Тот, кто ничего не теряет

Один

Аркадий не мог поймать пояс халата за хвост. Он крутился, захватывал рукой воздух и подбадривал себя агрессивными возгласами, но пальцы дрожали, а голос срывался на фальцет. Сдавшись, он поплёлся из ванной в гостиную. Там был тот самый глобус, который отворял верхнее полушарие и являл миру внутренности своего мира. То была не лава и не ядро, а арманьяк старше самого Аркадия. Пару лет назад неподпоясанный хозяин дома выдумал себе правило — не пить ничего алкогольного младше 1991 года.

Арманьяк слегка угомонил непослушные руки и, прежде чем плюхнуться в кожаное кресло цвета заветренного сливочного масла, Аркадий запахнул халат и одолел непослушный пояс. Он откинул голову, вытянул ноги и положил руки в карманы. Правая спокойно сформировала кулак и легла на дно кармана, а левая нащупала нечто размером с добротный перстень. Эта штуковина была предметом и беспокойства, и бесконечного восторга Аркадия.

Сейчас беспокойства было много, а пару часов назад Аркадий буквально захлебывался от восторга. Крупная удача, как это обычно бывает, выпрыгнула на него из-за угла. Поговаривали, что у этой штуки безграничные возможности, главное уметь пользоваться. Но ни умения, ни знания об этих умениях Аркадию были не нужны. Он давно усвоил, что ценность всех вещей в мире, простых и экстраординарных, таится не в них самих, а в людях, готовых за эти вещи платить. И крал он эту штуку вовсе не для себя, а для продажи. Мысли о чемоданах денег радовали Аркадия, но они же вызывали в нём нервозность, панику и злость. В дорогих штуковинах плохо то, что все хотят их заполучить.

Аркадий был хорошим вором, хотя и трусливым, но он предпочитал считать себя «аккуратным» и «рассудительным». Это его свойство, как ни назови, исчезало, когда начиналось «дело». Адреналин, почти как трип, захлестывал все его бытие и отключал систему безопасности, которая обычно выполняла в организме Аркадия главную функцию. Она руководила всем ровно до того, пока на горизонте не начинала маячить добыча. Тут-то Аркадий и расправлял крылья.

Обычно он всеми правдами и неправдами пытался избегать сотрудничества, но в этом деле понадобился напарник. Избегал не потому, что не умел работать с людьми, а потому, что после успешного дела приходилось делиться кушем, а от этого у Аркадия сводило живот, его начинало подташнивать.

Вот и сейчас арманьяк попросился наружу, что ему не было позволено. Не для того Аркадий отдавал за него столько денег, чтобы тот опрокинуться на ковер, за который Аркадий отдал еще больше. Он подавил волну, накатывающую из нутра к горлу, и достал из левого кармана руку, а также то, что в неё было зажато.

Расцепив пальцы по одному, Аркадий посмотрел на улов. Небольшая вещица, совсем неприметная, хотя блести чудно, словно на нее с трех сторон направлены софиты. Если бы не наводка, Аркадий прошел бы мимо этого экспоната в поисках чего-то более солидного. Но ему подсказали, совершенно случайно выдали тайну, сами того не подозревая. Дело сделано, осталось найти покупателя и слить напарника.

Возможно, второе даже и делать не придётся. Аркадий прибежал домой добрых три часа назад, а от Вована вестей нет. Он успел снять одежду, в которой пошел на дело, и кинуть ее в кирпичную печь во дворе. Обычно «униформа» стиралась, но в этот раз за ними гнались два огромных добермана и могли вычислить его по запаху. Униформой он называл абсолютно чёрную одежду, незаменимую в гардеробе вора. Затем Аркадий раскочегарил баню на нижнем этаже, пару раз плюхнулся в бассейн размером с бочку, натер мылом тело, смыл густую пену, вытерся и побрызгался парфюмом, чтобы от природного запаха не осталось и следа. Эта процедура не успокоила и не взбодрила, как и арманьяк.

«А если его поймали? Эта сволочь меня сдаст, бровью не поведет», — думал Аркадий о напарнике.

Он бросил украденную штуковину обратно в карман и выпил еще.

Два

Переживал и накачивался Аркадий зря. Густой ночью, в час, когда луна то выходила из-за тучи, то игриво пряталась за нее, Вован явился. Чтобы не привлекать внимание соседей, Аркадию пришлось впустить напарника в дом. Тот был похож на воина из тропических частей света, где всегда идет ливень: измазанный грязью, мокрый и пахнущий сыростью. Аркадий вовсе не хотел видеть Вована в бане, но ещё больше он не хотел, чтобы напарник испачкал ковер или кожаные кресла цвета заветренного масла. Пришлось разрешить ему помыться и одолжить мохеровый халат.

— Смотрю, нет тебя, — рассказывал Вован, уже сидя в гостиной. — Только что был впереди, а уже и хвост простыл. Суки эти лают, зубами клацают. А может и кобели, кто их разберет. Но скорей всего суки, суки злее. Думаю, нет, я Аркашку не подведу. Свернул, значит, резко направо, думал, там трасса. Знаешь, зачем?

Вован сделала паузу, чтобы собеседник выдвинул догадку, но ничего не получил, пришлось продолжить:

— Думаю, я-то ловко дорогу перебегу, а суку, хотя бы одну, машина собьет, тут погоне и конец. Фиг там че, Аркаша! Я походу поворот спутал, в самый лес убежал. А суки там как дома, слышу, одна уже не сзади, а сбоку зубами клацает. Думаю, ну все, окружили. И тут вижу пруд. Слышу, мужик тот орет что-то. Суки тоже услышали, замедлились. Я уж медлить не стал, прыг в пруд и затаился. Темно, хоть глаз выколи. Лужа теплая, как будто источник там какой-то. Только вода как кисель.

— Болото, — безучастно сказал Аркадий, уставший и от Вована, и от его истории.

— Точно! Сижу я, короче, долго, что б наверняка. Тишина стоит такая, аж страшно. А потом звуки эти, лесные. Лапки мелкие топ-топ-топ, клюв по дереву тык-тык-тык, челюсти хрум-хрум-хрум. Жизнь кругом. Вот я и задумался. Так и надо жить, с природой рядом, в гармонии. Решил я поменять все, Аркаша. Продадим улов, поделим деньги, и я в тайгу уйду. Буду на рыбалку ходить, козу заведу.

— Точно хвоста не было? — тревожно спросил хозяин.

— Да точно, я ж столько сидел. Столько всего надумал, всю жизнь свою пролистал. И ничего хорошего там не увидел. Вот зачем мне эта лужа была дана. Суки те не просто так меня гнали, они меня к выводам гнали.

Вован заложил руки за голову и стал похож на беззаботно отдыхающего, а не мокрого, вымазанного в болотной жиже вора, за которым еще недавно гнались два добермана. Эта перемена в образе напарника насторожила и без того тревожного Аркадия. Не мог Вован после такого опасного дела и пары часов в болоте просто так взять да расслабиться. Что-то здесь не так.

Блуждающий взгляд Аркадия упал на каминную полку, вернее на статуэтку африканской богини, которую он когда-то выкрал с выставки современного искусства, а продать не смог. Не в том смысле, что прикипел душой к роскошной женщине из тяжелого металла, а в том, что никому она оказалась не нужна. Богиню выковал в соседнем городе скульптор-самоучка, который потом разочаровался в прекрасном и ушел на завод кованых оград. Аркадий ощутил вес статуэтки в руке и услышал слабый шепот в левом ухе. Он аккуратно привстал, Вован ничего не заметил, замечтавшись о домике в глуши. А затем удар в висок и звук треска кости в черепе. Перед глазами завертелась бело-черная спираль, и все закончилось. Аркадий осел на пол и запел давно забытую колыбельную.

Три

По-настоящему ее звали не Кира. Имя, данное при рождении, было дозволено знать только маме, которая неблагоразумно его выбрала, брату и всяческим органам, которые требовали взглянуть на паспорт. Для всех остальных она была Кирой. Тем утром она забеспокоилась, потому что Аркаша не отвечал на звонки и сообщения, и вообще в мессенджере не появлялся. Она собрала себя и сумку и двинулась в сторону дома возлюбленного. Ей очень нравилось это слово, от него веяло стариной и благородством, не то что «хахаль», которым пользовались ее подруги. Да и на хахаляАркадий был не похож.

На кого он был похож, когда Кира обнаружила его в гостиной, так это на выхухоля. Посеревший лицом, с выпученными глазами и небритыми усами возлюбленный сидел на ковре в позе лотоса и раз в несколько секунд издавал испуганное гудение. Рядом лежала металлическая богиня, которую Кира не переваривала. О том, что в кресле развалился уже не живой человек, Кира догадалась сразу, хотя до этого ни разу не видела труп. Вована она тоже ни разу не видела, кстати.

Аркадий свою девушку не заметил, иначе как объяснить то, что он перестал гудеть и обратился к напарнику:

— Ты ж понимаешь, спонтанно вышло. Войди в положение. Ты, Вован, тоже хорош — явился ко мне, а если хвост? Да, да, да, я слышу это уже в сотый раз: болотная жижа смыла все запахи. А если нет? И потом, — Аркадий прервался, подбирая слова. — Ты же видел, какая она, эта штуковина. За нее столько денег отвалят, что можно всю жизнь ни о чем не думать. А если делиться с тобой, то уже не жизнь получается, а только половина. Значит, надо будет потом опять шустрить, а я не хочу. По-моему, справедливо. Нет? Ну это твое мнение, Вован, с ним я спорить не могу.

В Кире во время пламенного спича Аркадия росла тревога, но она потихоньку врубилась, что тут произошло. Ещё во дворе, проходя мимо печки, она почуяла исходящее от нее движение тепла. Значит, возлюбленный вчера ходил на дело, опасное, раз одежду сжигал. Теперь выяснилось, что дело было прибыльным.

— Аркаша, родной, — обратилась к нему дева. — Это я.

— Кирочка, — обрадовался он, а потом огорчился. — Вован вот тут. Совсем мертвый.

— Да бог с ним, — она опустилась на ковер. — Показывай.

Аркадий опустил левую руку в карман и достал штуковину. Блеск ее граней ударил Кире по глазам, как вспышка профессионального фотоаппарата. Она даже почувствовала вибрации, как будто исходящие от вещицы. Кира знала, что в роду у нее были ведьмы, и свято верила в шестое чувство, которое у нее развилось лучше некоторых традиционных пяти.

— Аркаша, а что дальше?

— Схорониться надо, Вован мог хвост принести… — он задумался, как закончить предложение, — на хвосте. Говорит, что нет, но как ему верить?

Кира посмотрела на труп. Да, никак.Потом взгляд зацепился за африканскую богиню с красными следами ДНК Вована.

— Ей тут не место, — решительно сказала Кира.

Она сбегала в баню, взяла полотенце, вернулась, ухватила через полотенце богиню и запеленала ее. Кира пошла в сторону речки: метров триста от ворот, потом налево, обойти поваленное дерево, а дальше мост, сваренный из тонких стальных прутьев. Его особенно любили пьющие рыбаки, но сегодня, к счастью, их не было. Она завела руку назад для замаха и бросила статуэтку в центр речки.

— Плюх, — сказала речка, принимая дар.

— Вот и нет тебя, — сказала Кира, облегченно потирая руки.

— Добрый день, — сказал высокий мужчина, одетый слишком тепло для такой погоды.

— Ой, — сказала испуганная Кира.

Два добермана, трусивший за высоким мужчиной, ничего не сказали.

Четыре

Штуковина лежала в верхнем ящике прикроватной тумбочки со стороны Аркадия. Они долго спорили, не положить ли ее в сейф, но сошлись на том, что лучше держать ближе к себе. Спокойней будет.

Спокойней не стало. Кира и Аркадий не могли уснуть. Они лежали молча, гипнотизируя потолок, и не видели ничего, кроме слабого отблеска, который штуковина размером с перстень излучала даже через массив березы. Аркадию отблеск казался изумрудным, как будто кто-то светил фонарем через пальмовый лист. Иногда он переливался медным или даже золотистым. Это видение представлялось Аркадию тизером беззаботного будущего, в котором изумрудная гора сулила тысячу и одно наслаждение.

— Продавать пока нельзя, — невольно вырвалось у него.

Кира вполне логично предположила, что он обратился к ней, и ответила:

— А чего ее хранить? Все равно обращаться с ней ты не умеешь. Сливай побыстрей, а потом и сами сольемся. В гробу я видала эту жизнь, хоть сегодня новую начну.

Упоминание гроба вернуло их мысли на два этажа ниже, где холодел Вован. Они так и не решили, что делать с трупом, потому что это было для них в новинку. Украсть, толкнуть, схитрить — то схемы знакомые и отработанные. А что делать с трупом — совершенно непонятно.

— Потому что нельзя. Ты же сама видишь, штука необычная. Ее ищут, хозяин, собаки его. Кто знает, какие еще силы задействованы в поиске. Нас не пощадят, уж поверь.

— Так и мы не лыком шиты, — буркнула Кира.

Ей отблеск на потолке казался совершенно другим. В нем тоже было что-то оранжево-медное, но основным цветом был маджента. С недавних пор он стал любимым цветом Киры, и она подозревала, что явился он ей в совершенно темной комнате неслучайно. Штуковина сама к ней пришла, по велению судьбы. В судьбу Кира верила, даже сильней, чем в таро, астрологию и силу заговоренных кристаллов. Манджентовое видение сулило не просто беззаботную жизнь, оно обещало самостоятельность. Не в том смысле, что Кире придется все делать самой, а как раз в обратном. Если она продаст штуковину так удачно, как говорит возлюбленный, Кире больше вообще никогда не придется ничего делать самой. Гонки за состоятельными мужчинами, часы на процедурах и в салонах, вечное прикусывание языка в обществе тех самых мужчин, исполнение их капризов — все это останется в прошлом. У Киры появятся собственные деньги, а когда они есть, можно не притворяться и быть собой. Такая роскошь стоит очень дорого.

Рука сама потянулась к подушке. Аркадий входил в ту фазу сна, которая обычно прерывалась дергающейся ногой. Он просыпался с хрюканьем, озирался, успокаивался и снова засыпал. Он объяснял эту особенность своего организма годами крайне нервной работы вором. Обняв подушку, Кира ждала хрюканья как никогда раньше. И дождалась. Она сама удивилась не только своей решительности, но и силе.

Навалившись на Аркадия всем небольшим весом, Кира вдавливала в его лицо подушку так, словно хотела запихнуть ее ему в рот без остатка. Ноги Аркадия дергались, руки бессистемно сучили в воздухе, но продолжалось это недолго. Когда он обмяк, Кира просидела с подушкой, прижатой к его лицу, еще чуть-чуть. Чтобы не смотреть в мертвые глаза возлюбленного, она так ее и оставила, перекатилась к краю кровати, выхватила штуковину из верхнего ящика тумбочки и ощутила удовлетворение настолько сильное, что чуть не потеряла сознание.

Идти пришлось пешком, вызывать такси было рискованно. Внимание к дому с двумя трупами привлекать не стоило. Шла она долго, но дорога казалась путем к счастью. Перекантоваться день-другой Кира решила у брата.

Ничего удивительного в том, что он не хотел пускать ее на порог, не было. Во-первых, за долгий перерыв в их общении Петя отвык, что у него есть сестра. Во-вторых, после того, как она сказала в микрофон домофона, что это Кира, Петя вспомнил какой выпендрежницей она бывает, и поморщился. В-третьих, Петя знал, и знал очень твердо — родственники, которые являются посреди ночи, никогда не несут с собой ничего приятного. Кира к тому же всегда во что-то вляпывалась.

Вот и на этот раз она взахлеб рассказывала дикую историю про кражу, какого-то Вована и дорогущую магическую штуковину. Кира по дороге смекнула, что одной ей с продажей сокровища не справиться, нужен здоровый сильный, но не умный мужик. Петя отлично подходил, потому-то она частично рассказала ему свой план. Утаила она то, что вовсе и не собирается делить прибылью пополам, процентов пятнадцати ему хватит, а также позорный эпизод с подушкой и Аркашей.

Петя морщился, отмахивался и прямым текстом говорил, что не хочет иметь никаких дел с Кирой, ее планом и штуковиной. Перекантоваться пару дней — пожалуйста, хотя сердце его будет все это время скрипеть, как ржавая телега. А дальше — увольте. И тут Кира прибегла к последнему аргументу. Она вытащила штуковину, пристроила ее на вытянутой ладошке и подставила Пете под нос. Штуковина была размером с добротный перстень, и таких Петя никогда в жизни не видел. Рука сама потянулась, но Кира тут же убрала ладошку.

— А для чего она? Чего делает? — полюбопытствовал завороженный Петя.

— Не знаю, — честно призналась Кира. — Но охраняли ее строго, а значит — дадут за нее много.

Пять

Брат Киры уже видел этот взгляд, взгляд человека одержимого идеей, взгляд, который горит одной мечтой, взгляд, затуманенный одним желанием. И видел он его в зеркале. Было это как будто в прошлой жизни, пропитанной алкогольными парами и кутежом. Он не пил уже пять лет и столько же не встречался в друзьями из той жизни, но глаза человека с зависимостью способен был выцепить из толпы в миллион. Нездоровый блеск, затемнённые зрачки, тяжелые мешки под глазами — всё это он увидел в Кире.

Утро выдалось серым и отражало настроение Пети. Не каждый день идешь в полицию, чтобы сдать собственную сестру, но так надо. Из путанного рассказа Киры он понял, что штуковина досталась ей совершенно незаконным путем. Выбор перед ним стоял простой: стать верным братом для сестры, к которой не горели никакие родственные чувства, или быть бдительным гражданином.

Только вот товарищ лейтенант не очень поверил в искренность человека, который с утра пораньше пришел и накатал заяву на родственницу. В этом не было ничего удивительного, к нему постоянно приходили люди и жаловались на самых близких, но вот чего он еще ни разу не видел за недолгую карьеру, так это того, чтобы пишущий заявление тоже не был бы причастен к предмету жалобы. Закладывали вовсе не тех, кто переступил закон, а тех, кто это сделал, а потом не захотел делиться. Но доказательств тому не было, заявщика пришлось отпустить.

Петя вернулся к дому и устроился за углом, чтобы посмотреть, как Киру тащили под локотки в машину два полицейских и говорили, что обязательно разберутся. Она повторяла, что никого не убивала, перепутав причину, по которой за ней пришли. Потом Петя решил избавиться от всего, что напоминало о Кире, а если та явится за вещами, сделать вид, что никого нет дома. Собрав в мусорный пакет ее сумку, зубную щетку, которую сам же накануне выдал, и чашку, из которой Кира пила чай, брат прошел в прихожую, где одиноко висело ее пальто. Оно тоже отправилось в мусорный пакет, только вот из кармана выкатилась та самая штуковина. Кира успела засунуть ее в карман, чтобы не иметь при себе в участке.

Петя поднял штуковину, рассмотрел и подивился желанию спрятать ее как можно ближе к сердцу. Он вспомнил тот самый взгляд, с которым Кира вчера разглагольствовала о ней и решил от нее избавиться.

Выкинув мусор, он отправился в ближайший ломбард. Дорогу туда Петя знал наизусть с тех самых времен, когда безбожно пил. То ли от накативших воспоминаний, то ли еще от чего, Петя замедлил шаг. Ему расхотелось в ломбард. В той конторе не было окон, никогда не протирали пыль и стоял неповторимый запах старости, запущенности и отчаяния, напоминавший запах кислой капусты. Такой красоте, что спрятана у него в нагрудном кармане, там делать нечего.

Громкий лай выдернул его из мыслей. Петя повернул голову и увидел рослого мужика с двумя доберманами. Собак он боялся с детства, а эти черные поджарые скалящиеся твари походили на уроженцев ада. Мужчина скользнул взглядом по брату Киры и отвернулся, а потом снова посмотрел на него острыми глазами. Брат Киры вспомнил ее слова: штука драгоценная и краденая. Он как можно спокойнее свернул в ближайший переулок и бросился наутек.

Шесть

Только в деревне Петю слегка отпустило волнение. Он с трудом помнил, как добрался до бабушкиного дома на самом краю запущенного поселения. Бабуля обрадовалась приезду внука и чуть не словила инфаркт, но вспомнила, что любого человека с дороги надо хорошенько накормить, поэтому силой воли успокоила сердце.

Так говорить, конечно, не принято, но Вера Степановна внуков не особо любила. Да и с чего, если практически их не знала. Они не заезжали, не звонили, не помогали, жили отдельной городской жизнью. Она даже не была до конца уверена, что человек, сидящий за столом, был ее внуком. Вроде похож, по возрасту подходит, хотя нынешнюю молодежь хрен разберешь, знает ее имя, да и дом нашел, что не так уж просто. А даже если и не внук, ничего страшного, решила Степановна. Есть с кем поговорить — уже хорошо.

Рассказать ей было что. Когда пару лет назад не стало ее мужа, к Степановне зачастил сосед, да не с благими намерениями. Вначале просто издалека намекал, а потом и вовсе стал напирать. Чего-то там он с ее дедом не поделил и требовал отдать причитающееся ему. Точнее пересказать эту историю внук не смог бы даже под страшными пытками, потому что слушал бабушку вполуха, не переставая думать о той самой штуковине в кармане. А если бы слушал внимательно, то, возможно, избежал бы происшествия, которое на следующее утро заставило его реветь, как раненного медведя.

Но внук устал с дороги и от переживаний. Он хотел спать и чтобы бабка, наконец-то, замолчала. Прежде чем лечь на три перины, которые ему были обещаны, Петя зашел в сарай и нашел там место, куда можно спрятать сокровище. Бабке он не доверял, чег доброго обшарит ночью карманы и прощай штуковина. Под кучей тряпья и прочего барахла он отыскал небольшой термос неопределенного цвета, открутил крышку, понюхал внутренности и удовлетворился. Затхлым не пахло. Штуковина опустилась на дно, термос прилег бочком на стремянку, чтобы не потерялся в хламе. Следующей ночью внучок собирался выскользнуть из дома, захватить штуковину и двинуться дальше. Поэтому нужно было сделать так, чтобы термос в ночи отыскался легко и бесшумно.

С этой задачей внук справился на пять с плюсом, потому как сосед, проникший в тот самый сарай спустя несколько часов, действительно мгновенно обнаружил термос. Он даже сначала не поверил такому везению, ведь именно за ним он сюда шел. Сосед, или дед Валера, как для него привычней, раскрутил крышку и пошурудил пальцами в термосе. Карта была на месте. Он вытащил скрученную бумагу и рассмотрел ее. Точно, та самая, которую они рисовали с соседом, мужем Верки, и договорились никому не показывать. Потом этот подлец сделал вид, что ничего не знает. Пугал ружьем и прочими видами расправы, а затем помер. Теперь-то деду Валере никто не помешает отыскать в лесу то, что его по праву. Без карты он бы не нашел, а тут она сама просится в руки.

Деду Валере показалось, будто что-то звякнуло на дне термоса, когда он вновь уложил туда карту, но зацикливаться на этом он не стал. И тянуть тоже. До места, отмеченного на карте, три дня пешком, а потом столько же обратно. Дед засунул термос в походный рюкзак, поправил ружья на плече и не удержался от гаденького смешка, который как мячик для пинг-понга отскочил от стен сарая, чуть попрыгал и закатился в угол.

Семь

Утреннего крика Пети, напугавшего голубей, дед Валера не услышал. За ночь он успел пройти глубоко в лес и с рассветом заметно выбился из сил. Посетовав про себя, что годы берут свое, раньше он мог неделю бродить, останавливаясь лишь на перекус, короткий сон и мерзкие потребности организма. Подтвердить или опровергнуть такие рекорды никто не мог, потому как все напарники деда Валеры по лесным приключениям давно сгинули в ту самую землю, которую когда-то беспощадно топтали.

Если верить карте, а дед Валера ей верил, потому что сам рисовал ее и закапывал тот клад, к которому карта вела, шагать предстояло еще долго. Пришлось сделать привал. Утренний воздух пах морозцем, но костер дед Валера развел не столько для тепла, сколько для уюта и подогрева банки с мясными консервами. Если просто сидеть и черпать жижу ложкой, становится совсем грустно и одиноко, а с костром — другое дело. Это уже очаг, а очаг — это почти дом.

Трапезу прервал шум. Вначале он подумал, что на него из самой гущи леса несется лось, таким беспорядочным и гулким был звук кого-то или чего-то приближающегося. Эта была бы не первая встреча деда и лося, но каждый раз человек пугался за собственную жизнь. Обычно лось не проявлял никакого интереса к нему, но спокойней от этого не становилось. Потом звук прервался, совсем близко от деда Валеры. Кто-то затаился, а затем мелкими шажками начал подбираться ближе. Такая поступь казалась скорее кошачьей, чем копытной. Дед Валера приставил ружье к плечу и замер. Только один зверь мог сменить топот на тихий шорох. Дед Валера угадал.

Зверем оказался щуплый мужчина в светло-голубой пижаме и стоптанных кроссовках. И как любой зверь, спасавшийся от погони, вышел он к костру лишь по одной причине — уж очень захотелось есть. Дед Валера настороженно оглядел незваного гостя. Кроме эклектичного выбора одежды были тут и другие странности: щетина недельной выдержки, всклокоченные давно не стриженные кудри практически черного цвета, длинные местами обломанные ногти. Незнакомец был запущенный.

— Че надо? — спросил дед Валера.

— Кушать охота, — слабым голосом ответил пижамный человек.

Дед Валера подивился слабости голоса. Ружье само собой опустилось, свободная рука указала на место у костра. Пижамный кивнул и сел. Дед достал новую банку и хотел примостить её на импровизированную полочку над костром, но гость выхватил банку и стал озираться в поисках открывалки. Пока он ел, дед Валера молчал, подозревая, что пижамный все равно с набитым ртом ничего не скажет. А уж после можно и поговорить, полный желудок располагает к болтовне.

Не вдаваясь в подробности и не называя имени по соображениям безопасности, пижамный гость сообщил, что утром совершил побег из удаленного от всех благ цивилизации пансионата для людей с повышенной тревожностью и другими психическими или нервными расстройствами.

— Психушка, — понимающе кивнул дед Валера.

— Пансионат, — настаивал пижамный.

Чем больше он рассказывал о пансионатных порядках, тем больше дед убеждался в правильности своего вывода: ограда, замки, охрана, прием медикаментов по расписанию, пижамная форма одежды и строгий медперсонал, настаивающий на странных процедурах. И уж тем более дед Валера никогда не слышал, чтобы из пансионатов сбегали в лес. У него не было предубеждений против людей, попавших в такие заведения, в его молодость туда кого только не сажали, но настороженность не пропала. Дед незаметно пододвинул поближе рюкзак, особенно переживая за термос. С тех пор как он забрал его из сарая, тревога нарастала ровным слоем, как снежный покров в те зимние дни, когда беспрерывно сыпется мелкая манка. Сердце под этим давлением потихоньку сжималось.

Прищур пижамного тоже не помогал успокоится. Он изредка косился, прерывал сам себя на полуслове и пару раз даже отодвинулся от деда. Если бы дед честно спросил, пижамный, вполне вероятно, честно бы ответил, что никакого злого умысла у него нет, просто он, будучи клиентом особого пансионата иногда был подвержен паранойе. А дед с ружьем посреди лесной чащи — явление загадочное. На какую-то долю секунды они одновременно подумали, что сидящий напротив оказался тут не просто так, а по его конкретную душу.

Они оба были вымотаны ночными приключениями, а место для привала было отличным. Бороться со сном было непосильно. Дед устал от ночной ходьбы, а из пижамного еще не выветрились седативные. Вот они и повалились, каждый на свой бок, и захрапели дуэтом, не попадая ни в одну из известных человеческому уху нот.

Пижамный проснулся резко, сон как будто сам вытолкнул его из себя. Ему снилось ультрамариновое сияние, зовущее за собой, а когда он к нему шёл, сияние сжималось в размерах и становилось ярче. Наконец, он дошёл до места, где концентрация света резала глаза. Он исходил из небольшого предмета, размером с перстень. Только пижамный потянул к нему руку, как тут же проснулся. Не до конца придя в себя, он увидел, что точно такой же свет исходит из недр рюкзака спящего деда. Пижамный потер глаза, рюкзак больше не светился, но манить к себе не перестал.

Дед выглядел странно. Вначале пижамному показалось, что тот озяб, но, подойдя поближе, понял, насколько. Дед Валера не просто замерз, он начал коченеть. Для верности пижамный приложил два пальца к шее деда, где рассчитывал почувствовать пульс. Затем опустил ухо к его груди, но даже тихого отголоска стука сердца не осталось. Пижамный грустно хлюпнул носом. Жалко деда, хотя он не перестал подозревать в нем посланного пансионатом шпиона. Вот он сидел, поглаживал ружье, а вот уже лежит неподвижно.

Расценив ситуацию, пижамный понял, что еда деду не понадобиться, бесцеремонно порылся в рюкзаке, отыскал ржаные галеты и термос. Чая там не оказалось, лишь скрученный лист, а на дне что-то позвякивало. Пижамный опрокинул термос вверх ногами, на ладошку ему упала та самая штука из сна. Тут-то его паранойя проявила себя во всю: в ушах зашумело, в висках застучало, во рту пересохло. Когда приступ ослаб, пижамный кинул штуковину размером с перстень обратно в термос, крепко закрутил крышку, кинул всю эту конструкцию в рюкзак и приготовился бежать из леса в любом направлении.

Путь ему перегородил лисенок, уже не ребенок, а скорее подросток. Он отрывисто и требовательно тявкнул на пижамного, а потом склонил голову влево, ожидая ответа.

— Не здесь, — сказал пижамный.

Он подхватил лисенка на руки и отправился прочь, на новое место, где можно будет остановиться и покормить нового приятеля.

Восемь

Пустая узкая дорога как будто никуда не вела. Пижамный шёл по обочине уже несколько часов, раздумывая, как поступить. Идти пешком было утомительно и опасно. Если в лесу водятся маленькие звери, вроде того рыжика, которого он нес на руках, то могли быть и большие опасные экземпляры. Лис он раньше видел только в книжках и как-то слишком часто эти наглецы имели дела с волками и медведями. Если его новый знакомым походит этим на книжных представителей обыкновенных лисиц, то пижамный был в опасности. Такая линия размышлений выводила его на асфальт, а шея вытягивалась в поисках попутки. Бросить лисенка он не мог, потому что тот был какой-то совсем тщедушный и хлипкий. Пижамный боялся, что с ним может что-то произойти. Да и путешествовать вдвоем веселей.

Вторая линия мыслей возникала в тот момент, когда на дороге маячила машина. Пижамный возвращался в режим паранойи и прыгал обратно в лес, где прятался, пока машина не проносилась мимо. Ему казалось, что не может в этой глухомани ездить кто-то без злого умысла. В каждом водителе ему чудился охотник по его душу. Лисенок поддерживал эти опасения. Он начинал пищать как раз за пару секунд до того, как пижамному удавалось разглядеть автомобиль.

— Прыг! — подбадривал себя пижамный и улетал в густые ветки, где ждал, пока дорого снова не станет свободной.

Потом он понимал, что не знает куда идет и как далеко до города, и в тот ли город ведет дорога, снова высматривал попутку, а затем прятался. Лисенок служил своего рода сигнализацией, но затем сигнализация сломалась. Он тихонько сидел на руках, когда из-за холма показался старенький болотно-зеленый автомобиль. Пижамный приготовился засесть в укрытие, но ноги не послушались. Он взглянул на лисенка, тот спокойно следил глазами–бусинками за машиной.

— В город? — спросил водитель, остановившись посреди дороги и опустив окно.

Пижамный кивнул. Водитель уточнил, про один ли город они говорят, пижамный агакнул.

— Садись, — кивнул водитель.

— Он тоже со мной, — агрессивно сказал пижамный, показывая лисенка.

— Ясное дело, — не сомневался водитель. — Рюкзак можешь на заднее сидение кинуть.

Пижамный замешкался. Расставаться с рюкзаком не хотелось, и он нашел изящный выход: закинул рюкзак на заднее сидение и сам пристроился рядышком.

— Мож вперед? — удивился водитель.

— Нет, — твердо ответил пижамный.

Девять

С каждым новым преодоленном десятком километров виды за чуть затемненным задним стеклом становились более знакомыми. Пижамный жил в особом пансионате полгода, может больше, время там шло не так, как за его пределами, и, казалось, ничего в этом, свободном мире, не изменилось. Поэтому, увидев на месте знакомого пустыря пятиэтажку, он задал вопрос в никуда:

— Не было ж, когда успели?

Водитель уцепился за возможность поболтать и выключил радио, которое крутило старый европейский поп.

— Да они сейчас весь пригород обносят кольцом этих домов. А вы сами не отсюда?

— Отсюда, — ответил пижамный. — Просто уезжал.

— В лес? — удивился водитель.

— И туда тоже.

— Вы уж извините, если я слишком прямо скажу, — водитель нашел глазами отражение пижамного в зеркале заднего вида. — Но не похожи вы на человека, который, скажем, в командировке был. Пижама на вас такая драная. И вообще, нечасто люди в пижамах по лесу ходят. Или по городу. Да вообще где-то, кроме собственного дома.

Он не дождался ответа, только услышал тявканье лисенка, которое расценил за поддержку своей точкой зрения.

— Я сразу понял, что вам помощь нужна. Вы не переживайте, я знаю, когда человеку надо посодействовать. Или посочувствовать. У меня дар такой. Не верите?

— Нет.

— А вообще в совпадения верите? Или в сверхъестественный порядок вещей?

— Да. Нет, — последовательно ответил пижамный.

— Зря. Со мной такое постоянно. Еду себе, по делу или без него, и раз — человек стоит. Сразу ясно, не случайно я на эту дорогу свернул. За человеком этим значит ехал. Или не за человеком. Разные бывают попутчики. По началу я удивлялся. Теперь перестал. Вы вот хоть и в пижаме, да не самый странный, кто в моей машине побывал.

Пижамному очень хотелось, чтобы он замолчал. Все эти разговоры о странном порядке вещей и невозможности простых совпадений возвращали его в пансионат, где каждый второй верил в собственную исключительность и великое предназначение. Водила хорошо бы вписался в круг тех отдыхающих, от которых пижамный сбежал.

За этими переживаниями он совсем забыл следить за дорогой и очнулся,когда машина затормозила. Из окна был виден темно–серый забор, высокий, почти до самого неба.

— Почему мы остановились? — требовательно спросил пижамный.

— Мне сюда по делу надо, — ответил водитель.

Он очень ловко выскользнул из машины, а его пассажир и моргнуть не успел, как дверь оказалась запертой. Пижамный дергал ручку, но та не поддавалась. Потом он начал бить ладонью по стеклу, но и из этого ничего не вышло. Пижамный с надеждой посмотрел на лисенка, тот казался совершенно спокойным.

— Ах ты ж падла лесная, — выругался пижамный. — Ты с ним заодно, да?

Лисенок зевнул. Пижамный безрезультатно, но настойчиво бил кулаком по стеклу, обхватив второй рукой рюкзак деда Валеры.

Десять

Водитель вернулся не один. Из ворот вначале выбежали два поджарых добермана, а потом высокий мужчина в пальто не по погоде. Водитель казался рядом с ним пародией на человека, таким статным был его спутник. Он что-то говорил высокому, а тот лишь вяло кивал, как будто слышал эту историю тысячу раз. На самом деле, примерно столько раз он ее и слышал. Дверь открылась от легкого движения высокого, пижамный забился в противоположный угол, обняв рюкзак.

— Если я не ошибаюсь, — сказал человек в пальто тихим твердым голосом, — у вас есть кое-что украденное у меня.

Пижамный сразу понял: речь о той штуковине из термоса. Еще секунду назад ему казалось, что он жизнь отдаст за нее, но, глядя на высокого понял, что штуковину надо вернуть. С него как будто груз свалился. Так бывало, когда еще в той, допансионной жизни, пижамный завершал какое-то крупное дело. Его миссия была окончена. Он протянул рюкзак, и с плеч свалилась не гора, а что-то гораздо более тяжелое — паранойя.

— Его я тоже заберу, — высокий протянул руку к лисенку, и тот сам запрыгнул на крупную ладонь. — Ты молодец.

Пижамный не понял, к кому обратился мужчина, но принял это на свой счет и сказал спасибо.

— Ты, как всегда, отлично справился, — сказал высокий водителю. — Заезжай через пару дней в контору и получи расчет. Я направлю им распоряжение. Как ты его нашел?

— Да как обычно, — весело ответил водитель, предвкушая жирненькую сумму от конторы, для которой и занимался такой подработкой. — Ехал себе ехал, смотрю стоит. Сразу понял — наш клиент. А что там у него?

— Кое-что очень ценное, — загадочно ответил высокий. — И опасное. Не думал, что мы вообще его отыщем на живом человеке. Оно обычно довольно беспощадно.

Водитель молчал. Доберманы крутились вокруг хозяина, но не приближались. Высокий, не попрощавшись, развернулся и пошел к воротам, свистом подзывая собак. Рюкзак он нес, чуть отставив руку, как будто от него фонило радиацией. Водитель устроился за рулем, завел машину и снова поймал взгляд пассажира в зеркале.

— Слыхал, опасная штука, могла и укокошить. Тебя куда докинуть?

Пижамный назвал адрес, где был его дом, а потом спросил:

— А кто это был?

— О, уважаемый человек, — водитель подобострастно кивнул. — Главный хранитель в нашей конторе. Крутой дядька. За столько лет ни разу еще ничего не потерял.