Покоритель звёзд

— И что ты забыл в этих краях? – спрашил я ни сколько робота, застывшего истуканом на границе света и тьмы, сколько себя.

— Не спится, — неожиданно донёсся оттуда совсем не металлический и небездушный голос, — как и вам… — добавил силуэт.

Я встал, как вкопанный, ничего не понимая. Строительные роботы марки «Атлант», по крайней мере, этой серии предназначены только для тяжёлых работ на космодромах и не имеют привычку отвечать таким вот образом, как и вообще любых других привычек, присущих телам одушевлённым.

Я справился с волнением, прочистил горло и повторил тот же вопрос на случай, если мне просто послышалось: день выдался не из лёгких и напряжение всё ещё не спало. Я сделал шаг к нему, готовый увидеть шутку – дело рук моих подчинённых – наверное, отследили меня и незаметно доставили его сюда, на самый дальний участок космодрома «Деддал», нацепили микрофон и вот теперь развлекаются от души, зная, что я всё последнее время ношусь по стройке, как угорелый, допоздна задерживаясь на объекте.

— Вот и мне не спится, — произнёс с человеческими нотками в голосе робот. Тень скрывает маленькое, с антропоморфными чертами лица тело. Мне кажется, что передо мной сидит ребёнок, закутавшийся в отцовский плащ и разглядывающий что-то перед собой.

— Хотите, я Вам кое-что покажу? – тот повернул свою голову. Та попала под свет мощных фонарей из самого центра стартовой площадки, за несколько километров отсюда. Некогда белого цвета металл покрыт копотью и грязью (значит, он сегодня ещё не был в ангаре), а глаза только и успели на меня подняться, как тут же опустились на кончик выставленного пальца. – Смелее. Вы увидите и услышите о том, чего не напишут в газетах ни на одном вам известном языке. Только если там, наверху… — его круглое лицо обратилось к звёздному небу и вновь вернулось в исходное положение.

—О чём ты? – спросил я, не желая делать больше ни одного шага к нему, сохраняя на всяких случай расстояние. Кто его знает, что приключилось с этой жестянкой и что ожидать от неё. Всё больше убеждаюсь, что со мной никто не собирается шутить и рядом просто бракованный робот, случайно попавшийся мне.

Он протянул ко мне руку, но сам не сдвинулся с места.

— Думаю, вам ничего не стоит посмотреть на ЭТО одним глазком, – в его голосе чувствовалось дружелюбие и какая-то детская непосредственность. Ещё немного, мне показалось, и он обидится и снова вернётся в тень возвышающейся сбоку сопки.

Мне ничего не оставалось делать, как осторожно подойти и взглянуть на находку в его руке.

«Боже мой!» — подумал я.

— Муравей? И что с того? – спросил его и проследил за его лицом. Никогда не слышал ничего подобного о роботах, которые по тем или иным причинам проявляли самую малую толику любопытства, имевшегося с лихвой в этой машине.

Он ненамного задержал на мне свой взгляд и «цокнул языком», словно разочаровался в моей реакции. Пусть он не имел тех голосовых связок, что у человека, да и языка тоже, но я отдал ему должное – он прекрасно имитировал человеческую речь и поведение. Но что это было – сбой в программе или новый прототип, который прислан с недавней партией – последнее, что я хотел сейчас знать.

В детстве я зачитывался фантастикой, в том числе о подобных роботах, но сегодня, если робот и неисправен, то, во всяком случае, не начнёт вам тут же читать наизусть «Мцыри» Лермонтова или «Руслана и Людмилу» Пушкина. Если только он не связан с так называемой Ноосферой Вернадского и не выполняет работы в сфере науки или образования. Неисправный робот в лучшем станет нарезать «ведьмины круги», но не более того. А здесь…

— И это всё? — он словно не поверил услышанному.

Некоторое время он молча сидел, прежде чем продолжить:

— Будем считать, что Вы ответили на вопрос…— потом резко поднял глаза на меня. — Давайте сделаем вид, что мы давно знакомы и ведём интересную беседу при свете этой головки сыра над головой? (луны или лампы, он не уточнил).

— Валяй! – согласился я, готовый выслушать робота, который по какой-то неясной причине заговорил именно со мной.

— Это рыжий лесной, — он показал на муравья. Тот бегал по его ладони, перекатывался с палец на палец. — Странно, что Вы не знаете ничего о них.

— Я…не уполномочен заниматься этими делами. Моё дело – космодром, а не паучки с жуками, – Резко перебил я, подсознательно догадываясь, к чему тот клонит. Вот если он заявил бы о своих «братьях» - роботах, которых человечество использует, тогда да, другой вопрос, а так….

—Я ставил метки для выравнивания земли под лучевую пилу, — не отвечая на моё замечание, продолжил он. — Это такое устройство, которое превращает все неровности в асфальт, расплавляя почву на метр в глубину. Как вдруг моё внимание привлёк огромный, выше Вас муравейник. Да, да, он был именно на том самом месте, где стоите Вы … Подо мной копошились миллионы насекомых, но я выбрал себе небольшую группу из «фуражиров». Этот, что на моих ладонях – разведчик. Он один убегал далеко вперёд, потом возвращался обратно, звал за собой. Он же единственный выживший во всей этой истории. Я успел его схватить вместе с горстью земли, когда всё вокруг полыхнуло, затрещало и обожгло адским пламенем. Я и глазом не успел моргнуть, как от муравейника ничего не осталось.

Он замолчал, а я тем временем обдумывал вопросы, на которые хотелось узнать ответы. Я уже понимал, что мне рано или поздно придётся с ним расстаться — сдать его в отдел выбраковки, — но не сейчас.

— Этот вид муравьёв, к Вашему сведению, обладает математическими способностями, умеет складывать и вычитать простые числа, а разведчики, по словам давно забытого учёного Жанны Резниковой, составляют мозг и сердце всего муравейника, и теперь этот малыш – никто и ничто, и звать его никак.

По-моему, если на руках у него был бы ребёнок, то он держал бы его не хуже любого человека, смотря на то, с какой осторожностью тот обращается с насекомым.

— Об этом знали столетие назад, не говоря уже о дельфинах, китах или осьминогах. Как так вышло, что человечество так и не изменило своего отношения к животным? – робот явно был озадачен. Если быть честным, я и сам никогда не задавался этим вопросом.

—Ты пойми, что даже сейчас порой нет дела до того, что творится в душе у другого человека, а ты мне про муравья…Он низко ползает, чтобы его замечать, – я попытался безуспешно оправдать человечество и себя заодно.

— А если так? – он высоко, насколько позволяли титаново-полимерные кольца рук, поднял на ладони муравья. – А если так? – неистово повторил он с мольбой в голосе, словно я должен был увидеть не какое-то там насекомое, а кого-то равного мне. А я видел только робота…

Я покачал головой.

— Даже так?... – он медленно опускал руку, потом поднёс к своим глазам палец с муравьём.

— Ой! – испуганно дёрнулся робот. – Стреляет. – И начал тщательно тереть рукой «раненный» глаз, словно настоящий человек с вполне настоящими глазами, а не машина с кремнепластиковыми рецепторами.

Надо было что-то предпринять, и я оторвал от рубахи лоскут.

— Держи! – крикнул я, проверяя, насколько далеко у него всё зашло.

Он начисто вытер своё лицо уже двумя руками и только тогда успокоился. Круглое, словно блюдце, будто довольное, оно глядело на меня, а я — на него.

— И у тебя, конечно же, есть имя? — спросил я, чтобы прервать затянувшуюся тишину.

— А как же?!.. – весело отозвался тот, снимая напряжение нашего разговора, невероятно легко позабыв о серьёзной накануне теме. – Оливер.

— И даже фамилия есть? — полюбопытствовал я.

— Твист, – и, заметив моё удивление, довольно захихикал. Казалось, что передо мной обыкновенный мальчик заливается весёлым смехом.

Я улыбнулся ему в ответ, оценив по достоинству его выбор.

— Хорошо, а номер-то какой у тебя?

Робот несколько секунд молчал, пока я не попросил осветить на земле глазами свой номер. G1N100. С поставщиками теперь будет разговор, а пока я не видел другого выхода, как запереть его в ангаре, в специальный бокс, до поры до времени, прежде чем его разберут по запчастям на заводе.

Я и не заметил, как Солнце поднялось над горизонтом. Красный шар плавился, растекаясь по земле пятнами, ручьями, опалял верхушки сосен, золотил далёкие поля. Вибровызов резко вывел меня из созерцания и тяжёлых дум. Впереди меня ждала работа, и космический корабль уже, должно быть, был на подходе.

— Сергей, да где тебя черти носят? — услышал я, когда включил приёмник, подключённый к всенародной сети «Слушок».

— Иду, Иден, — коротко бросил я. – Оливер, а ты марш в ангар! А то…

Мы встретились глазами. Его маленькое тело била дрожь.

— Успокойся! Вечером приходи сюда же. Понял?

Я никак не успевал его сопроводить лично, поэтому понадеялся на исполнительность робота. В любом случае, у меня есть его данные, и мне не составит особого труда обнаружить его. И, по-моему, он об этом прекрасно осведомлён…

Спешно переодевшись в чистую белую рубаху с затейливыми узорами и просторные штаны, я уже принимал груз, сидя в командирском кресле в одном из основных зданий. Управление и работа на площадке велись, по сути, отсюда, в этом приземистом домике, что притулился близ главной дороги. Март Идэн и Катерина Верина были моими главными помощниками, и ещё несколько человек занимались в соседнем здании хозяйственной частью. Вот и вся наша славная гвардия. Всю работу же выполняла роботизированная техника: быстро, качественно и в срок.

Я пока не собирался разделять ни с кем из них свою неожиданную заботу о роботе, который, судя по мониторам, команду мою принял и шёл в нужном направлении, то и дело останавливаясь.

Сейчас к нам на стартовую площадку въезжал транспортёр-тягач, неся на своей спине ракету среднего класса «Медведь» в три с половиною тысячи тонн весом, который в скором времени должен был вынести на околоземную орбиту почти двести тонн груза, в основном состоящую из спец- и робототехники. Две другие: ракета лёгкого класса «Алёнка», предназначенная для перевозки пассажиров в комфортабельных условиях, и тяжелого класса «Синий кит» — для доставки строительного материала на орбиту, — должны были быть доставлены не раньше следующего месяца.

Почти весь день я то и дело возвращался мыслями к ночному разговору с роботом, и, когда ракета встала на попа на стартовом столе, вздохнул с облегчением, передал команду проверки и подготовки ракетоносителя Марту Идену и Кате Вериной и только поздно ночью отдал всем приказ «отбой».

— Знаете, Сергей, я, наверное, становлюсь поэтом, глядя на всё это, — поделился G1N100, созерцая в свете ночных прожекторов возвышающуюся статую ракеты, длинная тень которой упиралась острым концом в чернёющий неподалёку сосново-пихтовый лес, предназначенный для обеззараживания воздуха после старта ракет.

Я удивлённо поднял брови.

— Не прочтёшь?

— Пожалуй, как-нибудь в следующий раз.

Если бы он был человеком, то уверен, я тут же увидел бы яркий румянец на его щеках. Но его лицо оставалось белым бело, ни кровинки – только его глаза светились мягким, ровным светом. Хоть меня и распирало от любопытства, но я счёл за лучшее не принуждать робота к чтению своих стихов. Особенно, когда он так смотрел на чернеющий издали конус корабля, будто готовился броситься к нему сломя голову.

— У Вас нет никаких с ним ассоциаций? — спросил он наконец. – А у меня вот есть и не одно, например: он похож на самую высокую башню, где спит мёртвым сном спящая царевна. Я вижу, как к ней пробирается по каменной лестнице отважный рыцарь и будит её своим поцелуем.

— И, конечно, ты представил себя таким рыцарем в белых доспехах? – спросил я.

Он кивнул в ответ.

— Всё, как у людей, не правда ли?.. А ещё – он похож на исполина, который «держит на своих плечах карлика, видящего дальше самого великана».

— Точно подмечено, Оливер, – из моих уст впервые вырвалось его имя. – Эти великаны и вправду помогают открыть наши взоры на Землю и Космос вокруг.

— Но экологическая катастрофа всё равно накрыла планету?

—Катастрофа подбиралась к нам незаметно, но уже в середине двадцатого века пошла семимильными шагами, пока…

— Пока не припёрла вас к стенке.

—Она отрезвила нас, – резко бросил я. – И нам сейчас приходится в спешке строить если не новый дом на орбите, то хотя бы временное пристанище. Так мы сможем снять значительную нагрузку с планеты.

— Но не вернуть всё, как было…

— Не сейчас, Оливер. Обязательно в будущем, — горячо пообещал я, почему-то искренне веря в только что сказанное. Этого было достаточно, чтобы робот не проронил ни слова.

— А как ты относишься к трём законам робототехники? – Этот вопрос волновал меня всё время – с тех пор, как я наткнулся на этого робота.

— «Сам погибай, а товарища выручай» — не так ли звучит ваша поговорка?

— Так.

— Вот и законы робототехники примерно о том же самом.

– Да ну? – моему удивлению не было предела.

— Нет-нет, они что ни на есть самые человечные законы! – вдруг с пылом в голосе объявил робот, который, не будь в железном теле, легко сошёл бы за подростка. – Послушайте! Разве первый закон не гласит, что если человек попал в беду, то первым делом его надо спасти?! В каком прекрасном мире жило бы человечество, будь каждый человек слугой другому, применяя второй закон?! А третий…он бы отпал самим собой, соблюдая человек любой из первых двух…

Я только хмыкнул.

—И заметьте, что эти три закона выполняют все роботы беспрекословно, а вот вы? Вы выполняете свои законы?.. заповеди? – спросил он так, что поддался телом вперёд.

Этот вопрос поставил меня в тупик. Правда, что созданные нами же роботы подчиняются правилам: основным трём законам, а что собственно с самим человеком?.. Я затруднялся сразу ответить. Наверное, робот, видя моё замешательство, специально перевёл разговор на другую тему:

– Почему ракеты?... — он указал рукой на «Медведя».

— Я с раннего детства был влюблён в эти звёзды, – мы оба взглянули наверх. — Тропа из Млечного Пути пересекала небосвод, по которой хотелось пуститься в путь-дорогу. А дальше больше – Андромеда, Альфа Центавра… Одну галактику за другой, насколько хватит жизни… — тихо прошептал я.

— Ну и что Вам мешает отправиться туда? – удивился робот.

— Но случилось так, что я сейчас занимаюсь слишком давно другим. Я строю космодромы, чтобы другие летали. Я, как и ты, жертвую собой…

— Получается: Вы робот? – пошутил Оливер, явно не ради ответа.

— Ну а ты? – спросил я в свою очередь. — Откуда у такого, как ты, тяга к звёздам?

— Мне кажется, она возникает у всякого, в ком просыпается разум, сродни человеческому, – он тихонько стал пересыпать песок в руках. – Так случилось и со мной тогда, когда я стал считаться неисправным…

— Неисправимым, — добавил я.

Тихий, прерывающийся смешок послышался с его стороны.

— Как это произошло?

Он прекратил мучить песок и сел на асфальт, вытянув вперёд свои короткие ножки.

— Я догадываюсь, что всё началось в Пловдиве, на строящемся космодроме. На мою голову свалилась незакреплённая часть стартовой опоры, тогда я и попал в руки Любена Живкова, уже довольно пожилого кибернетика. До сих пор помню его трясущиеся, кажущиеся совершенно неуклюжими руки с коричневыми пятнами на коже, пока дело не доходило до манипуляции над мозгами – они становились ловкими, как змеи. Седая голова с бакенбардами и синие-синие глаза… Для исследования требуется, чтобы робот находился в «сознании» — так легче определить все параметры мозга и настроить его работу. Он отпустил меня раньше, чем успел… простите…покопаться в моих мозгах. «Целёхонек», — только и сказал мне, потому как в комнате никакого другого человека не было. Его лицо сияло, и оно уже не было похоже на сморщенную сливу. Но оно омрачилось с приходом моего хозяина.

Он замолчал.

— Через некоторое время нас, некогда поломанных, изношенных, но отремонтированных, рассортировали, отправили на склады и законсервировали. Прошло ещё какое-то время, и я оказался здесь. Из вагона я вышел лишь ночью и впервые увидел россыпь звёзд над головой – я уже не фиксировал их механически, как обычно; во мне разгоралось любопытство и вместе с тем страх перед бездной сверху. – «Или внутри», — подумал я. — С тех пор я не переставал мечтать…

— О полётах в Космос?

— Да.

— А как ты научился так разговаривать? откуда у тебя знания литературы? Ты говорил о гигантах и карликах, но это не твои слова, а изречение Бернарда Шартского...

— Пока я был выключен (когда так считал мой хозяин), я видел…

— Сны? – вырвалось у меня. Я слышал о чём-то таком, например, как русскому учёному Менделееву во сне открылась периодическая таблица химических элементов…но то был человек!

— Сны?.. Нет, не совсем. Я видел проносящиеся картинки перед собой. Я останавливал те из них, что больше мне нравились и долго их рассматривал. Так я узнал, что на складе, где я был заперт, есть вход в Ноосферу Вернадского—один охранник, коротая время, изучал науку, литературу со своего гаджета… Так я поднаторел в мышлении, умножая знания.

— Умножаем скорбь…— вырвалось у меня. Что-то было в изречениях древних людей…глубина мыслей.

— Тогда я и узнал, что моя модель «Атлант» никогда не летает к звёздам. Она лишь держит небо над головой... А что мне делать?

Я не нашёлся, что ответить… Не они одни с Чернышевским задавались этим вопросом.

По его просьбе я дал ему перьевую ручку и чистый лист бумаги. Тогда он быстро, неуклюже что-то нацарапал, сложил лист вдове и передал мне. Мы распрощались, и я закрыл ангар. На мой взгляд, предосторожности были сейчас не лишни.

Уже лежа в постели, я испытывал самые противоречивые чувства. Я ещё не успел толком осознать, что на самом деле происходит и как долго это будет продолжаться, и главное, куда может завести мои беседы с этим роботом, раз за разом становящимся для меня чуть живее, чем прежде. Я разрывался между инструкцией, согласно которой обязан вернуть поломавшегося робота поставщику, а значит, обречь его на всевозможные опыты, желанием не прекращать наши разговоры и его желанием – полететь к звёздам.

В тяжёлых раздумьях я только глубоко за полночь забылся сном.

Тревожные чувства не покидали меня с самого утра. Я не раз порывался прочесть письмо Оливера, но он взял с меня слово пока его не читать. Когда это «пока» наступит, он не уточнил, а я не придал этому серьёзное значение. Походу, на моём лице было написано моё внутреннее состояние.

— Сергей, ты сегодня какой-то сам не свой, — пожаловалась Катя, заплетая в косы живой белоснежный цветок розы. Они с Мартом обменялись нежными взглядами. Что ж, на космодроме не возбранялось заводить дружеские отношения, влюбляться, если только это не мешало работе.

— Не выспался. – Меня угнетало, что мне не с кем поделиться наболевшим и не у кого спросить совета. Я подумал на миг, а какого это Оливеру быть белой вороной и ждать, когда его обнаружат и предадут ради благих намерений утилизации. Дилемма, чёрт её побрал!

Март Идэн, коренастый, с большими руками и крепкой челюстью – вылитый Джек Лондон – украдкой поглядел на Катерину, но та уже была собрана и не обращала никакого внимания на него.

Началась погрузка спецтехники и роботов, так необходимых при постройке околоорбитальной станции «Луна 2», что мне и моим помощникам не осталось времени на размышления.

Целый веер машин поднимался и пропадал в глубине ракеты, казалось — сказочный гигантский медведь опирается на две голые сосны -опоры и, как Гоголевский Пацюк глотает галуши, обмакивая их в сметане, так и он в своё, казалось, бездонное брюхо забрасывает технику, выкидывая наружу несъедобные куски – роботов-погрузчиков.

Чем ближе транспортировка подходила к концу, тем сильнее меня подмывало во всём признаться Марту и Кате. С минуты на минуту должны были явиться представители корпораций, участвующих в строительстве «Луны 2». Сейчас или никогда!

— Март! Катя! – на меня поглядели две пары глаз, чтобы внимать каждому моему слову, даже не представляя, что сейчас услышат. – Во избежание лишних вопросов, должен вас сразу предупредить…

— Не томите, Сергей Никлотович! – поторопила Катя, не удержавшись от официоза, предчувствуя серьёзный разговор.

— Сначала запустите загрузочную проверку, согласно пункту 1.1 Предстартовой Инструкции. Пусть поработают машины. А пока… мне надо сказать кое-что важное. На нашем космодроме среди роботов серии «Атлант» мной обнаружен неисправный, то есть… особенный робот.

— Какой такой «особенный»? – навалился на спинку кресла Март. Его лицо оторвалось от панели управления и воззрилось на меня.

— Ребята, этот робот называет себя Оливером! Представляете? — у меня бешено стучало в висках. Раскрыть правду – было опасной затеей, но и дальше молчать было уже выше моих сил.

— Не может быть! — ахнув, сказала Катя, но Март преспокойно сверлил меня тяжёлым, как его челюсть, взглядом.

— И только сейчас Вы говорите нам об этом? – холодно спросил тот.

— Вы знаете не меньше моего, что случается, когда выявляется робот с дефектами… — спокойно ответил я.

— Он подлежит немедленной перепрошивке, – чуть слышно проговорила девушка.

— Вы – начальник космодрома, а заигрываете с сумасшедшим роботом, который, может быть, террорист какой-то! – отчитал меня Иден. — Если, конечно, это правда.

Доля истины была в его словах. Я уже не был так самоуверен, поддавшись искушению понять робота,

— Я запер его в ангаре и…— не успел я продолжить, как заработал сигнал, оповещающий о полной готовности космического корабля к старту.

— Потом договорим, — с тяжёлым сердцем сказал я и сел за панель управления. Снизу по винтовой лестнице к нам стали медленно подниматься участники предстоящего события. Согласно своду правил внутреннего распорядка воспрещалось находиться не членам «экипажа» в этой «рубке», но другое, негласное — разрешало присутствовать представителям фирм и корпораций, вкладывающих средства в постройку «Луны 2».

Порядка десятка людей толпились за нашими спинами, дыша тяжело и натужно после подъёма, как и полагалось крупным директорам крупных компаний. Ракета резко уже выдыхала, продувая сопла. Начался обратный пятиминутный отсчёт.

Я услышал шум за спиной и обернулся. К панели управления быстро пробиралась группа людей, которую возглавлял человек низкого роста, несколько тучный, так что серый костюм обтягивал живот и икры его ног.

— Сергей Никлотович, — обратился он ко мне, показывая мне своё удостоверение. — Управление безопасности. Сверблов Вадим Натанович. Я приказываю немедленно отменить запуск ракеты.

— Позвольте назвать причину — это раз, и второе, — спокойно заметил я, — я подчиняюсь только своему непосредственному начальству.

— На вашем объекте замечен неисправный робот, Сергей Никлотович, — ввязался долговязый человек, с хищным носом и белоснежным платком на шее. Он слегка нервничал, то и дело переминался с ноги на ногу, как какая-нибудь цапля на берегу реки.

— И мы предполагаем, что он может устроить диверсию, — перебил его безопасник. – Вы же прекрасно знаете, о ком идёт речь…— намекнул тот.

У меня пересохло горло. Всё, пиши пропало.

— Он в надёжном месте, уверяю вас.

— А у нас иная информация, — снова вмешался его худой напарник.

— Это Жанн Тюдор, специалист по кибернетической этике, только что прилетел от Живкова. Ваш робот, Оливер…совсем не тот, за кого себя выдаёт, – выпалил Сверблов. – Он обманул каким-то образом старика, чтобы попасть на этот корабль и совершить злонамеренную диверсию на «Луне 2».

— Зачем ему это нужно?

— Сергей, нам некогда посвящать вас во все тонкости расследования. Время не ждёт.

— Корабль я не остановлю. А он в 104 ангаре, – сдался я, чувствуя, как в моей голове всё перемешалось…и ойкнуло сердце.

— Ничего, бывает. Ваш друг обвёл вокруг пальца самого Живкова, насколько тот профессионал, а всё-таки дал маху, — Сверблов похлопал меня по плечу и повернулся к выходу.

— Сергей Никлотович! – испуганно выкрикнула Катя. Сделавшие только шаг безопасник и киберэтик резко обернулись.

На главном мониторе было видно, как какой-то робот направлялся к кораблю и был уже на полпути, когда из дюз вырвались раскалённые газы. Корабль медленно пополз вверх. Тогда робот припустил, семеня короткими ножками. Он остановился перед самим пламенем и вытянул руку вперёд.

— Стой! – громко крикнул я. Я был уверен, что у корабля стоял Оливер, которому возможно оставалось только и сделать, как притронуться к своей стальной мечте, сгорая дотла. – Да стой же ты, – уже едва слышно прошептал я.

— Матушки… — промолвила Катя, хватаясь за сердце, сразу догадавшись, кто там. Такого она не видела никогда в жизни. Я не выдержал, отвернувшись от монитора.

— Он? – спросил Сверблов через минуту.

Я коротко кивнул и встал из-за стола управления. Корабль уже набрал достаточную высоту. Все датчики уверяли, что беспокоиться нечего. Он летел выверенным, прямым курсом.

Нужно было угомонить толпу представителей различных организации проекта «Луна 2»…

Жанн Тюдор спешно покинул космодром, на ходу вытирая пот со лба снятым с шеи красным платком, прошептав мне напоследок что-то неразборчивое.

Что он имел в виду, я так и не понял, но заметил, как побелело его лицо при взгляде на безопасника.

— Он неважно выглядит. Слабое здоровье, понимаете: принимает всё близко к сердцу, — сказал мне Сверблов. — А здесь ещё внезапно ухудшилось самочувствие Любена Живкова, а они старые друзья, знаете ли…

Я сделал вид, что принял его слова к сведению и проводил его к себе в комнату, находящуюся тут же, этажом ниже.

— По их мнению, — говорил Вадим Натанович, — Оливер получил незначительное повреждение в тех областях церебрального кортекса, которые для его серии считаются нерабочими. Образовалось подобие раковой опухоли. Когда Любен его обследовал, то не счёл нужным обследовать мёртвую зону. Возможно, что доброкачественная опухоль началась с одного единственного нейрона, – подытожил Сверблов, находясь один в моей комнате.

— Открою вам тайну, Сергей Никлотович, — продолжил разговор безопасник, – мы случайно наткнулись на ваш разговор с роботом, поэтому поздно спохватились. Целая планета разговаривает – а это почти десять миллиардов людей, не шутки. Слава Богу, успели! – он натянуто улыбнулся. — Хорошо, что всё хорошо заканчивается, — сказал он, долго пожимая на прощание мою руку.

Меня передёрнуло, но он сделал вид, что ничего не заметил, всё также притворно улыбаясь. Я не стал даже спрашивать о том, почему они решили, что Оливер – террорист. Само присутствие безопасника нервировало, как и недосказанность его слов. Не дождавшись от меня ни вопросов, ни ответов, он быстро вышел. Нет, наше рукопожатие не шло ни в какое сравнение с тем, с которым я распрощался с Оливером. Казалось, что в ладонях робота было больше тепла, чем у этой ищейки.

Оставшись в полном одиночестве, я раскрыл письмо, написанным корявым, но всё равно читабельным, почерком. Было написано следующее: «Трудно писать, когда пальцы не гнутся, потому что они не знали ничего, кроме как ворочать бетон и железо. День за днём. День за днём… Правильно ли я поступил, отправив на смерть другого робота, что стоит рядом со мной в этом боксе, перепрограммировав его, и будет ли это убийством и смертью – я не знаю. Это волнует меня больше всего на свете. Наверное, я не расстанусь с этим никогда, как герой Достоевского. Но ведь этот робот – просто жестянка? да?.. Прощай, Сергей, и привет тебе из Космоса! от Оливера Твиста и муравья».

На обратной стороне письма хранились строки стихотворения:

«Есть много мелких, безымянных
Созвездий в горней вышине,
Для наших слабых глаз, туманных,
Недосягаемы оне… ».

«Это Тютчев. Прости, из меня неважный поэт».