Крутая Лягуха

Аура Верьехо пылала грозными багровыми всполохами – шоу приближалось к финалу. По бледному лицу Мексиканца пробегали невольные гримасы. Он понимал, что проигрывает и проигрывает всухую – аура Прайса безмятежно переливалась оттенками зелёного.

Джон Прайс, по прозвищу Крутая Лягуха, звезда рипер-баттлов, оправдывал нелюбовь букмекеров. Ставки на его победу принимались десять к одному.

– «…когда Верьехо поднимает брови, он как бы говорит: почему не пахнет гуакамоле?

– Верьехо! – Но гаукамоле перед тобой!

– Но не пахнет!

– Вы не умеете готовить! Вот в Мехико…» (Крутая Лягуха потратил не один час, репетируя мексиканский акцент).

Рука Верьехо дрогнула. Аудитория, только что галдящая так, что гомон пробивал шумовой экран между ней и бойцами, попритихла. Кульминация схватки приближалась. Нервы Мексиканца расшатались настолько, что он был готов бросить на стол последний козырь. Под рукой у риперов лежало по пистолету с одним патроном. Тяжёлые, стилизованные под дуэльные лепажи, пистолеты использовались нечасто. Выстрел — это попытка убийства. Игра игрой, но уголовный кодекс никто не отменял.

Страх получить пулю может в секунду изменить ход борьбы. Комментаторы на десятках языках сейчас напоминали аудитории, как Угольный Питон взмахом пистолета превратил ауру Красавчика в чёрную. А обделавшийся Канцлер в прошлом году? Хотя, был и Марек Красовский, финалист Большого Кубка, обладатель Медали Невозмутимости, член Ордена Холодного Рассудка и прочая, прочая, прочая, хладнокровно пристреливший соперника за всего-то цитату Черчилля о «гиене Европы». Мотает сейчас пожизненный срок.

– О! Вот здесь настоящий аромат гуакамоле! Конечно, господин Верьехо, накроем вам столик прямо в сортире! Запах Родины!

– Ублюдок! – аура Мексиканца всплеснулась чернотой. Изрыгая проклятия, боец вскочил с кресла, выбрасывая вперёд руку с пистолетом.

– Аааа, – восторженно заревела толпа.

Грохот выстрела звукооператоры намеренно усилили для зрителей. Ауры орущих, скачущих, матерящихся людей перемигивались алыми, фиолетовыми, синими огоньками, словно ныряли на миг в тёмную воду и снова светили – в такие моменты прозвище ауры «поплавок» вполне себя оправдывало.

Крутая Лягуха картинным жестом отбросил лепаж и вышел на середину ринга. Мексиканец корчился в своём углу, зажав руками живот. Выстрелить он так и не успел. Коренастый, с толстой шеей и лишним десятком килограмм, Прайс казался ему неповоротливым. А зря. Ковбойские гены давали о себе знать – палил Крутая Лягуха молниеносно.

– Ля-гу-ха! Ля-гу-ха! – скандировала толпа. В экстазе сливались голоса почитателей Прайса и незадачливых поклонников Мексиканца. Восторг финала с пальбой скрашивал досаду последних. В обществе, где каждый эмоциональный всплеск на виду и любые крайности фиксируются, нужно хоть раз в месяц от души проораться.

Мексиканца унесла прибежавшая бригада медиков. Прайса он уже не волновал – выживет хорошо, сдохнет – и поделом. Чёрная аура и пистолет в руке – вот аргумент в пользу необходимой обороны. Уж если кому обвинение и выдвинут, то точно не Прайсу.

***

В кабинете Сэма О’Нила дым стоял коромыслом. Сэм, с тех пор как оставил ринг и занялся промоушеном, не расставался с дорогими сигарами. Прайс, развалившись на кушетке, недовольно морщился. Его аура сигналила оранжевым– он не переносил запаха табака.

В отличие от Прайса поплавок Сэма не менял нежного салатового оттенка. «Надо же, – лениво думал Прайс, – орёт так, что уши вянут, а аура не меняется. Неудивительно, что «Скалу» Сэма О’Нила всего лишь дважды побеждали. И то – по очкам».

– Ты что это затеял, ублюдок? – ревел Сэм, выпуская клубы дыма. – Хочешь соскочить с турнира? У тебя четвертьфинал впереди! Это Большой Турнир, цуцик! Мировая известность!

Сэм презрительно сплюнул. Он относился к той породе людей, которые привыкли всегда побеждать и получать то, что хотят. О’Нил прошёл путь от разносчика рекламных тюбиков зубной пасты а-ля «Откройте пасть, и ваша жизнь уже никогда не станет прежней» до одного из самых влиятельных людей в мире шоу-бизнеса. Ему уже почти шестьдесят, короткая ровная армейская стрижка на крепком черепе, золотые часы на левой руке и всегда строгий костюм (он ему ни черта не шёл, но Сэм считал, что обязан его носить по статусу) с ярким галстуком. У него под крылом было две сотни бойцов. И самый перспективный из них, способный прославить контору О’Нила во всём мире, безвольно разлагался на кушетке. Было от чего прийти в бешенство.

Сэм, не вынимая изо рта сигары, сбросил пиджак и тяжело дошёл до бара.

– Виски, – сообщил он. – Выпей.

Сэм сунул стакан Прайсу и налил себе на два пальца. Прайс машинально отхлебнул, глядя на устраивавшегося обратно в кресле Сэма. Кресло недовольно скрипело под тяжестью босса. Бывшая «Скала» разом опрокинул в себя содержимое стакана и по-акульи ухмыльнулся. Прайс мысленно выругался. Даром, что в его кличке было определение «крутой», даром, что от его тяжёлого взгляда шарахался каждый второй. Но спорить с Сэмом было практически безнадёжным занятием.

– У тебя поплавок краснеет, – заметил Сэм. – Да что с тобой вообще такое, Лягуха?

Прайс отставил стакан и сел ровно. Как бы это всё объяснить Сэму?

Рос он закрытым, целеустремленным и гордым. Детство, как у всех, прошло в интернатах, которых сменилось штук пять. И везде борьба за выживание: сироты – это не мирные овечки, а стаи злобных волчат. Да и не во всех воспитательных заведениях порядок: плохая еда, неуравновешенные работники. Один интернат вообще сгорел дотла со всеми воспитанниками, а сам Прайс еле ноги унёс и чуть не утоп на болоте. Но в век эмоциональной нестабильности такие жизненные бури, бывает, рождают настоящих бойцов. Прайс так и начал свой путь от дерзкого паренька до лучшего бойца рипер-баттлов.

Баттл для психики – страшное испытание. Из тебя вынимают все страхи, комплексы и слабости, выставляя напоказ публике, и бьют по самому больному. Рипер не спрячется за эмоциональным блоком – аура для него не инструмент диагностики, а мишень. Куда бить больнее? По стране, откуда родом соперник? По внешности? По манере себя вести? По слабостям в сексе? Он умеет почти всё. Но…

– Я перегорел, босс.

– Что за чушь собачья!

– У меня голова трещит после каждого поединка. Я спать не могу, Сэм. И мне стало всё равно, понимаешь? Раньше эти схватки как–то волновали, азарт пробуждали. Жизнь я чувствовал. А сейчас? Бил я этого Мексиканца, бил, а мыслишка-то свербит – пусть он окажется быстрее и пристрелит меня наконец.

– Лягушонок, это не повод плевать на карьеру! Давай устроим тебе отпуск, найдём пару спутниц погрудастее и отправим в Майами, погреешь бока. За счёт заведения, а?

Сэм задорно подмигнул, но Прайса только передёрнуло.

– Не хочешь девок? Можем организовать охоту, настоящую. У меня есть дружок в Скалистых горах. Медведи! Такой адреналин – мигом твою башку прочистит!

– Не в этом дело.

– Или ты опять вспомнил свою азиатку?

– Я не обсуждаю это. Никогда.

– Ай-яй-яй, Джон. Тебе стоит лишний раз показаться нашему мозгоправу.

Джон покачал головой.

– Я хочу соскочить, Сэм. Хватит.

– Эй! Не надо доводить до крайностей! В конце концов, у нас контракт!

– Да, я помню. Неустойка, отступные… Мне всё равно.

Сэм не нашёлся, что ответить. Если бы Прайс начал возмущаться, кричать, то он бы знал, что сказать этому риперу. Но голос у того был таким потухшим, что Сэму почудились даже серые пятна в ауре своего подопечного.

– Давай так, Джон. Ты сейчас идёшь домой. Ложишься баиньки. Дослушай меня, не перебивай! А завтра в два приходишь ко мне, и мы ещё раз поговорим.

– Это ничего не изменит, Сэм.

– Без проблем. Если я не смогу тебя уговорить, то ладно. Сдаюсь! Пойдёшь на все четыре стороны.

Сэм вскинул кверху руки. Рожа у него была подозрительно смиренной.

Прайс недоверчиво покачал головой.

– Давай-давай, Лягуха, – грубовато подбодрил Сэм. – Прыгай до дому.

Стоило Прайсу выйти за дверь, как смирение сползло с лица Сэма.

– Вот засранец, – сказал он в пространство. – Бабы всё это, чтобы ты не рассказывал, Лягуха. Бабы! Да какой ты лягуха? Головастик! Японку свою никак не забудешь.

Он вызвал к себе всю ораву помощников – начиная от тренера по фитнесу до юриста. Их набилось в кабинет полтора десятка.

– Крутая Лягуха хочет соскочить, – объявил Сэм собравшимся. – Нервы, сопли, всё такое.

Никто и бровью не повёл. Сэм довольно усмехнулся. Хорошо он выдрессировал команду, ничего не скажешь. Впрочем, эмоциональное выгорание рипера – дело не новое. Сталкивались уже. Из петли доставали, на ручках баюкали и морду били всем отделом. И ничего – возвращали к боям. Двое, правда, всё-таки повесились. Ну да ладно, дело житейское.

– Предложения?

– Риперу Прайсу полагается длительный отпуск, – первым подал голос Хендерког. Дипломированный неофрейдист, знаток рипер-синдромов и прочая. Мозгоправ поправил хрупкие очочки на носе пуговкой и продолжил. – Санаторий в Скальных горах. Одно отделение там для наркоманов, но во втором…

– Нет, Хендерког, – махнул рукой Сэм. – Ты туда двоих риперов отправил, и что с ними случилось?

– С синдромом справились.

– И на наркоту подсели, спасибо большое! Ещё!

– Стоит для него сделать праздник! – ослепительно улыбнулась мадам-тактик Клара Ро. – Пригласим всех наших риперов, овации, подарки. Искупаем его в нашей любви.

Сэм подозрительно осмотрел покрасневшее от возбуждения личико тактика.

– Не нужно много людей. К тому же, я обещал ему уже завтра такое предложение, что он согласится продолжать баттлы. Но ты, красавица, попала в точку. Любви не хватает нашему бойцу. Японку свою вспомнил опять, вот что я думаю.

– Японку? – переспросил глуховатый Яблонски. – Гейшу заказать?

– Господи, Яблонски, ты же у нас правовед, откуда такие мыслишки?

– Так я вам же…

– Заткнись, Яблонски! Слушайте меня все.

Помощники затихли, только Яблонски продолжал что-то бурчать себе под нос.

– В интернате, где воспитывался наш Лягуха, была у него подружка. Какая-то азиатка, скорее всего японка, хотя шут их разберёт. Примерно ровесница. Когда он тонул в каком-то болоте после пожара, она его вытащила. Вроде жила в соседнем интернате, для девок.

– Тонул? – переспросил Хендерког. – На наших сеансах мистер Прайс рассказывал о пожаре, но про болото никогда не упоминал.

– Какая разница? Где ещё тонуть Лягухе? Конечно, в болоте! Не сбивайте меня!

– Простите, шеф.

– Найдите её! Переройте всё, но найдите!

– Позвольте, но как её звали? Есть ли фото?

– Ничего у меня нет, Яблонски! Подними своих приятелей в полиции и узнай. Наверняка, остались списки воспитанников, отчёты о происшествиях какие-нибудь. Узнайте, куда её дальше определили. Да и вообще – это ваши проблемы!

– Но…

– Лягуха имеет шансы стать чемпионом мира! Без этой бабы из детства у него кишка тонка. А вы у меня глупости спрашиваете! Найти её и привезти сюда к завтрашнему утру!

***

Утренняя аура предательски желтела. Прайс плеснул в лицо холодной водой и снова посмотрел на себя в зеркало. Более унылое зрелище было трудно представить. Он опять почти не спал – красные глаза недовольно щурились, бобрик коротких волос торчал во все стороны половой щёткой. Хотелось плюнуть на всё и напиться. Но он знал – не поможет. Только отсвет поплавка закоричневеет – вон он, полуобод на загривке, так и переливается серостью.

К Сэму ещё переться.

Он взял из холодильника вчерашние сэндвичи. Немного поколебавшись, вернул на место пивную банку и вытащил ледяной тоник.

По головизору шли дебаты. Мерцающие фигуры кандидатов в губернаторы втиснулись в гостиную Прайса. Ауры у обоих подсвечивали красным, дебаты были в разгаре. Чернокожий кандидат Алоиз Круппель орал, что у его белого соперника хватает наглости заявлять, что он чем-то морально лучше. Оголтелый расист! А ещё еврей! В ответ смущённый Рауфман твердил что-то о недостатке воспитания и воображения. Его почти не было слышно за громогласными воплями первого, но, видимо, Алоизу хватало, ибо поплавок у оппонента краснел гораздо быстрее. «Лепажи бы им, – скучно подумалось Прайсу. – Дебаты стали бы короче».

Удивительно, насколько всё завязалось на эти ауры. С эмоциональной стабильностью у людей стало настолько плохо, что во всех интернатах с подросткового возраста принудительно вживляли эмоциональные блоки или эбы. Эти штуки были замечательным продуктом биотехнологий – эб рос вместе с человеком и приучался не просто подсвечивать для окружающих внутреннее состояние подопечного, но и впрыскивать нужные лекарственные составы. Полностью заменить врачей эбы, конечно, не могли, но хотя бы давали возможность дойти до терапевта, никого, не прикончив по дороге.

Как вообще жили без них в прошлых веках? Чуть что – тут же смертоубийство. А эб тебя вовремя остудит транквилизатором, предупредит аурой всех встречных, что у тебя на душе. Великое изобретение. Впрочем, эб у Прайса, как и у других риперов, был модифицирован, транквилизаторы он не вырабатывал. Иначе баттлы станут долгими и унылыми. Show Must Go On!

Аура у голограммы Круппеля пошла пятнами, схожими с цветом его кожи. Ведущий был вынужден прервать дебаты. Прежде чем программа закончилась, Прайс успел заметить победоносный оскал Рауфмана. Хе, да ведь это не случайная победа. Он просчитал реакцию соперника! Ай да команда у будущего губернатора, не хуже о’ниловской. Хороши!

– ShowMustGoOn! – отсалютовал Прайс тоником погасшему головизору.

В комнате стало темно и одиноко. Вновь накатило вчерашнее ощущение собственной абсолютной никчёмности. Крутая Лягуха. Пора на пенсию. Но чем он будет заниматься? Эта мысль погрузила его в такое глубокое уныние, что он боялся за свою ауру. Может, не ходить никуда? Если поплавок почернеет, могут и в полицию забрать в качестве превентивной меры. Чёрт возьми, Сэм звонит. Как будто чует.

– Здравствуй, Сэм, – вежливо отозвался Прайс.

– Здорово, лягушонок. Спешу тебе сообщить, что согласен на все твои решения. Хочешь уходить – пожалуйста. Организуем тебе замечательные проводы, уйдёшь на пенсию рипером-загадкой.

– Я не...

– А что тут понимать? Я же твой босс, я обязан о тебе заботиться и поддерживать. Отдыхай. Все формальности можешь оформить в любой момент.

– Эээ… Спасибо, Сэм. Даже не знаю, как ответить. Я не ожидал.

– Всё отлично! Пока, Лягуха.

Прайс несколько минут сидел неподвижно. Ему даже пришла шальная мысль, что, возможно, он принял на ночь много снотворного, и ему всё просто чудится. Сэм О’Нил сдался? Такое вообще бывает? Он вскочил и побежал к зеркалу – впервые в жизни он понятия не имел, в какой цвет окрасилась его аура – в чёрный цвет отчаяния или в зелёный полного спокойствия и радости.

Но не успел Прайс добежать до ванной, как в дверь позвонили.

***

– Ты уверен, что мой звонок вообще был нужен? – брезгливо спросил Сэм. – Чувствую себя так, словно искупался в детских соплях.

Хендерког, бросив короткий взгляд на чопорно восседавшего на стуле юриста, поспешил объясниться.

– Такая позиция собьёт мистера Прайса с агрессивного неприятия любых предложений. А тут и наш козырь постучится. Я гарантирую, что…

– Не смей мне говорить о гарантиях! – вспылил Сэм. – Ты эту японку только пугал – он покончит с собой, его аура навеки останется чёрной…

– Всё правильно, – заулыбался Хендерког и принялся мелкими движениями протирать салфеткой очки. – Она очень чистая душа, эта Мэнэми. Она не могла пропустить такое мимо ушей. Поэтому она и согласилась.

– Манипулятор.

– Это поощрение или осуждение, господин О’Нил?

– Поощрение, – буркнул Сэм.

– То есть, я могу претендовать на премию? – Хендерког водрузил очки на нос и растянул губы в улыбке.

– Только если он решится на этот чёртов четвертьфинал!

– Я протестую! – подал голос Яблонски. – Она согласилась исключительно потому, что иначе у её общины были бы огромные неприятности с полицией. Я пообещал неприкосновенность.

– Вот! – Сэм щедрым жестом указал на юриста. – Тебе стоит прислушаться к голосу реальности, Хендерког!

– Так и быть, я готов разделить премию пополам, – невозмутимо отозвался психолог.

***

Это утро было другим. Прайс встал очень рано, чтобы не разбудить Мэнэми. Он долго смотрел на своё лицо в привычном ванном зеркале и не узнавал себя. Что-то изменилось. Словно раньше он видел в отражении не себя, а голограмму, а теперь – бац! – голограмма обрела плоть и кровь. Помягчел Прайс что ли? Да и взгляд такой, будто смотрит с ленивого тропического острова на эту суетливую американскую жизнь. А аура… Он даже не знал, что настолько пронзительной чистоты голубое сияние может исходить от неё. Прайс не мог припомнить, где он подобный оттенок вообще видел. У себя так точно нет. Наверное, море у того тропического острова сияет также.

Мэнэми… Мэни… Две потрясающих недели…

Она честно сказала, что её нашли люди О’Нила, это было глупо отрицать. Но Мэни уверила, что всегда помнила о Прайсе, даже слышала о его карьере рипера. Но никогда не думала, что он тоже не забыл о маленькой японской девочке.

– Знай, Мэни, – признался он в первый же вечер. – Тот вечер на болоте впечатался в мою память как резьба на граните. Я же хотел утопиться, Мэни. Мне было очень страшно, я бежал от того жуткого пожара. А ты… Ты не просто спасла меня. Ты тогда сказала, что очень не хочешь, чтобы я утонул. И твои глаза были такими огромными… Мне они грезились всю жизнь…

– Милый Джон, – улыбнулась Мэни тонкими губами. – Я снова рядом.

Прайс невольно сглотнул подступивший к горлу комок. Не хватало ещё расплакаться. Рипер-плакса, таких экземпляров в их бизнесе уж точно не водилось.

Он с лёгкой тревогой взглянул на свою ауру. Нет. Цвет не поменялся. Всё идёт хорошо. Аура. Вот ещё что так волнует его в этой чудесной женщине. У Мэни нет эба.

***

Сэм О’Нил торжествовал. Он вновь собрал в кабинете глав отделов.

– Поздравляю, ребята, – басил он. – Крутая Лягуха снова в деле! Надо же, как всё оказывается просто. Достаточно мужчине найти себе подходящую женщину!

Шеф заметил довольного юриста.

– Яблонски! – завопил Сэм. – Я говорил, что ты гений?

– Вы редко такое говорите, сэр.

– Одного не пойму, зачем ты стал адвокатом? С твоим талантом к шантажу ты давно бы стал консильери у мафии.

–Это небезопасно, – заметил Яблонски с серьёзным выражением лица.

– Не будем забывать, – торопливо вступил в разговор Хендерког, – что для рипера важнее всего психологический настрой. Дело не в Мэнэми как таковой, а в том, какую роль она…

– Ты тоже гений! – радостно заорал Сэм. – Хвалю! Всех хвалю!

– Однако до четвертьфинала не так уж много времени, – сухо заметила мадам-тактик. – Я не уверена, что мы успеем завершить подготовку господина Прайса.

– Клара, – скривился Сэм. – Не заставляй меня думать, что ты ревнуешь. Это всего-навсего тощая азиатка!

– Я ревную? Да я…

– Кто противник в четверть финале? – прервал её возгласы Сэм.

– Бурый медведь.

– Русский, – констатировал шеф. – И ты, Клара, не знаешь простого способа заставить русского выйти из себя? История, Клара! Стоит начать обсуждать историю его страны и, уж поверь моему опыту, лепаж не останется лежать без дела!

Клара фыркнула, но возражать не стала. На губах Яблонски и Хендеркога застыли насмешливые ухмылки.

***

– Я очень рад снова видеть вас, Джон.Хендерког подхватил Прайса под локоток и подвёл к знакомому креслу.

– Присаживайся, присаживайся… Удобно? Воды налить? Ничего другого предложить не могу. Сам понимаешь, у нас сеанс. Хендерког похихикал.

– Спасибо, мистер Хендерког.

– Ты не хочешь перейти на обращение по имени? На ты? Всё же такое обращение «мистер» сохраняет определённую…ммм…дистанцию.

– Я так привык, мистер Хендерког.

– Конечно-конечно! – Хендерког встрепенулся так, что очочки соскользнули с носа. Но психолог не растерялся и молниеносным движением перехватил их в полёте.

– Вечно с ними так, – лучезарно улыбнулся Хендерког, усаживаясь на своё место. В руках у него тут же оказался огромный чёрный блокнот. Насколько Прайс помнил, там всегда оказывалась сплошь чистая бумага. При этом Хендерког, заглядывая зачем-то в девственные листы гроссбуха умудрялся вспоминать мелкие детали их прошлых сессий.

– Во-первых, я хочу поздравить вас, Джон. Это была убедительная победа. Всего каких-то семь минут, и медвежья шкура, так сказать, у твоих ног. Я лично присутствовал в зале. Болельщики боготворят тебя.

– Клара хорошо меня подготовила. Я с ней полдня учил как правильно по-русски произнести «Джугашвили».

– Ну-ну, Джон, победитель в первую очередь это вы, а не наша мадам-тактик.

Они замолчали.

Прайс как будто заново осматривал консультационный кабинет Хендеркога – кресла, столик с пластиковым графином воды и салфетками, на оливковых стенах картины с морскими пейзажами. Огромное в полстены окно ненастоящее, хотя нарисовано так мастерски, что Джону то и дело хотелось поддернуть скошенную художником занавеску. Риперов таскали к психологу в обязательном порядке после баттлов, да и в обычном графике он обязан был еженедельно высиживать здесь битый час и убеждать Хендерхога, что с его головой всё в порядке. Как будто по ауре не видно.

– Я замечаю, что у вас, Джон, очень необычный цвет ауры.

Вот мозгоправ чёртов. Мысли читает, что ли?

– Такого оттенка я не припомню за все годы нашего знакомства, – заметил Хендерхог и, словно для подтверждения, полистал пустые страницы блокнота. – С чем это связано, как вы считаете?

Прайс пожал плечами. Конечно, он знал, с чем это связано, только отвечать не хотел. Мэни дала ему второе дыхание. Он и Бурого Медведя победил-то благодаря лазурному поплавку. Растерялся соперник – как же так, он по Лягухе лупит из всех своих заготовленных батарей, а аура у того даже на полтона не сменится.

– Связано ли это с Мэнэми? – мягко поинтересовался Хендерког.

– У меня с ней очень хорошие отношения, – осторожно ответил Прайс. – Наверное, вы правы, она очень положительно на меня действует.

– Вы её любите?

Прайс открыл было рот, чтоб огрызнуться, но понял, что психолог и так обо всём догадался. Мало того, что аура к лазоревому прибавила утренне-розовых мазков, так ещё и сам рипер покраснел, как рак.

– Вам неприятны мои расспросы?

«Запустить бы в тебя чем-нибудь, – бессильно подумал Прайс. – Да только нечем. Даже графин пластиковый. О! Так он неспроста пластиковый-то! И стекла нет…» Прайс с видом человека, которого посетило озарение, уставился в нарисованное окно.

Психолог ждал.

– Мне немного неприятно, мистер Хендерхог, вы правы.

– Почему?

– Потому что… – Прайс осёкся. Не нравился ему Хендерхог. Вроде бы безобидный коротышка. Вон как голову задирает, чтоб очки опять не сваливались. Вопросы у него самые дурацкие, но задаёт он их иногда так невовремя и так… в точку. Поплавок зелёненький, дружелюбный. Профессионал Хендерхог, ничего не скажешь.

– Я не знаю, мистер Хендерхог, – выдавил Прайс наконец. – Наверное, я редко испытываю такие эмоции как с ней. Точнее… Я никогда их не испытывал. И я не знаю, что дальше…

Хендерхог кивал на каждое слово.

– А она вас любит? – вставил он, улучив паузу в излияниях Прайса.

– Что?

– Менэми любит вас, Джон?

– Как это… Мэни… – Лягуха хватал ртом воздух как рыба, выброшенная на берег. – У неё поплавка-то нет. Как я пойму-то?

Голос у него задрожал. Хендерхог, не переставая улыбаться, подвинул Прайсу бумажные платочки.

– Смелее, Джон. Этим стенам дозволено видеть слёзы риперов. Поверьте, тут их пролилось немало.

***

Полуфинал приближался со космической скоростью. Мадам-тактик позабыла обо всех других риперах. Контора О’Нила шла к мировому успеху, какие уж тут мелкие турнирчики. К тому же, у Клары Ро неспроста нежно алела аура всякий раз, как она замечала входящего в тренажёрный зал Крутого Лягуху.

– Привет, Джон!

Эту начальную фразу мадам-тактик готовила заранее. Два слова оказывались непростой задачкой – Клара не хотела бы безразлично бросать их, как прочим риперам, но и выходить за рамки профессионального поведения она позволить себе не могла.

Клара каждый день меняла образ – от жгучей брюнетки с таинственными опахалами ресниц до пай-девочки в белой блузочке и шортиках. Не зря, ох, не зря лучшие промоутеры ставят на тактику женщин. В мире эмоционального хаоса женщины ориентировались гораздо лучше. Риперши из них, правда получались, унылые – баттлы, зачастую, быстро превращались в откровенный базар без всякой интриги.

Но Джон Прайс словно не замечал её ухищрений. Честно приходил на тренировки. Педантично следовал графику и переходил от спортивного инвентаря к просмотру эпизодов с Центурионом – противником в полуфинале. Мадам-тактик заботливо указывала ему на прорехи в обороне, подсказывала варианты действий, не забывая то задержать руку на могучем плече Джона, то понизить голос, чтобы звучал волнительнее или задорно вильнуть стройными бёдрами. И всё понапрасну.

За пять дней до полуфинала Прайс притащил с собой «эту», как презрительно выговаривала мадам-тактик, жалуясь Сэму О’Нилу.

– Отстань от него, красотуля моя, – снисходительно отвечал Сэм.

– Но это нарушение всяческих правил! Я веду серьёзную подготовку и требую…

– Эта Мэнэми, как атомный реактор за пазухой, – оборвал её Сэм. – Неужели не видишь, как прёт нашего Лягушонка?

– Господин О’Нил, я вас очень уважаю, но в моём отделе я не потерплю…

– Других женщин не потерпишь? – ухмыльнулся Сэм. – Клара, ты же умная, соблазнительная киска. Далась тебе эта японка! Пусть наш Сэм выиграет турнир. А потом… мы посмотрим, что можно сделать для тебя… и Джона.

Сэм зажмурился, как большой бывалый кот на июльском солнышке.

Однако, когда недовольная Клара Ро покинула его кабинет, физиономия О’Нила приобрела гораздо менее беспечный вид. Эта Мэнэми оказалась не так проста, как казалось на первый взгляд. Сэм от специальных людей Яблонски знал, что добрую половину призовых денег Крутая Лягуха отдал японке, а уж куда они пошли с её счетов, сам чёрт ногу сломит. Впрочем, пока она ведёт Прайса к победе, то вполне имеет право на свою долю. Даже если попутно замутит риперу башку.

***

Вода в душе шумела, как Ниагарский водопад. Джон специально поставил такой режим. А теперь стоял у зеркала, косо разглядывая свою ауру. Поплавок был безмятежен – нежнейшие лазоревые цвета переливались жемчужными отблесками. Лишь у основания зрел клубок болотных пятен и нитей как доказательство его боязни.

Почему он так счастлив? Наверное, если этот вопрос возник, значит не так уж и счастлив?

– Чего я боюсь? – прошептал Прайс своему отражению. – Чего я в ней боюсь?

– Ты не знаешь, что будет дальше, – ответило ему отражение. – А Мэни знает.

– Думаешь?

– А ты её спроси.

Прайс хмыкнул. У него были женщины раньше. Да что там – миллион женщин у него было. Но вот отношений с ними… Этот проныра Хендерког заронил в нём сомнение в Мэнеми. А вдруг у неё на Прайса обычный расчёт? Как ему дальше тогда жить? Во что обратится это лазоревое великолепие?

Он чувствовал себя, как бестолковый рипер, что не подготовился к баттлу.

Кстати, баттл. Завтра полуфинал с пафосным макаронником. Тоже мне, Центурион. Что там Клара про него вещала-то? Мальчиков предпочитает? Кстати, надо с Мэнэми посоветоваться, она даёт толковые советы. С этой мыслью Прайс полез, наконец, под водопад.

***

– Ты не спишь, лягушонок мой?

– Не сплю.

– Притворяешься.

Прайс промолчал, чувствуя раскаяние.

– Я включу свет.

– Не надо!

– Почему?

Прайс заколебался. Его подруга поднялась и села на кровати. В лунном свете её фигура казалась очень маленькой и загадочной. Впрочем, такой Мэни и была на самом деле.

– Это из-за эба, да?

Прайс кивнул.

– Да.

Он тоже приподнялся.

– Мы так на равных. Я не вижу, что происходит со мной, а ты не видишь мою ауру.

– Если честно, то немного вижу, она же светится.

– Чёрт!

– Не ругайся, милый. Из-за чего ты так волнуешься?

– Я не знаю, что будет дальше со мной. С нами. Я счастлив, ты не думай. Но это всё так странно. Я теряю прежние берега. Куда я плыву?

Мэнэми неподвижно сидела в лунном свете и слушала. Прайс приободрился.

– Я чувствую себя маленьким. Я не люблю себя так чувствовать. Я вообще чувствовать не люблю и не очень умею. Я же рипер. Хотя причём тут рипер? Ты понимаешь, я думаю, а как бы я жил, если бы из того болота пошёл другой дорогой? Почему не стал искать тебя? Я же мог? Или не мог? Я пытаюсь вспомнить, что было в ту ночь и не могу вспомнить. Мне слишком страшно, Мэни.

– Я чувствую.

Она положила руки ему на грудь.

– Ты и сейчас можешь пойти другой дорогой.

– Но риперство, Сэм, ты…

– Я буду с тобой. Закончишь турнир, и я буду с тобой.

– Мне страшно Мэни. Как будто я заглядываю в бездну, а меня утаскивает в то болото. И это одновременно! Почему мне страшно думать про это? Это чёртово болото не идёт из памяти.

Она поцеловала его долгим поцелуем.

– Не надо думать, – прошептала Мэнэми.

– И не надо много говорить – она поцеловала его ещё раз. – Ночь для другого.

***

Центурион продержался четыре с половиной минуты, после чего начал с такой скоростью выстреливать ругательства по-итальянски, что за полминуты исчерпал весь боезапас.

– Выигрыш по очкам, – резюмировал Сэм О’Нил. – До лепажа горячий итальянский мальчик не рискнул дотронуться.

Сэм просматривал полуфинал в десятый раз. У его единственного собеседника в кабинете было лицо человека, беспрерывно жующего лимоны.

– Знаешь, чего я никак не могу понять, Яблонски? – сказал Сэм с притворным вздохом. – Какого лешего ты работаешь на меня, если вообще не интересуешься баттлами?

– Вы мне хорошо платите, господин О’Нил.

– Ты сам капитан Очевидность, Яблонски. И майор Невозмутимость. Тебя самого в риперы надо. Будет вокруг тебя какой-нибудь Центурион петухом прыгать, а ты ему: «никак нет, господин Центурион», «странная мысль господин Центурион», «я совершенно другое имел в виду, господин Центурион». Вот уж точно доведёшь итальяшку до белого каления. Хотел бы я это увидеть, ха-ха! Но, увы, Яблонски не интересуется баттлами.

Яблонски хотел было что-то ответить, но дверь распахнулась словно от пинка, и в кабинете Сэма раздался грозный рык Прайса:

– Где он?

Аура Прайса гневно пульсировала красным. Сэм заметил метущихся за спиной рипера секретарей и догадался, что пинок в дверь вовсе не метафора.

– Аааа, – зловеще протянул Прайс, заметив вжавшегося в кресло Яблонски.

– Крутая Лягуха! – гаркнул Сэм, вскакивая. – Отставить!

– Этот ублюдок следит за Мэнэми!

– Господин П–прайс! Я д–долж…

– Заткнись, козёл!

– Лягуха! Сам заткнись! Ты у меня в кабинете!

Прайс опомнился. Он искоса глянул на шефа.

– Сядь! – приказал Сэм. – А вы там, закройте дверь.

Секретари подпрыгнули и бросились исполнять волю шефа.

– Конечно, за твоей девушкой следят мои люди, – сказал Сэм дождавшись, когда лишние уши исчезнут. – А ты думал будет иначе?

– Мэни не просто моя девушка! Я сделал ей предложение!

– Молодец. А она согласилась?

– Не совсем, – Прайс увял. – Сказала, что после финала. Эй!

Аура у рипера расцвела ядовито-жёлтым цветком подозрения.

– Это ты так от неё потребовал? Сэм?

– Мне плевать, что ты там с ней делаешь, – искренне завил Сэм. – Моя аура мне порукой.

И, действительно, поплавок у Сэма незамутнённо зеленел.

– Я беспокоюсь о тебе, лягушонок. Эта японка из секты.

– Это ещё что за чушь? – зарычал Прайс.

– Яблонски, ну-ка подтверди.

– Она из секты отрицателей эбов, – подтвердил юрист. – Свобода чувств и прочее либертарианство. Хочу заметить, что это прямое нарушение Административного Кодекса, но в восточных штатах есть любопытная правовая лазейка, по которой человек без ауры считается не совсем человеком, а скорее…

– Ближе к делу, Яблонски.

– Простите, мистер О’Нил. Мои люди установили, что все лишние средства Мэнеми хитрыми путями переправляет на нужды сектантов. То есть можно предполагать…

– Она тебя доит, Джон, – закончил за Яблонски Сэм О’Нил. – А без эба ты не можешь понять, дурит она тебя или нет. Такие вот дела, Лягуха.

***

Лазоревые тона почти исчезли. В ауре Джона ещё оставались остатки безмятежности, но теперь они жались по краям, уступая место жёлтым краскам подозрения, ржавым полосам ревности и посреди – чёрным уголькам отчаяния. Он хотел бы это скрыть, он очень хотел бы это скрыть, но чёртов вживлённый эб не давал возможности таиться.

– Что с тобой? – спросила Мэнэми.

Тогда они в первый раз поругались. Джон, не выдержав, ушёл, хлопнув дверью.

Но, отсиживаясь в отеле, он понимал, что лучше ему не становится. Сомнения грызли со всех сторон. Он хотел поверить Мэнэми безоглядно, но факты, выкладываемые Сэмом, и въедливые вопросы Хендеркога делали своё дело, и Джон шарахался в другую крайность. Аура набухала багровым, требуя возмездия за обман его лучших чувств. Но и здесь было – всё не так просто.

Джона по-прежнему посещал необъяснимый страх. Как будто грозит нечто, после чего жизнь никогда не будет прежней. Да что там, плевать на эту жизнь, он сам никогда не останется прежним.

А время летело – определился второй финалист – вкрадчивый и опасный, как тигр, нубиец Бенгал.

На фоне того, как Джон то сходился с Мэнэми, то снова убегал от неё, Бенгал щедро раздавал интервью, тонко намекал на душевные проблемы соперника и вообще всячески готовился к роли будущего чемпиона.

Джона Прайса журналисты, наоборот, никак не могли поймать – он скрывался от всех, даже от Сэма. В этом непростом деле у Джона нашлась нежданная союзница. Да так нашлась, что утром перед самым финалом Джон проснулся в чужой спальне. Рядом нежилась счастливым сном Клара Ро. Её аура плыла пурпуром и знакомой до боли лазурью. Видимо, мадам-тактик и в грёзах продолжала заниматься любовью.

Прайса чуть не стошнило. Он вылетел из дома Клары, схватив охапкой одежду.

– Только бы ты меня дождалась. Только бы ты дождалась! – бормотал он себе под нос, одеваясь на ходу.

На улице шёл дождь. Джон, забыв у любовницы бумажник, бежал, спотыкаясь, на своих двоих. Он успел весь перемазаться в грязи, прежде чем добрался до дома.

– Только не уходи, Мэни, – горячечно повторял он.

Редкие прохожие шарахались от его тревожной ауры. Наверняка, кто-то из них вызовет полицию. Нужно поспешить.

Охрана у дома признала рипера в лицо. Хорошо, что хоть им не придётся ничего объяснять. Грязный, мокрый и усталый Прайс добрался до нужной двери.

Она ждала его! Мэнэми! Как тогда посреди болота! Те же большие удивлённые глаза! Только. Кроме неё в квартире были ещё люди, которые деловито возились с большими сумками, то ли укладывая в них вещи, то ли выгружая. Ни у одного не была эба. Память Прайса прорвалась с гнилым треском. Он снова бежал по тёмному лесу прочь от пылающего интерната. Но на этот раз тайн не было, все причины и подробности сверкали яснее некуда.

***

Сэма О’Нила мелко трясло. Аура бывшего рипера напоминала цвет детской неожиданности. Когда Сэм увидел неторопливо входившего в пустующую раздевалку чумазого от копоти Джона Прайса, он с облегчением заорал:

– Ты жив?!

– Ты ожидал другого, Сэм?

– Пожар! Трупы! Телефоны молчат! Эта сука Клара истерит! А ты…

– Всё отлично, Сэм.

– Что с твоей аурой? Ты же сейчас с катушек съедешь!

– Мне нужно умыться, Сэм.

Прайс легко отодвинул Сэма с дороги. Гамма цветов в ауре Сэма смешалась.

– Ты… Что случилось в твоём доме?

Сэм машинально засеменил вслед за Джоном в уборную.

– Лягуха?

Джон довольно фыркал под струёй воды, смывая копоть, и не отвечал.

– Ты что? Лягушонок?

Джон взял большое полотенце и вытирался, поглядывая на Сэма. Голос у шефа дал петуха.

– Эти трупы… Это… Ты…

Прайс бросил полотенце на скамейку и начал переодеваться.

– Погоди-погоди… – зачастил Сэм. – Бывает… Наверное. Слушай меня, Лягуха. Яблонски обо всём позаботится, понял? Лягуха? Главное, помалкивай. Никто не знает про твою Мэнеми. Закону она не интересна. Ты понял? Лягуха?

Аура у Сэма заполошно металась оттенками темно-красного, как крылья безумной птахи.

– Мне пора на финал, Сэм, – сказал Прайс.

– Я потребую переноса баттла. У нас есть возможности… Скажем, что ты заболел. У тебя чума, холера, триппер… Нужен карантин.

– Я готов, Сэм.

– Ты свою ауру-то видел? Ты же по краю ходишь.

– А мне тут нравится, Сэм.

Прайс улыбнулся. Он видел, как бесстрашный Сэм О’Нил бледнел под его взглядом.

– Даже ты меня боишься. Лучше доказательства готовности и не требуется, правда, Сэм? – негромко заметил Прайс. – Я уже чемпион. Сейчас пойду сообщу это Бенгалу.

Прайс оставил в коридоре растерянного О’Нила и вольной походкой двинулся ко входу на ринг.

***

Зал взорвался при его появлении. Орали как поклонники Бенгала, так и фанаты лягухи. Джон отметил, что ауры у обеих сторон выглядели примерно одинаково. Он почувствовал знакомый азарт. Бенгал, закутанный в леопардовую шкуру, восседал на своём кресле, словно чёрный император. Наверняка он уверился, что Лягуха сломан ещё до баттла – ещё бы: аура у Прайса пылала адовой печью. «Ну что, померяемся поплавками», – глумливо подумал Джон, слушая трескотню ведущего.

Он еле дождался начала – по жребию первое слово было за Лягухой.

Первый делом он неспеша поднялся и молча взял лепаж дулом книзу. Бенгал напряжённо следил за ним, ворочая белками огромных глаз. Прайс положил лепаж на пол и пнул его ногой. Оружие, крутясь, улетело в сторону.

Прайс с прежней ленивой неторопливостью сделал несколько шагов поближе к креслу Бенгала. В ауре негра показались робкие оранжевые языки. Он не понимал, что происходит. Как не понимала и затаившая дыхание аудитория.

– Замечательная у нас работа, Бенгал, – тепло обратился к сопернику Джон. – Я следил за твоими баттлами и вижу в тебе понимающего человека. Поговорим немного?

Глаз у Бенгала нервно дёрнулся – дружелюбие Лягухи никак не вязалось с гибельной аурой.

– У нас замечательная работа – повторил Прайс – мы можем чувствовать стихию эмоций, которую не будет гасить эб. Мы с тобой в привилегированном положении, понимаешь? Элита!

Джон остановился у красной черты – дальше подойти не позволяли правила.

– Ты чувствуешь кайф от этой свободы, не так ли, Бенгал? Вижу, что чувствуешь. Но ещё не понимаешь, насколько в эту стихию можно погрузиться. Сколько тут ещё кайфа!

Лягуха немного качнулся вперёд.

Бенгал схватился за лепаж.

– Стой!

Аудитория заверещала какофонией голосов – от удивлённых до возмущённых. Непонятно, кому больше сочувствовали зрители – человеку с лепажем или без. Впрочем, не всё ли равно. Главное, эмоции. Только с ними ты чувствуешь себя живым.

– … живым, Бенгал! И чем крепче эмоции, тем сильнее живёшь! А цвет? Какая разница, какой он!

Лепаж ходил ходуном в руках Бенгала. Прайс заметил, как крупно блестит пот по телу рипера. «Пора», – подумал Прайс.

– Бум! – гаркнул Лягуха, делая резкое движение.

Бах! Несколько секунд после выстрела соперники напоминали застывшие статуи.

– Ты всё понял? – спросил Прайс.

Бенгал завороженно смотрел в глаза Лягухе.

– Ты понял, что я чемпион, не так ли?

Рипер против воли кивнул несколько раз.

Лягуха ответил ему ледяной улыбкой. Из тени к Бенгалу уже бежали помощники рефери. Теперь Бенгал станет символом позора – рипер, промахнувшийся с трёх метров в финале. Лягухе было его не жаль. Ему вообще ничего не было жаль. Лилово-багровая аура словно поднимала его над всеми этими ничтожествами.

Прайс развернулся к публике. Опомнившиеся зрители колыхались огромным коралловым морем поплавков. С задних рядов тёмные оттенки будто сбегали к центру, смешиваясь с огненно-алыми и добавляя чёрные нотки отчаяния поклонников Бенгала. Пожар эмоций. Вот, что по-настоящему прекрасно. Вот, где его стихия. Словно как тогда – в далёком детстве.

Маленький Прайс готовился к этому – горючая краска со склада, ключи от выходов… Он стоял перед зданием интерната как сейчас перед зрителями – только вместо зала орали от боли и ужаса его обидчики за зарешечёнными окнами. И, как в настоящем, его окатывали волны живительных эмоций, грело отчаяние запертых в огне, охватывал сладкий огонь безумия, жарило злое чувство отмщения. И надо всем этим поднималось ощущение невероятного превосходства. Такого фонтана переживаний маленький Прайс не выдержал, сбежал и чуть не погиб в болоте. Но теперь-то Прайсу это болото по колено. Это же прекрасно – вихрь пламени, очистительный, опасный, как и он сам.

Крутая Лягуха поклонился бушующему залу.