Слепок

1. Холм.

Когда я впервые увидел цифролога, то и подумать не мог, что это фальшивка.

– Располагайтесь, – предложил он, указывая на стул. – Я – доктор Закариан. Чем могу быть полезен?

Сытый, самодовольный урод с лоснящейся кожей и заплатанной лысиной. Один из тех, что смотрят поверх тебя, пока не учуют выгоду. А когда учуют, то впиваются пиявкой и высасывают все соки. На Холме таких хватало.

– Я хочу стереть мысли о матери.

Поначалу цифролог как будто и не понял моих слов. Странно сверкнул глазами, словно только что меня заметил, и поменялся в лице. Ну то есть буквально поменялся.

Толстая морда вдруг сузилась, глаза прищурились и опасно заблестели, заплатанная лысина сменилась коротко стриженным ёжиком волос. Черты этого нового лица оказались мелкими, хищными, ни дать ни взять – хорёк. Повстречать такое лицо в тёмном переулке Подножья, например, не сулило ничего хорошего. И только, когда на правом виске «хорька» вырос короткий шрам, я сообразил, что разглядываю самого себя.

Пару минут мы таращились друг на друга, потом я взял со стола ручку и ткнул двойнику в глаз. Изображение дёрнулось, замигало. В тёмном углу кабинета тут же отворилась неприметная дверь, и в проёме возник ещё один лоснящийся цифролог. На этот раз настоящий.

– Прошу прощения. Технические проблемы, – он ухватил двумя пальцами висящий в воздухе крошечный комароподобный дрон и щёлкнул, выключая. Спрятал в карман, уселся на место исчезнувшей голограммы. – Здравствуйте ещё раз, я доктор Закариан.

– Развлекаетесь так? – я кивнул в сторону спрятанного дрона.

– Нет-нет, ни в коем случае. Тестирую новые технологии. Чтобы принимать пациентов, когда меня нет на Холме. Удалённо и вместе с тем реалистично.

– Не бывает лишних пациентов и лишних денег, – понимающе согласился я.

– И лишних спасённых жизней, – одёрнул Закариан.

– Значит, вы этим здесь занимаетесь? Спасаете жизни?

– А разве нет, юноша? – цифролог ласково, по-удавьи улыбнулся. – Плохие мысли, как рак. Разрастаются, набухают, кровоточат, причиняют боль и, в конечном счёте, умерщвляют. А я их удаляю, возвращаю людей к нормальной жизни. Так что я – лекарство. Лекарство от рака, если позволите.

– Моя мать умерла от рака. От настоящего рака.

Я уставился на Закариана пристально, исподлобья, и он, естественно, отвёл глаза. Слабак! Сделал вид, что внимательно разглядывает маленькую статуэтку Кормадора, стоящую на столе. Улыбка всё ещё цеплялась за лицо цифролога, но стала пустой, будто удав потерял шкуру и превратился в ничтожного червя. Кажется, этот Закариан наконец понял, что я с Подножья.

– Так вот. Мысли о матери. Я хочу их стереть. Все до одной.

– Запрос распространённый, но процедура недешёвая, – он сухо выделил это слово, глядя в сторону. – Точная стоимость будет определена по завершении комплексного обследования. Томограмма, энцефалограмма, кормаграмма – стандартный набор. Обследование может быть начато после предъявления вами медсправки. С места работы или, – цифролог окинул меня косым взглядом, – учёбы. Об отсутствии противопоказаний к кормадоксу.

– Справка с работы? Но я… я, в общем-то, сейчас… в свободном плавании. Не работаю и не учусь.

– Тогда советую куда-нибудь приплыть, юноша. А пока ничем не могу помочь.

– Жирный урод! Боров! Попадись ты мне в Подножье, толстомордый!

Всё это я выговаривал уже не в кабинете и даже не в Башне цифрологии, а на площади Добра и процветания. И не цифрологу, а гигантской статуе Кормадора. Двадцатиметровый бронзовый учёный не спорил. Нависал сверху, приставив указательный палец к виску, и загадочно улыбался. Человек мира и почётный житель Холма, великий изобретатель, гений, ушедший столь трагично.

Я поймал себя на том, что мысленно повторяю фразы, выкрикиваемые музейным зазывалой. Неподалёку тот вовсю размахивал руками и чёрным цилиндром с нарисованными на нём мозгами.

– Окунитесь в историю жизни нашего выдающегося земляка. Узнайте любопытнейшие подробности того, как Алексан-Иммануэл Кормадор создал препарат, позволяющий отделять мысли от материального носителя – кормадокс. Откройте для себя не только Кормадора-учёного, но и Кормадора-благотворителя, успевшего сделать так много для детей из неблагополучных семей. Попытайтесь накануне годовщины смерти великого изобретателя понять слова, сказанные им в последнем интервью. А заодно изумитесь обширной палитре городских легенд, которыми успела обрасти личность Алексан-Иммануэла со времени его самоубийства. Ходят слухи, что он жив-здоров. Что он – причина появления вокруг нас вирусных мыслей и блуждающих голограмм. И что в сети до сих пор таится где-то собранная им коллекция удалённых мыслей – мифический Чёрный ящик. Эй, уважаемый, – зазывала обратился ко мне, мозги на цилиндре празднично замигали. – Прошу, входите. И вам расскажут массу интересного о гениальном Кормадоре.

– Я и сам могу рассказать, – хмуро буркнул я.

Мозги потухли, зазывала мигнул и растаял в воздухе. Комароподобный дрон пару секунд повисел на месте, а потом закружил по площади в поисках потенциальных клиентов. Спустя полминуты голограмма в чёрном цилиндре снова распиналась про Кормадора.

– И что же ты можешь рассказать?

От этого нежного с лёгким налётом строгости голоса меня как током дёрнуло. Оборачивался я уже, весь внутренне дрожа и чувствуя себя совершенно по-детски. Ну конечно Энджи! Кто же ещё?!

Она стояла в длинном ярко-зелёном плаще и такой же зелёной мини-юбке, едва прикрывающей умопомрачительные ноги. Белоснежная рубашка была застёгнута не на все пуговицы, отчего взгляд сам собой соскальзывал на заманчивую ложбинку меж грудей.

– Привет, Джи.

– Привет, пупс, – девушка снисходительно улыбнулась и взмахнула густыми тёмно-рыжими волосами. – Так что ты там грозился рассказать голограмме?

– Да так. Кое-что. Про… этого, – я напустил на себя важный вид и махнул в сторону статуи.

– Про Кормадора? Интересно.

– Если хочешь, я удовлетворю твой интерес. И всё расскажу. За обедом. Или лучше за ужином.

Я хамовато усмехнулся и внаглую уставился на её грудь. Раскрыл карты, так сказать. А Энджи ни капли не смутилась, даже бровью не повела. Лишь небрежно заметила:

– А ты растёшь, пупс. Скоро станешь совсем взрослый.

– Мне восемнадцать.

– Будет послезавтра, – уточнила Джи. – Вот тогда и поговорим. И поужинаем.

Она подмигнула, сбежала по ступенькам и нырнула в толпу, ловко лавируя между умиротворённо плывущих жителей Холма.

– Обещаешь? – крикнул я вслед.

Обернувшись, Энджи только рассмеялась в ответ. А потом, подражая Кормадору, приложила указательный палец к виску.

2. Подножье.

После Холма Подножье казалось ещё отвратней, чем было в действительности. Захлопываются за спиной двери монорельса, поезд по восходящей спирали несётся обратно на Холм, а ты остаёшься лицом к лицу с нескончаемым дождём, сыростью, серостью, грязью и плесенью. И остаётся только бормотать под нос, будто мантру: «Лучше дома места нет, лучше дома места нет».

По дороге к жилым кварталам я воткнул в уши наушники и велел АЛЬФЕ поставить что-нибудь по настроению. А эта идиотка не придумала ничего лучше, как включить симфонию с похорон матери.

– Какая же ты дура, АЛЬФА, – буркнул я.

– Простите, – отозвалась она, даже виноватость изобразила.

Всё-таки прошлые версии ИИ, кажется, не были такими дурами. Хотя, может, истинная причина крылась в том, что АЛЬФА уж чересчур старалась притворяться человеком. А это, как известно, задача не из лёгких. Даже для людей.

В переулке толпились почётные ветераны рудника – кучка старых инвалидов, потерявших за долгие годы изнурительной работы кто пару пальцев, а кто – целые конечности. Курили, выпивали, жевали какие-то зловонные, размокшие от дождя пирожки, стуча костылями и поскрипывая колёсами допотопных колясок. Я ускорил шаг, чтобы скорее пройти мимо, как вдруг четырёхпалая рука вцепилась в рукав.

– Мой подсел. Дахир подсел.

– Я тут ни при чём. Я не продавал.

Не без труда мне удалось вырваться из железной хватки – аж рукав затрещал.

– Я верю! – донеслось вслед. – Верю тебе. Я знал твою мать!

Чёрт, ну зачем он ляпнул про мать?! Проклятый калека!

Жилой комплекс категории Д выглядел так, словно гигантский ребёнок заигрался с гигантским конструктором – нагромождение зданий, пристроек, надстроек, а глубоко в брюхе всего этого уродства – моя квартирка. Подходя к нужному корпусу, я всё пытался вспомнить, кто же такой Дахир. Наверно, тот носатый, что берёт по вторникам.

Два силуэта отделились от стены, когда я уже вошёл в арку. Поджидали? Розово-голубая расцветка бесполых и вместе с тем повисшая в воздухе опасность – странное сочетание. Я неторопливо, как бы мимоходом полез в карман, просовывая пальцы в электромагнитный кастет, и тут же услышал резкий лающий голос:

– Из кармана. Живо.

Пролаял эти слова курчавый криворотый отморозок. Я забыл его имя, но знал в лицо и помнил, что раньше этот торчок бесполым не одевался. Зато с недавних пор всё чаще клянчил товар в долг, а дозы хотел всё больше, и в итоге Хтоши велел не давать ему совсем.

Но намного удивительнее выглядело второе бесполое существо. Нечто долговязое, нескладное, с гладкими волосами и длинной, лезущей в глаза чёлкой держало в руках огнестрел.

– Огнестрел?! Вы что, поехавшие?!

– Тихо, закладчик. Молчи и слушай, – курчавый явно хотел порисоваться. – Нам нужен докс. Из хранилища. Всё, что есть. Сейчас.

– И вы, бесполые отморозки, что же, совсем не боитесь, что я поведу вас к хранилищу, а заведу в ловушку?

– Угадал – совсем не боимся, – курчавый радостно хохотнул. Уголки его рта тряслись, брови ходили ходуном – в таком состоянии доксоман становился непредсказуем. – Не боимся, потому что Юби, – он кивнул в сторону долговязого нечто с огнестрелом, – удалось взломать вашу сеть. Мы теперь знаем адреса всех хранилищ. А от тебя нужен только скан сетчатки, чтоб открыть дверь.

Плохо дело, совсем плохо! Между двух огней, что называется. Главное, не паниковать, не трусить, притвориться, что всё под контролем, а в рукаве – туз.

– Значит, Юби, да? – я окинул высокую фигуру взглядом. – Что ж, Юби, хакеришь помаленьку? А ты, огрызок, – я перевел глаза на курчавого, – потому и подался в бесполые? Нашёл себе карманного хакера. А заодно способ открыть пару дверей.

Я тянул время, лихорадочно размышляя, что же делать, но на ум ничего не приходило. В арке за спинами бесполых вдруг мелькнула чья-то тень. А вместе с ней мелькнула надежда. Грохот проливного дождя заглушал все мелкие звуки, позволяя тени красться бесшумно. От меня требовалось лишь отвлечь розово-голубых дегенератов.

– А хотите, открою секрет, торчки? Хотя это секрет, наверно, только для вас. Укол доксом без хорошего цифролога – ничто. Мысли исчезают, а потом возвращаются. И всё по новой.

– Но ведь исчезают! – возбуждённо выкрикнул курчавый. – А когда вернутся, нужно просто ещё докса.

– Честно говоря, и не ждал от придурка-доксомана другой логики, – я покачал головой.

– Не знаю, как ты, Юби, а мне надоели эти оскорбления. В конце концов, от закладчика нам нужна только сетчатка, – курчавый щёлкнул выкидным ножом, едва сдерживая смех, словно плохой рассказчик анекдотов. – Пристрели ублюдка. А я вырежу глаз.

– Опасность, – предупредила в ухо АЛЬФА.

Что, серьёзно?! Только щас дошло?! Какая же она всё-таки дура!

Я ожидал, что тень первым делом набросится на Юби с огнестрелом, а она вдруг выросла за спиной курчавого. Сильные руки ловко перехватили нож, и лезвие, блеснув, оказалось у самого горла торчка.

– Брось оружие, существо, – приказал глубокий голос.

Глаза Юби испуганно округлились, а пальцы только крепче вцепились в огнестрел.

– Оружие на землю. Считаю до трёх.

– Как жизнь, Ронин? – окликнул я.

– Получше твоего, пацан. – Из-за кудрявой шевелюры на миг показался край небритой широкой скулы и напряжённо прищуренный глаз. – Итак, раз.

Голова Юби затряслась, глаза под чёлкой растерянно забегали.

– Два.

Ствол заходил ходуном, заметался между мною и Рониным, палец на спусковом крючке задрожал. С долговязым существом творилось что-то неладное, мысленно я попрощался с жизнью.

– Три.

– Цо!

Странный, грудной голос – не мужской, не женский – прозвучал отчаянно, с надрывом. А затем рука Юби взметнулась к голове, и едва дуло вжалось в висок, как сразу громыхнул выстрел.

«Цо. Точно. Вот как его зовут», – не к месту подумал я.

Ронин тем временем убрал нож от горла Цо, и тот сразу кинулся прочь. По лужам, не разбирая пути, тряся своей идиотской курчавой шевелюрой и прижимая ладонь к кровоточащей шее. На валяющийся труп даже не взглянул.

– Бесполые кретины! – хмуро выругался Ронин вслед розово-голубой фигуре, исчезающей в пучине ливня. – Это ж надо додуматься – носить огнестрел.

– Может, возомнили себя великими хакерами и решили, что вирусные мысли им не страшны? – предположил я.

– Ага. Возомнили и тут же сорвали банк. Поймали мысль о самоубийстве. – Ронин покачал головой в сторону мёртвого тела, затем повернулся ко мне. – Нам с тобой есть о чём поговорить, пацан.

– Нам с тобой? – я усмехнулся. – Мне говорить с синим? Интересно

– Пусть я и синий, бывший синий, но все мы здесь в Подножии плаваем в одном говне, – он подошёл и хлопнул меня своей крепкой ручищей по плечу. Будто железную балку положили. – И вдвоём можем плавать чуть быстрей.

* * *

Дома у Ронина было странно. На стенах висели какие-то древние картины в рамках. Музыка тоже играла под стать – что-то доисторическое, шипящее, потрескивающее.

– Джаз, – пояснил Ронин. Он ловко защёлкал пальцами в такт, прищурился от удовольствия, покосился на меня. – Так что, пацан? Дела пошли в гору? Слышал, Хтоши выделил тебя из других новичков и решил сделать своим помощником. Дал пару дней на раздумья, а ты вдруг попёрся на Холм в Башню цифрологии. Неужели есть мысли, мешающие принять решение? От простого закладчика до помощника главного доксоторговца Подножия – это ведь мечта любого мальчика. Или не любого?

Я молчал, глядя исподлобья. Очень хотелось хорошенько врезать по этой квадратной всезнающей физиономии, хотя, скорее всего, просто бы ушиб кулак.

– Правда, главный доксоторговец – не значит единственный, – Ронин размеренно водил в воздухе указательным пальцем, дирижируя то ли музыкой, то ли ситуацией. – Есть и другие, желающие стать главными. Готовые ударить исподтишка и туда, куда меньше ждёшь. Например, по без-пяти-минут-правой-руке-босса. Убрать его руками двух бесполых идиотов, опустошить хранилище докса. В денежном эквиваленте – пустяки, но вот для репутации Хтоши – серьёзный урон.

– А с каких пор ты ввязался в грызню доксомафий?

– В Башне тебе дали от ворот поворот, естественно, – Ронин пропустил мой вопрос мимо ушей. – Для процедуры нужна справка, а для справки – работа. Легальная работа, законная, а не та дрянь, которой занимаешься ты.

– А знаешь что? Катись ты, синий! Хочешь – следи за мной и дальше, вынюхивай, если нравится. Хочешь – сиди тут и дрочи на свой джаз. А я домой.

Я высвободился из убогого старого кресла и решительно зашагал к двери.

– Чего ты хотел в Башне? – донеслось вслед.

– С какого перепугу ты решил, что я расскажу?

– У меня есть знакомый цифролог. Пират. Нелегал. Но очень опытный. Может помочь.

Вот эта информация заставила остановиться и обернуться – дело принимало любопытный оборот. Чуть подумав и помявшись, я всё-таки ответил:

– Хотел удалить мысли о матери.

– Решаемо, – твёрдо ответил Ронин.

– А тебе это зачем? – я вернулся обратно к креслу и джазу. Но настороженно, как дикий зверёк, приманенный угощением. – И потом – нелегал? С чего ты вдруг оказался по ту сторону закона?

– А с того, что этот ваш Кормадор был тот ещё мудак.

Я аж присел от удивления – хорошо, что не промахнулся мимо кресла – и, морща лоб, рассеянно закивал в такт музыке.

– Мудак и есть, – зло повторил Ронин. – Это ведь он перед тем, как сдохнуть, сумел протащить закон, чтоб извлечённые мысли не удалялись раз и навсегда, а использовались «для нужд цифрологии». С тех пор по сети и гуляют вирусные мысли. В том числе, о самоубийстве. Так что если закон на стороне того, что натворил этот вонючий Кормадор, то я по другую сторону закона.

– Не потому ли тебя уволили, Ронин?

– Хватит, пацан, – резко одёрнул он. – Если ты такой весь из себя умник, то, догадайся, что я хочу взамен? Баш на баш, сам понимаешь.

– Догадаться легко. Ты хочешь, чтобы я, когда стану правой рукой Хтоши, сливал тебе понемногу. Сдавал закладчиков, но мелочь, шушару. Так, чтоб просто на этом чуть погреться. Не знаю, как именно ты будешь греться – сам по себе или через старые связи с синими, но расклад ясен.

– Взамен получишь неприметную охрану. Как сегодня. – Ронин прошёл к колонке и махнул рукой вниз, выключая музыку. – Так каков будет твой ответ?

– Мать всегда говорила, что нельзя никого предавать.

Я произнёс это задумчиво, скорее напоминая самому себе, чем делясь мыслями с Рониным. Но тот всё же ответил.

– Ничего, пацан, – утешил он. – Сходишь к моему цифрологу и об этом не вспомнишь.

3. Пещеры.

В Пещерах вечно висел туман, и всех это вполне устраивало. Шлюхи, слоняющиеся вдоль борделей, в белой пелене казались моложе и красивее, а их клиентам обеспечивалась какая-никакая анонимность. Заведений досуга здесь было понатыкано тьма, и почти каждое, не гонясь за оригинальностью, так или иначе обыгрывало название района. «Пещерные крошки», «Пещерные киски», «Пещерные зайки», «Сладкая норка», «Жаркая норка», «Алая пещерка», «Сочная пещерка», а «Тёплых пещерок» вообще имелось, кажется, штук пять.

Резко пахнуло дешёвыми духами с феромонами, из тумана вынырнуло перемазанное косметикой лицо. Блестящие и будто бесформенные губы устало улыбнулись.

– Хочешь отдохнуть, малыш?

– Слейся, – я брезгливо отстранился, прибавляя шаг.

– Да пошёл ты, сопляк! Как ты смеешь мне хамить?!

– Откуда столько самоуваженья, шлюха? Забыла, кто ты есть?

– Да, забыла! Забыла! – закричала она вслед. Грубо, хрипло и почти что торжествующе. – А захочу – забуду снова. Забуду всё, что захочу! И буду забывать, хоть каждую неделю. Понял, сопляк?! Забуду, и всё!

– Налево, – вклинилась в ухо АЛЬФА, и я повернул.

Приглушённые крики оскорблённой проститутки всё ещё доносились в спину, заставляя усмехаться. Уж не знакомый ли Ронина помог забыться этой труженице Пещер?! Похоже, тот ещё жук – нашёл себе тёплое местечко. Клиентов – точней говоря, клиенток – здесь хоть отбавляй. А круговорот в итоге очень занятный – платить подпольному цифрологу деньги за то, чтобы забыть, как ты их заработала.

– Налево, – велела АЛЬФА, и я повернул.

От следующей мысли усмешка сползла с лица. А не окажусь ли я сам на её месте? Нет, конечно, не здесь в Пещерах, но там – в Подножьи. Не стану ли я таким же? Когда буду сливать Ронину закладчиков? Когда отец Дахира вцепится в рукав и скажет, что сын сдох от передоза? Не придётся ли и мне каждую неделю бегать к цифрологу, чтобы не помнить, какое я дерьмо?

– Налево, – сказала АЛЬФА.

Я машинально повернул, а потом уже подумал, что как-то слишком много поворачиваю налево. Огляделся по сторонам и выругался. Какая же ты дура, АЛЬФА! ИИ просто гоняла меня по ломаному периметру облезлого дома с кучей дверей, совершенно не представляя, какая из них – нужная. Похоже, где-то здесь таился датчик антинавигации. Причём слабенький, простенький, задачей которого было не скрыть присутствие, а скорее, наоборот – обозначить.

– Эй, пупс.

– Привет, Джи.

Вот уж кого я точно не ждал здесь встретить! Тоже навещала цифролога-подпольщика или… нашла себе в Пещерах подработку?

Энджи сегодня была в красных латексных штанах и короткой чёрной куртке. Воротник поднят, а сама куртка расстёгнута до середины, беззастенчиво демонстрируя красный спортивный лифчик. Волосы собраны в тугой хвост, на пухлых губах – сиреневая помада.

– Что, пупс, подыскиваешь новое жильё в этих краях?

– Жильё? Зачем, Джи? Мой дом в Подножье. А лучше дома места нет. Мать так всегда говорила. И, кстати, моё жильё вполне сгодится для двоих. По крайней мере, кровать, – я многозначительно поднял брови. И не стал опускать.

– А знаешь, – девушка тоже поиграла своими тонкими изогнутыми бровями, – ты особенно неотразим, когда заблудился и бродишь по кругу.

– Я не заблудился. Просто эта дура АЛЬФА не знает, где вход.

– Привык во всём полагаться на ИИ? А что насчёт тебя самого? – взгляд Энджи стал серьезным, внимательным. – Где, по- твоему, вход?

– Откуда я знаю?! Здесь два десятка дверей. Половина, правда, выглядит так, будто их лет сто не открывали, но это может быть просто для отвода глаз. Так что я без понятия, Джи.

– Угадай с одной попытки, и я тебя поцелую.

– Что? – я удивлённо хмыкнул и покосился на сиреневые губы, внутри резко потеплело. – Вот эта!

Даже не знаю, что заставило меня выкрикнуть, не раздумывая, да ещё по-детски ткнуть пальцем на красную металлическую дверь. Ничего особенного в ней ровным счётом не было, да и интуиция вроде помалкивала. А Энджи вдруг приблизилась и томно приоткрыла рот. Неужели угадал?

– Налево, – посоветовала АЛЬФА.

– Да заткнись ты! – сердито шикнул я на ИИ.

Защёлкал в кармане, отключая навигацию, а когда поднял глаза, Энджи уже успела ускользнуть. Удаляясь, она шла по переулку лёгкой, воздушной походкой, будто парила в тумане.

– Эй, а как же поцелуй?!

– Отложим до твоей днюхи, пупс. Не унывай.

Обернувшись, девушка приложила указательный палец к виску, рассмеялась и исчезла за углом. Ещё с минуту я разочарованно топтался на месте, а потом направился к угаданной металлической двери. Встреча с Энджи как обычно выбила из колеи.

Сенсорный звонок, похоже, не работал. Я трижды безуспешно прикладывал указательный палец, потом чуть подумал и приложил средний. С намёком.

– Входите, входите. Не заперто.

Добродушный торопливый голос прозвучал прямо в ухе. Значит, этот цифролог уже успел влезть в мою АЛЬФУ, как к себе домой. Вот ведь жук!

Он и внешне походил на жука. Маленький, шустрый, дёрганый, одетый в нечто среднее между халатом и спецовкой. Тут же, прямо в дверях начал меня ощупывать, оценивать, рассматривать через здоровенные сетчатые очки, без умолку болтая.

– А вы – одарённый мальчик. Нашли дверь раньше, чем я вскрыл ваш ИИ. АЛЬФА три эс. Старая версия. Новая – четыре бэ. Без кардинальных улучшений, с ошибками. Не обновлялись – правильно сделали. А меня можете звать дядя Мося. Курточку на вешалку. Да-да, сюда. Чай, кофе, электрохмель? Не хотите? Понимаю. Сразу к делу, ближе к телу. Хронических болячечек нету? Уколы нормально переносите? Доксом не злоупотребляли? А другими препаратами? Хорошо-хорошо, очень хорошо. Молодой, крепкий организм. Как часы – тик-так, тик-так. А это что у нас тут на виске? Шрамик? Были травмы головы? Ну тогда под вашу ответственность. Всё под вашу ответственность, сами понимаете.

Я вяло отпихивался, бубнил в ответ, что ничем не болею, доксоманом не являюсь, а шрам получил ещё в десять лет от удара током. Бубнил-бубнил, пока не оказался в кресле с надетым на голову шлемографом, а жучила-цифролог прижал палец к губам, призывая к тишине. Сам он тут же исчез за перегородкой, и у меня под мерное жужжание шлемографа наконец появилась возможность немного осмотреться.

Помещение доверия, в общем-то, не внушало. Пыль, грязь и хлам. Всё здесь было чем-то завалено, заставлено, забито. Полки ломились от толстенных растрёпанных книг, на столах валялись выцветшие тетради, пучки кабелей, горсти переходников и полуразобранные дроны вперемешку с какими-то хитромудрыми запчастями. А в одном из ящиков поблёскивала совсем уж невероятная старина – пачка компакт-дисков.

– Коллекционируете древность? – спросил я, когда этот дядя Мося вернулся и принялся щёлкать на шлемографе переключателями.

– Коллекционирую? Ха-ха! Нет, мой мальчик, не коллекционирую. Это всё, – он обвёл рукой вокруг, – по работе. Программисты, знаете ли, теперь уже не те – мельчают, халтурят. Новые интерфейсики выдумывают раньше, чем старые наладят. Как дети, понимаете? Одно не доделают, а ручонки уже дальше тянутся. Ну а я, – цифролог окинул взглядом помещение, – доделываю.

Он снова скрылся за перегородкой. Шлемограф теперь не гудел, вибрировал бесшумно, и в воцарившейся тишине слышалась приглушённое бормотание древней умной колонки. Болтали там конечно о Кормадоре – приближалась годовщина смерти великого учёного.

– …но в последние годы жизни Алексан-Иммануэл очутился в рядах самых ярых противников собственного изобретения. Он буквально возненавидел кормадокс и упорно судился с корпорацией «Цифрон», требуя изменить название препарата.

– Да, верно. Судился, естественно, безуспешно, но его действия объяснимы. Мало того, что кормадокс открыл новую эру наркомании, повторив судьбу морфина, кокаина, героина и прочих медицинских препаратов, так ещё и сама отрасль цифрологии стала подталкивать людей к злоупотреблениям. Коммерциализация, агрессивная реклама. Накричал босс – сотри, изменил муж – сотри, не поздоровался сосед – сотри. И в итоге что мы имеем? Люди по любому пустяку бегут в Башни. Из-за любой мелкой неурядицы, чепухи, с которой нормальный человек обязан справляться сам. Не стирая никаких мыслей.

– Ну подождите, подождите. Знаем мы вас, дарвинистов. Начнёте сейчас про «выживает сильнейший» и естественный отбор. Вы ведь почти что повторяете слова самого Кормадора, сказанные в его последнем интервью. Всего за пару дней до самоубийства. Давайте послушаем отрывок.

– Дерьмо, обыкновенное дерьмо, – от хриплого голоса Кормадора, пусть даже покойного, я невольно поморщился. – Вот во что превращается любое изобретение. И мне следовало понять это намного раньше. Мы изобрели обезболивающие и превратились в наркоманов. Изобрели интернет и получили неограниченный доступ к информации, к мировым знаниям, к творениям великих умов, но вместо того, чтобы подняться до их уровня, постарались опустить их до своего. Рылись в грязном белье, искали изъяны, клеймили позором и заливали информационное поле говном. Добровольно лишились гениев прошлого. А теперь – с моей помощью – лишились и мыслей.

– Простите, но разве не в этом заключалась суть вашего препарата?

– Кормадокс был разработан для самых крайних случаев. Для удаления самых тяжёлых, несовместимых с жизнью мыслей. Но теперь он используется повсеместно, по любому поводу. Но как же преодоление трудностей?! Внутренний конфликт, метания, искания? Победа над собой, над собственными страхами?! Как же старая поговорка «всё, что нас не убивает, делает нас сильнее»?! Ведь тот, кто стирает из головы любую неприятность, становится последним слабаком. И в глубине души он сознаёт это. И что же делает дальше? Стирает и эту мысль тоже. А после смешивается с толпой, с серой массой таких же безнадёжных слабаков, считающих себя нормальными.

– Вы поэтому в последние годы полностью отошли от научных дел и нашли себя в благотворительности? Ваша помощь детям и благотворительные вечера уже стали притчей во языцех. Поговаривают, вы ищете преемника. Или преемницу.

– Я предпочёл бы не распространяться на эту тему. Моя благотворительность – моё дело.

– А как же ваша борьба с «Цифроном»? Вы смирились с текущим положением вещей? Или всё же рассчитываете одержать верх и добиться своего?

– А позвольте задать встречный вопрос? Вы сами когда-нибудь посещали цифролога? Стирали мысли?

– Должен признаться, да. И не раз.

– Ну тогда вы сразу поймёте, когда я добьюсь своего.

Дядя Мося вернулся, снова что-то пощёлкал на шлемографе и перетянул мне левую руку жгутом, готовя к инъекции докса.

– Можно это выключить? – я кивнул на колонку.

– Вам что, мой мальчик, тоже не нравятся эти его слова? Мне вот совсем не нравятся, – цифролог покачал головой, протирая мне вену спиртовой салфеткой. – «Вы сразу поймёте, когда я добьюсь». Будто заложил какую-то мину. А где заложил? Когда рванёт? Неизвестно. Поработайте кулачком. Да и кто этих гениев разберёт?! Всё, расслабьте руку. Вот так, хорошо. Ввожу препарат.

– В детстве я был на одном из его благотворительных вечеров.

– Что вы говорите? Ну и как вам там понравилось?

– Никак, – я чуть поморщился, когда цифролог вытащил иглу. – Нас с матерью не пустили внутрь. Благотворительность этого старого козла нам не досталась.

– А я, знаете ли, вообще не воспринимаю благотворительность. Всегда мне в ней мерещится какое-то коварство. Сделки на взаимовыгодной основе – вот на чём держится мир. Так-так, сейчас пару минут посидите и будете свободны. Бинтик не снимать полчаса. Воспоминания могут накатывать стихийно, волнами, но это абсолютно нормальная реакция на кормадокс. Нет-нет, оплачивать сегодня не надо. Всё по результату – я обвожу вокруг пальца систему, но не своих пациентов. Сутки лекарство будет действовать, завтра с утра проведём процедуру.

– Во сколько мне сюда прийти?

– На рассвете. Так уж вышло, что именно в это время долговременная память наиболее податлива. Но, – дядя Мося взглянул на меня с каким-то снисходительным любопытством, – вы в самом деле думаете, что прийти надо сюда? Действительно считаете, что я незаконно погружу вас в сому прямо здесь, в своей конторе? Ах, молодость, молодость! Знаете, а я вам по-хорошему завидую. Ведь молодость – та разновидность глупости, которую не принято ставить в вину. – Цифролог выдержал паузу, глаза неприятно блеснули из-за сетчатых очков. – Нет, мой мальчик, прийти нужно будет не сюда.

4. Недро.

Пользоваться фонариком было рискованно, поэтому продвигаться приходилось почти наощупь. Осторожно, крадучись. Я старался не думать, с чем могу столкнуться в этом тоннеле, а под ногами в притихшей темноте вовсю что-то хрустело, шуршало и чавкало, давая волю воображению.

Я знать не знал, кто прибрал теперь к рукам этот заброшенный рудник и какие делишки здесь проворачивались. Слухи ходили разные, странные, безумные. Иногда настолько безумные, что казалось, их распускают нарочно, лишь бы никто сюда не шастал. Но как бы там ни было, если здесь способен пройти дядя Мося, то значит, смогу и я.

Оглушительный грохот заставил вздрогнуть – в нескольких десятках метров над моей головой начали открываться створки притяжной вентиляции. В расширяющиеся параллельные щели вскользнул приглушённый утренний свет, ворвался свежий воздух, развеивая душную вонь.

Я огляделся и испытал некоторый стыд пополам с облегчением – ничего такого в тоннеле не нашлось. Ни истерзанных трупов, ни кислотных луж, ни блуждающих голограмм. Один лишь разномастный мусор под ногами – наверно с тех времён, когда здесь ещё слонялись розовощёкие сталкеры с Холма и околачивались серолицые доксоманы с Подножья.

Краем глаза я вдруг заметил какое-то движение и тут же выхватил из кармана импульсник. Резко повернулся, держа оружие наизготовку. Несколько секунд безумно таращился на лохматую собачью морду, потом облегчённо выдохнул и спрятал импульсник за пазуху.

Пёс опасности точно не представлял. Небольшой, длинношёрстный и весь какой-то грязный, косматый, потрёпанный, он сделал несколько робких шагов в мою сторону и повёл носом, принюхиваясь.

– Эй! Ты откуда тут? – негромко окликнул я.

Пёс наклонил голову, будто стараясь понять слова. Чёрные глаза-бусины внимательно смотрели из-под слипшейся чёлки.

Говорить с теми, кто говорить не умеет, тупо по определению. Зачем задавать вопрос, зная, что тебе не ответят? Хотя… Может, как раз в этом и смысл. Когда-то мы с матерью думали завести собаку. Но… так и не завели.

– Так что же ты? Живёшь здесь? В этой помойке?

Мне показалось, или пёс действительно глянул с укоризной?

– Ну ладно. Извини, – я подошёл и потрепал его по голове. Собака вначале чуть напряглась, но потом замотала хвостом. – Ты прав – дом есть дом. И лучше дома места нет.

В мозгу у меня вдруг будто щёлкнуло, и знакомая с детства фраза показалась намного глубже, всеобъемлющее. Ведь мои мысли внутри головы, они тоже дома. И должны там остаться. Особенно мысли о матери. И что же теперь просто взять и выкинуть их? Отдать этому жучиле «для нужд цифрологии»?

– А знаешь что?! – воскликнул я, забывая об осторожности. По тоннелю заметалось эхо, собака вздрогнула. – Пошло оно всё к чёрту! Идём отсюда. Идём, будешь жить у меня. Идём домой.

Но пёс неожиданно попятился и тихо зарычал.

– Эй, ты чего?

Вглядевшись в глаза-бусины, я увидел, что смотрят они не на меня, а куда-то мимо, за спину. Дёрнулся, потянулся в карман за импульсником, когда нечто кувалдоподобное вдруг врезало мне по голове.

– Опасность, – сообщила АЛЬФА, и, уже проваливаясь в темноту, я успел подумать, какая она всё-таки дура.

* * *

…Мой десятый день рожденья пришёлся на последнее воскресенье октября, то есть совпал с ежемесячным благотворительным вечером Кормадора. И мы с матерью – пара робких интровертов – решились пойти. Да ещё и придумали притвориться, будто весь этот праздник устроен исключительно в мою честь, а толпы людей вокруг – мои гости.

– Смотри, сынок, – шептала мама в километровой очереди, – сколько народу пришло тебя поздравить. Вот здорово! – И заговорщически подмигивала, а я глупо лыбился в ответ.

Чем ближе подходила наша очередь, тем быстрее билось сердце. Тем сильнее хотелось увидеть всё своими глазами, прокатиться на аттракционах, наесться праздничных угощений, поучаствовать в розыгрыше призов, погладить фиолетовых лам и радужных зебр, посмотреть на голограммы всемирно известных фокусников и так далее и тому подобное. Только вот чем меньше оставалось метров до входа в исполинский особняк, тем больше меня смущала одна малюсенькая деталь.

Рамка в дверях. Металлоискатель, через который зачем-то заставляли проходить не только взрослых, но и детей.

– Обычные меры безопасности, – скучно повторял охранник очередной «зелёной» мамаше. Одной из тех куриц, что вечно боялись ГМО и биочипов.

Эта «обычная» рамка металлоискателя необъяснимым образом настораживала, тревожила, давила на мозг. Что-то с ней было не так, совсем не так. Казалось, войдёшь, и всё изменится раз и навсегда, безвозвратно. Будто этот поблёскивающий прямоугольник неведомым образом разделял мою жизнь на «до» и «после».

С нарастающей дрожью в коленках я продолжал идти вперёд. Шёл, как на казнь, внутренне желая развернуться и убежать. Не убегал только потому, что это был не мой праздник, а наш. Наш с мамой. Но и пройти через рамку заставить себя не мог. Застыл перед ней дурак дураком и часто задышал.

– Что ты, сынок? – мама погладила меня по голове и ласково шепнула в ухо: – Идём-идём, нас все ждут.

А я всё стоял, как вкопанный. Коленки тряслись, лица вокруг расплывались. Сзади заворчали, недовольные задержкой, а потом нас с матерью начали обходить, толкая локтями. Какая-то веснушчатая девчонка – совсем мелкая засранка – смело протопала через рамку и презрительно фыркнула в мою сторону.

– Ссыка, – нарочито громко сказал кто-то сбоку.

Тут я уже не выдержал – стиснул зубы и ринулся в рамку, будто в бой. Забыв о страхе, плюнув на интуицию. И в тот же миг в голове что-то вспыхнуло, взорвалось, а правый висок пробило ослепительной жгучей болью…

* * *

– Ронин, за что вы меня так ненавидите? Что я вам сделал? Зачем вы осложняете мне жизнь и работу? Предполагалось, что мальчик всё сделает добровольно. Это минимум работы с мыслями, тем более что он терпеть не может покойного гения. А теперь что же? Сколько мне корпеть? Ещё и по голове. Хорошо, что не повредили мозг.

– Пацан передумал, Мося, и хотел соскочить. Я действовал по ситуации, без сантиментов. Так что подрихтуй, поправь. Как у вас там делается? Пару мыслей добавить, пару убрать.

– Слышали, Закариан? Как, оказывается, у нас всё просто – пару добавить, пару убрать. Делов-то! Ронин, если вы такой умный, то почему же ещё сами не цифролог?

– Хватит наезжать, Мося. Лучше скажи, на кой чёрт ты открыл створки в тоннеле? Тоже решил осложнить мне работу?

– Это не я открыл, а мальчик. Его мозговая активность аномальна. Закариан, подтвердите.

– Моисей прав, Ронин. У юноши значительный мозговой потенциал. Я это понял ещё в Башне, когда он отзеркалил мою тестовую голограмму. Но там был визуальный контакт, а вот створки… Взломать блок управления? На значительном расстоянии? Даже не знаю… Это совсем другая лига.

– Мой офис в Пещерах он отыскал без проблем – выбрал нужную дверь из двух десятков вариантов. Почуял за ней ЭМИ и, кажется, даже сам этого не понял. Подчеркну – без всякого визуального контакта. Потенциал мальчика растёт. Его мозг явно что-то подпитывает. Или кто-то.

– Ещё чуть-чуть, Мося, и ты вырулишь на свои любимые блуждающие голограммы.

– Мы, профессионалы, называем их слепки, Ронин. И можете улыбать рот, сколько пожелаете, потому что слепки существуют. Закариан, подтвердите.

– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, Моисей. В моей практике блуждающие мыслеобразы являлись только душевнобольным.

Они болтали, совершенно не обращая на меня внимания. Трое ублюдков, таких разных, ничем не похожих друг на друга, но, тем не менее, по какой-то причине собравшихся вместе в этой серой, плохо освещённой комнатёнке, напоминающей то ли подпольную операционную, то ли легальную пыточную.

– Какого чёрта вам надо?

Я попытался пошевелиться, но безуспешно – ремни держали намертво. Цифрологи никак не отреагировали, а вот Ронин удостоил меня тяжёлым взглядом и недобро усмехнулся.

– Нам надо Чёрный ящик. И ты, без-пяти-минут-правая-рука-босса, нам его достанешь. Или умрёшь, пытаясь. Хотя, по чесноку, – усмешка стала совсем гадкой, – умрёшь ты в любом случае.

– Много информации, Ронин, – скривился Закариан.

– Ничего страшного. Просто хочу, чтоб пацан знал. Подножие без него станет чуть чище – одним закладчиком меньше, а смерть его кое-кому будет очень кстати.

Из-за спины Ронина показалась курчавая шевелюра Цо. Вот, значит, кому предстояло стать козлом отпущения? Неплохо. Умно. Полудурок-доксоман своей участи явно не понимал. Весело подмигнул мне, помахал в воздухе ножом и одними губами произнёс:

– Сетчатка.

– Я и сам любитель поболтать, – дядя Мося споро защёлкал переключателями шлемографа на моей голове, – но данную ситуацию считаю для этого неподходящей. Завершаю пеленг, активирую сому. Закариан, кодируйте.

5. Сома.

Сома за последние пару лет превратилась в поле боя. Породила гонку вооружений, в которой побеждал обладатель более мощного «железа». Ведь чем круче начинка твоего шлемографа, сервера и пеленга, тем изобретательней можно задействовать мысли и доли мозга.

В Башнях, к слову, использовали простейшую сому, нулевого уровня – нудную белую комнату без какой-либо обстановки. Зато энтузиасты-нелегалы отрывались по полной. Их сомы были на любой вкус – разнообразные, детализированные, подчас опасные и для психики, и для жизни. Синие, конечно, боролись с деятельностью нелегалов, находили и закрывали всё новые локации, но в целом вечно отставали в пресловутой гонке вооружений.

Слова жучилы-цифролога ещё стояли у меня в ушах, а ноги уже несли что есть сил. В голове крутилась, настойчиво подгоняя, всего одна мысль. Странная, назойливая, будто не моя, чужая – достать Чёрный ящик. Достать Чёрный ящик!

Я рассеянно огляделся на бегу – просторный, отделанный тёмным деревом холл, за окном – широкая веранда и лужайка. Даже не лужайка, а скорей целый луг. «Луг» я узнал, веранду – тоже. Именно там десятилетнего меня шибанул током металлоискатель.

Вот значит как? Особняк Кормадора? Туда, куда не вышло попасть в реальности, получилось в соме. Забавно.

Достать Чёрный ящик. Достать Чёрный ящик!

Главенствующая мысль разогнала все прочие. Усмешка сползла с лица, а через пару метров я вообще споткнулся от неожиданности и чуть не упал – прямо между мной и лестницей, ведущей на второй этаж, вырос из воздуха охранный бот. Человекоподобный, стандартизированной внешности. С нарастающим ужасом я вдруг заметил вокруг – и на полу, и на ступенях – какие-то жжёные полосы и бурые пятна.

Кровь? Щас чиркнет по мне лазерами и всё? Конец пути?!

Но бот вместо этого уставился куда-то сквозь, выдержал жуткую паузу, а потом мигнул и неожиданно принял мой собственный облик. Подозрительно вытаращился, будто зеркальное отражение, а когда я решился и побежал наверх, то побежал было рядом, но почти сразу растаял в воздухе.

Это я его взломал? Или цифрологи?

Достать Чёрный ящик. Достать Чёрный ящик!

Взбежав по ступенькам, я застыл с растерянно приоткрытым ртом. Кто бы ни создал это место, он точно был великим. И чокнутым.

Лестницы и двери. Двери и лестницы. И тех, и других здесь наверно было под сотню. Двери – одинаковые, простые, белые, как под копирку. Лестницы, наоборот, чёрные и все разные. Очень разные. Широкие и узкие, пологие и крутые, прямые и винтовые. Настолько разные, что некоторые висели прямо в воздухе, другие то и дело исчезали, телепортируясь в другое место, а третьи вообще казались какими-то вывернутыми наизнанку, будто несуществующий парадокс.

Достать Чёрный ящик. Достать Чёрный ящик!

Я растерянно заметался, не зная, куда бежать. Сколько у меня попыток? Сколько времени?

Среди чёрно-белой череды дверей и лестниц вдруг замельтешила какая-то фигура. Парень, девушка или бесполый – разглядеть не удалось, но, похоже, это был ещё один охотник за Чёрным ящиком. Да такой ловкий, что я поневоле залюбовался.

Фигура ловко перемахнула с винтовой лестницы на другую, повисшую в воздухе. Затем сиганула вроде бы в пустоту, но на самом деле ловко рассчитала момент, когда появится лестница-телепорт. С телепорта перескочила на парадокс, побежала вверх и вниз одновременно. И вот наконец достигла желанной двери. Но едва рука легла на дверную ручку, как что-то ослепительно вспыхнуло, и фигура тотчас обратилась в пыль. Конец охоты!

Так, значит, одной дверью меньше. Осталось девяносто девять. Или сколько их там, чёрт?! Не важно. Надо просто стоять и ждать. Пусть дураки бегут, выбирают неверно и превращаются в пепел. Нужно просто ждать.

Едва я успел об этом подумать, как всё замелькало перед глазами. Двери и лестницы замельтешили, словно напёрстки в руках ловкача, и спустя каких-то пару секунд их расположение стало совершенно иным. А вдобавок ещё и пол начал размякать, медленно, но верно превращаясь в болото и засасывая ноги.

«Вот тебе и ответы. Попытка одна. Времени нет».

Голос в голове прозвучал знакомо, волнующе, но я не успел понять, чей он. Настал момент выбирать. Любую дверь, хоть какую-нибудь. И кто сказал, что обязательно самую недостижимую, доступную лишь акробатам? Почему бы, например, не вот эту? Наверху простой пологой лестницы всего из десяти ступеней. Почему нет?

Решительно выдёргивая ботинки из вязкого болота, я поднялся по лестнице. Занёс руку над дверной ручкой, да так и замер, боясь прикоснуться – решительность улетучилась. Я зажмурился совсем по-детски, а когда ноги увязли уже до середины голени, обхватил дверную ручку с такой силой, будто собирался раздавить. Дёрнул на себя.

«Мудро выбрал, пупс. Если идёшь за Чёрным ящиком, надо держаться победителем, а не скакать козлом. Да и десять ступеней неспроста».

Осторожно открыв один глаз, я увидел белую комнату – ту самую сому нулевого уровня. В центре стоял стол, на столе – большое блюдо, накрытое отполированной до зеркального блеска крышкой. За столом сидела Энджи. Сегодня она была одета в чёрный полупрозрачный пеньюар, под которым… не было ничего.

«Мы собирались поужинать, помнишь? А ты собирался рассказать историю. Про Кормадора».

Сиреневые губы чуть улыбались, но не шевелились – Энджи говорила прямо в моей голове.

– Не сейчас, Джи, – я нетерпеливо отмахнулся и зашарил глазами по комнате. – Я должен достать Чёрный ящик. А история про Кормадора… Ничего особенного. Мы с матерью пришли на его благотворительный вечер, и рамка металлоискателя долбанула меня током. С тех пор у меня шрам на виске. Вот и всё.

«Всё?»

– Ну да. Кормадор отвалил матери кучу денег и попросил никогда больше не приходить.

«И за это ты его ненавидишь?»

– Нет. Не за это. За то, что он радовался. Этот урод был рад, что меня садануло током, понимаешь? Садюга!»

Сиреневые губы растянулись в широкой, будто снисходительной улыбке.

«Семечко лучше всходит на благодатной почве. Ты понимаешь это?»

– Что? Причём тут?

Энджи медленно поднялась из-за стола и приложила указательный палец к виску – жест Кормадора. Я машинально повторил движение – палец уткнулся в шрам. Сердце застучало с нарастающей быстротой. Что-то здесь было не так, совсем не так.

«А что, если благодатную почву невозможно найти? Что, если это случилось всего однажды? Ты сам бы не радовался в такой момент?»

Голову кружило от очертаний её тела, проступающих из-под пеньюара, но главенствующая мысль затмевала все остальные.

Достать Чёрный ящик. Достать Чёрный ящик!

– Джи, хватит. Кончай болтать о земледелии. Мне совсем не до того. Мне нужно…

«Да-да, Чёрный ящик. А что потом?»

Энджи сняла с блюда зеркальную крышку. Под ней оказался небольшой чёрный куб.

«Коснёшься его, и все мысли, когда-либо удалённые у людей в Башнях цифрологии, окажутся в твоей голове. Все до одной. Твой мозг умрёт сразу, и цифрологи будут извлекать Чёрный ящик уже из трупа. Неужели тебя это устраивает?»

– Устраивает, – буркнул я, направляясь к блюду с кубом.

Меня и в самом деле это устраивало. Чёрт его знает почему, но устраивало. Мысль, засевшая в голове, была слишком сильна, чтобы бороться с ней. И я не боролся. Я уже протягивал к кубу руку, уже почти касался чёрной грани пальцами, когда в мозгу вдруг пронеслось:

«Потому он и сделал слепок».

– Что?

«С днём рожденья!»

Энджи вдруг обвилась вокруг меня, обхватила сразу со всех сторон, обездвижила, обожгла, опутала и впилась своими сиреневыми губами. Обещанный поцелуй? Тот самый? Губы каким-то невероятным образом проникли в мой рот, затем в горло. Расползлись по телу, растворились внутри, целуя сразу везде и доставляя невыносимо приятное удовольствие.

Я застыл на месте с закрытыми глазами, а мысленно перенёсся куда-то в далёкое полузабытое детство. Вспомнил, как смотрел на телефоне сериал про девушку-инопланетянку и каждый раз смущённо краснел, когда она приоткрывала свои сиреневые губы. Вспомнил, как учительница математики – такая молодая и милая – пыталась говорить строго, а у меня от её нежного голоса вечно ползли по телу мурашки. Вспомнил, как бежал в аптеку за маминым лекарством, и, стоя в очереди, пялился на рекламную голограмму с женской грудью. Вспомнил соседскую девчонку, свою первую любовь. Мне – девять, а ей – уже целых тринадцать. Она – королева, богиня, идеал.

– Привет, пупс, – говорит она, покуривая электросигарету, и взмахивает густыми тёмно-рыжими волосами.

– Привет, Энджи, – отвечаю я, влюблённо таращась.

Девчонка снисходительно улыбается и бросает:

– Можешь звать меня Джи.

Красные латексные штаны на стройных ногах маминой подруги, голос учительницы, полурастёгнутая белоснежная рубашка телеведущей, сиреневые губы героини сериала, изогнутые тонкие брови школьной медсестры. Фрагменты воспоминаний вспыхивали в голове, мельтешили, налезали друг на друга и неумолимо складывались в образ Энджи.

Я запоздало подумал, что не знаю, кто она такая и чем занимается. Что не помню, как мы познакомились и когда. Что отражения Энджи не было в зеркальной крышке, снятой с блюда. Что это не живая девушка, а какой-то слепок из моих детских фантазий. Именно детских. До того момента, как мне исполнилось десять. До Кормадора, до удара током. До того, как жизнь поделилась на «до» и «после».

Я вдруг понял, что такое слепки и в чём состоит тайный план Кормадора, но уже через мгновение забыл – главенствующая мысль вытеснила все прочие.

Достать Чёрный ящик!

Это была только половина заданной цели. Только первая часть моей миссии. Нет больше пупса, нет закладчика, нет мальчика, юноши, пацана. Я теперь – орудие эволюции. Инструмент естественного отбора. Живое воплощение старой поговорки. «Всё, что не убивает, делает нас сильнее». Пришло время ответного хода. Серая масса безнадёжных слабаков снова превратится в нормальных людей. Не без потерь, не без метаний, страданий. Но так или иначе превратится.

Когда я открыл глаза, Энджи в комнате не было, а Чёрный ящик был. Положив ладонь на грань куба, я ощутил, как мозг наполняется чужими мыслями. И я всё ещё был жив. И не просто жив – полон решимости.

Достать Чёрный ящик!

И вернуть все мысли назад!

Вернуть владельцам. Вернуть домой. Потому что лучше дома места нет.