Седьмой склад

«Обычное детство, весёлое детство мальчишек», — думал Пётр, оглядываясь по сторонам. Пыльный двор, зелёные густые деревья и старые кирпичные здания вокруг. Можно играть в «войнушку» или в футбол. Отличное летнее время. Зима как-то не запомнилась, проскользнула на быстрых серебристых коньках, да и слетела кубарем с ледяной горочки. Дух захватила, но в памяти особо не осталась. Видать, потому, что приходилось много залипать за учебниками, а ранние вечера да морозы не давали сильно разгуляться.

Пётр брёл по узким, до боли знакомым переулкам и вспоминал, как часто играли они здесь с друзьями. Где они все? Разметало по свету. Как будто и не было ничего. Только сладкий запах полыни в ноздрях да терпкий вкус неспелых ранеток во рту и остались. Много чего встречалось им тут. В детстве всё ведь волшебное да чудесное. Доводилось даже сокровища искать. Начитаешься книжек про пиратов и вперёд – кто быстрее клад найдёт. Правда, золота им так и не попалось. А вот чудовища… Тут Пётр оглянулся. Кажется, вон там… Он посмотрел в сторону сплошной кирпичной стены без единого окна. Вдоль неё только кусты да длинные трубы. Приходилось ему с друзьями туда залезать — и на крышу лазили, и ходы рыли. Ближе к ночи порой им доводилось слышать да видеть мельком странные вещи. То ли свечение, то ли привидения. Потому, собственно, и ходы рыли, хотели узнать, что же там таится. Как-то раз настоящий обвал у них случился, опасный, уже без всяких шуток. А вот тайны этих стен они так и не разгадали. Максимум, что довелось увидеть лично Петру, — это старый, допотопный автомобиль, стоявший в углу за стеной. Спущенное колесо, осыпавшаяся краска. И как на таком вообще кто-то мог ездить? Но дальше мальчишкам полазить не дали. Выбежал шумный шофер с гаечным ключом в руках и с испепеляющими «матерками». Пришлось убегать.

Пётр остановился и подошёл ближе к почерневшим от сырости стенам. То, что обвалилось, давно уже заделали. Да и не было внутри ничего интересного. Просто большой гараж Промышленного треста. Сталинский ампир холодил и тревожил душу. Со стороны проспекта здание блистало колоннами, а вот сзади досужего путника встречали тревожные, заросшие терпкой полынью да чистотелом закутки.

Пётр учился хорошо, а по точным наукам и вовсе шёл на отлично, но поступать никуда не собирался. Мамку надо кормить, да и особого прока в университетах он не видел. Всё, что надо, разъяснит всезнающий Интернет. Однако работки особой в городе найти не мог — той, что сразу деньги бы в карман насыпала. Вариантов оказалось не много. Собственно, поэтому Пётр нынче сюда и пришёл устраиваться водителем в местные гаражи. Попалась на глаза интересная вакансия. Словно зазывали. Вот и вспомнилось детство, да и пошёл устраиваться.

Звучало странно. С его внутренними амбициями и какие-то гаражи…. Да только вся жизнь его складывалась нестандартно: в детский сад почти не ходил, в школу пошёл поздно, да и там учил только то, что на душу ложилось. Если покопаться в памяти, очень много странных вещей с ним происходило…

Что ж, на первое время сойдёт и водителем. Обсуждать эту тему особо не с кем. Товарищей рядом не осталось, мать в таких делах понимала мало — есть работа для сына, ну и ладно. Главное, чтоб не спился и друзей шаромыжных не завёл. От этого да, пожалуй, ещё и от чувства смертного одиночества, кажущегося странным в восемнадцать лет, и пошёл Пётр на работу сюда.

Только пока никакой транспорт ему не доверили. Всё больше помощью по ремонту занимался. Руководил его мелкими делами старший механик, здоровенный мужик, которого все называли Семёнычем. Тот словно искал, в какую дыру позаковыристей отправить новенького работника. Сегодня послал проверить канализационные трубы в окрестностях того самого здания. Где-то они протекали, причем хорошо протекали, с соответствующим содержимому запахом.

Парень вышел на старую асфальтовую площадку напротив небольшого сквера с вязами и татарскими клёнами с красными плодами-крылатками. Раньше здесь имелись и детские качели. Теперь торчали лишь срезанные железные остовы. В воздухе потянуло смрадом и сыростью. Пётр нахмурился, не хотелось ему лезть во всё это пахучее месиво, брезгливость давала о себе знать. Но что поделаешь, работа. Как никак, испытательный срок.

Он подошёл ближе и тут же обнаружил колодец. О нём и упомянул, ухмыльнувшись, Семёныч. С трудом сдвинул железную крышку. Ядрёный запах волной ударил в нос, да так, что парень отшатнулся. Поморщился, огляделся. Неподалёку в скверике сидела пара молодых мам с детьми. Они на него вообще не смотрели и амбре пока не ощущали. А может, и попривыкли.

Пётр достал стеклянную банку. Старший механик велел не просто посмотреть, а ещё извлечь образец. Как будто не ясно, что там бывает в канализации?! Парень подозревал, что над ним попросту издеваются. Возникла даже мысль вообще никуда не лезть и ничего не брать. Сказать, что всё нормально. А потом пусть сами проверяют, если не верят. Но тут он опять вспомнил детство. Ведь когда-то и здесь ему доводилось гулять с друзьями, охотиться за чудовищами. Тогда, помнится, здесь не так воняло. А загадочные люки мальчишек всегда привлекали. Посмотреть, что ли, чего там и правда? Кто знает, какие секреты хранит подземелье… Ясное дело, всеми этими сказками да побасёнками Пётр только утешал себя. Не сахар работа ассенизатора-то, ох, не сахар. Да ведь и её кто-то делает, хоть и морщится. Тяжелый кнут в виде денежной ассигнации и не такие чудеса творить может…

Он наклонился над открытым колодцем. Вниз, как положено, вела ржавая лестница, да только часть ступеней, похоже, уже отвалилась. Да и не видать ни зги. Ну и как ты прикажешь мне слезть, мысленно обратился он к незримо нависшему над душой Семёнычу. Пётр достал сотовый телефон и включил «фонарик». Обрадовался, увидев, что лезть особо никуда и не надо. Колодец оказался заполнен почти доверху. Рядом, с изогнутой, с изъеденными краями щели, медленно сочилась вонючая тёмная жёлто-зелёная жидкость. Закрыв одной рукой нос, парень протянул туда банку. Жидкость медленно заполняла ёмкость. Как назло, Пётр неловко повернулся, и бац, — мутная жижа потекла по руке.

— Тьфу ты, ёж твою медь … — парень выдал наружу многоэтажное ругательство и вскочил на ноги. Всё, хватит с него. Что набрал, то набрал. Сами разберутся, что у них здесь просачивается, набрано достаточно. Торопливо он прихлопнул банку плотной, выскальзывающей из ладони крышкой. А руку, морщась от омерзения, тщательно вытер о мелкие зелёные листья шиповника, естественно при этом её поцарапав. Спустя минуту он уже шагал в гараж обратно.

Семёныч, его, так сказать, куратор, сидел в огромном кожаном кресле, видавшем лучшие виды много лет назад. Каким ветром занесло офисный раритет в просторный прокопчённый гараж, где там и сям на полу виднелись бесформенные лужицы чёрного мазута да моторного масла, а само помещение освещали с двух сторон жёлтые лампы накаливания? История умалчивает, но вот ушлость Семёныча демонстрирует самым наглядным образом. Возле окна механик Андрей, уже кое-что видавший на этом свете парень лет тридцати, возился с разобранным двигателем. Ещё двое то ли водителей, то ли таких же механиков ушли на обед. Так что Пётр поднес своё «сокровище» Семёнычу без лишних свидетелей.

Поначалу не знал, что делать, а Семёныч, похоже, задремал, разморённый сытным обедом. Домой или в столовую он не ходил, а приносил тормозок с собой. Уютный допотопный термос лазоревого цвета с соловьем на сосновой ветке красовался на прочном столике. Бутерброды съедены, рагу из пластмассовой чашки смачно употреблено, все крошки подобраны и высыпаны во двор, где их сейчас оприходовали проворные воробьи. Словом, в мире царили гармония и порядок.

Пётр взглянул на часы. Может быть, и ему поспешить домой чего-нибудь перекусить или сходить в ближайшую забегаловку в виде рабочей столовой? Он выругался про себя, надо бы чуть порасторопней, приноровиться к местному временному распорядку. Да и дома никто такой тормозок, как у Семёныча, не подгонит: как на работу устроился, так сразу и снял комнатку. Пора жить самостоятельно, от прошлого подальше. Тут парень задумался, может, сбегать к матушке, покушать от пуза фирменного борща?

А куратор закряхтел, веки набрякшие из-под мохнатых бровей поднял и неожиданно ясным взглядом уставился на нерешительно замершего возле него подопечного.

— Петя, принес, что ли?

Молодой человек засуетился, драгоценную почему-то для начальника жидкость он ещё никуда пристроить не сподобился. На стол ставить вроде не по-людски, всё-таки кушают на нём, на пол тоже, — а вдруг Семёныч не одобрит? Так и держал за белую полиэтиленовую крышку, ту, которой домовитые хозяйки затыкают откупоренные банки с крепкобокими помидорчиками и ядреными огурчиками, дабы не выветрился витаминный запах разносолов.

Видя его замешательство, начальник мягко улыбнулся.

— Ты, главное, Петя, не суетись. Здесь люди все свои и простые, гнобить тебя никто не собирается. Ничего, понемногу со всеми познакомишься.

Что-то в словах Семёныча прозвучало тревожное и необычное, будто не старший механик с ним разговаривает, а, действительно, большая шишка, чином не меньше мэра столичного города. Или жара да запах из банки по мозгам так шарахнул? Вроде, ничего не изменилось. Андрей ковыряется в двигателе, иногда протирает руки замасленной ветошью да одобрительно на них поглядывает. Улыбка у него красивая, белозубая, да и само лицо симпатичное, девушкам, наверное, такие нравятся. Куда это меня понесло, подумал Пётр, нашёлся знаток вкусов нынешних девушек…

Между тем Семёныч, чуть покряхтывая, выпростался из глубокого кресла и крепенько встал на ноги, повертел до хруста могучей шеей, руками в стороны поводил для разгона крови, а затем по простому принял в руки банку с тёмно-зелёной жидкостью.

— Что не побрезговал, молодец, — коротко произнес он. — Значит, не белоручка и от земных вещей носа своего не поворотишь, в случае чего.

Пётр опешил. Не думал, что заслужит на пустом месте похвалу от такого уважаемого человека. Хотя, казалось бы, старший механик, или как там официально называется должность, невеликий пост, но всё-таки.

Андрей тоже прекратил возню с мелкими деталями, похоже, он весь двигатель умудрился разобрать по частям, а теперь восстанавливал, как мальчик собирает бесконечный «Лего». Возможно, не наигрался в детстве, пронеслось в мозгу Петра.

Тот же придвинулся к столу Семёныча, на котором возле пузатого термоса покоилась теперь стеклянная банка с непонятным для Петра содержимым. Старший механик, похоже, нисколько не смущался тем фактом, что там, где он вкушал заботливо приготовленные яства и отпивал вкусный горячий кофе, находилась столь презренная субстанция. Напротив, и он, и Андрей смотрели на банку с каким-то благоговением. Молодой человек тоже впился взглядом в принесённый им сосуд, но ничего интересного не обнаружил. Там всё было, как положено, да и ингредиенты казались ему известными от рождения и сопровождали по всей ещё такой недолгой жизни. Вроде и обсуждать тут нечего. Не на приёме же, в конце концов, у какого-нибудь гематолога или физиотерапевта, кто может, лишь взглянув на скорбные отправления, определить в вашем теле вялотекущую, но смертельную болезнь.

Впрочем, созерцания долго не продлились. Семёныч вдруг встрепенулся, взял банку, да и убрал на подоконник за штору.

— Ладно. В лаборатории протестируют. Прогоним по всем параметрам, а потом уже можно будет избавляться от этих «духов». Прямо французские ароматы…

Андрей при этих словах хмыкнул и опять отошёл к разобранному двигателю. Пётр обернулся. Он, собственно, не знал: а что теперь-то делать? И какая ещё лаборатория в простом гараже? Семёныч заметил сомнения помощника.

— Да ты расслабься, Петя. Сегодня у нас больше для тебя ничего нет, отпускаю. А вот завтра проверим, какой из тебя водитель. Ты ведь этого ждал? — старший механик похлопал парня по плечу. — Отоспись, весь день завтра ездить придётся.

Пётр покинул работу в мутном настроении и с расстройством в душе. С одной стороны и правда, хотелось чего-то большего, чем работа подмастерья, а с другой — сразу на целый день запрячь обещают. Чего это вдруг? А если не справится? Работа водителя тоже имеет свои хитрые нюансы: нажал с перепугу не на ту педаль, мороки потом не оберешься. И ведь стажа у него кот наплакал. Тем более испытательный срок свои тяготы налагает. В таком возрасте каждая мелочь роковой может оказаться, на всю дальнейшую жизнь повлиять. Мрачное выражение не сходило с лица Петра который день.

А во дворе весело щебетали воробьи, нажравшиеся от пуза крошек щедрого Семёныча, солнце ласково пригревало сквозь белые легкие облака, словно застывшие на синем небе. Пейзаж выглядел идиллическим и не настраивал на долгие размышления и преждевременную панику. Пётр махнул рукой, да и пошагал домой, надо было подготовиться к событию, происходящему в земных небесах раз в восемнадцать лет.

***

Раньше Петра всегда будила мать, не любившая долго спать. Даже если ложилась за полночь, то все равно, на ногах уже была в шесть утра. Теперь же эту материнскую функцию молодой человек заменил бездушным механизмом. Будильник поднимал его обычно в семь. Быстрый утренний моцион включал в себя несколько отрывистых поднятий ног к рукам, трёхминутный бег на месте, семьдесят пять отжиманий от пола да тридцать шесть приседаний. Пётр вспомнил приезжавшего к ним погостить дядю Витю, старшего брата матери. Это он приучил его хотя бы к кратковременной утренней пробежке. «Ты ещё молодой, Пятак, — наставительно говорил он племяннику. — Но с ранних лет себя приучай. Самое главное — кровь с утра разогнать. Постареешь, поймешь меня». Пятак, то есть Пётр, хотя и не постарел, но мудрость дядиных слов осознал. После зарядки чувствовал себя бодро и даже энергично.

Но сегодня будильник поднял его в три часа утра. Именно в это время на небосводе в одну дугу должны выстроиться пять планет: Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн. Да ещё любопытным бонусом подсуетилась Луна, впихнулась между Венерой и Марсом. Так что картина обещала выглядеть величественной.

Хорошо жить на окраине города, где ночная иллюминация не затмевает созвездия. Пётр вышел из своей квартиры хрущевской пятиэтажки. Чуть прошёлся по узенькой улочке туда, где располагался частный сектор из небольших домиков, окруженными палисадниками. Лишь двухэтажными громадинами нависали дома областного военкома да прокурора. Остальное начальство разместило свои хоромы в так называемой долине дураков, в дачной стороне города, где на своих пяти-шести сотках выращивали нехитрый урожай местные «Буратино».

«Вот они, красавицы», — Пётр любовался планетами. Те шествовали неторопливо и плавно по своей древней, но геометрически точно рассчитанной траектории.

Земная жизнь — юдоль хаоса, страданий и переживаний. Хорошо, хоть в небесах гармония и порядок. Оттого-то и любил Пётр уроки астрономии в школе, наизусть знал все созвездия.

Ещё находясь под впечатлением от созерцания планет и примкнувшего к ним серпа Луны, он машинально заглотил лёгкий завтрак из бутерброда с сыром да пары крутых яиц, глотнул чёрного, как смоль, чая, а в восемь часов уже находился на работе.

Дальнейшее напоминало армейскую подготовку. Обычно спокойный Семёныч продемонстрировал необычную холеричность, то бишь сильные эмоции и быструю смену настроения. Вперёд, вперёд, вперёд! Проверка машины, смазка, заправка. Сильные эмоции подкреплял не менее крепкими выражениями. И вот уже куда-то едут на видавшем виды автофургоне. Пётр с радостью поймал себя на мысли, что не боги горшки обжигают. Пока с вождением справляется на ура. Пару раз, правда, чуть не врезался на светофоре в машины чрезмерно осторожных водителей, не рискующих проехать на мигающий зелёный, но, благодаренье небесам, пронесло. Семёныч только крякнул, но с обвинениями не поспешил. Загрузка деревянных ящиков и старого мебельного гарнитура, снова поездка. Теперь железнодорожная станция. Выгрузка и загрузка, снова поездка. Никакого порядка, всё как-то хаотично. Опять что-то грузится, какие-то стекла да металлические шесты. Снова поездка, теперь уже за город. Там дорога предстала перед ними во всей своей красе с коварными ухабами да маскирующимися под ровную поверхность убийственными ямами. А потом повтор всего цикла, но уже по другим адресам.

К обеду Пётр почувствовал себя вымотанным до истощения. Он с тоской вспоминал про столовую в тресте. Но, к сожалению, Семёныч туда не поехал. Голод пришлось подавлять на скорую руку в кабине машины.

Семёныч извлек свой знаменитый тормозок, вытащил оттуда бутерброды, гречку в высоком пластмассовом контейнере с лиловыми ручками.

— Бери, бери, жена и на тебя положила, — благодушно произнес куратор, видя, что молодой человек стесняется присоединиться к трапезе. — Когда люди вместе работают, у них со временем всё становится общим: и еда, и мысли, и даже мечты. Не зря раньше говорили: надо пуд соли вместе съесть, чтоб друг друга познать.

Механик хотел добавить что-то ещё, но замолчал и вместо слов вручил напарнику одну половинку длинного пупырчатого огурца, а сам смачно, с хрустом, заглотнул вторую.

К гаражам они вернулись лишь к семи часам вечера. Старший механик хмуро поглядывал на темнеющее небо, словно что-то там ему не нравилось. В машине осталось несколько деревянных ящиков да пара мешков с чем-то сыпучим. Разбираться с чем, Петра не тянуло. Ему хотелось лишь одного — добраться до дома да завалиться на кровать.

Их встретили Андрей и строгая женщина в деловом костюме, управляющая промтрестом, как шепнул ему на ухо Семёныч. Худая, с вытянутым лицом, нос с горбинкой. Типичный образец высохшей старой девы. Рядом с трудовым народом в замасленных комбинезонах да штанах выглядела управляющая особенно помпезно. Она холодно посмотрела на приехавших водителей.

— Заказы выполнили? — голос властный, строгий, такую женщину не обманешь, а от гнева её не спрячешься.

Семёныч кивнул, а Пётр невольно сжался, потянуло даже шагнуть да укрыться за широкой спиной старшего механика.

— А мне доложили, что сделано не всё! — слова сопровождались строгим испепеляющим взглядом.

Старший механик понурил голову, Пётр же и правда шагнул назад. Ну, если Семёныч тушуется, то ему сам бог велел. Ну так ведь он здесь ни при чем, просто возил да грузил.

— Придётся задержаться на работе! Всем троим! В десять вечера жду на седьмом складе. Будем готовить груз!

Пётр невольно простонал. Такой внеплановой работы он точно не ожидал. Но Семёныч схватил его за руку, не дал высказаться. Прозвучал ответ:

— Да, Ирина Хеметовна, всё понятно.

Управляющая повернулась и пошагала прочь. Каблуки фирменных туфель чётко цокали по бетонному полу.

Вот теперь старший механик расслабился, повернулся к помощнику. Тот хмуро смотрел на машину рядом.

— Не напрягайся, Петя. Перекусим, картишки пораскидываем. Время есть.

— Да кто она вообще такая, чтобы такое требовать?! И что за отчество такое? Хамитовна? Откуда вылезла? — полились вопросы от Петра.

— Хеметовна! Кто-кто… Начальница. Хочешь работы и премий, терпи. Не съест.

Тут усмехнулся Андрей и вставил своё:

— Не съест…Может быть…

Старший механик расхохотался, а Пётр невольно поёжился. Что-то не казалось ему происходящее смешным.

Седьмой склад располагался не так уж и далеко от гаражей. Требовалось всего лишь пересечь внутренний двор. Большие железные ворота, бурые от ржавчины. Стены сбоку поросли мхом, солнце сюда почти не заглядывает. Ворота оказались чуть приоткрыты, и все трое мужчин один за другим протиснулись внутрь. В глубине просторного с гулким эхом помещения горела слабая лампочка, свет от которой практически не разгонял тьму вокруг.

— За мной, ребята, — прозвучал уверенный голос старшего механика, больше обращавшегося, естественно, к молодому подопечному.

Пётр не мог толком разглядеть даже пол под ногами, поэтому шагал неуверенно, часто спотыкался и ориентировался лишь на сопящее дыхание Семёныча впереди.

Лампа, как оказалось, горела над старым квадратным столом. Здесь лежали перчатки и несколько черных цепей одинакового размера. Что странно, вокруг не было видно ни стен, ни каких-либо других вещей или тех же ящиков.

— Ну и где эта… Хеметовна? — пробурчал Пётр. Он пытался разглядеть хоть что-нибудь рядом. Ещё хотел добавить что-нибудь по-мужицки грубое, солёное, пройтись по прелестям управляющей, но ничего произнести почему-то не смог.

Механики не отвечали, но внезапно сняли свои замызганные куртки. Взгляду опешившего Петра предстали белые робы, скрывавшиеся под ними. Затем мужчины накинули цепи на шеи и надели перчатки. Только тут Пётр понял, что это были вовсе не обычные рабочие перчатки. Но в полумраке разглядеть подробности было трудно.

— А где моё? — неожиданно для себя спросил парень. Видимо, несуразность происходящего заставила выдавить подобную фразу. Почему моё, причем здесь он, что вообще тут творится?!

— Да не волнуйся ты, — Семёныч всем мощным телом развернулся к нему. — Тебе ничего грузить будет не надо. Ты ведь у нас нынче за водителя. И всё, что надо для тебя, сегодня ты уже привёз! Пошли.

Он повёл недоумевающего Петра за собой. Оба механика выглядели фантасмагорично в белых робах, да ещё и на головах появились странные уборы: то ли короны, то ли высокие клоунские колпаки.

Перед ними предстала широкая металлическая дверь. Молодой человек удивился, откуда здесь столько пространства. В этих складах, похоже, можно спрятать небольшой город. Андрей невозмутимо смотрел перед собой, словно впав в навеянный неизвестно чем или кем магнетический транс. Его взгляд казался отрешённым и потусторонним.

Перед входом Семёныч чуть заколебался, раздумывая, промолчать или сказать. Затем разлепил толстые губы и медленно произнес:

— Тут, паря, теперь всё серьёзно будет. Немногие отсюда живыми выходят. Впрочем, тебя к этому давно готовили. Думаешь, тебе эту работёнку зря подсунули? — он усмехнулся. — Другую ты все равно нигде не получил бы!

Слова старшего механика гулким эхом отразились от стен в темноте вокруг.

Пётр нахмурился, он всё меньше понимал происходящее. Это какой-то розыгрыш? Но сказывалась усталость, и пока он просто молчал.

А Семёныч, пожевав губы, добавил:

— Но ты нам с Андрюшкой понравился, а такое очень редко бывает. Поэтому подсказку тебе дам.

Андрей одобрительно кивнул головой, выйдя из оцепенения. Семёныч продолжил:

— Ты ведь в июне две тысячи четвертого родился?

— Да, — кивнул Пётр, он отвечал словно автоматически.

— Местный?

— Точно так.

— Отец жив?

— Нет, умер пятнадцать лет назад.

— Сердце?

— Нет, операцию на желудок неправильно сделали.

— Мать жива?

— Да.

Вопросы звучали странно, да и про мать Семёныч прекрасно знал, а вот же спросил зачем-то. Но больше старший механик ничего уточнять не стал, а просто легонько нажал на дверь и втолкнул молодого человека в небольшую комнату, но с высоким, вровень со складским, потолком.

Под ним висела круглая обзорная камера, а в другом углу Пётр различил какое-то устройство, похожего на переговорное, то ли динамик, то ли громкоговоритель. Но не это смутило парня. Под одиночной лампой с черным абажуром располагалась фаянсовая ванна с набранной туда водой. На ней же имелся убийственный арсенал в виде скальпелей, ножей и каких-то заточек. Юноша перевёл взгляд в сторону и похолодел: у противоположной стены с потолка свисала верёвка с петлей, какую вяжут при исполнении смертного приговора путем повешения. Узел выглядел добротно, надежно и качественно. Под петлей, как и положено, стояла обыкновенная табуретка, которую чрезвычайно легко оттолкнуть ногой.

Что здесь вообще происходит?! Пётр почувствовал, что его бросает то жар, то в холод, сердце билось словно после спринтерского забега. Ещё немного, и сознание вовсе покинет непутевую голову, угораздившую попасть в такое безвыходное положение. Молодой человек бросился назад и принялся дергать дверь, но та, естественно, оказалась запертой, а телефон намертво отключился. Мозг лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации, но ничего не находил.

— Время пошло, — раздался сухой женский голос. — Выбирай свой шанс! Или будешь убит.

Пётр замер. Да что это такое?! По логике странных людей, он что, должен выбрать для себя одну из смертей: либо перерезать вены в ванне, либо тупо повеситься? Ни один из этих способов Петра никоим образом не устраивал. В восемнадцать лет ещё и тело толком не выросло, где уж думать об уходе из жизни. Успокаивала лишь невнятная фраза Семёныча о подсказке, которую он так и не удосужился дать.

Значит, тот рассчитывал, что каким-то образом его подопечный останется в живых. Только сейчас в одной из стен Пётр различил ещё одну запертую дверь. Стало быть, из неё при удачном стечении обстоятельств ему и предстоит выйти. Он задумался: чтобы выжить, надо, получается, умереть. Ждать у моря погоды не хотелось. Была не была. Он подошёл к ванной, потрогал воду. Та оказалась теплой и чрезвычайно комфортной для ухода из жизни. Просто перерезать вены одним из смертоносных инструментов, щедро оставленных устроителями концерта, а потом заснуть и проснуться уже в другом качестве? В каком? Пётр чуть поколебался, скинул куртку, оставшись в рубашке, а затем подошел к верёвке и, уже не раздумывая, накинул гладкую, как будто намыленную, петлю себе на шею. Поправил воротник, зацепившийся за узел, и легко запрыгнул на табуретку. Вокруг ничего не произошло. Все оставалось по-прежнему: вода остывала в ванной, веревка приглашала натянуть её покрепче, — всё ведь на Земле имеет цель, всё должно иметь своё завершение.

Пётр внезапно впал в некое подобие транса, словно это состояние, как заразная болезнь, передалось ему от Андрея. Сейчас и он отрешённо смотрел на стены, поднимал глаза к потолку, а потом, решившись, хотел уже прыгнуть, оттолкнув в сторону ненужную табуретку, как вдруг из громкоговорителя раздался неприятный женский голос:

— Первый тест пройден.

Боковая дверь сама собой открылась. Изумлённый Пётр осторожно сошёл с табуретки. Аккуратно снял неприятно скользкую верёвку.

Что-то произошло с ним. Теперь, кажется, уже ничто не могло его удивить.

Он медленно вошёл в соседнюю комнату, где его глазам предстало уже не аскетическое убранство, а великолепно оформленная зала. По стенам висят картины, звучит мелодичная музыка, на огромном плоском экране включен канал «Animalplanet». Готовый к любым подвохам, Пётр начал озираться по сторонам. Но пока всё было благостно.

И опять же, как и в предыдущий раз, его ждала альтернатива: два стола с едой. На одном царило изобилие. Что тут только не находил утомлённый взгляд голодного Петра: и аппетитные окорочка, и сёмга под сметанным соусом, и чёрная да красная икра, и дары жаркого юга в виде пахучих дынь, прозрачного рубинового винограда да сладкой хурмы, истекающей соком.

Тут же рядом стоял и другой столик, где издевательски лежала одинокая тарелка с единственным куском чёрного хлеба. Да стакан воды.

«Попробовать перед смертью икры?» — пронеслось в голове Петра. Он усмехнулся. Как много вещей, без которых человек может легко обойтись. Уже зная, что пройдёт и эту комнату, он подошёл к небольшому столику, отпил воды и съел кусочек хлеба…

— Второй тест пройден, — раздался все тот же механический голос.

Но Пётр знал, что расслабляться рано. Неизвестную игру начал не он, но правила её постепенно раскрывались. Сколько ещё таких комнат предстоит пройти? Справится ли он со всеми заданиями? А что бы случилось, выбери он ванну с тёплой водой или богатый стол яств? Вопросы пока не находили ответа, а он уже отворял дверь в третью комнату.

Не успел войти, как на шею бросилась девушка с восхитительным запахом духов и благовоний. В полумраке Пётр различил, что она совершенно обнажена, только на шее болтается ожерелье, да на обоих запястьях красуется по золотистому браслетику.

Упругая девичья грудь прижалась к его телу. Молодой человек задрожал. Чувство оказалось новым, но очень многообещающим. И — никакого сопротивления. Словно пришёл в увеселительный дом, а кто-то щедрый широким жестом «всё включено» заранее оплатил твои прихоти. Бери лучшую путану, пей любое, самое дорогое, вино.

— Ты не выйдешь отсюда, пока не переспишь со мной, — быстро зашептала соблазнительница, залезая горячим языком в ухо юноши. — Тебе нужно доказать…Евнухов сюда не берут… Надо проверить, что ты не ущербный или ещё какой-то там... Понимаешь?

Таких красавиц Пётр не видел даже в гламурных журналах для мужчин. Всё ее тело казалось идеальным: точёная фигурка, длинные ноги, стройная талия, красивое лицо. Было ей лет двадцать пять, но Пётр знал, что вот она — самая подходящая для него женщина. Ни от двадцатилетней, ни от тридцатилетней он так бы не возбудился. Приобретён опыт в обхаживании мужчин, но ещё нет и предательских, незаметных глазу, но скрывающихся где-то далёко внутри, в гармоничном ещё теле, признаков надвигающегося старения.

Он, задыхаясь, спросил:

— Как так? Неужто такое сладкое испытание?

Красотка, не задумываясь, ответила:

— Конечно! Жизнь она такая… Из чёрных да белых полос. Ты сейчас как раз на стороне света. Посмотри, здесь даже нет камер. Ублажишь меня, — пройдёшь испытание, а нет, — не обессуй.

Почему-то она сказала именно так: «не обессуй».

Пётр начал расстёгивать пуговицы рубашки, оглядываясь по сторонам: нет ли, всё-таки, камер слежения. Не хотелось выплёскивать на всеобщий обзор свои интимные тайны и телодвижения.

Девушка, хохоча, помогала ему, ластясь и прижимаясь к нему всем телом.

— Дурачок, поспеши… За такими, как я, знаешь, какая очередь стоит? Да только мало кому достаётся такой сокровенный товар... А тут тебе всё даром и без усилий, везёт же человеку!

С этими словами она увлекала его на широкую софу, где в изголовье лежала куча мелких подушек, а лёгкое шелковое одеяльце оказалось уже откинуто в сторону.

Петру всё происходящее казалось сладким дурманным сном. Ещё никогда он не видывал такой красотки, да, честно сказать, и с обыкновенными девушками особого опыта у него не имелось. Как-то эта сторона жизни всё время обходила его, постоянно срывая безумные планы и обрывая подростковые мечты.

В комнате невыносимо вкусно пахло то ли лавандой, то ли одуванчиковым маслом, дымились благовония на полу, внося свою лепту в волшебство вечера. И ещё музыка! Юноша не знал, кто подобрал её, такую зазывную и чарующую, приглашающую насладиться всеми радостями жизни.

Он уже лежал в одних трусах, не скрывающих его желания, как вдруг внезапно дурман исчез. Петра пробил холодный пот. Кто-то невидимый словно вытащил его из дымного морока, оборвал гипнотическое воздействие сладкоголосой сирены. Он почувствовал отвращение и к девушке, и к музыке, и к ароматным благовониям. Один рывок, и он уже облачается в брюки, рубашку, ищет под софой небрежно сброшенные туфли.

Тут с девушкой произошла странная метаморфоза. Куда подевалась молодая страстная искусительница? На Петра глядела грузная старуха, которая тяжело дышала. Попробуй поскачи в таком возрасте! Им овладело омерзение, захотелось вырвать, он не знал, куда деть свои глаза. И тут раздался спасительный для него сигнал:

— Третий тест пройден.

С огромной радостью Пётр ринулся в отворившуюся дверь, стараясь поскорее выбросить из памяти и старуху, и музыку, и благовония, и, в первую очередь, роковую красавицу, обернувшуюся поистине безобразным чудовищем.

Четвёртая комната выглядела просто и непритязательно. Там Пётр обнаружил только две стола. На грубой деревянной поверхности первого лежало большое красное яблоко, видимо, спелое, а, возможно, и вкусное. Второй же стол преподнес сюрприз, но сюрприз знакомый. На нем стояла та самая банка с канализационным содержимым, которую Пётр совсем недавно наполнил. «А как же лабораторные исследования, — пронеслось у него в мозгу, — Семёныч что-то говорил про какие-то изощрённые тесты?» Но сейчас было не до этого. Невидимые экзаменаторы уже приучили его к нехитрой мысли о предстоящем выборе. С одной стороны, яблоко, оно ведь символ познания добра и зла, не зря хитроумный змей подсунул его райской парочке. Но всё ли так просто? Без содержимого баночки, а попросту говоря, дерьма, навоза или удобрений, такое красивое яблоко не вырастишь.

Молодой человек заколебался. Но принцип ему казался уже понятным. Никаких удовольствий, никаких наслаждений, — только аскеза и волосяные рубища. Он словно стал на несколько лет мудрее. Хотя знаний в его голове не прибавилось, но что-то произошло в сознании. Однако сейчас было не время для выводов и размышлений. Пётр медленно покрутил банку в руках, словно видел её впервые, а затем также не спеша стянул крышку. В ноздри шибануло едким запахом, причем в самом его концентрированном виде. Словно по наитию он поднял банку над головой и вылил на себя всё содержимое.

— Четвёртый тест пройден.

Открылась очередная дверь, но в этом помещении ничего не было, кроме душевой кабинки. А на круглом журнальном столике лежала стопка чистой одежды и пара новеньких сандалий. Необычных сандалий. Такие он видел только на картинках то ли про Древнюю Грецию, то ли Египет.

Юноша поспешил сбросить с себя вонючие тряпки и с наслаждением встал под упругую теплую струю воды. Несколько раз намылил голову шампунем, тщательно промыл. Вроде запах исчез, испарился, стёк вместе с водой в подземные недра складских помещений, сливаясь с городской канализацией.

Теперь им охватило блаженное чувство победителя, ему показалось: никакие преграды уже не страшны. Сколько бы ни было таких комнат, он все их пройдёт, решит хитрозапутанные задачи, победит любые соблазны, выберет нужный вариант.

В таком эйфорическом состоянии он вышел из душевой и перебрался в очередную, уже пятую по счету, комнату. Странно, — та оказалась совершенно пустой. Ни ванн, ни верёвок, ни столов с яствами, ни красоток на мягких воздушных софах, — ничего.

Голые стены и потолок, с которого сиротливо свисает одинокая лампочка. Просто лампочка, без абажура и каких-либо прикрас. Между тем, очередная дверь за ним опять сама собой затворилась. Пётр на всякий случай дернул её, но безрезультатно. Он находился один-одинешенек в совершенно пустой комнате. Даже стул сюда поставить никто не удосужился. Естественно. Стул ведь предполагает наличие над ним длинной верёвки с гостеприимно глядящим зрачком хлёсткой петли.

В задумчивости Пётр подошел к выходной двери и вдруг обнаружил, что та вовсе не простая, а снабжена шифром из пяти ячеек. Сейчас ячейки зияли круглыми нулями.

«Сколько же здесь возможных комбинаций? — пронеслось в голове юноши. — Да, всё так, сто тысяч. Но вряд ли ему дадут столько времени на перебор всех вариантов…»

Он машинально набрал «1, 2, 3, 4, 5» и потянул на себя ручку двери. Ничего не произошло. Только всё тот же скрипучий голос произнес:

— Первая попытка неудачна. Осталось две.

Петра прошиб холодный пот. Вот это да! Они что, устроили здесь подобие банкомата?! Когда после трёх неверных попыток твоя сокровенная карточка проваливается внутрь и вызволить её удаётся только после прохождения кучи разных официальных процедур? Но здесь? Что случится здесь, если он ошибется ещё два раза?

В возбуждении он пробежался по комнате и вдруг обнаружил в одном из углов комнаты круглый люк. Его, видно, специально особо не маскировали. Напротив, дошедший до пятой комнаты человек обязательно должен был его увидеть. С замиранием сердца Пётр оторвал люк, но в ноздри ему не дохнул смрадный подвальный воздух. Вместо этого он увидел толстое круглое стекло, своей формой повторяющее очертания люка. Заранее ужасаясь, он приблизил своё лицо к стеклу и глянул вниз. Свет от прожекторов, — наверняка их включили только сейчас, чтобы он смог ясно и отчётливо рассмотреть показываемую экспозицию, — освещал большой подвал, где рядком стояли десятки гробов, а в гробах лежали юноши и девушки, видимо, каким-то образом мумифицированные. Лица и тела их выглядели как живые. Казалось, сейчас они откроют глаза, сядут в своих последних пристанищах, свесят ноги и двинутся в путь. Но нет, ничего не происходило. Пётр несколько минут, не отрываясь, созерцал страшную картину, а затем с шумом захлопнул люк. «Тут, паря, теперь всё серьезно будет», вспомнил он последние слова Семёныча. Да, серьёзнее некуда.

Сейчас только он сообразил, что, возможно, и в каждой из пройденных им комнат имелся такой же люк, да только заглядывать туда пока не было необходимости.

Ещё полчаса он сидел на полу в прострации, не решаясь набрать вторую комбинацию. Значит, июнь две тысячи четвёртого. Не зря ли повторял эти слова старший механик? Ведь Семёныч был добр к нему, прощал мелкие промахи, опять же он не побрезговал залезть в канализацию и не скулил, когда остался без обеда, а выполнял все поручения. Не ныл, не скулил, июнь две тысячи четвертого…

Пётр встал и, стараясь не ошибаться, набрал одну за другой цифры на крутящихся ободках шифра: 6, 2, 0, 0, 4. Осторожно потянул ручку, но опять тщетно.

— Вторая попытка неудачна. Осталась одна, — бездушный голос отметил неудачу парня.

Ещё одна неверная комбинация, и ждёт его красивый с инкрустацией гроб. Он будет лежать там вечно молодой, хотя и не пьяный. А кто знает, может, потом его воскресят после Страшного Суда?

Пётр чувствовал, что начинает сходить с ума. Бессвязные обрывки мыслей, воспоминаний вились в воспаленном мозгу. Он уже не думал, кто эти устроители навалившихся на него испытаний, кто эта Ирина Хеметовна. Теперь Пётр понял, что именно ей принадлежал этот странный металлический голос.

Силы оставили юношу. Он не пошёл, а пополз в угол комнаты и снова поднял тяжёлый люк. Опять же, словно по команде, его встретил слепящий свет прожекторов и всё те же однотипные гробы со странным орнаментом. Юноши и девушки лежали без движения, но как живые.

Подожди, подожди, запульсировала в виске какая-то мысль. Ведь Семёныч хотел мне помочь, хоть я и не съел с ним пуд соли. Чем-то я ему понравился, но чем? Может, похож на его сына, а, может, просто так. Мало ли по какой причине люди хотят помочь друг другу?

В голове пронёсся странный диалог со старшим механиком:

— Ты ведь в июне две тысячи четвёртого родился?

— Да.

— Местный?

— Точно так.

— Отец жив?

— Нет.

— Сердце?

— Нет, операцию на желудок неправильно сделали.

— Мать жива?

— Да.

Да, мать жива, и это Семёныч прекрасно знал, но посчитал нужным спросить. Зачем? А вот и подсказка. Нет, не день рождения, что-то другое. Пётр не додумал эту мысль, не стал её проверять, а как в убойной рулетке, где в магазине у фаталиста остается один смертоносный патрон, принял решение и, держась за ручку двери, медленно поднялся.

Может, так?

Один (да, в июне), один (да, я местный), ноль (нет, отец умер), ноль (нет, не сердце, а желудок), один (да, мать, слава Богу, жива).

Он ввёл последнюю единицу, хотел было схватиться за ручку, но та подалась сама. Дверь открылась, и Пётр вышел наружу. Вышел прямо на свежий воздух, и был страшно рад этому. Ещё никогда он не дышал такой полной грудью. Между тем уже светало, пять планет нарушили космическую гармонию и отправились каждый по своей предначертанной им траектории.

Семёныч, Андрей и Ирина Хеметовна в белых робах и странных колпаках шли к нему навстречу.

Она встала прямо напротив Петра, а её помощники, склонив головы, — по бокам.

— Вот ты и готов, Пётр, — голос управляющей звучал холодно, отчужденно.

Вспотевший Пётр оглянулся — так оставляют его в живых или нет?

Тем временем управляющая протянула руку Семёнычу. Но это уже был не обычный старший механик, а некий брахман или жрец.

— Давай! — прозвучал приказ.

— Повинуюсь, жрица.

В ладони Ирины Хеметовны оказался срезанный стебель ещё зелёного незрелого подсолнечника.

— Ты взращивался как это растение. Как и твои сверстники. Но они не прошли, — с тихим хрустом жрица переломила растение пополам. — А теперь спят, и силы их поддерживают уцелевшего. Это ты! Возьми и вкуси сок.

Словно в трансе Пётр протянул руку к стеблю, взял и откусил кусок. Жёсткий, почти не жующийся.

— Будешь следить за мумиями. А их сила и энергия поддержит тебя и нас в работе! У нас её много.

Странная жрица, подняв руку, прочертила в воздухе круг.

— Весь этот город, вся страна и весь мир будут подчиняться нам. Ничто не забыто ещё со времен фараонов. К сожалению, нас ещё мало, а врагов полно. Но мы будем работать и теперь ты вместе с нами!

Жрица протянула Петру золотую цепочку со знаком «Анх».

— Это всего лишь символ. Энергия — там, — она указала на подземелье, где покоились мумии. — Не забывай об этом и у тебя всё получится.

У Петра перехватило горло. Что-то в его душе перевернулось. Вся его короткая жизнь за одно мгновение пролетела перед ним. Юноша вспомнил, через какие странные вещи довелось ему пройти. Однажды в детстве он чуть не утонул в речке, когда купался один, без товарищей. Ясно помнил, что уже лежал на дне, прощаясь с жизнью, но какая-то сила вытащила его на берег, и он очнулся уже на песке, живой, хотя и с рвотой на всём теле и на песке вокруг. А как-то осенью брёл он по центральной улице города и сверху начал падать стеклянный лист, неизвестно откуда-то взявшийся, возможно, уронили строители. Откуда ни возьмись выбежал мужчина, ударом руки разбил его прямо возле головы мальчика, а затем улыбнулся Петру и с окровавленной рукой быстро ушёл прочь. Много чего ещё было, и за всем этим кто-то стоял. И даже те неудачные свидания с девушками, не закончившиеся желаемым результатом, показались ему теперь вовсе не случайными. Он хотел рассказать об этом, поделиться воспоминаниями, выплакаться, но Семёныч жестом остановил его и велел повторить вслед за ним:

— Сем-а ем сентет ен кшерту Секеру на. Ар Екх-куа ур Сета…[1]