Рыженький

Это случилось, кажется, в 2005-году. Может, на год раньше или позже, сейчас уже точно не вспомнишь… Почему? Ну, вы же сами сказали, что я пропила все мозги. Так оно и есть. Отчасти. Но в первую очередь дело в том, что я всегда плохо помнила даты и числа. Эти чертовы циферки меня просто ненавидят. С самого детства, да. Так что, пожалуйста, не спрашивайте сколько мне лет. Я не помню, даже примерно. Помню только, что в те времена, когда я училась в школе, было в порядке вещей получить линейкой по пальцам за неправильную дату начала какой-нибудь замшелой войны.

Впрочем, этот обычай уже отживал свое. Марья Степановна, наша учительница истории, явно чувствовала себя неловко, когда ей приходилось треснуть кого-нибудь по рукам. Когда она хватала линейку, у нее становилось такое лицо будто она вот-вот расплачется.

Кстати о линейках. Вы замечали, что нынешние линейки уже совсем не те?.. Я говорю сейчас не о пластиковой китайской дряни, а о нормальных, деревянных линейках. Помните такие? Ну! Раньше это был не кусок деревяшки, а прямо холодное оружие, отполированное уверенным хватом училки. Тогдашние линейки, кажется, только крепчали от употребления не по делу. А сейчас? Они же разламываются, буквально превращаются в щепки стоит только вложить чуть больше силы. Рраз! – и нет ее.

Так что дело не только во мне. Вся страна нынче не очень. Расклеилась, совершенно разучилась работать. Каждый ждет, что его работу сделает кто-то другой… Нет, я не оправдываюсь, просто предлагаю вам подумать об этом. Если мы разучились даже линейки строгать как следует, то чего можно ждать от простой, третьесортной ведьмы?.. О, посмотрите-ка на него! Глаза закатил. Как будто это не ты завалился ко мне среди ночи, а я сама к вам пожаловала. Нет уж. Так не пойдет. Если и правда хочешь, чтобы я без протокола объяснила, как эта бумажка попала в карман покойничка, слушай не только внимательно, но и терпеливо. Тогда, может, я и вспомню того мужичка.

Как, говоришь, его звали? Андрей? Андрей. Кто бы сомневался. Ты же в курсе, начальничек, что Андреев у меня было чуть ли не двадцать? Нет, не в том смысле… Отчасти не в том.

Просто почему-то Андреи все как один кобели. А еще Леши и Саши. Как, говоришь, тебя зовут?.. Вот, значит, знаешь на собственном опыте.

Нет, не надо мне никаких фотографий. Это вообще моветон. И вранье, если хочешь. Не так оно работает. Но тогда, в нулевых, все прямо с ума сходили по всяким приворотам и заговорам по фотографии. Модно было, понимаешь? А когда что-то становится модным, из всех щелей вылезает целая прорва шарлатанов. В любой сфере так, абсолютно в любой, кроме, наверное, математики. Но сама по себе она плохо продается. Иначе зачем бы Советский Союз производил столько линеек?.. Сейчас вот мода на психотерапию и фондовый рынок, а тогда в каждой газете половину полосы занимали боксы с гадалками и ворожеями. Ну, ты и сам видел такие. На черном фоне торчат большие глаза. Выпученные такие, с накладными ресницами и конъюнктивитом по углам. Или вместо глазюк на баннере магический шар с синими молниями внутри. На большее фантазии рекламщиков обычно не хватало. Но многим нравилась такая пролетарская «загадочность».

Что, офицер, ты так не думаешь? Вот и я не думаю, но кто же нас с тобой спрашивает. По мне такая реклама только на дурачка. И они, собственно, к нам и валили. Для прохиндеев золотое было время… Для меня?.. Нет. Для меня любое время как время. Кому очень надо, тот и сейчас меня найдет. Без всяких газет, Инстаграмов и прочего. Вот ты же нашел, например. Не поленился все чердаки облазить… Прячусь здесь? Нет, я не прячусь. От кого мне? От тех, от кого надо бы, на земле не спрячешься, а под землю лезть – вроде как рановато. Пока рановато.

Так вот, про твоего Андрея. Тощий такой, с редеющими волосами, но ты его, наверное, видел уже почти лысым, да?.. Да, вот так эти «гадалки» и работают, как я сейчас. Считай бесплатный мастер-класс тебе. Назвала твоего Андрея тощим, а сама смотрю, ухмыляешься ты краем рта или нет. Если ухмыляешься – значит, не угадала. Значит, твой Андрей был не тощим, а совсем даже наоборот, и надо бы быстренько придумывать, что по его породе было сразу видать, что с возрастом раскабанеет… Что, за лицом следишь? Виду не показываешь? Работа такая? Может, если бы мы у тебя в кабинете сидели, так бы оно и было. Но не здесь. И не сегодня.

Погодка, конечно, подфартила, спасибо ей, и за гром, и за ветер. Крыша как улетать собралась, да?.. Но даже и без погоды тут все на моей стороне. Крысы орут. Полы скрипят, как от шагов. А еще те жирные крестовики по углам. Особенно вот тот, оранжевый. Красивый, сволочь. Окраска редкая, я только одного такого знаю. Что, не нравится? На гнойник похож? Это где же ты такие гнойники видел, спросить боюсь… Ну, да ладно. Мне этот паучок нравится, я ему все лето мотыльков, подгоревших о лампу, подкидывала. А куда деваться? Падаль он, конечно, не жрет. Без убийства, видишь ли, аппетит у него не разыгрывается. Люди, кстати, тоже есть из этой породы. Ты с такими наверняка сталкивался, если давно служишь…

Отгадать, давно ли?.. Не отгадаю, сразу же предупредила: не любят меня числа. Но если так прихотелось меня проверить, могу сказать, что ты последнее время с мамой живешь. И бесит она тебя страшно. Блины и борщи еще в первую неделю приелись, а других «козырей» у твоей мамки нет. Зато есть очень много вопросов. И задавать она их умеет так, что иногда тебе кажется, что из вас двоих следователь – вовсе не ты. Все мамки это умеют, но твоя – в числе лучших. А как же, она нынче на пенсии, целый день дома сидит, телефон по два раза заряжает, чтобы вместе с подружками придумать как бы тебя «расколоть». Как бы так выспросить, чего ты такого натворил, что женщина с двумя детьми тебя за порог без чемодана выставила… Чемоданы, да… Вечно они в историю норовят пристроиться.

Но ты не горюй, даже если не прав был, ничего тебе мать не скажет. Разве что посмотрит с укоризной, да поплачет разок-другой. А вот невестку мать твоя ненавидит люто. Будь у нее хоть крупица таланта, жену твою бывшую уже переехал бы трамвай. Но таланта Господь не отсыпал… Что, не нравится, когда Господа так поминают? Думаешь, не от него все эти умения? Все может быть. С другой стороны, мамке твоей это не мешает в храм за помощью идти. Пристрастилась она свечки за упокой ставить, и как только пенсии хватает. Причем как ставит, знаешь? Сегодня за упокой, завтра за здравие. И совестно и боязно и желчь кипит, не переставая. Нагрешит – отмолится, потом опять нагрешит. Как все мы, в общем-то, но только она – чуть не по графику.

Тот твой Андрей, кстати, таким же был. То хочу, чтоб сдохла, шлюха вонючая, то хочу, чтоб любила без памяти, жить без меня не могла. Сидела в нем эта злость. Да ты и сам знаешь… А с бабой я его познакомилась, если тебе интересно. Не специально, конечно, так уж вышло. На соседних креслах мы с ней в парикмахерской сидели. Мне перманент делали, а ее стригли как-то по-модному. Она вообще была девка ладная, посмотришь и не поверишь, что на эдакого Андрея позарилась… Что, поверить в такое не можешь? Я и сама иногда не верю. У меня зеркал тут не водится, но я догадываюсь, что видок у меня, прямо скажем, не очень. Но я о нем, как ты, наверное, понял, не особо забочусь. Вот зубы, зубы это важно. И они у меня все целые, все беленькие, за ними я слежу.

Так вот, я про Андрееву жену начала рассказывать. Сидит она, значит, в кресле, на плечах клееночка. Вон, вроде той, что у меня под потолком натянута, чтобы не капало. Только на ее клеенке были не синие крапинки, а какие-то рыбки морские разноцветные. Она на них посматривает, да нет-нет и носом хлюпает. Парикмахерша, что ее стригла, не выдержала и спрашивает: чего, мол, раскисла, стрижка не нравится? Ну, Андреева жена как будто только этого и ждала. Хорошая, говорит, стрижка, а сама давай в голос реветь. Не могу, говорит, рыбок этих видеть. Не могу и все тут. На море, говорит, всю жизнь мечтала поехать, каждый год экономила, как могла, а эта сволочь, супруг мой бывший, как нарочно то машину разобьет, то другу на фундамент дома одолжит, то чемодан свой с дорогущими костюмами на вокзале забудет. А без костюмов ему нельзя. Море, оно никуда не денется, а без костюмов его уважать перестанут. Так что вынь да положь три тысячи на новые. Такая у нас в семье экономия была, говорит. Я себе колготки по десять лет штопаю-перештопывая, а он чемоданы разбрасывает. Кто что заслужил.

Вот это число я почему-то запомнила. Три тысячи. Хорошие деньги по тем временам. Столько я у Андрея за свою работу и попросила. За нехорошее дело всегда надо просить как следует, так я тогда думала… Сейчас? Сейчас могу и вовсе отказать. И за бесплатно сделать, если вижу, что надо. Иногда надо и за так делать. Без запроса, как говорится.

Андрей-то все нищим прикинуться хотел, и я, стыдно признаться, ему почти верила. Да, бывает такое и с нашей сестрой. Куда не смотришь – того не видишь. Хотя, кому и рассказываю? Недавно же у тебя случай был… Как это какой? Сам знаешь. Паренек к вам в участок приполз. Обокрали меня, говорит, в родном доме обокрали. И вид у него такой задрипанный, все вены видны. Напарник у тебя еще сомневался, но ты-то его сразу распознал, да? Так ведь ты считаешь? Да не злись, я это так, к слову пришлось… Мало ли их таких по твоему району ходит.

А Андрей мне всю сумму сразу отдавать побоялся. Еще и расписочку взял. Ну, ту самую, которую вы у него в кармане нашли. «Такая-то такая-то взяла полторы тысячи рублей авансом, обязуясь наладить мои семейные проблемы». Наладить проблемы! Ох, столько лет прошло, а фразочку-то я помню, такое не забывается… Ну, не идиот ли? Нет, не только из-за «налаживания проблем», а вообще. Что бы он с этой запиской делал, куда побежал бы жаловаться? Даже странно, что бизнес его столько лет простоял. Идиот же. Идиот как есть. Но везучий до поры до времени. С мужиками такое часто случается…

Погоди-ка… У меня где-то тут его труселя валяются. Взгляни, если хочешь. Длинные, широкие, в клеточку. Такие тогда все носили. Тройка от Армани, трусы от тети Тани, ага… Зачем храню?.. Да вообще-то не за чем. Старомодная я, только и всего. Так меня учили.

Личная вещь одного, да личная вещь второго. Да веточка полыни для запаха. А потом все это добро в тряпочку, и под кровать, чтобы когда полы моешь, нет-нет да вспомнить о любовничках. Так оно работает. Любая вещь без надзора вянет. Что линейки, что приворот, без разницы… Ежедневник завести? Нет уж, обойдусь, спасибочки за непрошенный совет. Найдут такой ежедневник, потом проблем не оберешься… Трусы найдут? А что трусы? Найдут – скажу трофеи.

Шлюхи, если ты обратил внимание, не вызывают такого ажиотажа, как ведьмы. Не припомню, чтобы шлюх сжигали на костре. Всякие королевишны не в счет, там политика, а не его величество экзистенциальный ужас перед неизведанным… Красоток сжигали? И опять же, при чем тут я? Я простая баба с чужими труселями под кроватью. Что с перманентом, что с модной стрижкой, что после бутылки, не тяну я на красотку. На ведьму-то стала тянуть только в последние годы.

А вот это уже интересно!.. Не совсем страшная я, значит? И долго ты эдакий комплемент выдумывал?.. Да не ерзай ты так, не кипятись. Поздно уже кипятиться… У тебя и так глаза на выкате, а когда ты их таращишь прямо краб крабом. Так и тянет тебя в речку пнуть… Да погоди ты, дай расскажу кое-чего…

С числами, ты помнишь, у меня вражда, а вот биологию я в детстве очень любила. Прямо читала учебник как какой-нибудь любовный роман. От корки до корки. И снова-заново. Столько там всего интересного, аж в дрожь бросает.

Вот как, например, из двух крошечных клеточек вырастает целый человек? Огромный, с глазам, с ушами. С зубами, опять же. Нет, ты не мычи, а подумай, подумай как следует. Все, буквально все это получается из двух малюсеньких клеточек! И при том, клетки крови – одни, на коже – другие. А гены в них, программа, то бишь, у них совершенно одинаковая. Я даже слово нужное помню. Дифференцировка. Разделение, то бишь. Вот тебе нервные клетки, жить им долго, чуть не до самой смерти человека, а вот клетка откуда-нибудь с пятки. Хорошо если месяц протянет. Ну разве не чудо? Тем живое от неживого и отличается. Куда не посмотри – везде какая-то трансформация, что-то новое выходит.

Трусы вон сколько времени вместе пролежали, а ничего нового из них не вышло. Старое – и то сохранить не удалось… Показать тебе, офицер, как их крысы прогрызли? Ты сиди-сиди, я сама принесу… Есть ещё чувство юмора, а? Ой, есть! Зубы и чувство юмора – вот мое главное богатство… Посмотри-ка внимательно: Андреевы трусы прогрызли в труху, паршивки! Они, понятно, хлопковые. Натуральные. А ее трусы – чистый полиэстер, даром, что красивые. На ощупь как жабья кожа после выделки. Их крысы и зубом не тронули, даже срать на них побрезговали. А мы эту дрянь носим, офицер, представляешь?.. Но ты не больно-то дергайся, бесполезно это. Только моего Рыжего раньше времени раззадоришь. А я пока поговорить хочу. Не наговорилась еще.

На чем мы там с тобой остановились? На чудесах из учебника биологии?.. Вот тебе еще одно чудо: паучья нить в десять раз прочнее стали. А уж мягкая она! Как облачко. Целиком замотают, а ты и не заметишь. Хотя, кому я рассказываю, ты и сам теперь знаешь. Почувствовал хоть, когда все началось?.. Да не таращись, не таращись, говорю. Не люблю я крабов. Вот пауков – тех люблю, а крабов нет почему-то. Родственники они с пауками, а не люблю. Тупые они.

Пауки – это белая кость, голубая кровь членистоногих. Удивительные твари. Дихотомия добра и зла в чистом виде. Китайцы наверняка свои Инь и Ян с пауков подглядели. С одного конца у них на брюшке прядильный аппарат… Да не вой ты так, рано еще выть… Видел ты как блестят на паутине капли росы? Видел, все видели. Вот и попробуй придумать что-то покрасивее… Однако помимо красоты тут есть еще и ум. Знаешь, как паук свою паутину прядет? Одна нитка ловчая, к ней всякие букашки прилепляются, а другая – просто тросик. Как стальной, только лучше, ага. Иначе как бы мой Рыжий сейчас по тебе ползал? Прилип бы бедолага. Каждый раз удивляюсь, как он запомнить умудряется куда можно наступать, а куда нет. К тому же лапы такие огромные отрастил… Тяжело ему, конечно. Тяжело. На диету, что ли, его посадить? Брюхо уже с антоновку размером, того и гляди лопнет. Что я без него делать стану?..

Но я как всегда отвлеклась, офицер-товарищ. Про Инь рассказала, а Ян у нас в стороне остался. Так вот. С одного конца у моего красавчика творчество и ум. Жопка созидания, так я это называю. А с другого конца у него – ядовитая железа и хелицеры. Чем не символ разложения и смерти?.. Эх, зря ты, Рыженький, ему так шустро пасть замотал. Зря. Теперь хотя бы глаза на виду оставь. Даром, что крабьи. Так хоть видно, что он слушает. Сердечко, конечно, стучит бешено, но до инфаркта далековато пока.

Знаешь, пучеглазый, мне всегда было интересно, что чувствует паук, когда впрыскивает яд. Мне почему-то кажется, что в них нет никакого удовлетворения. Та же кошка прямо наслаждается, когда ее зубки погружаются в мышиный хребет. А паук? Нет, паук холоден. Хелицеры, кусачки его, они как поршни в каком-то агрегате. Совершенно не живое движение. И тут, кстати, тоже есть правда. У пауков много чего работает на гидравлике. И тут они тоже Инь и Ян.

Я, офицерик, об одном жалею. Не дала тебе природа хитиновый панцирь. Все дерьмо твое наружу вытечет. А все почему? Потому что мой Рыженький хоть и вырос, а умом все ребенок. Бей – не бей его линейкой по лапам, а паутину все равно плетет с проплешинами. Через них-то все и вытечет. Видимо, надо пробовать какие-то другие методы обучения.