Билет

Вымысел, что следующий билет найдут на станции, не должен был жить так долго. Сначала Руди был счастлив. Мы обыскивали пустые городские кварталы, он смеялся над легковерными пареньками, которые бились на смерть за место на станции. Время шло, горожане придумали дежурства. Пока один искал на станции, остальные не заходили, толпились снаружи на площади в ожидании своей очереди. Некогда веселый Руди снова стал мрачным и задумчивым, идея уже не казалась ему такой глупой. Сейчас, он будто сам поверил в свою ложь и стал одним из очереди.

Сегодня он дежурит. Ожидающие парни виснут на заборе-сетке и дырявят Руди взглядом, пока тот прочесывает траву палкой. Он специально идет медленно, а иногда вовсе замирает, прислушивается, прищуривается, приоткрывает свои красивые губы и резко приседает к земле, будто что-то нашел. Остальные привыкли к таким фокусам и делают вид, что не верят, но их руки сильнее сжимают сетку и костяшки пальцев белеют, а грязные лица краснеют. Руди, наконец, возвращается к выходу, кивает очередному, и у забора становится на одного человека меньше.

Мой наблюдательный пункт – огромная ржавая железная коробка. На глаза Руди лучше не попадаться, если он в плохом настроении, то прогонит. Но сегодня есть хороший повод для встречи.

Новый дежурный первым делом нажимает на большую красную кнопку рядом с рисунком города. Железная коробка за моей спиной просыпается и гудит, а потом женский голос звучит повсюду: «Уважаемые пассажиры, поезд прибудет, когда будет найдено достаточное количество билетов».

- Мантра, для тех, кто еще ищет, – говорит Руди, проходя мимо моего укрытия.

- Достаточно это сколько? – спрашиваю я, поспевая за ним.

Руди любит такие вопросы и разрешает ходить за ним, потому что я их задаю. А еще, потому что я обещала ему отдать билет, если найду.

- Говорят, что в прошлый раз было найдено три билета: один парень проснулся утром и обнаружил его в ящике прикроватной тумбочки.

- А двое других?

- Отобрали,- ответил Руди, и на его лице появилась странная холодная ухмылка, от которой мурашки по коже.

- А те, у которых отобрали, где нашли?

- Одна девушка в канаве, которую раньше обыскивала каждый день. Другой он перешел по наследству.

Руди опять смотрел на станцию. Дежурный за стеной шел тем же путем, копался в той же траве, заглядывал под единственную лавку. На сетке все также висли ребята в одинаковых серых комбинезонах. Билет все не находился.

- А мантра это что? - спросила я какое-то время спустя.

Руди не ответил, но улыбнулся, что даже лучше.

Деревья уже лысеют. Крошечные листья отрываются с тихим щелчком. Они такие легкие, что притяжение купола подхватывает их и медленно тянет наверх, чтобы спустя время они сгорели, коснувшись вершины. Трещины в куполе неба еще светятся слабым и серым светом.

Навстречу бредут чокнутые старики, лохматые и в замызганной старой робе. Руди говорит, что худшее – стать одним из них. Он обкидывает их камнями, говорит, что они опасны, могут содрать с тебя кожу, заразить своей чокнутостью, сделать так, что в твоей голове будет каша. Возможно, он прав, их одежда пестрит засохшими пятнами крови, когда они медленно шаркают ведомые только им известной целью.

Я следила, изогнутся ли губы Руди в улыбке еще раз, он смотрел вниз и прочесывал сорняки палкой.

- Показывай, что нашла, – заговорил он.

От слов Руди, во рту пересохло, а руки перестали слушаться. Со второй попытки я достала запрятанный в тайном кармане отрез серой ткани. Никто никогда не видел билет, его образ сплетен из слухов и легенд. Найденное мной обычно оказывается чем-то ничтожным и глупым для Руди. Тогда он кричит, швыряет все, что под руку попадется, часто прогоняет меня и запрещает за ним ходить и мне остается только следить издалека. Поэтому я хотела, чтобы мы еще немного поискали билет вместе. Еще хуже, если моя находка и правда билет, тогда Руди уедет на поезде.

Руди выхватил сверток из моих рук и, оглядевшись по сторонам, слегка приподнял кусочек ткани. Его глаза оставались спокойными и сосредоточенными. Он запустил руку в ткань, а я прижалась к нему, будто бы закрывая сверток от посторонних глаз. Руки, наконец, обнажили маленький выцветший зеленый кусок бумаги, с нарисованной большой палкой и двумя кружками. На обратной стороне красовался старый мужчина, самый странный из всех, что я когда-либо видела. Старик не был похож на наших чокнутых: он был одет в странную кучерявую одежду, а волосы были сложены в трехэтажную прическу с бантами.

- Нет, это не билет, – сказал Руди.

Он тяжело вздохнул, рассматривая находку под бликами вечернего света. Кричать на меня почему-то не стал, только скомкал бумажку и сжал в кулаке.

- На нем закорючки и кружки, как ты рассказывал, – ответила я осторожно.

- Это не он. Бумага слишком тонкая и блеклая. У билета она золотого цвета, – ответил Руди и его губы дрогнули от грустной улыбки.

- Но ты молодец, в этот раз принесла что-то сносное. Старайся и тогда точно найдешь, – сказал он, глядя мне в глаза, и вернул находку. – Выброси, вдруг, кто-то подумает, что это билет, тогда тебе не жить.

Обратно шли молча. У моего дома мы разошлись, Руди не заметил, как я его обняла, и отправился к себе, где бы ни был его дом сегодня. Он не живет на одном месте, потому что боится, что когда найдет билет, его застанут врасплох. На мой взгляд, это глупо, если билеты появляются в прикроватных тумбочках, не лучше ли иметь одну надежную под рукой?

Когда трещины в небе гаснут, свет не протекает сквозь трещины между половицами в мое убежище. На полу, устеленном старыми картонными коробками и обрывками ткани, я тщательно разглаживала свою находку. Это не билет, но я буду стараться лучше, как сказал Руди, когда держал ее в руках. Разве можно ее теперь выкинуть?

На следующий день я искала. Я ныряла в железные коробки и мусорные баки, в пустые дома и прикроватные тумбочки. Часто меняла маршрут, потому что были другие, кто искал, а еще увязывались чокнутые старики.

Ничего подходящего не находилось. Ничего золотого, бумажного, квадратного с кружочками, закорючками и палочками. Корка неба загоралась и гасла уже много раз, женщина на станции настойчиво передавала объявление. Я решила идти с пустыми руками.

Из моего наблюдательного поста было видно, как сорняки на станции исследовал другой парень. Люди все также впивались в забор-сетку, облепив ее как жуки, но Руди среди них не было. Не появился он и с наступлением темноты, и, когда снова стало светло. Время шло, деревья почти полностью облысели, но он так и не пришел. Я бродила по темнеющему городу в поисках Руди, подолгу стояла на улицах, в ожидании знакомого силуэта или хотя бы шепота, но он будто испарился.

Листья уже горели, касаясь небесного купола, и покрывали его пеплом. Я решилась поговорить с другими. Хоть один человек должен был знать, где может прятаться Руди.

Неморгающая очередь заметила меня не сразу. Головы парней поворачивались одна за другой, их глаза прищуривались, а губы растягивались в пугающие улыбки и обнажали кривые зубы. Кто-то даже отошел от забора, чтобы рассмотреть меня внимательнее.

Наконец, Смитти, тощий паренек с вырванными клоками волос и редкой кучерявой бородой заговорил:

- А! Так это подружка Руди! Боюсь, на станцию не пройти, у нас строгий контроль, – сказал он и засмеялся свистящим птичьим смехом.

Остальные почему-то засмеялись тоже. Даже сетка забора гудела и скрипела, изгибаясь под их трясущимися руками.

- Я давно его не видела. Я просто хотела… Может кто-то из вас знает, где он может быть?

Смех ребят оборвался. Дежурный за сеткой подошел ближе.

- Так что же, наш Руди исчез? – заговорил снова Смитти, хитро переглядываясь с остальными, – ты не переживай, мы его поищем и обязательно тебе скажем, – добавил он почти заботливо.

По строю очереди прокатился шепот. Ожидающие спустились с забора и провожали меня взглядом. Я поспешила в убежище, чтобы перевести дух, и только внутри поняла, что натворила: наверняка Руди нашел билет и теперь прячется, чтобы его не отобрали.

Станция давно не была такой пустой. Парнишки из очереди заполнили город, они ломились в каждый дом и обыскивали. Все знали в глубине души – если кто найдет билет, то это Руди. Человека все же отыскать проще, чем билет, но Руди будто сквозь землю провалился. На пустующей станции я долго сидела, в надежде, что приедет поезд, и я смогу увидеть его последний раз.

Пепел листьев уже полностью покрыл небосвод, через трещины почти не проникал свет. На станцию вернулись люди. Мое время теперь текло так: я без сил лежала в груде коробок подвала, а в голове прокручивались видения, в которых Руди улыбался и рассказывал, как выглядит заветный билет. Он говорил мне о том, что поезд приехал тихо и незаметно, поздно ночью. Пока Руди искали в городе и бросили станцию без присмотра, он отправился в свое путешествие. Он хвалил меня за то, что я всех отвлекла. Говорил, что билет ярко-золотого цвета, рассказывал какой он, этот золотой цвет. Он говорил, что сейчас там, где всегда только улыбается, где никогда не сойдет с ума, как те, что бесконечно шаркают по асфальту, а в голове у них только лишь шум. Тогда я поняла, что этот шум – единственное, что мне осталось.

Темные ступеньки я проскочила одним махом. Черный купол неба не помешал пролететь знакомый маршрут бесконечных поисков билета, Руди… В темноте даже лучше, можно наткнуться на чокнутого бродягу и даже не заметить, как тот сдерет с тебя кожу и заразит своим сумасшествием. Но бродяги не попадались. Я пронеслась до самой площади. Небо зажглось, первый пошел. Пронеслось всем знакомое: «Уважаемые пассажиры, поезд прибудет, когда будет найдено достаточное количество билетов».

Одинокий старик медленно брел по дороге к станции. Я подошла к нему так близко, что стало слышно его тяжелое хриплое дыханье. В его глазах не было ничего, он смотрел сквозь меня и, казалось, вовсе прошел бы мимо, если бы я не схватила его за тощие руки. Я закрыла глаза, готовая к тому, что он сдерет с меня кожу или укусит, или сделает еще что-то от чего можно заразиться сумасшествием.

Не произошло ничего. Я чувствовала под своими руками тонкую бумажную кожу старика, его зловонное дыхание рядом, но он не делал ничего. Наконец его руки начали медленно подниматься и одернули мои. Я открыла глаза и увидела, что старик держал в руках бумажку. Он вручил ее мне, на короткий миг времени, в его глазах будто вспыхнул огонек, но тут же погас, и старик продолжил путь к станции медленным черепашьим шагом.

Перед глазами был грязно-серый лист, измазанный красными отпечатками пальцев и затертыми кляксами. Символы были такими старыми и выцветшими, что почти сливались с серым фоном. Я разглядывала странный подарок, когда в тишине грянул знакомый женский голос: «Уважаемые пассажиры, поезд прибывает на станцию. Просьба приготовить билет для посадки». Голос сменила глухая тишина. Висящие на заборе очередные растерянно переглядывались, но не спускались, будто прилипшие к сетке. За тишиной последовали крики и топот тысячи шагов.

Улицы наполнились людьми: парни из очереди, искатели, незнакомцы, годами не выползающие из своих убежищ, чокнутые старики – все спешили на станцию. Они толкали друг друга, тащили и торопили своих детей, кричали, плакали и смеялись. Я успела вернуться к железной коробке и спрятать то, что вручил мне старик в тайный карман. Неужели билет? Руди не было видно в толпе, но надежда о том, что мы теперь оба обладатели билета, дала мне силы поспешить вслед за остальными.

Море серых комбинезонов бушевало на станции. Плотная сердцевина заняла перрон, рельсы, жалась к стене купола. Остальные, пытаясь приблизиться к центру, смели забор-сетку, разобрали скамейку на щепки и отвержено вторили своему предводителю – Смитти. Он балансировал на тонком щите-карте города, и, возвышаясь над остальными, улыбался кровожадной улыбкой. Он размахивал палкой и скандировал: «Поезд! Поезд!». Красную кнопку нажимал каждый, протискиваясь к перрону, поэтому женщина, не переставая, повторяла свое объявление. Обычно слышный отовсюду голос, заглушил ритмичный гул: «Поезд! Поезд! Поезд!». Горожане ревели и шли вперед, прижимая первых прибывших к стене купола. Они ждали этого дня всю жизнь.

Имя Руди слетало с моих губ, но тут же тонуло в этом кипящем котле звуков. Наконец, меня заметил Смитти, он будто бы что-то увидел в моих глазах и взревел:

- Вот она! Подружка Руди! У нее билет, билет у нее!

Его голос прокатился по толпе, вторившие ему люди сменили пластинку на новую: «Билет! У нее билет!»

- Вон она! Вон там! – кричал он, указывая щепкой.

К сожалению Смитти, никто не понял, что за подружка Руди и где она. Толпа замешкалась в своих поисках и выбрала не ту жертву. Красивую девушку с белыми кудрями, поглотил людской поток. Разъяренные люди пытались забрать у нее билет и не слышали чертыханий своего предводителя.

Дежурный спрыгнул с вышки и отправился в погоню, расталкивая палкой людей. Ошибка горожан помогла мне протиснуться к перрону, но Смитти не сдавался и кричал вслед:

- Вон она! Она уходит! Хочет улизнуть с нашим билетом!

Люди крутили своими головами как заводные куклы, пытаясь понять, о ком он говорит. Они хватали ближайших к ним девушек и отбрасывали их обратно, толкали, давили друг друга. Людскую панику прервал протяжный громкий гудок. Поезд прибывает на станцию, уважаемые пассажиры.

Когда он показал свой нос, толпа на секунду замерла, а потом покатилась ему навстречу. Поток вынес меня на платформу и едва не столкнул вниз, на рельсы. Поезд оказался огромным металлическим чудищем, он пронесся стрелой, не заметил встречающих, затормозил с громким хрустом и оставил на перроне кровавую полосу. Моя серая роба и волосы окрасились красным. Я поспешила достать из промокшей ткани последнее, что держал в руках Руди. На мое счастье бумажка почти уцелела, по складкам растекались полосы крови, окрасившие банты старичка багровым, но находку все еще можно спасти, аккуратно высушить, чтобы не порвать. Грязная лапа навалилась на драгоценный листок. Знакомый мне парень с кучерявой бородой улыбался и тихо шептал так, что его почти не было слышно:

- Отдай, тихо, не привлекай внимание и останешься живой, - цедил он сквозь зубы.

Мои глаза наполнились водой, а губы задрожали. Руки сжали листок еще сильнее.

- Нет, я не могу! Нет, это все, что осталось, - ответила я, но парень не послушал.

Смитти замахнулся палкой и я отпрянула назад, но к его несчастью, толпа, наконец, поняла, у кого билет. Люди увидели бумажку и начали медленно наступать, прижимая меня к поезду.

- Отдай его мне, быстрее!

Людей становилось все больше. На меня смотрели сотни неморгающих глаз, вытянув руки, я подняла заветную бумажку и взгляды последовали за ней. «Говорил же, выкинь», - прозвучал голос Руди в моей голове. Преодолев подступившую к горлу боль, я разорвала свою находку на части и подбросила. Маленькие кусочки устремились вверх, повинуясь притяжению купола.

Медленно, будто во сне, закричал парень, а за ним и другие: «Что ты натворила! Билет, лови его!»

Они подпрыгивали, а листки летели все выше. Люди стали кровавой горой: карабкаясь по спинам друг друга, они пытались дотянуться до ускользающей добычи, но скатывались, снова поднимались, вскидывали свои руки к небу, плакали и кричали.

За этими криками чуть слышно было женщину, которая сообщила: «Уважаемые пассажиры. Просьба занять места согласно найденным билетам. Поезд отправляется».

За моей спиной со свистом открылась дверь. Худощавая рука с бумажной кожей подтолкнула меня в вагон. Дверь закрылась. Поезд поехал.

Начиная свой ход, поезд двигался очень медленно. Через стекло было видно, как частички заветной находки обратились пеплом, коснувшись купола. Купол задрожал, и черный пепел посыпался вниз, заполнив воздух песком и запахом горелой листвы.

Люди опомнились, они пытались помешать уходящему поезду, падали на двери и стены, расшатывали его, стучали и кричали. На измазанных стеклах осталось множество следов пальцев, красно-черных разводов. На секунду, среди искаженных болью лиц, мелькнул старик, он смотрел на меня и улыбался. Эта улыбка, наверное, была очень красивой в его молодости.

Несмотря ни на что поезд набрал скорость и въехал во тьму. В пустом вагоне я заняла место и достала из-под рубашки сияющий белый билет. Две капли крови скатились на него с волос и растеклись красными кляксами, а пальцы оставили почти идеально ровные, черно-коричневые отпечатки. Закорючки, палочки и кружки сложились в надпись: «Билет на бесконечное количество поездок по кольцевой железной дороге».