потом… может, ничем… Какой от меня вообще был толк? И к чему привели все мои действия? Просто все вернулось на свои места, стало таким, каким и должно было быть изначально... − она наклонилась к нему и прошептала в самое ухо, − Ты мог считать себя уникальным, особенным… но нет, ты таким не был… до тебя таких же, как ты, было множество, и все они умерли, и ни у кого из них не было ни приличной смерти, ни приличных похорон… Я всех их похоронила, где придется, над их могилами сейчас либо стоят здания, либо проложен асфальт, и это − в лучшем случае (кто знает, что люди уже успели сделать)...

В то время как она все это говорила, тело мужчины менялось с невероятной скоростью, каждую секунду становясь новым человеком: то женщиной, то мужчиной, то снова женщиной, то снова мужчиной, пока наконец череда «реинкарнаций» не прекратилась.

− У тебя будут настоящие похороны, я об этом позабочусь… Знаешь, у тебя даже будет имя… и кое-какое родство… и предсмертную «записку» я тебе написала… Сделаем вид, что ты действительно жила… − едва договорив, она тут же оказалась на том месте, где до этого лежал мужчина, он же наоборот теперь занял ее место.

Он только что вытащил ее из петли, ее тело еще даже было немного теплым (опоздал всего-то на пару минут). Сначала он стоял рядом с ней… с тем, что когда-то было ей… на коленях, теперь же поднялся и, едва разбирая дорогу от слез, отправился вызывать полицию. На столе его ожидала та самая тетрадь. Когда он ее найдет и прочитает, ему предстоит решить, что с ней делать: посчитать все написанное бредом и сжечь или же отнести в редакцию и добиться публикации. Скорее всего, он выберет второй вариант и заработает на этой тетрадке приличную сумму, даже не подозревая об истинности ее содержимого.

Другие работы:
0
00:37
655
21:22 (отредактировано)
+1
Я задумала так: создаю одного человека – он умирает – создаю следующего… и так далее.

Ну? Был мужчина, потом женщина, потом опят мужчина и так далее.
Как-то раз я отметила для себя такую закономерность: чем пустыннее становилась планета, тем удивленнее становились люди, как если бы подсознательно чувствовали, что чего-то не хватало.

А люди-то откуда? От верблюда?
Создательница, блин… Там, кроме кирпичных абзацев и кучи скобок, до черта всяких логических нестыковок есть.
Я не хотела делить свою любовь на миллиарды частей, решив сконцентрировать ее всю только в одном человеке.

Ну, и где что? Потом решила изменять что-то… А где написано, что изменять?
Ох, не дочитал. Извините.
Погряз в базальтовых абзацах.
13:28 (отредактировано)
+1
Все-таки дочитал. Уф… И как с этим жить теперь?
Я сразу же оказалась в толпе людей рядом со своим главным созданием,

В какой толпе? Каких людей?
ГГ — единственный человек на созданной для него планете. Какие улицы? Какой дом? Какие, к чёрту, двери и полиция?!
Текст — алогичный бред. Из психушки.
Больше 4-х баллов не заслуживает.
Только за относительную грамотность.
Ах, да — канцелярита навалом.
Поэтому трояк.
13:08 (отредактировано)
Прочитав этот рассказ, у меня остались неприятные впечатления.
И вот почему.
Весь рассказ построен на психо-эмоциональном садизме главной героини относительно созданного мужчины, поэтому мне было читать крайне неприятно и тяжело.
Она весь рассказ унижает его, создает максимальные физические страдания, всеми силами погружая в отчаяние и пытаясь причинить ему всевозможные страдания.
Характерные эпизоды:
Это была только его боль, никто другой все равно не смог бы перетерпеть ее вместо него, потому не было никакой пользы в том, чтобы рассказать о ней, поделиться ей… нет, ни в коем случае!.. болью нельзя делиться, она принадлежит тебе, ты принадлежишь ей… она ревнива… Он знал, что помощи ждать неоткуда…


− Я бы запросто пожертвовал мечтой всей своей жизни ради одной-единственной минуты комфорта…
− Что я слышу! − я была зла, ох, как я была зла. − Мой ответ − нет.

Крайне не приятно такое читать: как главная героиня сладострастно рефлексирует во время издевательств над созданным мужиком.
Крайне специфический рассказ. И явно не мой.
Прошу прощения за отзыв.
06:02 (отредактировано)
Я так понимаю, тут про отношения Творца и его творения. Много пафосных диалогов, но вот о чем это и в чем идея — я так и не понял после финала. Четкого сюжета нет, изложено очень витиевато.
Все умерли, в общем.
Загрузка...
Маргарита Блинова

Достойные внимания