Фотография на память

Почти над всей территорией африканского континента установилась ясная погода. Лишь в районе экватора над тропическими джунглями по привычке собрались густые облака, поливающие и без того влажную зелень тугими струями дождя. С высоты 700 км космонавт это хорошо видел. Солнце, обещающее жаркий день внизу, не радовало его, ведь оно и было причиной нештатной ситуации, неумолимо переходящей в безнадежную.

Его новейший скафандр отказал, рядом не было ни космической станции, ни корабля. Он был один. Он был обречен.

Всего полчаса назад все было в порядке, но случилось непредвиденное – на Солнце родилась неожиданная вспышка, и его скафандр дал сбой во время планового испытания. Сверхмощный поток частиц закоротил электронные мозги, они выдали команду двигателям и забросили его на высокую орбиту. Слишком далеко от станции, слишком далеко от спасения.

- ЦУП вызывает «Клен». – Помехи и искажения не могли скрыть тревоги оператора связи.

- «Клен» на связи.

- Доложите о состоянии систем.

- Управление силовой установкой отказало, топливо израсходовано. Система позиционирования – норма. Система жизнеобеспечения – норма.

- Активная радиационная защита?

- Норма.

ЦУП замолчал, спустя минуту раздался голос оператора.

- Полковник, сохраняйте спокойствие. Изучаются все возможные меры. Оставайтесь на связи.

Космонавт остался один в бесконечной тишине. Он знал, что умрет здесь – среди звезд, и это было не самое плохое место.

Маневровые двигатели работали. Он немного повернулся, чтобы видеть Землю.

Он испытывал новый скафандр, скорее даже миниатюрный орбитальный челнок, похожий на вертолет, поставленный на хвост, или на семя канадского клена, откуда и появился позывной, когда вдруг заработал основной двигатель. Реактивная струя не исчезла по команде, и в нем шевельнулся страх. Страх продолжал нарастать с каждой секундой, пока работал двигатель и уносил его все дальше от станции. Когда закончилось топливо, он был уже очень далеко, а страх превратился в оглушающее отчаяние. Разум отказывался признавать скорую гибель, спрятавшись за отработанными действиями. Но все возможное уже сделано, все мысли о спасении передуманы и наступило время тишины.

Он летел среди звезд, смотрел на Землю, а время уходило. Отчаяние и страх прошли, на душе разлились вольные реки, и она расцвела сверхновой вспышкой во всей своей безграничной глубине.

«Сдохну здесь. Но сколько звезд. Красиво-то как. Вроде бы пустота и ночь, а далекие огоньки радуют. Теплые. Громада какая, а ведь не пуста, полна света и похожа на новогоднюю елку». – Он вбирал в себя манящий свет Плеяд, расплывчатое пятно Андромеды и колоссальную стену Млечного Пути. А Земля казалась такой близкой и невесомой. – «А мы обезьяны в консервных банках, набитых болтами, пытаемся покорить этот простор. Детишки вылезли за край песочницы, чтобы игрушечными лопатками возделать звездные нивы. Но, Боже, как здесь красиво».

Он вспоминал свою жизнь, родных - мать, дочку, жену, отца. Существование там, на Земле, казалось светлым и радостным.

- «Клен» вызывает ЦУП.

- ЦУП на связи.

- Я скоро умру. Скажите жене, что я ее очень люблю. А дочке, что я улетел к самой яркой звезде, и когда она вырастет, я вернусь. Привезу массу диковинных подарков – говорящие камни, живые цветы из стекла, золотых рыбок, плавающих прямо в воздухе.

- Мы делаем все возможное, чтобы Вас вытащить.

- Знаю. Передайте.

Кислорода осталось совсем немного. Он хотел бы отключить связь, чтобы они не слышали его агонии.

Но они слышали. Слышали, как сначала он тяжело дышал и хрипел, слышали невольные крики, ибо в каждой клетке горело желание жить. Разум окутал удушливый сумрак, но незадолго до конца сознание прояснилось.

«Господи! Я так хочу жить. Только Ты можешь спасти меня. Молю Тебя, Господи, яви чудо. Ты ведь можешь. На Тебя уповаю и верю в Тебя».

А звезды все так же сверкали из неведомой дали, словно Бог мириадами глаз спокойно наблюдал за своим творением. И космонавт смирился. Хоть он не был сильно верующим, на память пришли слова.

«Господи, прими мою душу в царство Твое на веки вечные».

В ЦУП вбежала жена с сопровождающим и кинулась к микрофону.

- Веня, Венечка, дорогой. Веня, слышишь меня!

Активная радиационная защита истощила батареи, призрачное сияние вокруг скафандра погасло, открыв космонавта электронному шторму, бушующему после солнечной вспышки в нижних слоях пояса Ван Алена.

«Все» - подумал он и увидел улыбку среди тысяч звезд и галактик, где-то в области Волос Вероники. Теплую добрую улыбку, которую миллион раз видел с самого первого дня своей жизни.

- Мама. Мама! – едва слышно прошептал он, и потянулся к улыбке всем своим существом.

Прошло две недели. Грузовой корабль «Прогресс-3», спешно переделанный под новую задачу, аккуратно расправил манипулятор и выстрелил липкой сетью в дрейфующее в космосе тело. Сеть медленно расправилась и спустя некоторое время почти идеально обхватила новейший скафандр. Все прошло удачно, и корабль полетел дальше, чтобы, обогнув Землю, доставить космонавта на станцию.

Еще через два часа все находящиеся на орбитальной станции в абсолютном молчании встречали груз. «Прогресс-3» пристыковался и два члена экипажа в легких скафандрах отправились обследовать тело космонавта. Они ждали чего угодно, воображение рисовало ужасные облики смерти, выпученные глаза, лицо, кричащее о предсмертных муках, все в кристаллах льда и радиационных ожогах, забрызганное сгустками крови и кусками внутренностей.

Но он улыбался. На абсолютно нормальном розовом лице застыла легкая улыбка, казалось, человек спит, и видит приятный сон. Как спящая красавица, словно давняя сказка повторилась в совершенно невообразимой ситуации.

- Радиация в норме – сказал один из космонавтов.

Второй проверил атмосферу внутри. Там абсолютно не было кислорода и +2 по Цельсию, что было странно.

Скафандр завели в модуль и подали воздух. Космонавта извлекли и начали обследование.

Пульса не было, реакций никаких, дыхание отсутствовало. Но в мозге прослеживалась электрическая активность. Спустя некоторое время начали реагировать на свет зрачки, чуть позже появилось редкое дыхание. Он был жив.

С этого момента колесо событий закрутилось очень быстро. Космонавта доставили на Землю, провели самое тщательное из всех возможных обследование и не нашли почти ничего. Под всем кожным покровом обнаружили высокомолекулярные соединения, которые быстро распадались. Взятые многочисленные пробы не удалось сохранить. И в итоге перед членами вновь созданной правительственной комиссии осталось только чудо поистине космических масштабов. Человек мог жить в космосе! Почти без воздуха и защиты.

Разгадать эту тайну страстно желали все: ученые, политики, военные. Был выделен гигантский бюджет. В место дрейфа космонавта отправили исследовательский корабль, который несколько недель тщательно изучал все возможные излучения. И все было как обычно. Ответов не было. Пролить свет на эту загадку мог только человек.

Состояние космонавта Вениамина Ефремова почти не изменилось. Он все также был в коме, и все также жив. Активность мозга несколько выросла, но до пробуждения дело не дошло. Специалисты говорили, что он видит сны. Всем заинтересованным лицам оставалось только ждать.

Вскоре он проснулся.

Первое, что почувствовал Вениамин, был запах больницы. Он лежал и прислушивался, не открывая глаз, но бдительная аппаратура выдала его. В палату торопливо зашли сразу три доктора.

Один из них подсел к постели больного и коснулся его руки.

- Вениамин Сергеевич, Вы меня слышите – спросил он.

- Да – прохрипел космонавт.

- Как Вы себя чувствуете?

Вениамин прислушался к себе и не ощутил ничего необычного, разве что легкость в теле, будто земное притяжение было над ним не властно, и мысленную пустоту, подобную пустоте космоса, с далекими точками каких-то знаний.

- Нормально. Чувствую себя нормально – ответил он.

- Отдыхайте. Вы в больнице, все хорошо. Скоро поправитесь.

Врачи ушли.

На следующий день ему устроили допрос.

В палату вошли двое, один из докторов, что был накануне и человек в костюме.

- Вениамин Сергеич, можете рассказать, что с Вами произошло? Нас признаться это чрезвычайно волнует – спросил он после формальных вопросов врача.

- Да, конечно. Во время испытаний у меня отказало управление. Двигатель, включенный для маневра, не отключился. Я все перепробовал, но он работал пока не кончилось топливо, переместив меня на высокую орбиту – ответил Вениамин.

- Мы знаем это. Нас интересует, что было потом.

- В общем-то, ничего не было. Я просто висел там, думал что умру. Умирал от удушья.

Человек в костюме выдержал паузу, а потом спросил:

- Вы знаете, что пробыли в космосе две недели?

- Невозможно – Вениамин вздрогнул, это было невероятно. Он понял, почему его допрашивают.

- Расскажите нам все. Абсолютно все, что Вы помните. Что Вы подумали, что Вам показалось, померещилось. Что Вы увидели краем глаза, что почувствовали. Это очень важно. Пожалуйста, постарайтесь вспомнить – через официальную маску его глаза смотрели с неподдельным интересом и даже мольбой.

Вениамин погрузился в воспоминания.

- Ну, было что-то похожее на сон – наконец произнес он. – Такой яркий, запоминающийся. Но у меня это бывает, причем не редко. А в этой ситуации это, мне кажется нормально.

- Про что сон?

- Про звезды, галактики. Про инопланетян – сказал Вениамин, будто оправдываясь. – Я же космонавт, мне положено.

- Вы все равно расскажите. Если нет смущающих Вас моментов, то максимально подробно. Ведь с Вами произошли особые события. Может мы найдем что-то нужное, важное для понимания. Пожалуйста, не торопитесь. Спокойно. В деталях. По порядку. Это очень важно – сказал агент.

Вениамин задумался. Образы мелькали в голове, грозные величественные картины появлялись и исчезали. Он словно оказался в двух мирах – в палате, в мягкой постели и там, среди звезд, заново переживая мгновения, когда он навечно погружался в бесконечность.

- Знаете, все началось, когда я понял, что умираю и начал молиться Богу. Мне было ужасно больно что-ли. Не только физически. Я думал, что может, есть рай – он закрыл глаза и ненадолго замолчал. – И какое-то облегчение на душе появилось. Я перестал дышать, потому что уже было нечем, посмотрел вокруг. Мне показалось, что кто-то улыбается. И я нашел, где улыбка.

- Помните где?

- Около Большой Медведицы, в сторону Гончих Псов. Я смогу показать.

- Хорошо. Вернемся к этому потом. Продолжайте.

- Я полетел по туннелю. Мне было легко, спокойствие чувствовал, даже радость. Торжественность была. Знаете, я думал, что в рай лечу. И там были существа, зеленая планета, совсем непохожая на Землю. От всего шло ощущение тепла. Какой-то доброты. Точнее, оно исходило от существ.

- Как они выглядели?

- Не помню точно. Вроде округлые, похожие на груши. Размыто все. У них была голова. Ну не знаю, мы просто общались, без слов, на сон похоже. Было кое-что интересное. Я видел тысячи галактик. Это и крупные планы и по отдельности. Похоже на познавательный фильм о Вселенной. Мне особо запомнилось, как тысячи галактик закручиваются вокруг центра похожего на алмаз. И главное, почти все было незнакомо мне. А я астрономию проходил.

- Значит, Вы что-то узнали?

- Из всего только Андромеду. Причем показали только ее часть. И кстати она была последней. Потом очнулся здесь.

Повисла тишина. Агент обдумывал рассказ космонавта. Как ни странно, ничего удивительного он не услышал. Все это походило на предсмертные образы, рожденные умирающим мозгом, который брал материал для видений из окружения.

Повинуясь наитию, он спросил:

- А Вы сами, может быть, догадываетесь, почему выжили?

- Нет.

Ответ прозвучал почти мгновенно, словно был заранее обдуман и агент понял, что ему врут.

- Неужели у Вас нет соображений на эту тему? Гипотез или даже ощущений? Я просто не верю, что Вы ничего об этом не думаете – сказал он, глядя прямо в глаза, словно обвиняя во лжи.

Космонавт отвел взгляд. Он долго молчал, а потом нехотя произнес:

- Меня спасли они.

- Кто они? – почти ласково спросил агент, он был похож на рыбака, дождавшегося клева.

- Мне просто показалось, что я разговаривал с этими существами. Они знали, что я попал в беду. Это они спасли меня.

- Но рядом с Вами их не было?

- Нет. Они сделали это издалека.

Весь материал допроса изучили. Потом космонавта снова допросили, уже под гипнозом. Он повторил то же самое с подробностями, что заставляли верить в невероятное. Делал зарисовки, показывал места на карте звездного неба, рассказывал об инопланетных существах. Ученые опознали все образы, которые он видел. И если допустить, то чего не может быть, вырисовывалась следующая картина. Дрейф проходил в одиночестве, не было НЛО, других кораблей, особых свойств организма, ничего, что бы объясняло происшествие. Космонавт уловил сигнал иной цивилизации, принципиально иного излучения, доступного живым существам (луч жизни, пошутил один из ученых). Он исходил из гигантского скопления галактик «Кома» на расстоянии 320 млн. световых лет. Сигнал имел особые свойства, он сам мог взаимодействовать с принимающим субъектом, словно был живым существом. А этого уж точно быть не могло.

Вновь было проведено множество исследований. Изучали космонавта, пытались поймать сигналы из галактик, которые он видел во сне, пробовали даже повторить подобное происшествие. Ничего.

Событие, наделавшее столько шума, постепенно стало историей и необъясненной ее загадкой.

***

Михаил придержал закрывающуюся стеклянную дверь, отсекая промозглую сырость неожиданно нагрянувшего циклона и моросящий дождь, падающий с хмурых изменчивых небес. Как непохожи были они на величественную гармонию другого неба, с мириадами солнц в безбрежной пустоте, которые он изучал здесь в институте астрофизики. В обычно пустом вестибюле было непривычно много народа. Люди стояли группами возле стен, переходили с места на место, не спеша на рабочие места к компьютерам и экранам, графикам и диаграммам. Строгий интерьер обрел разнообразие и глубину благодаря множеству картин, развешанных по стенам. «Выставка работ Вениамина Ефремова», плакат стоял на треноге, в центре, призывая ненадолго задержаться.

Михаил вспомнил историю невозможного спасения космонавта, уже подзабытую и затертую повседневностью. Что ж, теперь космонавт рисовал картины. Галактики на полнеба, ночи в иных мирах, туманности, скопления и звезды, звезды, звезды. Ничего интересного. Да он просматривал эти работы, когда имя Вениамина Ефремова было на слуху. Некоторые ему даже нравились, не более того. Вот они, на месте.

Михаил подошел ближе. «Лилии Нибелунгов» - словно белые ленточные черви выстроились в форме кувшинок на поверхности бушующего океана, под темными тучами, вперяющими трезубцы молний в пенные гребни волн. Более скучный «Великий аттрактор» висел рядом – галактики путешествовали к черному провалу, перед которым разлетались в звездную пыль, под действием гигантских приливных сил. «Цветы Персефоны» нравились ему больше всех - под практически земным небом гигантский цветок опирался на стены гор, притаившись в долине, занимал всю ее ширину, а на утесе стоял малюсенький по сравнению с цветком человечек, как на картине Фридриха, только выглядело все малость повеселей. И конечно «Родина» с грушевидными инопланетянами в желто-зеленой атмосфере. Фантастика. А ведь некоторые всерьез воспринимали эти работы, уверяя, что это изображения реальных мест. Даже провели моделирование по одной из картин – выходило, что так выглядело звездное небо с расстояния 320 миллионов световых лет, из сверхскопления Кома. Возможно. Вселенная если и не бесконечна, то очень велика. В ней все возможно.

Михаил потерял интерес, расслабил взгляд, погружаясь в задачи предстоящего дня, двинулся к кабинету и вдруг остановился как вкопанный.

Картина не была новой, но он первый раз увидел ее вживую. Не совсем точное изображение галактики М31 – Андромеда. Звезды раскрашены в разные цвета, самой разной яркости и оттенков. При заинтересованном взгляде это производило странное впечатление хаоса и веселых бабушкиных занавесок одновременно. Однако расслабленный взгляд улавливал объем. Как на стереометрических картинках, только по-другому. Он видел это как ощущение тепла. Радость, забота и любовь просыпались внутри, картина обретала глубину, увлекая расслабленный взгляд к группе звезд, почему-то казавшихся средоточием материнской доброты. Михаил стряхнул наваждение, уходя от картины с удивлением на лице. И так забот полно, тут еще эти фокусы. Но картина не выходила из головы и в этот и на следующий дни.

Поиски иных цивилизаций проходили не слишком успешно, успехи только планировались. Ситуация полностью повторялась в исследовательских центрах по всей планете – вопрос Ферми «Где все?» эхом разносился по Вселенной не находя ответа. Искали и в указанных Ефремовым местах. Ничего. Только шум. Может виной тому были расстояния, может что-то еще. Звезды себе не изменяли – они были безжизненны, далеки и равнодушны.

Михаил отправил запрос на проведение выборочного анализа звездной активности галактики М31 исходя из данных картины «Сердце Андромеды». Ответ пришел быстро, ему выделялись значительные ресурсы: компьютерное время, финансирование, доступ на крупные телескопы. Очевидно, кто-то еще не терял надежды разгадать тайну космонавта Ефремова, и идея разумной волны казалась не бредом, а не подтвержденной пока гипотезой. Так же и цветовая стереометрия картины не была тайной, попытки наблюдения выделенных звезд уже были. Ожидаемого результата они не принесли.

Была пятница, и новый проект по определению был делом следующей недели, а сегодня Михаила больше занимал межзвездный пикник. Он посмотрел прогноз погоды на субботу – ясно, +22С, ветер 1-3 м/с. Просто идеально. Он представил, как сияет армада звезд, падают метеоры, а легкий ветерок доносит ароматы августовских трав. Горит костер, жена и дочка слушают его рассказы о дальних мирах, межзвездных полетах и будущем, которое будет великим, невероятным. А еще жареное мясо, вино и просторные луга вокруг. Осталось подождать один день.

Сюрприз удался. Идея пикника на природе ночью родным понравилась, а тщательно подобранное Михаилом место было чудесно. Правда жена сразу закрыла ему рот, когда он начал рассказывать о звездах и галактиках. «Хватит. Наслушались». Поэтому пришлось просто наслаждаться отдыхом. И это в итоге было правильно. Ощущение звездной ночи, куда интереснее пустой болтовни.

Глубоко за полночь Михаил смотрел на заснувших жену и дочку. От их мирного вида было тепло, звезды сияли в вышине в великом изобилии, и не было места лучше на земле, не было лучше времени.

«Их так много, - думал Михаил. – И все они пусты. Там жизни нет. Добраться до них невозможно. Если где-то и есть жизнь, то очень далеко. Разумных существ еще меньше. А если есть разум, который хоть как-то может послать весточку сквозь огромные расстояния, то он невероятно редок. Мы просто его не найдем, потому что не знаем куда смотреть, что слушать. Может мы еще и нетерпеливы, и невнимательны. Пытаемся узреть что-то явное. Азбуку Морзе, «бип-бип» как у первого спутника. Или что? Наверное, надо понять, что может сподвигнуть ИХ на постройку циклопических сооружений, которые передают в никуда и никому. И что они передадут?»

Михаил сделал глоток вина и поневоле улыбнулся, радуясь чудесному ощущению жизни. «Если инопланетяне получат сообщение из Арэсибо, то, наверное, придут в ужас. Они увидят чисто математическую абстракцию, почти бессмысленное сообщение о себе любимых. У нас девять планет, две руки, две ноги, голова. В нее мы едим углеводы. Ха! Ха! Ха! И навсегда обведут нашу звезду красной чертой – опасность класса А, планеты населенные логичными роботами, потребляющими органику. При встрече бежать со всех ног, а пока скрываться, скрываться и еще раз скрываться».

Михаил тихо засмеялся, довольный собой, снова отпил вина, звезды покачнулись и вернули его на прежний курс.

«Ради чего же они будут нам писать?»

Он вдруг понял, что все самое лучшее в жизни он делал из-за любви. К родным, к жене, к дочери, к себе и к людям. Наверное, любовь первооснова всех действий человечества, даже войн. В местах, где людей мало и приходится каждый день вести борьбу с суровой природой, любой сосед – друг. А мы раскиданы на просторах Вселенной настолько далеко, сами просторы эти безжизненны и смертельно опасны, что только хорошего мы можем пожелать друг другу, только добра».

Ему стало приятно от этой мысли, хотя вино тоже внесло свою лепту. Звезды уже не казались холодными и далекими, они стали мягкими и уютными огоньками. И улыбались ему.

« В принципе Ефремов получил доброе сообщение, получил помощь. Стоит поверить ему, поверить его картинам. Искать где он показывает».

Михаил начал устраиваться на ночлег, чтобы завтра с новыми силами начать поиски.

«Я бы не стал посылать какую-нибудь ерунду» – подумал он засыпая.

В понедельник Михаил Говоров начал крестовый поход во имя человечества. Проверил Андромеду и не нашел ничего необычного. Тогда он начал искать в невероятных местах явившихся на картинах Ефремова. Они были не хуже других мест во Вселенной, вдобавок была мизерная вероятность, что Ефремов действительно установил связь с иным разумом, и тогда шансы невероятно возрастали. Вот только была одна загвоздка – в основном эти места были далеко. 320 миллионов световых лет. Несколько десятков галактик в сверхскоплении Кома.

Презрев времена, расстояния и трудности, с необычным для него воодушевлением Михаил начал сбор информации. Влез во все архивы записей наблюдений, со всех телескопов, во всех диапазонах волн и начал анализ. Он бился над этим изо всех сил, со всей страстью доступной человеку, чтобы спустя недели признать – он не нашел ровным счетом ничего, ни одного намека, ни одной самой маленькой зацепки. Только шум.

Искать дальше было бессмысленно. Тысячи галактик сверкали вдали, поражали воображение размерами, и таким огромным числом звезд, что просто не верилось, что там ничего нет. Но они молчали.

Михаил на время погрузился в депрессию, лениво размышляя о первоначальном варианте – Андромеде. Единственный объект вблизи, указанный Ефремовым, и потому изученный вдоль и поперек.

Из чистого упрямства Михаил решил искать заново, пройдя по всей галактике в поисках любого кандидата на роль межзвездной радиостанции. Кандидатов было великое множество – пульсары, голубые гиганты, переменные звезды, звезды очень яркие и слишком тусклые. Все это казалось бессмысленной работой, но без нее он не заметил бы того, что с самого начала было у него под носом.

Вроде обычная светимость для звезды – звезды изначально выделенной на картине Ефремова. Просто светила она слишком слабо для голубого гиганта. Очевидно другие исследователи, как и он сам ранее, предположили наличие пылевых облаков где-то по пути длиною в пару миллионов световых лет, но это явно было не так, визуальные соседи таких проблем не обнаруживали.

Это была заметная новость в астрономических кругах. Ее обсудили и выдали несколько гипотез, от пылевого диска вокруг звезды, особого соотношения массы и состава, до переходного этапа развития звезды. Теоретические модели подтвердили некоторые положения гипотез, и этого было достаточно, чтобы интерес угас.

Тихая звезда. Неофициальное название закрепилось, в астрофизике появилось новое понятие, произошло открытие. Но не то, которого ждал Михаил.

«Совпадение ли то, что я нашел нечто необычное там, где указал Ефремов? Может я на верном пути? Наверняка. Ведь могла же развитая цивилизация использовать звезду как маяк» - думал Михаил.

И он просеял миллионы частот в поисках сигнала. Все было как обычно. Но в процессе заметил два небольших изменения яркости. Очень коротких, таких, что можно списать на сбой в аппаратуре. Он них он сообщать не стал.

Михаила все перестало интересовать. Он не чувствовал вкуса пищи, не видел людей в упор, мало спал, не приходил домой, пропадая в институте за компьютером. Он записал все излучения звезды, снова увидел краткое изменение яркости, запросил время на сверхбольшом оптическом телескопе и неожиданно его получил. Яркость звезды едва заметно менялась. Разумеется, ее можно было объяснить неоднородностью пылевого облака вокруг звезды, но Михаил видел другое. Миллиарды аппаратов из роя Дайсона кружили по орбитам, по команде меняя наклон солнечных панелей, а может вместо панелей были особые поля или особые материалы становились прозрачней. Система роя могла служить утилитарной цели выработки энергии, попутно отправляя сообщение далеким соседям. Космические фабрики поедали астероиды, местные пояс Койпера и облако Оорта, производя аппараты, окружившие звезду подвижной сферой. Послушный воле создателей рой мог каждым своим сектором слать сообщения в разные уголки своего неба, как маяк-станция звездно-оптической связи.

Михаил попробовал применить алгоритмы дешифровки к изменениям яркости, и однажды у него получилось.

Картинка разочаровывала. Нечто похожее на приплюснутую сферу, усеянную вздымающимися пиками, неровную с разрывами и провалами.

«Квинтэссенция шума» - сказал кто-то из коллег, и был прав – так могла выглядеть случайность, обработанная алгоритмом.

Михаил знал, что это послание. Все, что было найдено, можно было объяснить естественными причинами. Но как объяснить совпадения? Это было послание и точка. Которое очень трудно понять.

Некоторые дела в нашей жизни настолько сложны, что только со временем можно их выполнить. Пропадает страсть и задор, исчезает вдохновение и только простая будничная работа приносит результат.

Страсти понемногу улеглись, тем более, что ничего нового из сигнала получить не удалось. Какие бы методы расшифровки не применялись, ничего имеющего смысл не получалось. Большинство людей, следящих за проектом, склонялось к мысли, что сигнала как такового нет. Есть феномен – звезда со специфическими характеристиками. И вряд ли кто-то во Вселенной будет отправлять очень длинное послание, шансы прочитать которое почти равны нулю. Или может мышление и восприятие другого разума настолько отличны, что мы не сможем их понять. Вера в проект пропала, над ним никто не работал, за ним никто не следил. Кроме Михаила. Он твердо знал, что принял сигнал от другого разума. И хотя одержимость прошла, он упрямо понемногу работал над дешифровкой почти каждый день.

Миновала осень. Прошла зима. На небе появились волшебные апрельские звезды, и везде царствовал всепроникающий дурман ранней весны. Михаил обрел душевное спокойствие в том, что решил для себя как относиться к открытию. Два с лишним миллиона световых лет космического пространства отделяли его от источника сигнала. Сигнал был сложен, сообщение очень длинное, и, судя по всему, после кратких вспышек менялось его содержание, а отправители не дали ключа для его разгадки. Возможно, часть его не доходила, терялась из-за межзвездной пыли, а может он и предназначался не нам. Если так, то пройдет очень много времени, прежде чем мы поймем, о чем речь.

Прозвучал сигнал компьютера. Михаил подошел, ожидая увидеть очередной вариант изображения шума. На экране была галактика. Он замер, мысли исчезли, и он долго смотрел на это чудо, не проронив ни слова. Застыл, согнувшись перед экраном, на глаза навернули слезы, но он боялся шевелиться и даже дышать. Потом аккуратно сел на стул. Радость и легкость рекой вливались во все его существо. Галактика была очень детально изображена и на первый взгляд незнакома. Он запустил поиск соответствий, хотя в неожиданном прозрении уже понял, что перед ним. Здесь Плеяды, вот Магеллановы облака, эта яркая звезда должно быть Денеб. А где-то в этом районе находится Солнечная система.

Чуть позже Михаил вышел на улицу и посмотрел вверх на вечернее, еще светлое на западе небо. Он вглядывался и вглядывался во Вселенную полную звезд, вспоминая великие её чудеса - R136a, скопление Девы, Кома, галактика Сомбреро, Кошачий глаз, Андромеда.

Какие они? Черви в болотах, тягучие кристаллы под палящим безжалостным солнцем или такие же как мы? Они построили гигантский механизм способный отправить нам фотографию нашей галактики, увидеть которую со стороны мы не сможем никогда.

Какие они? Впрочем, неважно, Михаил точно знал одно, и сейчас этого было достаточно - они ему улыбаются.