Санкт-Петербург Селин
Человека сажают в тюрьму, запирают, изолируют не потому, что он совершил преступление, а наоборот: так как оно породило его.
1
Луи сразу влюбился в Монику, как только он увидел ее, прошедшую перед ним. Это произошло параллельно: на скамье и в инете. Он сидел на ней и обдумывал бытие. Впрочем мясо, плоть хлеба он крошил голубям. Размышлял, жив он или мертв. Не понимал, но входил в себя и думал: «Каждый человек — женщина, в которую входит член — жизнь и порождает ее». Он курил, не курил, делал оба процесса одновременно. Ждал прохождения трамвая в сердце своем, чтобы сесть в него на остановке — инфаркте — и уехать отсюда, можно сказать, с Земли.
Моника хотела уйти, но он догнал ее и подарил ей «Цветы зла» — не в виде книга, а себя самих, чем порадовал девушку и коснулся ее губ двумя пальцами, призывая молчать, не курить и не пить, жить им, дышать, страдать и любить. Ждать его даже тогда, когда они вместе, женаты, с детьми. И она это поняла, взяв его за руку и поведя туда, где он был: в чрево свое, в живот, ну и на лавочку тоже.
Там они посидели немного, заскучали, ощутили отвращение друг к другу от переизбытка чувств, и Моника потому сказала:
— Друг, принеси нам кофе. Я дам тебе денег, если их у тебя нет.
Луи сходил к ларьку, приобрел капучино и принес его ей. И себе как ее отражению, женщины, сексуальному насилию над мужчиной, потому что Земля, как и любая другая планета, — живот беременной, существующий, находящийся вне ее: брюхатая ходит по тому, что между ее грудью и пахом, по себе, даже больше: рожая себя в себя, когда умирает и ложится в гроб. Это и есть настоящие роды.
Моника глотнула, сделала ртом шикарное, облизнула верхнюю губу и спросила:
— Чем занимаешься? Знаю. Ты писатель, конечно. Читала тебя давно.
— Слышала?
— Нет, нигде. Встретила книгу в магазине и купила ее.
— А перед этим книжный приобрела она сама.
— Это само собой.
Обнялись ради прикола и поцеловались в честь серьезности мира и чувств.
2
В интернете они делали другое: он пил водку, она продавала ее, недовольно глядя на его приходы. Он ничего не мог поделать, обдумывал «Север», целовался с ним, ласкал свою затею, начало романа, курил «Честерфилд», кидал бычки птицам, и те хватали их и улетали на небо, треснувшее пополам.
— Ну и что, — хохотнул он в магазине, — ночной горшок приказал долго жить.
— Ты о чем? — спросила она.
— А ты погляди, — он показал в окно и наверх.
Она взглянула и отрезала:
— Ничего особенного. Молния без туч.
— Ну, пусть ты права, но мы же поженимся?
— Никогда. Но если перестанешь пить, то я подумаю, может.
— Тут надо твердо знать.
— Не смеши. Чего тебе, водки?
— Давай шлифану вина.
— Бери краснодарское крепкое.
Он вышел с бутылкой, прижатой к груди, и понял, что обнимает Монику, она была его выпивкой, ее душа билась в виде алкоголя, уносимого им. Потому он поспешил пристроиться в тени лип и сделать большой глоток, чтобы забеременеть Моникой, раздуться ею и стать.
Через двадцать-тридцать минут юзеры видели, как Селин бежит по новостной ленте, а за ним мчится «Банда гиньолей», размахивая дубинками и ножами и крича:
— Напиши нас, не то убьем!
3
Моника отодвинулась от Луи и кончила поцелуй, прижалась к другу своему и грубовато сказала:
— У тебя было много женщин до меня.
— Ничуть, пара-тройка волшебных.
— А я?
— Ты и есть само волшебство.
— Хорошо. Тогда слаще целуй.
Она отодвинулась, достала зеркало и начала красить губы, похожие на ворота с голкипером — Канном, языком, не дающим мячу — словам — вылетать из сетки, а не влетать в нее, потому что речь — голы, забиваемые в поле вратарем, когда он выбивает круглый, живой и поющий серенады снаряд.
К ним подошло человечество и попросило сигарету, присело рядом и произнесло:
— Я умираю, когда я умру, будут отдельные личности, люди, но не будет меня.
Оно поблагодарило за папиросу и медленно ушло, как пришло.
— Кто это был? — поинтересовалась Моника. — Я не поняла.
— Наша часть.
— Не мы ее?
— Нет.
— Ну, понятно, — она выкинула стаканчик, в котором кончился кофе и начался мир, и собралась уходить.
— Ты исчезаешь?
— Нет, — она рассмеялась и пожала руку ему. — Просто сделала движение к вечности, которая уж точно меньше человека и жизни, кусок души, который можно, конечно, увеличить и обессмертить нас всех.
— А дальше?
— Только любовь.
— Женщины и мужчины?
— Любовь между сексом и ею самой.
Он подумал над ее словами, добил свой напиток, вытер руки салфеткой, так как испачкал их тем, что выпил, и скосил глаза в сторону будущего, идущего к ним, чтобы пройти мимо, вернуться, взять их за руки и повести с собой.
4
Оно довело их до места, где стояла большая очередь.
— За колбасой? — поинтересовался Селин.
— Почти, — будущее провело их до задней двери здания.
— Куда вы идете? — закричала им вслед старуха. — Стойте, как все!
— В следующий раз обязательно, — вежливо ответило будущее.
Они зашли в белое светлое помещение, увидели на стене «Черный квадрат», который работал.
— Это вход в интернет? — полудогадалась Моника.
— Да, — будущее подвело их к картине, пожало им руки и ушло в прошлое — за ним.
А Моника и Луи прошли в «Google», перешли на «Facebook», прошлись по широкой улице с Арменией, Грузией и Россией и замерли: раздавались крики и вопли — это бежал Селин, убегая от своей книги. Он увидел себя, с ходу заскочил в него и притворился собой. Банда промчалась мимо, Моника расхохоталась и повела друга в магазин «Reebok», где купила ему кроссовки.
— Чтобы быстрее бегал, — пояснила она.
Луи поблагодарил ее и обещал не остаться в долгу. Они прошли мимо поста «Женщина — антоним вселенной», оставили коммент «Потому что одной из них нет, сплясав его босиком и двинулись дальше по сказочному миру интернета, впервые описанному в книге «Алиса в стране чудес».
Зашли в армянский сайт, где продавец напечатанных на экране стихов произнес, задумчиво глядя вдаль:
— Армяне очень опасный народ — для своих и других, потому что в нем есть те, в ком безумное желание стать богом, добром и бесконечностью не реализовалось и стало своей противоположностью: абсолютным зверем с порядковым номером 666.
Луи согласился с этим, приобрел пару стихов Сои, потому что очень понравились окончания их и атмосфера, понес их в воздухе, пока Моника шла рядом и слушала их, читающих себя.
5
— Почему у африканцев и бразильцев большие болты? — поинтересовалась Моника.
— Думаю, все дело в солнце, там его больше.
— И?
— Оно же вымя, вот и поит обильнее своего теленка.
— Солнечным молоком?
— Ну да. Эякуляция женщины.
— О.
Заглянули в соцсеть «Вконтакте», пробежались по авам, оставляя следы, поставили кучу лайков стихам и заметкам разных писателей, врубили музыку и порно, насладились ими, вознесенными в небеса, и зашли на страницу Моники, выпили чаю на кухне, занялись сексом в спальне, поставив статус «Не писать, не мешать», покурили и пошли на улицу — в «Яндекс», купив воздушные шары и неся их в руках.
— Замечательно же здесь, сами можем выбирать улицы, — Моника зашла в подъезд с Луи, выбрала «Озон», вышла в него со своим другом и зашагала вдоль книг, флешек, одежды, гантелей и прочего, продающегося дорого или за бесценок.
Луи хотел бесплатного, потому через небольшой промежуток времени они заглянули на сайт “Обо всем”, предлагаемом даром, и сели на диван, наслаждаясь морем перед ними, памятником Цою справа, аттракционами слева и музыкой позади, потому что там шел концерт «The Beatles».
Пошел дождь из комментов, теплый, нежный, хороший, неторопливый и вдумчивый, но так длилось недолго: несколько аккаунтов набросились на один и начали пинать его, избивать. Луи крикнул, хотел вмешаться, но подъехала «Мицубиси» с админами и заблокировала их. Те застыли соляными столбами. Пострадавший встал и в окружении толпы ав двинулся по улице, пожимая руки и раздавая скриншоты.
Луи и Моника пошли на футбольный матч, открыв его на смартфоне, сели на трибуне Петровского, купив билеты, и стали смотреть то, что шло на экранах каждого зрителя, собирая из лучей — смартфонов — солнце — телевизор и далее: настоящее действо, матч «Зенит»-«ЦСКА», идущий на самом настоящем поле из пикселей.
— Штанга! — и тысячи телефонов вибрировали, подпрыгивая, как лягушки, глотая вертолеты — стрекоз, чтобы с помощью них взлететь.
6
Зашагали в «Инстаграм», проходили по поисковику, широченной аллее, проспекту, встретили шикарную тачку с Роналду, испытали оргазм, коснувшись друг друга руками, шли мимо девочек, вокруг которых плескались моря и высились отели, парней в шортах, загорающих и позирующих камерам друзей и СМИ, зашли на одну страницу, вступили в общение с парой, девушкой и девушкой, Луи попросил у них огонька, получил его, задымил, процитировал Гумилева, строку «Как конквистадор в панцире железном», вызвал интерес, желание послушать еще, но дальше он позабыл. Потому вышел на сайт вин, взял «Бордо», открыл его, налил всем по бокалу, произнес тост:
— За бога, который «Айфон»!
Под визги и радость девушек выпил, что сделали и они, налил еще и сделал при помощи пульта чуть пожарче солнце и попрохладней ветер, но только у них, чтоб не напрягать остальных.
Пьяными неслись по дорогам, общались, оставляли комменты, получали ответы, разные, противоречивые, хорошие и плохие, дошли до президента страны — страницы самой «Инстаграм», сфоткали ее, полюбовались ее видами, присели под фото на скамейке, закурили, положили ноги на ноги, набрали дым и так слились в поцелуе, стоящем миллион триста лайков и сорок тысяч комментов.
Залезли в окно — в сториз — оказались с африканцем в комнате, курящем кальян, побалдели с ним, кайфанули, пообщались:
— Good, — сказал он.
Они согласились, не предложили секса втроем, пожевали таблетки и ушли, обещав, если будут еще здесь, заглянуть, в чем сомневались очень, но поняли, что надо сказать именно так.
— Ну вот, — задумалась Моника вслух, — так и будет: человек в жизни мертв, здесь жив, и наоборот, будут меняться местами, как песочные часы.
И в подтверждение ее слов вышел из-за угла Меркьюри и улыбнулся им, сев в «BMW» и сказав водиле мчаться в аэропорт, так как ждет концерт на «Уэмбли 2», альтернативе, борющейся с оригиналом и рвущей сто тысяч глоток, приветствующих Фаруха задолго до появления на сцене его.
— Жизнь — быль, реализм, смерть — сказка.
— То есть ее тоже нужно прожить — прочесть?
— Да, — улыбнулся Луи.
— И у нее счастливый конец.
Добрались до того места, где был пункт перехода в обычный мир, подкинули монетку, загадав орла как продолжение путешествия, но выпала решка, и они вошли в квадрат, выбрав исходную точку, попали в Питер, взболтали головы и выпили их излишки губами друг друга.
7
Стоял прохладный вечер. Моника звала Луи к себе. Он упрямился. Не хотел или набивал себе цену. Курил даже, чтобы отвлечься. Но ее напор нарастал. В итоге он взял вина и двинулся с ней, отмеряя и чеканя шаг, похожий на стихи Маяковского, посвященные Октябрю.
Они устроились на кухне, выпили по рюмочке, подумали, что часто пьют, но не испугались этого, продолжили и помыслили: «Чертеж становится домом, сценарий фильмом, книга — самой жизнью, причем многоуровневой, мирами, ведь страница — карта, которая может быть глобусом, повторяющим земной шар, ссылкой на его сайт».
Не удивились совместному мышлению, приняли его как дар и подарок судьбы, накатили еще алкоголя, обнялись и устроились поуютней, почеловечней даже, по-ницшеански тоже, потому что философия — секс, в отличие от литературы — любви, какой бы откровенной она ни была.
Легли спать вместе, положив под головы свои чувства, объединив их и наказав сбыванием, реализацией и свершением, смотрели на ее телефоне бои Льюиса, наслаждались этим мужчиной и его грацией пантеры, хищностью, уложенной в рамки культуры и опечатанной ею.
— Он бьет так, как мама целует ребенка, обезоруживает противников, и они падают от своей зрелости, будто яблоко голодному человеку в рот, — сказала она.
Утром они пошли и купили детскую коляску, потому что без этого дети не рождаются, даже если вы трахаетесь двадцать пять часов в сутки, изобретая новые позы — такие, как, например, «Вольво», «Рено» и «Ваз».
P. S.
Селин написал столько произведений, сколько нужно было для дома: из томов — кирпичей — он построил его, сделав крышу из открытой и перевернутой, чистой книги без букв, которую написал своими каплями дождь, когда пошел из мозгов, из ума — из туч.
Опять трапы на Слоне!
Интересный продукт.
Почитаю-ка дальше.
Этот рассказ сидел на Луи, пока Луи время от времени не «оживил» его каким-нибудь носком или газетой. Тогда рассказ немедленно выплывал на поверхность в позе «Ваза». — Лучше и не скажешь.
Короче, да