Анна Неделина №3

Эбби, проснись!

Эбби, проснись!
Работа №82

— И что нам делать с этой... — задумчиво протянула Зайкенштейн, глядя на непрошенную гостью.

Подложив ладошки под веснушчатую щёчку, прямо посреди леса спала рыжая девчушка лет пяти в розовой пижамке. Деревья хапужно тянули к ней кривые уродливые ветви. И вряд ли с целью мило поприветствовать, ибо они были в большей степени кровожадны, нежели вежливы от природы или хорошо воспитанны.

Зайкенштейн бросила гневный взгляд на растительность и, особо не церемонясь, с силой шлёпнула мохнатой лапой одну особенно наглую ветку — совершенно голую, без единого листочка или почечки, лишь кое-где покрытую мшистыми пятнами. Та сразу же убралась восвояси, издав при этом нарочито обиженный скрип.

— А ну, кыш все отсюда! — рявкнула Зайкенштейн и с шипением явила хищный оскал, а именно два выдающихся передних резца, которые уже давно сточились до состояния острющих клыков. На кончике одного из них собралась слюна и крупной бусинкой капнула на траву.

А ведь когда-то Зайкенштейн была просто Зайкой, розовой и пушистой, в общем, невероятно миленькой. Однажды её забрали с полки магазина и подарили примерно вот такой девчонке, что спит сейчас без спроса в их игрушечном лесу. Только вот не повезло: Зайкина хозяйка оказалась растяпой и однажды забыла её во дворе. Да, всё произошло совсем как в популярном детском стишке. Там, под лавкой, игрушку нашёл гнусный мальчишка. К несчастью Зайки, он мечтал стать доктором, когда вырастет. Благо, что не космонавтом, иначе бы... А так мелкий поганец всего лишь оторвал Зайке лапки, чтобы потом, как завещал добрый доктор Айболит, пришить ей новые ножки. И ручки тоже. А ещё левое ухо. И ведь выискал же где-то «протезы» самого мерзкого вида — из искусственного меха цвета детской неожиданности, торчащего клочками, никак не желавшими укладываться в аккуратную шёрстку. Вот так Зайка превратилась в Зайкенштейна.

— С чего вдруг в нашем игрушечном мирке появился человек? — недоумевала Зайкенштейн. — Не-по-ря-док, — отчеканила она по слогам.

— Ой, что же теперь будет! — воскликнула фарфоровая куколка в грязном топе, оборванной балетной пачке и красных пластмассовых сапожках. Некогда в наборе к коллекционной балеринке прилагались миниатюрные пуанты из белоснежного атласа, украшенные стразиками. Вот только хозяйка игрушки выменяла их во дворе на уродскую обувку от дешевой подделки Барби.

Кукла, а звали её Долли, хлопнула себя ладошками по щекам, отчего по фарфоровому личику тут же начали расползаться новые трещинки. Она драматично закатила единственный уцелевший глаз. Правый. Левая же глазница зияла чёрной пустотой.

— Люди нас и тут хотят достать и мучить, мучить, мучить… — Долли уже была близка не то к истерике, не то к скандалу. Такова уж тонко чувствующая натура балеринок, пусть даже игрушечных.

— Так давайте её сож-ж-жрем? Нет девчонки — нет проблемы, — бесформенная синяя масса с перламутровыми переливами растеклась простой, как всё гениальное, мыслью по древу, а потом сползла на лужайку и попыталась принять более-менее плотоядный вид. Однако безуспешно.

— Чьё б хлебало да свой беззубый рот разевало! — оскалилась Зайкенштейн. — Лучше тебе заткнуться, Лизун.

— Я не Лизун! — возмутилась масса, с трудом управляя собственным ртом, который так и норовил слипнуться. — Я мистер Смайл. Тьфу ты, Слайм.

— Смайл, Слайм… Мне вообще пофиг. Всё равно ты Лизун недоделанный, — отмахнулась Зайкенштейн и повернулась к Долли. Конечно, у фарфоровой куклы мозгов тоже как у ракушки, но вдруг на неё озарение снизойдёт?

Долли просунула фарфоровый пальчик в свою правую пустую глазницу и через левую вытолкнула глаз. Шарик, детально прорисованный безвестным кукольником, выпал на лужайку.

— Может, мы попугаем её? — Долли наклонилась в изящном поклоне и принялась шарить в траве в поисках органа зрения.

— А чего? Так-то схема рабочая, ещё никогда не подводила, — задумчиво протянула Зайкенштейн.

Собственно, именно так они всегда и поступали с детьми — проникали из своего мирка в их сны и даже реальность и пугали, чтобы те потом просыпались со слезами и в мокрых штанишках, жаловались мамам-папам, а главное — ценили свои ещё живые игрушки.

Зайкенштейн подошла ближе к девочке и прочла надпись на золотистом кулоне, висевшем на тоненькой шее.

— ЕBBI. Ну и имечко!

— Еби-и-и-и! Е-е-е-еби-и-и! — стал завывать жутким голосом мистер Слайм.

В этот момент он, наверное, воображал себя этаким зловещим привидением. Хотя больше, конечно, походил на оставшуюся без домика улитку, жалкого слизняка — мистер Слайм усердно, но медленно ползал вокруг девчонки, издавая чавкающие звуки и оставляя за собой похожие на сопли следы.

— Сам ты Еби! Она же Эбби! — фарфоровая кукла к тому времени уже нашла и вставила глазное яблочко на место и тоже прочла надпись на кулоне. — Просто гравировка с ошибками. Наверняка на Алиэкспресс куплено.

Наверное, услышав сквозь сон своё имя, девчушка приоткрыла один глаз, затем другой. Привстала, с интересом оглядела присутствующих, улыбнулась и пробормотала:

— Вот так сон! — зевнула, снова легла, только уже на другой бочок, и тихонько засопела.

— Э, слышь! Мы так не договаривались! — возмутился недоделанный Лизун и подполз прямо лицу Эбби. — Она опять спит!

— Она нас не боится! — снова закатив глаз, воскликнула Долли.

— Надо что-то делать, надо что-то делать! — даже бесстрашная Зайкенштейн поддалась общей панике.

Её хвост-пимпочка заходил ходуном, выписывая вокруг оси одну за одной мёртвые петли, будто решил в этот самый момент начать жить своей собственной жизнью. Вдруг чуть поодаль над кустами повисло фиолетовое облачко, из которого в следующую секунду вывалился… очередной новоприбывший. На этот раз им оказался, как и положено, не человек, а плюшевый щенок с шерсткой лавандового окраса, но отчего-то несусветно грязной и свалявшейся клочками.

— Эй, а ты ещё кто? — спросил мистер Слайм.

— Дружок…

— Ну, и где же ты накосячил, Дружок? — подойдя к нему, поинтересовалась Зайкенштейн.

Собеседник растерянно молчал. Она подошла и заходила вокруг гостя. Зайкенштейн водила красным носом-пуговкой, брезгливо принюхиваясь, будто ждала, что от игрушечной собаки будет пахнуть настоящей псиной.

— Детский стишок про брошенного зайку небось слышал?

— Да, — робко тявкнул щенок.

— Так вот, добро пожаловать в страну забытых игрушек — мирок средоточия боли и обиды, понятной только его жителям! Мы тут все такие. Брошенки. Потеряшки. Ненуженки. Мы надоели, вышли из моды, поистрепались. Так в чём прокололся ты?

При этом Зайкенштейн так грозно ткнула лапой почти в самый нос щенка, что тот испуганно осел на пятую точку, хвостик его мелко задрожал. А потом всё-таки справился с волнением и начал рассказывать:

— Я вовсе не брошенка. У меня, между прочим, самая лучшая в мире хозяйка. Просто однажды она исчезла и с тех пор больше не появлялась в своей комнате. Я преданно ждал её, сидя на подоконнике, моя шерстка уже начала покрываться пылью, а игрушечная душа скулила от тоски, но, конечно, никто этого не слышал. Потом пришла её мама, взяла меня и куда-то повезла.

— Знамо дело, на свалку! — ехидно подметил мистер Слайм. — Именно туда меня и… — однако не договорил, потому что Зайкенштейн дала ему такого хорошего пинка, что бесформенная масса отлетела к одному из деревьев, впечаталась в ствол и стала медленно по нему стекать.

— Нет, — продолжал щенок. — Она отвезла меня туда, где я увидел свою хозяйку! Это было такое странное место — с белыми стенами и белой кроватью, люди тоже все были в белом. И на той белой кровати лежала моя хозяйка в розовой пижамке. Вот только… она всё время спала и не могла со мной играть, как раньше. Но я был счастлив просто оттого, что нашёл её и что мы снова вместе.

— Как это трогательно, как грустно! — запричитала Долли и прижала платочек к глазу, словно оттуда могли вот-вот хлынуть отнюдь не кукольные слёзы.

— Потом пришёл папа моей хозяйки, сел рядом и взял её за ручку. Тогда я впервые увидел, как он плачет. Мама тоже там была и тоже плакала, а ещё успокаивала его. И вдруг он вскочил, крикнул что-то вроде «это всё не имеет смысла», схватил меня и вышвырнул в окно. Я упал в лужу. Дальше — темнота. Потом я каким-то образом очутился тут. Я непременно должен выбраться отсюда! Я точно знаю, что Эбби меня любит.

— Как ты сказал? Эбби?! — подскочила к фиолетовому щенку Зайкенштейн. — А ну, быстро за мной!

Всей компанией игрушки подошли к рыжей соне. Едва увидев девочку, щенок подпрыгнул с радостным визгом, подскочил к ней и стал облизывать лицо тряпочным язычком.

— Какая знаменательная встреча, я прям ща расплачусь, — хмыкнула Зайкенштейн. — Только никак не могу понять, почему она всё-таки состоялась именно у нас, по ту сторону жестокого мира людей.

— Так дело не пойдёт, — размышлял мистер Слайм. — Раз девчонка свалилась в наш мир, значит, в мире живых она уже того… этого…

— Ах, такая молодая, ведь вся жизнь впереди, — глазик фарфоровой куклы задрожал, готовый не то пустить слезу, не то снова вывалиться наружу.

— И теперь она… привидение, как и все мы! Только мы-то игрушечные, а она — человеческое, — продолжал развивать свою теорию мистер Слайм.

— И что с того? Значит, миссия у неё теперь такая же, как у нас. Пугать живых! — авторитетно заявила Зайкенштейн. — А это, на минуточку, целая наука. И пока привидение само не научится бояться, оно и пугать толком никого не сможет. Дохлый номер!

Вдруг послышалось тонкое, но вполне грозное рычание. Это лавандовый щенок так выражал возмущение только что услышанным разговором.

— Моя хозяйка — не привидение! Она девочка! Живая девочка, вам ясно? Она не могла вот так взять и умереть!

— Знаешь, так бывает, малыш, — как можно более миролюбиво проговорила фарфоровая кукла. — Мы, игрушки, тоже жили-были, а потом… а потом оказались тут. Потому что нас сломали, выбросили, про нас забыли, нас убили!

— Кажется, мы зашли в тупик… — протянул мистер Слайм и досадливо чавкнул. — Как её пугать, если она увидела нас — нас! — и даже не обделалась от страха? Ну хоть заревела бы, что ли.

— Может, помощь зала? — робко предложила Долли.

— С дуба рухнула? — съехидничал мистер Слайм, прекрасно зная, что второй глаз кукла потеряла, когда свалилась с домика на дереве, куда её однажды забросила капризная юная хозяйка.

— Пф! — фыркнула Долли. — Сопляк!

— Стопэ! — вклинилась между задирами Зайкенштейн. — Потом подерётесь. Давайте сначала порешаем, — и обратилась к щенку: — Дружок, получилось то, что получилось. Тем более вы всё равно оказались вместе. Сейчас наша общая — и твоя тоже — задача сделать из этой девчонки годное привидение. Скажи нам лучше, чего твоя хозяйка боялась… при жизни?

Щенок задумался. Крепко и надолго. Опомнился, только когда Зайкенштейн, которой надоела вся эта ситуация, подошла к девочке вплотную и состроила самую страшную морду, какую только могла.

— Долли, подними-ка ей веки.

Дружок опять зарычал и уже готов был ринуться на защиту хозяйки, но мистер Слайм подскочил и налип ему на глаза.

— Ну мам, щекотно же! — как только хрупкие пальчики куклы коснулись её лица, Эбби захихикала.

— Точно! — воскликнул щенок, сбросив лапой недовольно чавкающего мистера Слайма. — Щекотка — вот чего она боится!

Зайкенштейн и Долли тут же приступили к выполнению плана Б. И он сработал! Девочка распахнула глазёнки, которые оказались невероятного оттенка летнего неба, уселась и вдруг... начала таять прямо на глазах у игрушечных привидений! Спустя несколько мгновений от Эбби осталось лишь крохотное рыжее облачко. Но и оно исчезло без следа, оставив троицу и щенка недоумевать над тем, что это вообще было.

— Куда это она, а? — щенок тревожно обнюхивал то место, где только что находилась его хозяйка. — Как её вернуть-то? А как же я?

— Погодите! Кажется, я начинаю кое-что понимать! — воскликнула Зайкенштейн. — Дружок, о чём ты думал, когда ты летел из окна?

— Ну… о том, что хочу быть вместе с Эбби. Что я нужен ей, а она мне. Что мы любим друг дружку.

— Вот! — Зайкенштейн подняла вверх лапу. — Что и требовалось доказать. А мы с вами о чём думали, когда нас забывали, над нами издевались и выбрасывали?

— Мы желали всего плохого этим маленьким гадёнышам! — мистер Слайм даже попытался выжать из себя подобие кулаков, чтобы показать, насколько именно он был зол в тот момент.

— Да-да! — подтвердила фарфоровая балеринка.

— Получается, Дружок, есть в этом, да и в том мире вещи, которые посильнее ненависти. Любовь! Твоя любовь спасла Эбби.

— Как это прекрасно! — растрогалась Долли, её глазик опять задрожал и в конце концов выпал на траву.

— Но есть и плохая новость, — задумчиво сказала Зайкенштейн.

— Какая? — хором воскликнули остальные.

— Привидения, которое будет пугать противных детишек, из нашего Дружка не получится. Он не брошенка. Так что ему нет места среди нас. Его надо вернуть обратно.

***

В тишине спальни раздалась телефонная мелодия, вырвав Глорию из тревожного сна. Она машинально глянула на часы — половина второго ночи. Внутри словно что-то оборвалось. Не следовало ждать ничего хорошего от поздних звонков.

— Миссис Доусон? Ваша дочь только что вышла из комы…

— Господи, спасибо, спасибо тебе, — по лицу Глории текли слёзы. — Стив! Стив! Эбби очнулась, скорее поехали в больницу!

Стив Доусон потом ещё долго будет испытывать нечто вроде стыда, глядя на лавандового щенка — любимую игрушку своей дочери. Ведь тогда вместе с выброшенным плюшевым псом он прогнал из своего сердца последнюю надежду. А пока Доусон ехал вместе с женой в больницу. Глория уже забежала в палату, а Стив ползал с фонариком под окнами здания до тех пор, пока не нашёл Дружка, валявшегося в грязной луже.

+2
17:12
593
18:43 (отредактировано)
Наполовину это сказка. Ожившие игрушки-привидения (ну вот так) жалуются в друг другу как и почему их бросили. Девочка, которую спасает любимый, и соответственно — не брошенный щенок.
Кончается все девочкой в коме. Тут хотя бы не кажется, что у девочки были галлюцинации. Но сказочность тоже слегка потерялась.
По итогу — рассказ не ужасный, но для конкурса смотрится простовато.

PS: Зайкенштейн — это конечно, эпичное имя.
15:33
Имя «Еби» — куда круче. Уморительный йумор.
09:57
Очень милый рассказ)
15:48 (отредактировано)
Такова уж тонко чувствующая натура балеринок, пусть даже игрушечных.

Чот балерин недооценивают!

Я не уверена, что это прям фэнтези, но, с другой стороны — а что, не реализм же.
Рассказ неплохой, но идея и ситуация очень базовая, избитая и ожидаемая. И короткая. Это не так уж трагично само по себе, но в таком случае на первую линию выходит форма. И вот в этой нише приходится соревноваться условно с Нилом Гейманом и Тимом Бартоном, о которых рассказ напоминает. Очень невыгодное соревнование обычно)))

Я бы еще отметила, что есть некоторая неровность стиля. Лизцун и Дружок — это русский язык. Эбби — явно нет. Занкенштейн, комедия с ужастиком ок, хотя я бы нагнала ещё немного жути, но вот слэнг, просторечия, грубости прям тянут рассказ в третью сторону, разбивают сеттинг (смешнее не становится, если что).
Но читается легко, как по мне.
15:31
Хромая собачка, девочка в коме и розовой пижаме, хэппи энд и волшебный лес, словно сошедший со страниц «Рождественского поросёнка». Что ж, мне тут нечего сказать. Я только надеюсь, что автор мне не знаком. Такой, простите, кич. Это вам, автор, моя ложка дёгтя.
15:40
А в чём дёготь то? laugh
16:07
Ну, народу понравилось, рассказ прошёл во второй тур, это мед. А мне вообще нет. Это вроде как деготь.
Загрузка...

Достойные внимания