Аука
Поводок, сигареты и перчатки. Первое, за что Лина хваталась, когда приходили плохие новости.
В сентябре бабушка Вика умерла от короны. Сидела целыми днями дома — как послушная. Ни родных, ни подруг на порог не пускала. Только по утрам, в самую рань, тайком спускалась на улицу покормить дворовых кошек. Их в подвале целый кошачий прайд развелся, а у бабушки Вики за каждую живую тварь душа болела.
— Не ходи ты никуда, — повторяла Лина, когда набирала ей по вечерам, — я сама этих блохастых буду приезжать кормить, если хочешь.
— Да шо суетишься, Линчик. Дома я, дома.
Бабушка Вика врала, а Лина молчала. Когда бабушка умерла, Лине позвонила ее соседка. Поводок, сигареты и перчатки.
В декабре Лина узнала, что Вадик все-таки трахает своих натурщиц. Они жили вместе три года. Один даже счастливый. Лина работала с 10 до 19, платила за квартиру и воспитывала собаку. Вадик в основном писал, курил самокрутки и страдал от творческого кризиса. Ему нравилось писать обнаженных женщин. Одно время Лина ему позировала, но потом Вадику надоело, и тогда появились другие. Эти другие приходили несколько раз в неделю — разных форм, цветов и возрастов. Лежали голыми жопами на итальянском диване, который Лина подарила себе на день рождения. Однажды Лина смотрела новый сериал на Нетфликсе и нашла использованный презерватив, зажеванный диванными подушками. Поводок, сигареты и перчатки.
В феврале выяснилось, что Вадик, когда съехал, оставил Лине не только ободранный подрамник, кучу засохших тюбиков с краской и старый чемодан, но и гепатит. Анализы пришли на почту. Телефон пиликнул как обычно — радостно и беспокойно, поэтому Лина психанула не сразу. Долго смотрела в экран, приближала-отдаляла изображение. Все никак не могла сообразить, что все это взаправду и с ней. Отправила Вадику смс — матом, а он ей — большой желтый палец, указывающий вверх. Поводок, сигареты и перчатки.
Чарлик бежал чуть впереди, уткнувшись носом в прибитую снегом дорожку. Его большие спаниельские уши волочились по земле, поэтому шерсть на кончиках потемнела и была теперь темно-бурой, а не золотистой. Когда Чарлик ел, Лина аккуратно закалывала ему уши большим крабиком, чтобы не лезли в миску, поэтому на прогулках Чарлик отыгрывался по полной и подметал своими мохнатыми локаторами дорогу и собачьи какашки. Они всегда гуляли в парке поздно вечером, когда из людей оставались только влюбленные парочки и пьяницы. Светоотражающая зимняя курточка Чарлика мотыльком болталась по дорожкам, между кустами, за деревьями. Лина послушно шла на мерцающий свет. Холодный воздух жег лицо, и Лина пряталась в складках вязаного шарфа. Чарлик периодически останавливался, коротко «буркал» на темноту и бежал дальше. Вуф. Сегодня Лина тоже про себя «буркала»: все внутри стягивало от злости и обиды. Еще накатывала тошнота и перехватывало дыхание — было страшно. События последних месяцев вдруг придавили ее к земле, вырвали из монотонных дней — прогулка-работа-дом-прогулка. Лина мысленно сплетала их вместе, в одну тугую веревку, на которой хотелось повеситься. Смерть бабушки, Вадик — как удары под дых, а между ними — целый ворох маленьких оплеух. Жизнь надавала Лине затрещин, и ей казалось, что еще немного, и она не выдержит.
Парк рядом с домом был большой, густой и по ночам жуткий. Они по привычке сошли с основной дороги, и Лине приходилось шагать по сугробам. Снег забирался в ботинки, ногам становилось холодно и мокро. Чарлик смешно прыгал по чьим-то уже протоптанным следам. Потом вдруг затормозил, вытянул заснеженную морду вперед и «буркнул». Вуф.
— Чарлик, пойдем! — Лина глухо хлопнула ладонью по пуховику, сделала несколько шагов в сторону основной дороги. Черт бы подрал эту собаку и ее — Линино — слабоволие. Зимняя темнота сжирала парк с жадностью, быстро, поэтому Лина не могла ничего разглядеть, но знала — дорога где-то там. Она скомандовала еще раз. Чарлик не реагировал, — ко мне, Чарлик! Ко мне!
Пес обернулся на секунду, затем снова уставился куда-то в лес. Он чуть приподнял золотисто-бурые уши, растянулся, как если бы выслеживал дичь. Лина вздохнула, проковыляла к Чарлику и попыталась дотянуться до шлейки.
— Ты сам напросился. Фиг тебе, а не побегать, — Лина уже почти зацепила поводок за шлейку, но Чарлик резко припал к земле, недовольно порыкивая, — да что за…
Где-то недалеко громко затрещали деревья. Затем — приглушенный топот, будто кто-то старался быстро-быстро пробежаться по сугробам. Лина проглотила комом застрявшее в горле беспокойство, вглядываясь в темноту.
— Хи-ха-хи-ха-хи-хи-хи
Чарлик распластался на земле и пискнул. Лина смешно щурилась, и заиндевевшие ресницы холодно щекотали кожу. Шум затих, но через несколько секунд повторился снова. Как и восторженный, звенящий в тишине смех.
—Хи-ха-хи-ха-хи-хи-хи
— Эй! Кто там?! — Лина потянула Чарлика за ворот курточки, но пес камнем повис у нее в руке. Его шелковые спаниелины уши подрагивали, а тело гудело от утробного порыкивания. Лина ладонью чувствовала исходившую от него вибрацию. Внутри кишки свернулись в клубок от испуга, но Лина старалась уговорить себя не бояться. У нее был газовый балончик, тревожный свисток и спаниель, который по команде бросался всех облизывать.
Треск веток продолжал пережевывать тишину. Заледеневшие даже в перчатках пальцы нашаривали молнию карманов.
— Кто там?! Ау!
— Ау!
Сначала Лине показалось, что это эхо ее голоса — искорёженное, непонятное, но все-таки принадлежащее ей. Она неловко переступила с ноги на ногу, промокшие носки неприятно липли к ступням, а напитавшиеся влагой угги потяжелели на пару килограмм.
— Ау! — повторила Лина.
— Ау! — прилетело в ответ. Не ее эхо. Нет, это был чей-то высокий голосок. Звонкий и неприятный, как будто кто-то ключами водил по стеклу. Голосок подхватил ее «ау», — Ау! Ауууууу! Ау-Ау-Ау!!!!
Ауканье не прекращалось: кто-то воодушевленно орал где-то в темноте парка, прыгал по сугробам, выкручивал деревьям и кустам ветки. Лина попятилась, силком утаскивая за собой пса. Чарлик упирался, скулил и пытался вывернуться, но Лина вцепилась намертво в светоотражающую курточку. Наконец, ей удалось зацепить карабин за шлейку, и она поволокла возмущающегося Чарлика к дороге.
Дорога точно была в той стороне. Лина запыхалась. Создавалось ощущение, что она вот-вот выплюнет внутренности прямо на снег. Во рту привкус металла, сердце колотилось где-то в горле, а она сайгаком прыгала по сугробам. Дорога была в той стороне. Должна быть.
Но деревья вокруг все теснее обступали Лину. И никого — ни влюбленных, ни пьяниц. Только болтающийся на поводке Чарлик.
— Ээээй!!!
— Ау! Ау! — голосок радостно вторил Лининому крику. Звуки следовали за ней по пятам, ни на секунду не отставая. Лина запнулась и повалилась в снег. Она хотела свернуться в клубок, закрыть уши руками и исчезнуть. Темнота вперемешку со снегом болтались вокруг нее, у Лины начинала кружиться голова. Еще и Чарлик как ошалелый наматывал хозяйку на поводок.
— Я запуталась, — растерянно пробормотала Лина, прижимаясь лицом к перчаткам.
— Запуталась, так распутайся. Хи-ха-хи-ха-хи-хи-хи.
И все стихло.
Лина не шевелилась. Чарлик как ни в чем не бывало уселся рядом с ней и требовательно положил лапу Лине на пуховик. Она приподнялась, недоверчиво оглядываясь по сторонам. Ни голоса, ни шума. Обычная тишина парка. Обычный Чарлик. И лежит она, как идиотка, в метре от основной дороги. По пути обратно Лина скурила три сигареты подряд, пускай тело заледенело настолько, что она просто давилась дымом. Лина пришла домой, помыла Чарлику лапы и решила, что, видимо, сошла с ума.
Одно новое сообщение.
Вадик зачем-то начал написывать. В зависимости от настроения он метался между ностальгическими монологами о том, чего не вернуть, и нетленными «да пошла ты нахер» и «не пиши мне больше». Лина тоже отвечала по-разному: иногда рассуждала как взрослый человек и сдерживалась, а иногда — скатывалась к истеричным студенческим временам, когда они с Вадиком только познакомились. Длительные отношения — это клещ. Они долго не разваливаются, даже если их настойчиво дергать. Когда все-таки отваливаются, место укуса еще сто лет зудит, и может даже показаться, что клещ еще там. Вадик впился в Линину жизнь не на шутку и все требовал чего-то, но сам не мог толком объяснить чего.
Верни подрамник.
Лина не знала, как можно вернуть то, что она не забирала. У Вадика оставались ключи (кстати, надо бы забрать), мог бы и сам заехать, пока она на работе. Но Вадику всегда нужна драма. Такие люди получали удовольствие от самого процесса разборки, выяснения отношений. Приехать и забрать подрамник — слишком просто.
Не верну.
Задолбала.
Так они и перебрасывались короткими сообщениями-гранатами в надежде, что однажды кто-то взорвется. Лина закрыла ноутбук и допила остывший чай. Обычно она готовила кофе. В любое время дня и ночи ставила на плиту фырчащую турку. Но сейчас в ее кружке болтался размякший кусок лимона и оседающая на стенках чайная жижа. Кофе Лина давно не варила. Она напялила на Чарлика светоотражающую курточку. Поводок, сигареты и перчатки.
Чарлик опять тянул в парк. Пес навалился на поводок и танком рвался вперед. После произошедшего Лина не очень хотела возвращаться в недружелюбную темноту леса. Но глупо, наверное, бояться разыгравшегося воображения. К тому же, в это время встречаются не только влюбленные и пьяницы, но и другие, еще не припозднившиеся собачники.
— Чарлик, ну давай не надо.
Лина не хотела сходить с основной дороги. Чарлик выпятил на нее свои жалостливые спаниельские глазенки и забрался лапами в ближайший сугроб. Лина вздохнула, отстегнула поводок, но сама все равно пошла по дороге. Чарлик радостно прыгал чуть в стороне.
— Ау!
Лина остановилась. Уже знакомый тоненький голосок царапнул ключом по стеклу. Лина негромко причмокнула.
— Чарли-Чарли, ко мне! — прошептала она, оглядываясь по сторонам. Снова захрустели ветки, затопали чужие шаги. Чарлик гавкнул пару раз, подбежал к Лине, и они вместе рванули назад.
— Ау! Ау! Ау! — раздавалось у Лины прямо над ухом, пока она бежала. Дорога будто удлинялась, и она уже не видела фонаря, мимо которого — совершенно точно — проходила недавно. Дорога извивалась странным щупальцем.
— АУ! — последний возглас — самый требовательный. Лина остановилась, едва не поскользнувшись. Буквально в трех метрах от нее кто-то стоял. Невысокое, округлое существо. Лина почувствовала странный запах — залежалого мха и хвои. Существо щелкнуло, и загорелась веточка, которую существо ласково зажимало в лапах. Лина ничего не понимала. Лицо у существа напоминало детское, только наполовину зеленое, словно заросшее травой. Трава была густая и походила больше на шерсть. У существа из головы торчали листья и веточки, большие желтые глаза на приплюснутом лице смотрели на Лину. Существо открыло рот — обычный человеческий рот, — и захихикало.
—Хи-ха-хи-ха-хи-хи-хи
— Пипец.
Лина протерла глаза перчаткой, но существо осталось на месте. Она начала медленно отступать, но, как только Лина попыталась сделать шаг, существо вдруг скукожилось, насупилось, кажется, собиралось вот-вот заверещать.
— АУ! — опять громко и требовательно. Лина осталась на месте. Она посмотрела на Чарлика: пес спокойно уселся у ее ног, только принюхивался. В темноте ей показалось, что он даже подергивал кончиком хвоста.
— Аууууу! — завыло существо уже не так громко и показало в сторону леса.
— Ау? — неуверенно повторила Лина. Зеленый (мысленно Лина начала называть его так) округлил желтые глаза и зажал рот лапой (мохнатая человеческая ручка с когтями), чтобы не расхохотаться.
— Ау-Ау! — передразнил Зеленый.
— Ты что такое?
— А ты что? Хи-ха-хи-ха-хи-хи-хи.
Лина молчала.
— Запуталась? Так распутайся.
Зеленый запрыгал на месте, «аукая» без остановки.
— Пойдем-пойдем! — он замахал в сторону деревьев, — пойдем! Распутаешься.
— Ну нет.
Лина покачала головой. Зеленый нахмурился, засопел.
— АУ! АУ! Запуталась, так распутайся!
Секунда, и он исчез. Ускакал обратно в лес, как белка. Лина так и стояла, а Чарлик встряхнулся и побежал в сторону дома.
Все как-то навалилось. Это первое, о чем думала Лина, когда коллеги дружелюбно-безразличным тоном интересовались, как у нее дела. Лина все плела свою веревку из плохих новостей. Получался целый канат из авралов, потерянных заказов в интернет-магазине и неотвеченных звонков из клиники. Лина затягивала этот канат вокруг своей жизни и надеялась, что он рано или поздно ее придушит — сам, без напоминаний. Даже в сложные периоды люди как-то ворочаются, барахтаются, пытаются выплыть. Лина тянулась за спокойствием: медитировала, старалась сосредоточиться на работе и не думать лишний раз. Просто не думать. Но мысли копошились в мозгах, и Лина продолжала тонуть.
Парк она обходила стороной, хотя Чарлик раз за разом настойчиво тянул ее по старому маршруту. Лина решила, что ей все почудилось. Галлюцинации на фоне нервов или, может, ее болезни — не суть. Подсознание боролось со стрессом, устанавливало внутренний диалог. Так бывает. Бывает ведь? Непонятное зеленое существо учило ее жизни. Ей так показалось. Осуждающе пялилось на Лину и зазывало в лес. Замечательно.
Одно новое сообщение
Лина закатила глаза. Вадик продолжал закидывать ее идиотскими сообщениями, но сам не объявлялся. Лина отвечала уже машинально — почти без злости или обиды. Из вредности.
Вернешь?
Но она устала. Место укуса, от которого отвалились их отношения, все зудело без остановки. Сколько можно.
Нет.
А она ведь даже не высказала ему насчет гепатита. Он просто пригвоздил эту новость к потолку большим желтым пальцем, указывающим вверх. И забыл. Лина тоже хотела вот так — намотать свой канат плохих новостей на ближайшее дерево и оставить его там болтаться. Но она тянула его за собой. Только в клинику так и не позвонила.
Тварь.
Всю жизнь в телефоне была записана «милая», а теперь — тварь. Нет ничего постоянного. Все течет, все меняется. Лина уткнулась в рабочий монитор и не вылезала из экселя до вечера. Столбики циферок складывались и вычитались, выстраивались ровно и путались, перетягивая на себя внимание. Лина не вспоминала ни о Вадике, ни даже о Зеленом, хотя периодически бормотала себе под нос
— А ты что? Ты что такое?
Действительно. Что?
Ключ почему-то не поворачивался. Лина навалилась на дверь и подергала. Нет. В подъезде пахло сыростью, создавалось ощущение, что мытые полы медленно подгнивали. Лина дернула за ручку, и дверь открылась. В смысле не заперта? В коридоре все было перевернуто: верхняя одежда валялась на полу, обувь торчала из комода. Подрамник, который Лина еще несколько дней назад вытащила в коридор, исчез. Чарлика нигде не было видно.
— Чарли! Ко мне! — позвала Лина. Не разуваясь, она прошла в гостиную, где Чарлик обычно спал на диване. Здесь тоже будто торнадо прошлось — разбросанные стопки книг, перевернутая ваза. Пес всегда встречал ее. Как только слышал звук открывающегося замка, со всех лап мчался в коридор. Нигде не было. Неужели забрал, урод? Не мог же забрать. Лина уже про себя составляла заявление, думала, кому звонить и кого дергать, чтобы добраться до Вадика и вернуть собаку.
Вадик не забрал Чарлика. Лина нашла его на кухне рядом с металлической мисочкой. Чарлик не двигался и уже начал дубеть. На мордочке налипло немного слюней и пены, но в целом он выглядел так, будто заснул. Лина стояла рядом.
— Чарлик-Чарлик, — прошептала она. Голос дрожал и падал, срываясь на почти беззвучное шевеление губ. Лина почувствовала, что начинает задыхаться. Поводок, сигареты и перчатки.
Она не видела, куда бежала. Глаза щипало от слез на морозе, рваные вздохи застревали где-то в горле, и Лина начинала кашлять. Она пыталась дозвониться Вадику, но телефон был недоступен. Время прогулки. Лина, спотыкаясь, бежала в парк.
— Ауууу! — Лине не кричала, а скорее выла — протяжно, больно. Сошла с основной дороги — по привычке, как всегда, с Чарликом, — Аууууууу!
Она хотела, чтобы ее забрали. Если Зеленый — какой бы хренью он ни был — так хотел, пусть подавится. Канат затянулся у Лины на шее. Дальше — нельзя.
—Хи-ха-хи-ха-хи-хи-хи
Зеленый сидел на дереве. Лина молча уставилась на него. Слова не получались.
— Пойдем-пойдем! — Зеленый по-прежнему говорил неприятно и бодро, и состояние Лины его совсем не волновало. На секунду ей показалось, что Зеленый внимательно оглядел пространство вокруг Лины, но, ничего (никого) не обнаружив, быстро отвлекся. Зеленый глубоко вздохнул, отчего его зелено-желтое травянистое пузо смешно надулось, — пойдееееем! Распутаешься.
И Лина пошла.
Шаг за шагом, по сугробам, через которые Чарлик так резво перепрыгивал, по брюхо утопая в снегу. Лина не верила в чертовщину, не верила в мистику и даже в гороскопы. Но если черт был и хотел забрать ее, Лина впервые в жизни не собиралась спорить. Она не знала, сколько они шагали вот так: она — медленно и неуклюже, с застывшими на щеках слезами и соплями, а Зеленый — перепрыгивая с дерева на дерево. Наконец, он остановился на большой елке и, свесившись вниз головой, начал тыкать куда-то в разросшиеся корни дерева.
— Ау! Ау! Распутаешься.
Лина с недоумением уставилась на зеленого, потом на елку. Или сосну. Она не разбиралась. Лина медленно приблизилась. Среди корней — коробка, набитая тряпками. Она включила фонарик на телефоне и принялась аккуратно расправлять тряпки. Внутри тряпок — щеночки. Мертвые. Совсем не живые. Лина уже хотела вцепиться в Зеленого, придушить его собственными руками, но потом заметила, что один из щеночков чуть-чуть шевелился. Маленький рыженький комочек слабенько ерзал. Лина испуганно взвизгнула и бросилась к нему. Накатывала тошнота и перехватывало дыхание — было страшно, но Лина теперь понимала.
— А ты что?
— А я — здесь.
В квартире впервые за долгое время запахло кофе. За окном приглушенное мартовское солнце карябало подоконник. Там — на улице, на еще не растоптанных тротуарах, у промерзших за ночь машин, — было холодно. А в квартире шпарили батареи, и Лина ходила в одних растянутых трениках. На кухне шкварчала сковородка с омлетом. И кофе. Вязкий аромат повис над обеденным столом. Лина долго смотрела в зеркало, когда проснулась. Где-то внутри сидела болезнь, и Лина пыталась высмотреть ее черты на своем лице. Но лицо оставалось все таким же — смуглым, веснушчатым. На лбу «складка задумчивости», как у бабушки. Лина ничего не видела, но позвонила врачу и записалась на прием. Пока она завтракала (омлет все-таки пригорел с одной стороны), Эльза болталась где-то под столом, кусала Лину за ноги. Она плюхалась велюровой жопкой на Линины ступни, вытягивала мордочку и пережёвывала пальцы. Лина слабо от нее отмахивалась, тогда Эльза начинала грозно рычать и нападала на Линины ноги уже по-взрослому.
Курить без перчаток было не холодно. Эльза смешно шлепала впереди на щенячьей шлейке и наверняка втайне мечтала, что однажды дорастет до Чарликовой. Лина часто о нем рассказывала. Лина вообще много говорила — о Чарлике или с юристом. Они спокойно шли по снегу, который уже начинал потихоньку утрамбовываться, но до голой, черной земли еще минимум месяц. Хотя в воздухе все равно чувствовались перемены, ведь весна действительно пахнет. Свежестью и надеждой. Жизнью.
— Ау!
Громко прокричала Лина — во всю силу, во все легкие, — оглядываясь по сторонам, но ей никто не ответил. Лина еще долго шла, улыбаясь. Кажется, распутывалось.
