Неестественный отбор
Больше всего Алексу не нравились утренние подпитки. Ладно лежишь, пристегнутый по рукам и ногами с иголкой в вене, к такому можно привыкнуть. Но не когда всё это время смотришь и смотришь шахматные турниры, задачи, решения. Да кукухой поехать можно, когда только шахматы и шахматы! Уж на что Алекс любил играть, да что там говорить, он был кандидатом в мастера, но любовь эта заметно остыла именно из-за переизбытка раздражителя. Ничем иным Алекс не мог больше считать шахматы с тех пор, как попал сюда первый раз.
В соседней комнате на такой же койке лежала Лиза и, Алекс знал это точно, ей не приходилось насиловать мозг задачами и бесконечными турнирами. Лиза смотрела те же ток-шоу, что и дома, слушала музыку и могла капризно отказаться и от того, и от другого. А всё потому, что Елизавета Крейс тоже не напрягала свою голову лишней учебой, жила как птичка и горя не знала. Вот и её свободному донору тоже повезло. Не то что Алексу, который уродился донором гениального Александра Воронина.
Узнать о том, что все его документы пустышка, а сам он не человек вовсе, а просто приложение к богатому и знаменитому, Алексу пришлось рано. Развитый мозг и привычка отслеживать всё важное в любимом мире шахмат сыграли с ним батарею*, да и сложно было не увидеть вундеркинда, который был чуть старше, но при этом просто одно лицо с ним, Алексом. К тому же и звали его также.
Алекс нашел всю информацию о Воронине, какая только была в открытом доступе, разложил по частям, собрал воедино, выделил тезисно и только после этого пошел к маме.
Мама была женщиной умной и стрессоустойчивой, другой и не могло у них быть, поэтому не стала отпираться или врать, погладила его по коротко стриженной голове, вздохнула и произнесла:
–После ужина зайди ко мне. Только один, остальным ничего не говори.
Остальных у мамы было еще восемь. Разные во всем, от цвета кожи и цвета глаз до увлечений, они могли всегда рассчитывать на поддержку мамы, она находила доброе слово для каждого, сидела с ними ночами, когда они болели, возила на кружки.
Разумеется, она это всё делала, ведь это была её работа. И притом высокооплачиваемая.
Алекс почти не задумывался, почему им всем так повезло попасть именно в такую приемную семью, где для детей действительно делалось всё. Самая качественная еда, любые книги, инструменты. А что мама мягко и почти незаметно каждого подводила именно к тому увлечению, которое потом дается лучше прочих, так ведь и должна поступать настоящая мама, верно?
Тем вечером семилетний Алекс узнал, что он донор. Раньше говорили еще клон, но теперь это было не толерантно. Будто ты не человек вовсе. А донор — звучит почетно. Ну и что с того, что ни одна часть твоего тела не принадлежит тебе самому. Татуировки, операции по изменению внешности? Забудьте. Алекс был еще мал и ни разу до того дня не задумывался о татуировке, но во время того разговора захотел сделать и немедленно. И изобразить хотелось что-то очень неприличное и со словами, которые в семье мамы нельзя было говорить. Поэтому он и сдержался, просто ярко-ярко представил их на татуировке.
***
Первых клонов-доноров держали в огромных ваннах, доставая лишь когда они требовались. Строго говоря, средний класс до сих пор пользовался такими. Если уж на то пошло, денег мамы хватало, чтобы заказать донора для Алекса. Донор для донора, разве не весело?
Но вот незадача. Большая часть органов, один в один подходящие человеку были не настолько лучше искусственных, чтобы тратить столько денег. Престиж, да. Но недостаточно. Все эти сотни и сотни ванн с клонами требовали дорогого обслуживания, но не давали самую важную и до сих пор не заменимую искусственной часть человека – мозг.
Уже ушли в прошлое прения на тему того, что мозг человека и есть человек. Люди так страстно хотели верить в то, что их близкий выжил даже несмотря на смерть мозга, что на первую ступень вывели новый старый постулат: «Выглядит как утка, крякает как утка, значит, это утка». Так что мозг клонов тоже пошел в дело. Плохое знание реалий жизни легко объяснить амнезией, но что делать с отсутствием нейронных связей в голове плавающего в ванне тела?
Так доноры перешли на новый уровень. Им показывали фильмы, учили, заставляли читать и решать задачки. Особым шиком стало развивать в том же направлении, в каком развивался сам реципиент. Да что и говорить, заботливые толстосумы снабжали своих доноров и доноров своих детей видео сюжетами своего отдыха в других странах, хоумвидео дней рождения и вечеринок. Да, всё выращивание столь нужных нейронных цепочек по-прежнему шло в теплице. Клон лежал в ванне или на столе, искусственно питался или спал, а параллельно его мозг нагружался столь нужной информацией.
Говорят, дикий лосось куда вкуснее того, что вырос на ферме. Вот и с донорами аппетит пришел во время еды. Что толку от схожих нейронных связей, если нет более крепких, что родились от касания пальцами горячего, ледяного, шершавого и скользкого?
Толстяки не хотели больше куклу наследника, они хотели настоящую Суок. Что же об этом думают сами Тутти, обычно никого не волновало.
***
Так появились приемные семьи, в которых высококвалифицированные психологи растили маленьких доноров на убой. Мама так и сказала «на убой». Она прекрасно изучила Алекса и знала, что его этим не проймешь.
–Мораль тут молчит, – пояснила она, убедившись, что он не собирается плакать или убегать. – Вас не могло быть вообще. Нигде. А могли лежать штабелями в ваннах. Если говорить начистоту, ваша жизнь лучше, чем у многих обычных людей. За вашим здоровьем следят лучшие специалисты, вы едите только полезную еду, занимаетесь тем, что у вас прекрасно получается. Статистика говорит, что семьдесят процентов доноров доживает до совершеннолетия, так ни разу и не столкнувшись с необходимостью что-то отдавать. Кроме того, было уже тридцать четыре случая, когда после использования донор был освобожден от этой должности и в дальнейшем получал пенсию до самой смерти.
–Недолго, – только и заметил Алекс, лихорадочно анализирующий поступающую информацию при внешне спокойном лице.
–Недолго, – согласилась мама. – Обычно требуются довольно значимые органы, но может и повезти. Предположительно можно дожить до старости и ничем не пожертвовать.
Она скривилась. Предполагать мама не любила, она любила статистику. К тому же она умолчала о том, что даже свободного донора, идеально подходящего для одного конкретного человека, хозяева могли продать тем, кому просто годилась эта группа крови. По частям. Это был дорогостоящий ресурс и никто не собирался забывать об этом.
Все это Алекс понял много позже, когда полностью сжился с мыслью о том, кто он. Ему нравилось ходить по улицам и представлять, что идущий ему навстречу человек тоже донор. Еще интереснее после занятий по шахматам прогуливаться мимо других кабинетов центра творчества и воображать, что здесь занимаются одни доноры. Или нет, есть несколько настоящих людей, но они даже не подозревают…
***
Любимой настольной книгой Алекса стала «Принц и нищий» Марк Твена. Нет, он не собирался меняться местами с Ворониным, в этом не было смысла. И потом, только в книге такое могло закончиться хорошо. Наверное, потому что во времена принца еще не придумали трансплантологию, вот и всё.
Алекс хотел просто сказать своему реципиенту что-то вроде «Пацан, ты там аккуратнее, ага? Мне нравится моя печень, почки и сердце. Да что там говорить, мозги у меня совсем блеск!».
Последнее было правдой, именно поэтому Алекс никогда по-настоящему не искал встречи с Ворониным. Впрочем, это его не уберегло от лишнего внимания.
Раз в год приезжали какие-то люди, смотрели его как породистую лошадь: заглядывали в рот, оттягивали веки, тыкали холодными пальцами кожу. Разве что в задницу не заглядывали, Алекс уже за это был благодарен.
Сначала он думал, что это врачи или соцработники, проверяющие мамин дом на предмет вредных для детей волнений или болезней. Но оказалось всё куда проще. Старшие Воронины предпочитали лично следить за своим капиталом, даже если часть его вложена вот в такую движимость, каковой был Алекс.
Алексу было уже пятнадцать, когда Воронины обнаружили, что он недостаточно гармонично развивается, а его уровень как шахматиста уступает таковому у сына.
«Им бы радоваться, так нет же, нужно так же, – ворчала мама тем вечером. – Чем больше получают, тем больше им хочется».
Пожалуй, она впервые критиковала кого-то из клиентов на памяти Алекса и жаль, что никто больше не мог это услышать.
Впрочем, попав в «санаторий», где теперь ему требовалось проводить несколько недель в году и целый месяц летом, Алекс посчитал, что мама была слишком мягкой по отношению к этим людям. Он особенно не любил утренние подпитки. Лежать с самого утра под капельницей вместо полезного, но при этом настоящего завтрака, слушать и смотреть сотни и тысячи турниров, объяснений каких-то замшелых пней и юных гениев. Алекс уже было решил, что всё дело в том, что он суррогат, «не настоящий мальчик» и ему трудно достичь естественным путем гения реципиента.
Суррогатом себя и Алекса заодно называл Егор, бывший старшим его на пару лет донором известного гонщика. Его пригоняли в санаторий не на регулярной основе, а незадолго до особо важных и опасных соревнований. Зато и утренние подпитки его проходили не в пример веселее: капельницу ставили в паховый катетер, а руки оставались свободными, и Егор мог гонять на симуляторах гонок. А «не настоящими мальчиками» их называла Лиза, которая последние полтора года безвылазно сидела в санатории. Её реципиент неожиданно для родителей ударилась во все тяжкие, и они только и ждали, что откажет первым — печень или желудок. Лиза тут в санатории подружилась с Николь, тихой и спокойной девочкой, страшно стесняющейся того, что она донор, да еще и обычной богатенькой красотки. В отличие от Лизы, её больно ранило неспособность реципиентки удержаться надолго хоть с каким-нибудь хобби. Самой Николь нравились они все, но продолжать заниматься всерьез ей ничем не позволялось.
Вечером они снова были на капельницах, но уже без внешних раздражителей, поэтому могли лежать в одной палате и болтать. А днем приходилось заниматься тем, за чем их послали. Алекс должен был больше времени уделять спортивной ходьбе и симулятору горных лыж, чтобы развить нужные мышцы и вестибулярный аппарат. Егор снова садился за гонки, Лиза и Николь, умирая от скуки, следили за показами мод. Лиза при этом сама выглядела так, что ей не было равных среди моделей. Это было еще одной причиной, почему свободную перевели в санаторий. Родители Лизы не без оснований полагали, что красивую доноршу могут увезти для совсем других целей.
Ничего удивительного не было в том, что Алекс и Егор были безнадежно влюблены в Лизу. Это никому не мешало общаться — влюбляться им можно было только бесконтактно, а там не так уж важно, взаимно ли чувство.
И только на вечерней подпитке они могли просто болтать.
***
–Интересно, это очень страшно, когда твое время приходит? – тот вечер не задался, когда Лиза первая успела начать разговор.
Впрочем, так было каждый раз, когда она открывала свой хорошенький ротик. В неудобных вопросах и неприятных открытиях Лиза могла обставить и чемпиона мира.
–А ты как думала, – проворчал Егор, единственный из них уже побывавший на столе хирурга. – Едешь на каталке и не знаешь, с концами или еще поживешь. Никто не говорит, не подбадривает — с органами там не принято вести задушевных бесед. Потом приходишь в себя и первым делом пытаешься понять, ты тут или там? Выжил ли у этого мудака мозг, или теперь тебе рассекать в его богатой тушке и всю оставшуюся жизнь прикидываться им? А тебе говорят так сухо «всего лишь селезенка». Да я чуть не обосрался от радости, было бы чем!
В этот момент Алекс четко понял, что его безнадежная любовь к Лизе стала чуть менее безнадежной хотя бы на фоне Егора. Девочки любят спрашивать про жестокую правду, любят говорить её другим, но они не желают, чтобы их тыкали лицом в селезенку или еще что-то дурно пахнущее.
–Хуже всего, когда нужна только кожа, – негромко произнесла Николь. – Представляете, снимут кожу, заберут, а на тебя натянут искусственную, чтобы остальные органы не портить. И лежи, заживай как хочешь.
–Совет да любовь вам с Егором, Ника, – не выдержала Лиза. – Что за мерзости ты рассказываешь на ночь глядя!
Так, всего-то из-за одного разговора, они негласно разделились на пары. Алекс победил из-за того, что не вышел на турнир. Оказывается, и такое бывает.
В санатории куда сильнее, чем дома, ощущалась близость того-самого-дня. Каждый вечер после подпитки они прощались с легкими улыбками «не сегодня», а когда кто-то из них, обычно Егор, отправлялся обратно в свободную жизнь донора, остальные не знали, увидятся ли они снова. Так и случилось с Алексом.
***
Он был дома, когда это произошло. Сидел на маминой кухне, размышлял о том, как аккуратно узнать настоящий адрес Лизы и встретиться с ней вживую, без всяких камер, медиков и измерений пульса. Ничего такого, просто увидеть её без всех остальных.
Зазвонил мамин телефон, она взяла трубку и некоторое время молча кивала, как будто на той стороне вообще видны были её кивки. Потом сухо произнесла: «Да, он тут, рядом, приезжайте», – и положила трубку.
Алекс отложил бутерброд, который собирался есть. О состоянии оставшегося донору он должен был заботиться сам, и еда перед операцией была очень плохой идеей.
–Жаль, что ребята в школе и на выездах, – мама не оставляла ему лишней надежды, не такой она была человек. – Не сможете попрощаться.
А сама вдруг сделала то, что не делала с тех самых пор, как рассказала Алексу про то, кто он. Набросилась и обняла, покрывая лихорадочными мокрыми от слез поцелуями.
Вместе со слезами из неё потоком лились слова, такие же прерывистые и растекающиеся, но одно Алекс понял — Воронин пострадал на горнолыжном курорте во время схода лавины.
Он был в какой-то крошечной будке, которая под весом снега смяла его тела, раздробила в клочья. Возьмут очень и очень многое. Пережить эту встречу со своим двойником Алексу не удастся. Точка.
Слезы перестали литься резко, словно мама усилием воли отключила эмоции. Поднялась и, извинившись, вышла в уборную, чтобы привести себя в порядок.
Медиков мама встречала спокойная, уверенная в себе. Профессионал. Сухо клюнула в щеку Алекса, чуть сжала руку и всё.
Бежать Алекс не собирался. Он больше десятка лет знал, что его ждет. Это ужасает только первые несколько месяцев. Потом бояться просто устаешь. Он устал уже давно. Жаль только, что он так и не нашел Лизу. И ребят тоже жаль, они были хорошими братьями и сестрами.
И маму.
Пока Алекса вели к вертолету и везли в клинику, он думал о маме, пытаясь сохранить в памяти каждую черточку, каждое слово, словно с его ливером, глазами и кожей Воронин мог получить капельку этого чувства к маме, которую никогда не видел. Это успокаивало.
Ему дали кислород, непонятно зачем. То ли расслабить, то ли просто чтобы дать хоть что-то уже сейчас. Голова приятно закружилась, и Алекс решил, что всё в общем-то не так уж плохо. Когда он был младше, воображал, что доноров режут наживую, чтобы меньше отравлять ткани обезболивающими. Но, наверное, так делали раньше.
В ослепительно белой комнате Алекса тщательно помыли словно покойника и переодели в операционный халат. Он лежал на своей каталке и думал о том, как нестерпимо мерзнут ноги и задница. Разве можно перед смертью думать о таком? А он думал и еще ёрзал от того, что расстеленная одноразовая простыня скомкалась и теперь натирала между ягодиц. Если бы не раскинутые и привязанные руки, в которых уже воткнули капельницы, он бы и сам поправил бы простыню, а так оставалось лишь уповать на то, что подойдет медсестра или санитарка. Умирать с простыней, застрявшей в заднице, не хотелось категорически.
Но младший медперсонал не появлялся вовсе, а хирурги всё стояли там, снаружи, поглядывая на него через специальное окно и забавно жестикулируя уже намытыми руками — чтобы не коснуться ничего, а то придется мыть снова.
***
Алекс уже совсем измучился, когда к нему наконец подошли. Седой незнакомый профессор смотрел строго, как будто Алекс имел значение.
–Ваши характеристики позволяют нам рассмотреть возможность упростить процедуру, – убедившись, что всё внимание Алекса принадлежит ему, произнес врач. – Вы внимательно слушаете?
Алекс кивнул. Он забыл и про простыню и про то, что хотел попросить еще кислорода.
–У Александра Гавриловича Воронина слишком много проникающий повреждений, – врач скривился, словно от зубной боли. – Пострадал мозг, внутренние органы, кожа была переморожена, разбита челюсть, глаза не выдержали давления…
Он замолчал, позволяя Алексу переварить сказанное, затем продолжил:
–Нами… то есть, всем коллективом под мою ответственность, было принято решение не делать многочисленные пересадки, а обойтись декоративными внешними швами одного целого тела. И вы будете Александром Ворониным.
Повисла пауза и теперь все врачи, до этого момента смотревшие в рот седому профессору, уставились на Алекса. Тот откашлялся — во рту пересохло, да еще простыня неожиданно напомнила о себе неприятным покалыванием в месте сгиба.
–Не понимаю, о чем вы, – произнес Алекс. – Я и есть Александр Гаврилович Воронин.
***
Кажется, это и был правильный ответ. По крайней мере, когда Алекс очнулся в следующий раз, он прекрасно чувствовал всё свое тело, лишь сильно чесались швы, сделанные в нескольких местах. Впрочем, они должны были скоро рассосаться. А так на нем была мягкая пижама вместо того издевательски короткого и жесткого одеяния, люксовая палата, а на столе лежал телефон. Он потянулся к телефону, нажал на кнопку сбоку и подсознательно ждал, что мобильник затребует пароль. Но, как и следовало ожидать, это был совершенно новенький телефон с восстановленными контактами. Старый погиб там же, где и прежний Воронин. Алекс проскроллил список абонентов и без колебаний набрал один.
–Мама! Я пришел в себя!
Чувствовал ли он себя кукушонком, подброшенным в гнездо? Нет. Скорее, он чувствовал себя тем птенцом, что выжил после падения из гнезда и наконец вернулся домой.
«Восстановить память» после короткой амнезии оказалось на диво легко. У Воронина было не так уж много друзей, а память обоих шахматистов отличалась цепкостью. Скоро Алекс ориентировался в новой жизни даже лучше своего двойника, и вот тогда-то он неожиданно познакомился с Лизой.
***
Неожиданность пришлось готовить несколько месяцев — Крейсы были совсем другого круга, и пересечься случайно с Ворониным Лизе было непросто. Боже, благослови тех, кто придумал благотворительные вечера для богатых! Тут можно было познакомиться с кем угодно, и Лиза не стала исключением.
Увидев её, Алекс на некоторое время позабыл как дышать. Вот как оно выглядит со стороны, да? Как он вообще смел думать, что может кого-то обмануть, когда его Лиза, прелестный свободный донор с невинными глазами и пушистым ореолом волос, похожа на эту как блеклая копия может походить на оригинал. Настоящая Лиза Крейс дышала жизнью, влюбляла в себя поворотом головы, а когда она только глянула из-под ресниц, Воронин пропал.
Он так и сказал ей, когда подошел представиться.
–Будьте снисходительны к тому, кто пал жертвой вашей красоты,– высокопарно и коряво произнес он, знакомясь с красавицей. Но Лизе неожиданно понравилось. Понравилось настолько, что спустя пару встреч она без раздумий согласилась поехать с Алексом на лыжный курорт. А потом еще на один. И еще.
Сама Лиза не каталась, предпочитая курить кальян и пить вино с видом на горы, а над ним смеялась, что он борется со страхом, оставшимся после несчастного случая.
–Так и есть, моя дорогая, – целуя пальчики, отвечал Воронин. – Так и есть.
–Это так по-мужски, – смеялась Лиза, выдыхая сладковатый дым. – Мне нравится.
***
Время утекало быстро, но Алекс был гением комбинаций не только на черно-белой доске. Они собирались объявить о помолвке. Ничего не значащая информация, право слово, но так было принято в их окружении. Если вы вместе дольше месяца, лучше объявить о помолвке. А потом разорвать её. Почему бы нет?
Конечно, это нужно было сделать в горах. На соседнем склоне сошла лавина, но по радио передали – опасности для их курорта нет никакой. Алекс предложил подняться повыше, чтобы сделать отличные фото для инстаграма Крейс. Лиза тайком уже нашла коробочку с колечком и – Алекс это знал точно, успела примерить. Так что она легко согласилась.
Наверное, она начала что-то подозревать. Лиза не была дурочкой, Алекс знал это точно. Как знал, что до самой последней минуты она не станет верить в свои подозрения. Только не с кольцом на пальце!
Алекс думал, что сложнее всего будет втащить её в домик, который чудом не попал под прошедшую лавину, но был готов сложиться как карточный. О, Алекс изучил множество горнолыжных трагедий, чтобы точно знать, каким должен быть этот дом. Но Лиза покорно позволила втащить себя внутрь и только оказавшись среди лепестков роз, букетов и свечей, задергалась, попыталась вырваться из рук Алекса и зарыдала.
–За что, что я сделала? – спрашивала она, пока он раздувал кальян. – Я обидела твоего друга, да? Это был Кирилл. Точно, Кирилл. Он обещал себя убить, я помню!
–Я не знаю никакого Кирилла, – Алекс не удержался и нежно погладил её по щеке. – Но я знаю Лизу. Она может пострадать из-за тебя.
Он пододвинул кальян, в котором был не обычный табак, а с сюрпризом. Лиза и раньше расслаблялась так, ничего нового. Достал яркую марочку лсд.
–Я не хочу, чтобы тебе было слишком больно, – искренне признался он.
–Дурак, это вызывает глюки, а не убирает боль, – прошипела Лиза, но марку положила на язык и затянулась кальяном с такой силой, словно надеялась задохнуться дымом.
В этот момент Алекс размахнулся и что есть силы ударил доской по затылку. Он собирался начать с ног и перейти выше, чтобы она жила как можно дольше, но не смог. Не смог он и убить её с одного удара.
Он вообще много чего не смог. Не мог сдерживать слезы, когда бил плашмя, ударял краем. Он пробил Лизе грудину, чтобы точно не остались легкие и сердце. Перебил позвоночник и ноги. Вспоминая описания повреждений Воронина, он бил снова и снова, используя теперь вместо доски просто куски льда. Потом уложил на сломанную кровать, среди лепестков роз и свечей, и вышел.
По первоначальному плану он должен был остаться рядом с ней, когда сойдет направленная небольшим взрывом лавина и снесет дом. Но слишком большой риск для человека, всю жизнь привыкшего беречь свое тело. И он поехал ниже на лыжах.
Лавина сошла точно так, как он предполагал. Такая случайность была продумана до мелочей, и он был рядом, голыми руками пытаясь раскопать домик, в котором оказалась погребена его невеста. Фотограф – еще одно чудесное совпадение, что он оказался здесь вместе со спасателями, успел вовремя, чтобы заснять появившуюся из-под обломков и снега руку. А вот то, что эта была именно рука с кольцом и правда вышло случайно. Но хорошо.
Алекс думал, что на это потребуется больше времени. Хотя бы неделя, там же не осталось ни одного живого места! Но уже через три дня Лиза выпорхнула из больницы, цветущая и нежная как и до поездки в горы.
Алекс обнял её что есть было силы и поцеловал. Да, чуть более блеклая, пахнущая витаминными настойками, а не дымом кальяна, это была его Лиза. Лиза-двойник, Лиза-донор.
–Ты обещал вытащить меня и вытащил! – шепнула Лиза ему в губы. Она посмотрела на палец, где сияло прекрасное колечко, и удивленно покачала головой как птичка. Туда-сюда, туда-сюда.
–Да, – шепнул Алекс, наслаждаясь её теплом. – Мы свободны. Мы можем делать что хотим, понимаешь?
Лиза первая и Лиза вторая были похожи как две капли воды, просто одна чуть более блеклая, боявшаяся жить. Это изменится и разницу уловить смогут лишь такие как Алекс. И только они, такие как Алекс, знали еще один секрет. Пустоголовые с виду, обе Лизы вовсе не были дурочками. Немного доверчивыми — и одна из них уже поплатилась за это, но отнюдь не дурочками.
–Понимаю, – ответила она и глаза её потемнели. – Надо вытащить Егора и Николь. Сначала найти их, а потом…
–Этот лыжный курорт больше не получится использовать, – с огорчением заметил Алекс, который думал ровно об этом же. – Но мы найдем другие способы. А помимо Егора и Николь… У меня есть еще восемь имен и фамилий.
Лиза улыбнулась. Искренне, счастливо, как может улыбаться человек, нейронные цепочки которого не знают про убийство и мораль ровным счетом ничего. Это само выпало из списка того, чему обучали доноров, чья судьба была умереть, чтобы кто-то другой жил.
Они научатся этому позже. Если захотят.
–Мама будет рада, – Алекс тоже улыбнулся.
Его гениальный мозг уже планировал фейерверк**. Наконец-то будет весело.
***
Чего Алекс не знал, так это того, что его родители, то есть, родители Александра Воронина, конечно, уже заказали нового донора. Просто на всякий случай.
Впрочем, он мог спать спокойно. До того, чтобы заменять на доноров совершенно здоровых реципиентов, делая выбор в пользу более здорового, умного и юного, обществу оставалось еще лет десять, не меньше.
-------
*батарея – две (или более) фигуры, объединение которых усиливает потенциал атаки (давления).
**Фейерверк — каскад жертв при осуществлении комбинации.
