Лесная королева
Ольян резко остановился. Легкое чувство тревоги потянуло юного надра с тропинки вглубь Таурнского леса. Надрёнок, поежившись от неприятного чувства, осторожно огляделся и постарался вспомнить, что ему говорила бабушка про этот лес, когда он пришел к ней с поручением от мамы. С первым в жизни поручением, направлявшим юного надра в этот полный устных былин и страшных сказок от старых надров лес.
А говорила старая, но все еще красивая Астгария в возрасте, перевалившим за пять тысяч лет, следующее:
— Внучок, ты бы осторожнее ходил через Таурнский лес. Там раньше всякое случалось. Бывало, даже надры пропадали.
— Но мама сказала, чтобы я никого не слушал. И в глупые сказки не верил. Правды в них никакой, и всё, о чем старые надры рассказывают, давным-давно умершая история, которая не сможет ожить и причинить вред.
— Эх, молодёжь… — проворчала бабушка Астгария. — Не хотят учить историю, это-то и делает надров уязвимыми. Думают, пережили события, они и ушли от них. Но…
— Но?.. — вежливо напомнил Ольян, когда бабушку поглотили слишком давние воспоминания.
— Но некоторые события не могут умереть навсегда. И черпают силу они в таких как ты или твоя мать — в надрах, которые привыкли не помнить…
— Что не помнить, ба?
— О, — Астгария театрально закатила глаза. — да многое! Твои родители тебе не рассказывают, так как считают всё прошлым, но на месте Таурнского леса за пять тысяч лет случилось многое. Стояли города, разрушались, строились новые. Сменялись люди, гномы, эльфы и даже орки… А еще раньше был другой лес, и другие существа его населяли. Минотавры, кентавры, феи и многие другие. А еще твой дедушка исчез там, аккурат на шестисотый день рождения твоей мамы. Как думаешь, достаточно событий случилось за пять тысяч лет в этом месте?
— Дедушка? — удивился Ольян, которому еще трудно было оценить столь длинный промежуток времени, но известие об исчезновении родственника вызвало в его душе печаль. Но не настолько сильную, чтобы сильно горевать об этом.
— Именно, — кивнула бабушка. — Твоя мама не рассказывала тебе и мне запретила, думала, что ты еще маленький, да и в тревожность этого происшествия никогда не верила. А я — да! И тебя прошу: не сходи с тропы. Недоброе чует мое древнее сердце.
— Хорошо, ба! Как же много здесь сотворилось…
— Вот и я говорю: пять тысячелетий навалили огромную кучу событий... И я, иногда гуляя рядом с лесом, ощущаю чужие мысли и чувства, рвущиеся наружу. Словно там кто-то есть, но сам лес говорит об обратном. Только молодое поколение меня не слышит. Да и не считают нужным. Давно ж переселились из леса в одинокие деревья и малые рощи. Через лес очень редко кто ходит.
— Хорошо, Ба, я постараюсь быть осторожнее. Тем более это мой первый одиночный поход.
— Правильно, Ольян. Главное, не сходи с тропы и, если что случится, призывай ветер и листву, чтобы они сообщили скорее нам. Когда станешь старше, гуляй по лесу на здоровье, а пока не сходи. Послушай, что тебе бабка говорит. Хорошо?
Юный надр согласился и пустился, спустя ночь, через Таурнский лес налегке – прихватил только игрушечный лук и стрелы, авось потренируется. Мать отправила его в соседнее поселение. Надо же когда-то начинать самостоятельно изучать мир? Тем более, эти места многие годы считались безопасными. Орки пять тысяч лет назад порублены в труху, гномы три тысячи лет назад исчезли в пещерах, а люди сгинули, куда — никто не ведал. Как минимум на этом континенте. Они были слишком беспокойными и нервными, поэтому сами и избавились от себе подобных. Эльфы… а эльфов и при жизни мало кто видел, а потом и подавно. Осталось лишь оружие, что в незапамятные времена продавали надрам. А остальные от голода и лишений загнулись…
Именно поэтому мать отправила Ольяна одного. Он должен был пройти через лес до ближайшего надрийского поселения, — рощи дубов, — и передать дяде Вариосту заботливо приготовленные мамой и заговоренные на лечение бабушкой лепешки. Заодно, и познакомится со своим ближайшим родственником.
Солнышко весело подсматривало сквозь листву за маленьким надром, то исчезая, то снова появляясь и слепя золотистые глаза Ольяна. Бабочки и стрекозы так и норовили усесться на остроконечные уши с такими же вытянутыми мочками, надрёнок лишь с хохотом отмахивался. Высокая трава щекотала голые коленки, а ветер тихо шептал с помощью листвы отдельные слова — без деревьев и листвы голос ветра лишь странный шум.
Лес. Солнце. Хорошо-о-о…
Лето. Тень. Прохлада…
Мир. Деревья. Споко-ойствие…
Уми-иротворе-ени-и-е-е…
Надрёнок мерно постукивал старой сухой палкой по траве, отгоняя змей, а трава, едва примятая его легкой поступью, тут же позади расправлялась. Едва заметная тропинка бежала рядом, а Ольян старался не ступать на нее — так интереснее. Ветки гортензии, скрывающие более глубокий лес, иногда задевали лицо и руки, и Ольяну приходилось уворачиваться от врагов, кем он их представлял. Его сухая палка — легкий надрийский меч — отражала атаки гоблинов, орков и гадких людей из той породы, что пошли по скользкой дорожке грабежа, убийства и алчности. И все атаки надрёнок храбро отбивал, — за триста лет детства он много часов посвятил фехтованию на настоящем надрийском оружии, — пока особо упругая ветка не заехала ребенку по лбу с такой силой, что тот увидел звезды, которые раньше заката никогда и не разглядишь. А тут ясным днем!
Надрёнок поднялся из травы и вышел, шатаясь, на тропку, и с нее старался больше не сходить. Но чувство тревоги накрыло неожиданно и резко, заставило Ольяна остановиться и посмотреть по сторонам, но сколько бы он ни вглядывался в заросли гортензии, густую крону, усеянную голубыми цветами, просверлить взглядом не мог. Надрёнок внезапно ощутил свое одиночество и посмотрел вдоль тропы назад и вперед, но, кажется, в обоих направлениях было одинаково долго добираться до дома бабушки или до дяди.
Солнце зашло-о-о… Тучи.
Дождик вот-вот… Смоют.
Мысли. Чувства. Радость.
Беда-а-а. Кругом. Беда-а-а…
Странное послание ветра напугало надренка, но Ольян вдруг вспомнил, что говорила мать, когда отправляла его в поход через лес:
— Не слушай, дорогой сынок, бабушку. Она застала опасные времена, и помнит жуткие вещи, поэтому и наговорит тебе столько пугающего, что ты спрячешься под кровать до своего пятисотлетия — Дня Мужества, когда станешь взрослым. А тебе зачем такая жизнь! Иди и не бойся. Из разумных остались только ветер и деревья, а они наши друзья. Ты же помнишь это?
И тревога куда-то ушла, а листья и соцветия голубой гортензии отпрянули от юного надра, когда Ольян пошел в лес, и сомкнулись за ним, отсекая и тропу, и звуки, и, казалось, саму жизнь.
Свет и тот, словно решил не заглядывать под густые кроны вековых дубов и лип, потускнел и еле пробивался через плотный слой листьев. Пахло прелым, грибами и плесенью. Толстые вековые дубы возносились вверх и закрывали от остальных растений свет, отчего те хирели или вовсе погибали на первых годах жизни и становились похожи на черные обглоданные ребра, торчащие из земли. Только ужасно древний и сильный вьюн обвивал стволы дубов и не менее старых лип и карабкался вверх, сражаясь за жизнь, а землю толстым ковром покрывал темно-зеленый мох, который скрадывал звуки шагов. По мху шлось легко и мягко, а учитывая невесомость надров как свойство, Ольян вообще не оставлял следов.
Ветер не мог пробиться в густую дубраву, и, казалось, любые его слова должны остаться позади, но чаща была наполнена звуками, и Ольян не мог понять, кто их издает. Ни ветер, ни листья, а… Легкие, подобные шёпоту голоса лились со всех сторон, и, если сначала было не разобрать слов, со временем звуки стали четче, и Ольян, к ужасу, разобрал давно забытые наречия людей, гномов, эльфов и орков, и сотни других незнакомых языков. Юный надр завертелся на месте, стараясь понять, откуда доносятся голоса, но определить направление не смог, зато понял, что заблудился.
Всюду одинаковые, оплетенные толстым вьюном и обросшие мхом огромные стволы деревьев. Куда ни глянь, одно и то же. Так, где же тропинка, надежно скрытая гортензией? Но как ни напрягал Ольян острое надрийское зрение, углядеть голубые цветы не мог. Он осторожно снял со спины маленький детский лук и наложил стрелу на тетиву. Мало ли кто тут живет? Наречия людей и гномов — куда ни шло, а вот орки — уже страшно. Если они набросятся на надренка, ему не справиться.
И тогда Ольян, как и учила бабушка, позвал деревья — извечные соседи и союзники.
— Арвэн то тое шпунаэш! Юрнэн какае орш! Вэген ту тюрек ишпэн! — прошептал надрёнок, прислонив руку к дубу и склонив голову в знак уважения и приветствия.
— Кто ищет помощь, мой юный друг, тот ее находит! — прошептало в ответ дерево на чистом надрийском, и где-то за спиной зашуршало и заскрипело. Ольян обернулся и с благоговением смотрел, как раскручивается древний вьюн, расползается в стороны кора дуба, ломая свой же ствол, а из сердцевины дерева выходит женщина. Красивая, но деревянная, будто сплетённая из тысяч веточек, между которыми вставили листочки и маленькие белые цветы, похожие на горный первоцвет. Руки заканчивались острыми ветками, похожими на пальцы, а ноги — длинными корнями. Они шевелились будто змеи, и помогали женщине передвигаться не двигаясь. А вместо волос венок из голубой гортензии, красиво обрамляющий лицо, словно вырезанное из цельной, но давно рассохшейся древесины: длинные продольные щели раскалывали его.
— Кто вы? — оторопев от удивления, спросил надрёнок.
— Я Королева леса, Антасмаголь, — улыбнулась деревянная женщина, подплыла — такое ощущение создавалось перемещавшими ее корнями — ближе и присела, шелестя листьями и скрипя ветками. Необычные деревянные глаза уставились на юного надра, заглядывая прямо в душу. — Мы с твоими сородичами дружим с незапамятных времен, милый. Ты же знаешь, что любой слишком старый надр уходит в лес, когда настает его конечное время. Там он растворяется в деревьях…
— Вроде, да, — нехотя согласился с Антасмаголь Ольян. Но ничего подобного надрёнок не знал. Наверное, взрослые до поры до времени не рассказывали детям, куда деваются слишком старые надры. Или это не имело смыла. Ведь надры жили тысячелетиями, и когда приходило время, старый надр исчезал и забывался. Вместо него в деревне, где он жил, всегда вырезали статую в полный рост и оставляли с остальными статуями ушедших. Возможно, магия. Или просто эти статуи не создавали, а приносили из леса, где старики уже успели «раствориться» в деревьях… и об этом не рассказывали?
— А что ты тут делаешь? — с любопытством спросила Королева. — Это очень старое место только для таких же древних созданий как я. Полумрак вреден юным надрам. Он угнетает, заставляет бояться, меняет их ауру на тёмную. Он портит их…
Она вдруг обратила внимание на лук в руках Ольяна и ткнула пальцем в деревянную стрелу, отчего на ней, к изумлению надренка, очень быстро выросла веточка и обросла листьями.
— Ты же в курсе, что такое оружие на нас не действует? Тогда в кого ты собрался здесь стрелять?
— Я… ни в кого… я просто испугался, — ответил Ольян, опуская лук с испорченной озеленившейся стрелой. — Я шел к дяде Вариосту, который живет по ту сторону Таурнского леса, и… тут что-то почувствовал… что-то скверное. Или… не знаю. Что-то неправильное. А потом это… потянуло меня в чащу, а гортензия… закрыла ветки, и теперь я не найду дорогу обратно.
— Какая нехорошая гортензия, — неодобрительно покачала головой Антасмаголь и положила ладонь на плечо ребенка, отчего тот поёжился и сжался: длинные корявые пальцы-сучья принялись расти и обвили руку целиком. Надрёнок хотел ее высвободить, но лианы обхватили крепко. А Королева леса лишь вновь заглянула в глаза и благожелательно улыбнулась. — Я накажу ее, дружок, поверь. А теперь позволь проводить тебя на «ту сторону леса». Нет-нет, — перебила деревянная женщина мальчика, увидев, как тот мнется и сомневается. — Не беспокойся. Мы же друзья, помнишь? И коль скоро ты попал в мое царство, позволь помочь и заодно устроить незабываемую экскурсию по моим владениям, объяснить как устроен мир?
Антасмаголь долго и пристально смотрела на юного надра, словно ожидая отказа, и Ольян побоялся сказать «нет».
— Вот и хорошо, милый друг, — проскрипела лесная Королева деревянным ртом. Лицевые ветки были на удивление гибкими и отражали каждую эмоцию, и надрёнок был уверен, что различил самодовольство. Несмотря на юный возраст, Ольяну минувшей весной стукнуло триста два года. И маленький надр успел многое узнать об эмоциях и чувствах, а также об их отражении на лицах. Хотя взрослые надры самоуверенно думали, что умеют не показывать чувств, они все же достаточно хорошо отражались на лицах, а Ольян это видел и уже умел интерпретировать. Вот только у Антасмаголь чувства, очевидно, сковывались материалом, из какого она состояла. Дерево все-таки не такое пластичное, а поэтому и эмоции грубее, словно их каждый раз заново изображал резчик: с легким налетом необъяснимой злобы. Неужели, все древесные люди такие?
Антасмаголь настойчиво потянула Ольяна в лес, и, казалось, несговорчивые и монументальные деревья расступились. Запах тлена усилился, к нему примешивалась вонь от прелых после дождей листьев и тошнотворный дурман стухшего мяса. Надрёнок старался сдерживать рвотные позывы, пока лесная Королева вела его меж деревьев, но, как только они вышли на обширную поляну, сдерживаться не смог.
— Неприятное зрелище? — довольно спросила Антасмаголь, пока надрёнок извергал на покрытую прелыми листьями землю съеденное утром. Из-под пожухлой, гнилой листвы, собранной чуть в стороне в кучу, выглядывали белые кости. А в окружающем компосте копошились жирные белые черви, словно это вовсе не компост, а остатки гниющей плоти. — Но это же естественно. Смерть в этом мире так же необходима, как и жизнь. И если ты этого не понимаешь, ты уже проиграл, как эти… люди…
— Люди? — пролепетал надрёнок. — Но они давно сгинули.
— Сгинули, — кивнула лесная Королева. — Ты прав. И их останки теперь вечно гниют по всей земле, пока даже кости не превратятся в землю. За жажду убийства и доминирования над всем живым их вечно будут поедать черви. Природа-мать взяла свое…
— А это? — со страхом указал Ольян на группу дальше. Они все как один походили на гномов, только высеченные их камня и с застывшим на бородатых лицах ужасом.
— А! Это гномы, если не знал, — флегматично махнула рукой Антасмаголь. — Они тысячелетиями долбили камень, вот и превратились все в него. Природа умеет мстить. Она очень терпелива, но любое терпение когда-нибудь заканчивается. Вот и ты, маленький надр, уже куда-то торопишься. Не так ли?
— Д-да! Меня ждет дядя! Он… — начал было надрёнок, но Королева оборвала.
— Еще подождет. Наша экскурсия непродолжительна. Все самое интересное находится на этой поляне. Вон… смотри, — Антасмаголь ткнула деревянным пальцем в дальнюю сторону. Там в разных позах застыли орки, серые и пыльные, и уже пошли во многих местах трещинами, как будто…
— Они превратились в грязь, — подсказала Королева. — Они в ней родились, были ей и должны в нее уйти. Коснись, если хочешь.
Ольян совсем не хотел, но не осмелился перечить. Он легко коснулся пальцем высохшей глиняной фигуры орка, и та рассыпалась пылью. Более того, остальные фигуры стали тоже осыпаться на глазах ошеломлённого надренка. Он быстро отступил и уткнулся спиной в Королеву.
— Не бойся, — успокоительным тоном сказала Антасмаголь. — С ними ничего не случилось. Дождик пойдет и фигуры восстановятся, и будут вечно умирать, засыхать и рассыпаться, а потом восстанавливаться. Они заколдованы мной на вечный круг мук. Впрочем, как и все остальные.
— Они разве это заслужили? — тихо поинтересовался Олян, чувствуя, как Королева тянет его дальше.
— Заслужили, — кивнула Антасмаголь. — И люди, и гномы, и орки, и эльфы, и… остальные.
Ольян в крайнем удивлении ахнул от открывшегося ужаса.
— Ну что? Впечатляет?
— Не то слово, — прошептал надрёнок.
Взгляду открылись древние развалины. Камни из разных эпох, высеченные по-разному, украшенные отличными стилями — людским, гномьим, эльфийским, орочьим и многими другими — нагромождались друг на друга, словно сменяя ту эпоху, чьи камни оказались ниже. Строители не церемонились и воздвигали дома и крепости поверх камней ушедшей цивилизации. Здесь стояли другие фигуры, здесь нашли упокоение более древние расы. Минотавры, кентавры, фавны, феи и многие другие лесные жители. Они все по неведомой для Ольяна причине превратились в дерево, а позади над руинами возвышалась огромная скалоподобная фигура дракона. Она ярко блестела желтым.
— О! — воскликнула Антасмаголь, проследив за взглядом ребенка. — Это Кассельдум — последний дракон Севера! Как видишь, и с ними случилось забвение за то, что драконы портили природу и извращали понятие справедливости. Теперь Кассельдум целиком состоит из золота и его руды. Он хотел, как и все драконы, владеть всем золотом мира вечно! Что ж, его мечта сбылась. Природа умеет шутить…
— Но это ужасно! — воскликнул Ольян. — Почему… почему природа такая жестокая?
— Жестокая? — удивилась Антасмаголь и остановилась. — Природа создала вас. Всех вас, а вы ей чем отплатили? Люди бешено плодились и уничтожали все вокруг себя, включая других людей и природу. Гномы рыли гигантские ходы под горами, тоннами долбили камень. Я лично знаю пару рухнувших в Бездну гор. Орки — те вообще подобны саранче. Где пройдут, ничего живого. Эльфы были высокомерны настолько, что напрочь забыли, что клялись защищать лес. Поэтому, когда отвернулись и позволили людям уничтожать его, природа в отместку и их навсегда иссушила. Остальные тоже так или иначе убивали природу. И, конечно же, осталась одна раса, что еще не наказана…
— Надры? — удивленно воскликнул Ольян, осененный внезапной догадкой.
— Именно, — улыбнулась Антасмаголь.
— Но почему надры? Мы же всегда! Всегда! Были в согласии с природой. Мы же лесные жители…
— Уже давно нет. С тех пор, как вашему народу перестало что-либо угрожать, вы расползлись по миру, разделились на одинокие семьи, каждая из которых заняла одно-два раскидистых дерева. Они как правило находятся либо в полях, либо в маленьких рощах. А про лес вы забыли. Бедный надрёнок, — вздохнула Королева и потянула ребенка за собой. — Пойдем, кое-что покажу…
Они шли среди молчаливых деревянных фигур, словно явившихся из древних легенд и ожививших старые сказки. Теперь для юного надра эти предания правдивы, а описанные в них существа — наделены жизнью. Были… Нещадная природа увековечила их в дереве или камне, а дракона, вон, и вовсе в золоте. Изваяния стояли ровными рядами и в руках держали ржавые мечи и сабли, пики и копья, луки и пращи. У всех некогда усопших в руках осталось оружие. Может, поэтому природа воспротивилась? Может, поэтому уничтожила все древние расы? У надренка ответов не было.
— Вот, — Антасмаголь указала вперёд и подтолкнула Ольяна. — Взгляни сюда!
Надрёнок замер, пораженный увиденным. У самого края поляны, в тени огромных деревьев, на небольшом гранитном возвышении, заваленном пожухлыми листьями, сплелись в смертельных объятиях ветви и кости их бывших хозяев. Женщины, подобной хозяйке леса, и мужчины — по косвенным признакам надра. Его останки задеревенели, но не утратили утонченности, присущей надрам, а полусгнившие уши еще хранили характерную остроконечную форму. И ко всему прочему, на мёртвом оказались надрийские латы, меч Эландер, — Ольян вспомнил картину, висевшую у бабушки на стене и изображенного на ней дедушку с похожим мечом, — воткнутый в грудину мертвого надра, и… медальон с гербом Армиров — их семейной ветви.
— Это же… — прошептал Ольян, когда его осенило.
— Да-да, милый маленький надр, — надменно прервала его Антасмаголь. — Ты все верно понял. Это Урутан Армир, надр, укравший у меня самое ценное и любимое. Надр, своими красивыми чертами похитивший у нашего народа нашу Королеву — мою мать — Каракотоль. И своровав ее сердце, он посмел отринуть ее! Урутан убил себя прежде, чем состоялось намеченное венчание. И Каракотоль не осталось ничего другого, как умереть. Она обняла его и… высохла навсегда. Поэтому надры тоже должны понести наказание, как и другие существа. Я готовилась к этому несколько тысячелетий, и почти все жилища надров опутаны вьюном, а корни засохли. Одно мое слово, и вьюн начнет расти, чтобы уничтожить ваши дома. А без них надры вернутся в лес, где я позабочусь, чтобы от вас ничего на земле не осталось.
— Но она не того выбрала! — вскричал вдруг Ольян и обернулся. Его взгляд твердо встретил гневный взгляд Королевы леса.
— Объяснись! — потребовала Антасмаголь. Ее пальцы начали расти, почти достигнув земли, отчего надрёнок испуганно попятился, но повторил.
— Она не того выбрала! Этот надр уже связал себя священными узами, и он не мог полюбить ее… вашу мать. Поэтому и убил себя прежде, чем навсегда опозорить весь свой род. Мне очень жаль, что с вашей мамой такое случилось, но либо ей было не известно о запретах, либо она…
— Так сильно любила, что презрела все запреты… — тихо закончила лесная Королева, и удивленно посмотрела на надренка. — Но кто ты? И откуда это знаешь?
— Я его внук. — пожал плечами Ольян. — Это мой дед, Урутан Армин, который исчез, когда маме исполнилось почти шестьсот лет. Он был женат, и у него был ребенок, поэтому он и не мог…
— Ты его внук? — кажется, до лесной Королевы дошел смысл сказанного надренком. На ее деревянной фигуре от гнева в одно мгновение выросли многочисленные ростки. — Да как ты посмел явиться в Таурнский лес?!
Лицо Антасмаголь исказилось, приняло злое и даже устрашающее выражение, отчего Ольян попятился. И в порыве гнева она рассекла выросшими в острые сучки пальцами воздух, намереваясь порвать надренка в клочья, но он оступился и упал назад. Прямо на останки деда и матери лесной Королевы.
Слева небесной сталью сверкнул клинок Эландера, Ольян повернул голову и на глаза попался фамильный медальон. Времени рассматривать совершенно не было, на него надвигалась разъяренная Антасмаголь в безумном желании расправиться с потомком Урутана Армира. Поэтому надрёнок резко перевернулся, сорвал с шеи деда медальон и выдрал из его груди легкий надрийский меч. Эландер с резким звуком рассек воздух и отрубил излишне длинные ветки лесной Королевы, протянутые в его строну. И совсем не думая, что делает, мальчик бросился в лесную чащу. Подальше от страшной поляны и безумной раненной Королевы леса. Знакомому с рождения миру грозила ужасная опасность, надо было как-то предупредить родных…
— Ах ты, негодный надрёнок! — верещала позади Антасмаголь. — Куда ты денешься? Из этого леса нет выхода! А если и найдешь, все уже готово! Все надры скоро падут! Они исчезнут с лица земли, как и остальные… Эй! — крикнула она окружающим статуям. — Чего застыли? В погоню! Живо! Все до единого!
И древние существа, когда-то превращённые в деревянные статуи, зашевелились. Сначала медленно и нехотя, так как составляющее их сухие дерево и вьюн трещали от малейшего движения, но с каждым мгновением, напитываясь влагой из земли, они ускорялись, и вот уже ожившие деревянные минотавры, кентавры, фавны и другие существа бросились в лес за маленьким надром. А Антасмаголь закрыла глаза, уселась на колени, положила жуткие ладони с пальцами-сучьями на землю и зашептала. Составляющие ее ветки оживились и быстро проросли в землю, а окружающий лес через мгновение зашумел, зашевелился, зашептал тысячами гневных голосов, готовый слушаться и беспрекословно подчиняться своей королеве.
У Ольяна от страха трясли руки, но страх же и придавал ему силы, скорость, делал выносливым, усиливал слух и зрение, заставлял интенсивней работать голову. Надрёнок благополучно избежал всех препятствий на страшной поляне с памятниками, едва задев огромных гоблинов, которые превратились в песок и осыпались на землю.
— Простите, — крикнул трехсотлетний ребенок и побежал, что есть мочи, дальше и глубже в древний Таурнский лес. Он не имел ни малейшего понятия, куда нужно бежать, но знал, что добежать надо во чтобы то ни стало. Иначе конец всему на свете! Не будет больше надров, ни бабушки, ни мамы, ни отца и дяди, не будет его — юного надра, который еще столь мало пожил и так мало видел. Вот только топот множества ног позади известил, что вряд ли он выберется из леса. А в лесу шансы на спасение крайне малы. Масса порабощённых лесом существ окружит его и скрутит, а деревья будут всячески препятствовать надрёнку. Ольян слышал, как они оживают и перешептываются миллионами листьев.
— Лазутчик! Окружить! Поймать! Не выпускать! Убить…
«Убить…» лишь подстегивало надренка к гонке. Он мчался как ветер, усилившимся слухом и зрением опережая события и опасности, а Эландер в его руке отсекал излишне проворные корни и ветки в мгновение ока, и деревья вопили, трещали и плакали. Их крона сотрясалась в бессильной злобе, а новые корни и ветки пускались в погоню за маленьким и юрким надром.
Ольян скользнул по пригорку, отбиваясь от веток ивы, а следом уже бежали деревянные кентавры, где-то позади преследовали сплетенные из веток минотавры, фавны скакали по веткам, и какофония их мычания, блеяния и воплей слилась в единый мощный рев. К ним добавлялся шум листвы, заглушая мысли, и даже если Ольян хотел бы передать сообщение с помощью ветра, то из-за шума не смог. Да и ветра здесь не было: плотная крона дубов и лип не пропускала воздушные потоки.
Что же делать?
Думай, маленький надр! Думай!
Но думать было некогда. Если бы не каждодневные тренировки по фехтованию и стрельбе из лука, надренку пришлось бы туго. Но Ольян успешно отражал редкие из-за медлительности атаки созданных лесной королевой монстров и так же удачно уворачивался от возникавших на пути корней и веток. Срубал их, бежал дальше, срубал следующие и так постоянно, словно лес был бесконечный, а подвластные Антасмаголь чудовища размножались делением.
В поле зрения попали голубые цветы гортензии, и сердце надренка застучало быстрее. Это ведь за гортензией тропа, а то и само поле, на котором растет домашний дуб его бабушки! Надренку даже показалось, что он различил просвет, за которым в дали стоял тот самый дуб. Но ветки гортензии выросли, превратившись в шипы, а стоящие по пути деревья начали медленно, но неуклонно сдвигаться, собираясь преградить путь. И Ольян сделал последнее, что мог. Откинул мешающий меч, стянул с плеча игрушечный лук и достал маленькую стрелу, быстро натянул и выстрелил. Стрела едва успела проскочить через просвет, и он тут же стянулся и исчез за густой кроной. И чтобы не врезаться в сдвигающиеся деревья, юный надр, оттолкнулся от липы и повернул, но она успела схватить его корнем, и бедный маленький Ольян покатился по траве и прелым листьям и ударился о преградившее путь дерево. Оно единственное молча стояло на пути и не двигалось.
Надрёнок сел и с сожалением посмотрел не переломленный лук, хотя толку от него не было. Вспомнил Эландер, вынуждено выброшенный, и тут же увидел его в руках приближающегося кентавра. За ним медленно следовали деревья, движущиеся на толстых корнях.
— Ну вот и все. Ветер, если ты меня слышишь, передай маме, что я ее люблю… — прошептал Ольян и зажмурился, ожидая нападения страшного кентавра, но позади зашелестело, и вместо ветра кто-то другой ободряюще сказал:
— Сам скажешь! — Ольян обернулся и вытаращился на дуб, до этого стоящий неподвижно. Кора его раскрылась, и на него посмотрел деревянный надр, словно сросшийся с дубом. Именно он и сказал вновь: — Пригнись!
Надрёнок послушался, и огромная ветка просвистела над головой и обрушила на приближающихся рабов лесной Королевы сокрушительный удар. Первым на пути оказался кентавр. Он разлетелся на мелкие щепки, а надрийский клинок деда Эландер проскользил аккурат до ног Ольяна, который с немым благоговением во все глаза смотрел на древний дуб, отрастивший руки и ноги и лупящий его врагов. Когда были повержены древоподобные существа, настало время деревьев, управляемых королевой. И тогда лес затрещал от неслыханной битвы. Надрёнок лишь раз обернулся и не смог сдержать радостного возгласа: следом за первым деревом, вставшим на его сторону, лес наводнился многими другими. У них, как и у первого, раскрывалась кора, а оттуда выглядывал вросший надр. А между деревьев бежали сородичи Ольяна и размахивали мечами, и запускали стрелы из настоящих длинных надрийских луков.
Внутри Ольяна пробудилось чувство близкой победы, и он настолько отвлекся, что пропустил удар сзади чем-то тяжелым и деревянным… и дальнейшую битву надрёнок уже не видел.
Когда юный воин пришел в себя, рядом с кроватью находилась старая Астгардия. Бабушка ласково улыбалась и гладила Ольяна по предплечью.
— А где все? Я пропустил битву? — взволнованно спросил Ольян и попытался подняться, но бабушка не позволила, а мягко уложила его обратно.
— Дорогой, никогда не жалей, что опоздал на войну, — поучительно сказала она. — Кроме того, ты уже сделал очень многое. И должен гордиться этим. Обнаружил заговор, спас наш народ, доказал то положение вещей, которое подозревали старые надры давным-давно, но не могли доказать. Открыл мне правду, — совсем тихо добавила Астгардия и показала висящий на шее медальон Урутана.
— Ты все поняла?
— Видишь ли, милый Ольян, старым надрам свойственно знать чуточку больше, чем совсем юным, — улыбнулась бабушка. — Именно потому детям и не рассказывают всех секретов, что они могут быть страшными или невыносимыми для юных умов. Но теперь ты знаешь немного больше, правда?
— Да, Ба, — согласился Ольян, вспоминая раскрывшиеся деревья с надрами внутри. — Так вот куда уходят постаревшие нарды?
— Да. Мы живем как эльфы, но, когда приходит время умирать, выбираем честное дерево и сливаемся с ним. И это позволяет нам обоим пожить еще пару тысячелетий. Но в симбиозе превалирует дерево. Именно поэтому на помощь они и пришли не сразу. Лесная Королева не могла их пленить, и не могла управлять ими. Так что теперь ей остается биться и биться… пока Таурнский лес полностью не очистят наши лесные братья.
— Антасмаголь жива? — мальчик вздрогнул, вспомнив Королеву леса. Эта пугающая деревянная женщина будет теперь сниться ему годами.
— Пока да, но скоро ее пленят и состоится суд, где ее подданные будут решать судьбу своей Королевы. Обидно, ведь заразилась безумием она от мамы…
— Да, а где мама и папа? — вспомнил надренок, но бабушка его успокоила.
— Там, где и должны быть — на битве. За свое неверие в прошлом, они расплачиваются войной в настоящем, впрочем, как и все и всегда. А тебя можно пожурить лишь за твое непослушание…
— Но Ба! Это Королева заманила!..
— Но к счастью и благодаря твоей храбрости оно обернулось очень хорошо для всех надров. Очевидно, Королева решила начать нападение на надров в тот момент, когда ты пошел в лес, и опробовать свои убийственные чары на самом юном и незащищённом из нас. Но ты оказался слишком сильным для нее. Ты молодец, отдыхай, — закончила Астгардия, и у Ольяна стало так хорошо на душе, что юный надр откинулся на подушку и погрузился в целебный сон, в котором он находил новые приключения, распутывал злые козни и всегда побеждал.
И вьюн в корнях бабушкиного дома терпеливо ждал, когда Артасмаголь даст приказ к нападению, но он не знал, что ждать ему теперь придется вечность…
