Светлана Ледовская №2

Оранжевый

Оранжевый
Работа №285

Меня отговаривали от этой глупости все, даже друзья по бейсбольной команде. Даже здоровяк Дик, над именем и тупостью которого мы прикалывались. Только я по доброй воле пошел в армию. Зачем? Черт его знает. Я уже не помню. Но теперь из этих долбанных джунглей мне нет дороги назад. Вот я улыбаюсь девушкам, флиртую, играю в карты, но приходит приказ, и я становлюсь кем-то другим.

Иногда нам что-то объясняют, то есть говорят, что в том доме террористы и их надо уничтожить. Иногда не объясняют, то есть говорят, что надо уничтожить всех, кто в том доме. Как-то раз, еще в начале моей службы, нас послали зачистить террористов, прячущихся в большом сарае. Мы там обнаружили кучу женщин и мелких детей, они от ужаса не могли даже пискнуть, и это выглядело жутковато. Десятки молчаливых глаз, буравящих тебя. Мы выполнили приказ, но так и не узнали, что это было: действительно террористы или ошибка нашей разведки.

Нет, мне не снились потом их лица в кошмарах, мне вообще сны редко снились. После марш-броска со ста тридцатью фунтами снаряжения на себе вообще как-то не до снов, просто проваливаешься куда-то, а потом выныриваешь. Впрочем, персональный кошмар у меня все же был: норы. Иногда снилось, что я ползу по каким-то норам, они ветвятся, расходятся во все стороны, какие-то ведут вниз, какие-то вверх, какие-то закончатся тупиком, где-то я просто застряну, и есть лишь одна, правильная. Ни разу еще мне не удалось ее найти. После таких снов я просыпался на мокрой от пота кровати и несколько минут истерично хватал воздух. Я пытался вспомнить, когда начались эти сны, и понял, что они как-то связаны с тем пацаном.

Первый раз я увидел его в день, когда убил Куана. Или его звали Куанг? Да пофигу. Мы торчали на базе и курили травку. Ее нам периодически поставлял этот самый Куан, местный гук лет сорока. Говорил, что ему кормить жену и троих детей, брал за траву совсем не дорого, и нас это устраивало. Его никто не трогал. На базе вообще много узкоглазых вертится. И откуда они берутся? Просачиваются как тараканы. Что-то продают, попрошайничают, предлагают свои услуги. Черт его знает, проверяет ли их кто, ну, чтоб бомбу не пронесли, – хочется думать, что да, но этого щуплого Куана мы хорошо знали. Он бы не стал рисковать жизнью, его интересовали только доллары.

Мы сидели на пустом складе, курили, гоготали, рассказывали друг другу какую-то хрень и чувствовали себя счастливыми. Но приперся лейтенант Кушнер. Зануда Кушнер. Постоянно всем недовольный Кушнер. Мы вяло встали, чтобы отдать честь. Все, кроме Куана. Тот или совсем уплыл или же решил, что американский лейтенант ему не начальник и можно продолжать расслабленно курить. Кушнер психанул и рявкнул что-то типа Майк, убей этого мерзавца за неуважение к офицеру американской армии! Ну а я что? Мне приказали – я выполнил. Тут Кушнер закудахтал, мол, ты дебил, я же пошутил! Ничего себе у него юмор!

В общем, меня отправили раздобыть какие-нибудь одеяла, чтобы завернуть труп и потом по-тихому выкинуть. Зануда резонно рассудил, что об узкоглазом никто никогда не спросит, и если сделать все так, чтобы не попасться начальству, то и обойдется. Травки было жалко. Теперь искать нового поставщика, и еще непонятно, когда найдешь, и что за качество будет у той дури.

С этими мыслями я вышел на улицу и увидел пацана футов в шестидесяти от себя. Узкоглазый, тощий и длинный, словно веревка, абсолютно голый, лишь в красной бандане на голове, он стоял и пялился на меня. Его кожа отливала оранжевым и светилась. Я бросился вперед, но он растворился в пыли и жаре. Я хватал прохожих, спрашивал, не видели ли они тут голого мальчика, но узкоглазые от меня шарахались, а солдаты ржали или предлагали отвести в больничку. На меня напал сушняк, я плюнул на гука и пошел искать пиво и одеяла.

Второй раз я увидел его после операции «Слон». У начальства была дерьмовая фантазия, и все наши операции назывались именами животных и птиц. Единственное, что я помню из этой операции – москиты. Мы залезли в самые долбанные джунгли, и нас жрали все мелкие твари, какие там водились. Я не мог больше ни о чем думать, только о москитах, о том, что от их укусов чешется все тело, что невозможно заснуть, невозможно посрать, невозможно даже дышать, чтобы не проглотить десяток москитов. Я пытался писать письма своей Лили, но даже это не помогало.

Вообще, Лили я выдумал. Ну, парни спрашивали, есть ли у меня девушка, хвастались своими, и я брякнул, что есть. Пришлось придумать ей третий размер груди, длинные светлые волосы, голубые глаза и большое вожделение. Ни о войне, ни о джунглях, я ей никогда не писал, все письма занимали описания того, что и в какой позе я с ней сделаю, когда вернусь домой. Во время операций я строчил такое почти каждый день, а когда мы возвращались на базу – шел к узкоглазым девушкам с намерением реализовать хотя бы половину описанного. Впрочем, почти всегда все кончалось через минуту-другую. Я курил, ожидая снова своей очереди, намеревался в этот раз уж точно, и снова все кончалось через минуту.

Во время операции «Слон» я не написал ни одного письма. Начинал, но вскоре обнаруживал, что пишу не о позах, а о том, как ненавижу москитов, и что сделаю, чтобы их всех уничтожить. Занимала меня еще одна проблема: у меня прели яйца. Это сводило с ума похлеще москитов. Жара и влажность, даже ночью ни капли прохлады, мне казалось, я живу в болоте. Постиранное белье никогда не высыхало полностью, а уже через пару минут становилось мокрым, будто я купался в нем, и следующие часы во всем этом нужно было не просто жить, но продираться груженый как ишак через джунгли. В паху появились опрелости, а Фил как-то обронил, что при такой жаре яйца могут просто свариться вкрутую. Возможно, это полная чушь, но вдруг Фил прав?

Мысль эта занозой застряла не только у меня, но и у других парней, так что как-то на привале мы пошептались, и Фил предложил насыпать в трусы риса. Рис же впитывает влагу, рассудил он, значит должен впитать и там. К ночи мы ходили в раскоряку. Сырые острые рисинки расцарапали воспаленную плоть, и стало все сильно хуже.

Тогда передо мной снова возник тот пацан. На этот раз он стоял ближе, но такой же голый и оранжевый. На мгновение я позавидовал ему: с удовольствием бы сейчас разделся. Боковым зрением я глянул на товарищей, видит ли кто еще? Но те не дернулись, не вскинули автоматы, устало брели вперед. Я ломанулся к пацану, хотел схватить его, но ботинок застрял меж корней, и со всего размаха я шмякнулся, наглотавшись земли. В глазах потемнело. Когда очухался, гука уже не было. Неужели у меня глюки? Мне не яйца надо лечить, а башку? Эта мысль обожгла сильнее древовидной крапивы (встречаются тут такие отвратные деревья), так что я никому ничего не сказал.

Сильно поредевший наш взвод шел домой, когда среди запахов гниющих плодов, мокрой зелени и потных тел я ощутимо различил гарь. Оглянулся – и увидел черные струйки дыма, уходящие к солнцу.

- Фил! Мы что, подожгли деревню?

Он ничего не ответил, лишь посмотрел безумными глазами. Я не стал переспрашивать, хотя не помнил ничего с момента, как высыпал рис из трусов.

Всю ночь я снова лазил по узким темным норам, в рот то и дело забивалась земля, я отплевывался, в панике шарил ладонями по стенкам, пытался кричать, но звук не шел из пересохшего горла, лишь губами шептал «помогите», но даже сам себя не слышал.

В этот раз на базе мы сидели долго, я даже нашел нового поставщика травки, Нгуена, – очередного узкоглазого. Но тут подоспело развлечение получше: новенький. Формально, он уже «старичок», отслужил во Вьетнаме аж три месяца, вот только было это в бухте Камрань. Не знаю, как описать, чтобы стало понятно. Ну, представьте, что у нас тут – Гарлем, а он приехал к нам с Манхэттена. В Камрани занимались серфингом, ездили на кабриолетах, ели стейки и лобстеров, пили настоящий британский джин Gilbey’s по цене доллар шестьдесят пять центов за бутылку и сталкивались с узкоглазыми лишь когда сдавали белье в стирку. А из всех тягот военной службы самыми ужасными были вонь авиационного керосина JP4 и писсуаров. И вот такой «солдат» оказался у нас. Первым делом он спросил, почему у нас не работают кондиционеры…

Во время операции «Ягуар» он погиб сразу. Если честно, операция еще даже не началась. Мы устроили привал, и тут как из-под земли вылезло несколько гуков, хлоп-хлоп, и мы остались с пятью покойниками, а гуки снова растаяли в джунглях. Этот финт они проворачивали трижды. Мы бесились как ужаленные в жопу ягуары, но ничего не могли сделать. Это словно с москитами бороться.

Мне повезло. Смазанная тень мелькнула на грани видимости, я бы не заметил, если бы не красное пятно. Его выдала красная бандана на голове, и мои рефлексы оказались быстрее. Он извивался, кусался, но что может тощий голодный подросток против злого сильного двадцатидвухлетнего янки? Ребята взяли еще двоих, и зануда Кушнер приказал возвращаться на базу и допросить пленников.

Я рассмотрел его лишь когда поставил к стенке сарая. Голый, со связанными за спиной руками, он дрожал от страха, и тут я его узнал. Вот только кожа у него была такой же желтой, как у обычного гука, и ужас в глазах – простой и понятный.

- Зачем ты приходил ко мне? – заорал я так, что даже свои прижали уши. – Ты был на базе, ты шпионил?

Переводчик промяукал что-то, и в ответ раздалось торопливое ответное мяуканье.

- Он уверяет, что никогда вас не видел и никогда раньше не был на базе, - раздалась нормальная человеческая речь.

- Он врет! Я видел его тут! Он стоял голый и смотрел на меня!

- Голый? Вы уверены, что он пришел на американскую базу голым? – мягко уточнил переводчик, и я ощутил скоростное приближение дурки.

- Наверное, он был в шортах, я не рассматривал одежду, но я его совершенно точно видел у нас на базе.

Тут лейтенант Кушнер велел мне заткнуться, затем обвел взглядом трех пленных: подростка и двух мужчин и произнес:

- Нам нужна карта тоннелей вьетконга. Тот, кто ее нарисует, останется жив. Остальные будут долго и мучительно умирать.

Истребить подземных партизан или «Чарли», как их называли на слэнге, была его идея фикс. До перевода к нам Кушнер служил в Сайгоне, и легенда о том, что глубоко-глубоко в черной-черной норе сидит черный-черный «Чарли» и ждет свою жертву, для него была реальностью. Американцы прекрасно знали, что вьетконговцы пользуются подземной сетью тоннелей в несколько сотен километров, но найти туда вход – почти невозможно. И даже если найти, то что дальше? Пробовали пускать газ. Бесполезно. Сложная система водяных пробок и герметичных люков, разделявших уровни, отлично защищала основные тоннели от газовой атаки. Пробовали отправлять вооруженных людей. Еще хуже. Не зная плана, они не понимали, куда двигаться, застревали в узких тоннелях, но чаще попадали в какую-нибудь смертельную ловушку. Система тоннелей недалеко от нашей базы ставила под угрозу не только операцию «Ягуар», но и всех нас.

Один пленный что-то пролепетал.

- Что он говорит? – оживился Кушнер.

- Он говорит «женевская конвенция», - ответил переводчик.

- Это не то, что я хочу услышать, - скривился лейтенант. – Ребята, за работу. Развяжите им языки.

В первый день никто из них не заговорил, а меня накрыла бессонница. Я разглядывал рыжие доски, заменившие небо, и думал о пытках. Сложность в том, чтобы доставить пленнику невыносимую боль, но при этом не убить. Мы с таким трудом раздобыли этих «Чарли», что рисковать их смертью не имели права. И тогда меня осенило. Я аж подскочил, не способный дождаться утра, оделся и выскользнул из казармы.

Меня встретила тихая звездная ночь. Какие-то насекомые трещали вдали, подмигивали звезды, и на мгновение захотелось плюхнуться в траву, закинуть руки за голову и просто лежать. Но в этой чертовой местности даже травы нормальной нет. Или пыль, грязь и песок, как у нас на базе, или стоячая травища по пояс, в которой часто поджидала «Попрыгунья Бетти» - мина, созданная еще в начале Второй мировой. У нее было два заряда: первый выстреливал ее вверх примерно на метр, после чего взрывался второй заряд, «разбрызгивая» вокруг себя стальные шарики. Такой «прыжок» мог не только убить, но что хуже - страшно покалечить. Я, как и большинство моих товарищей, был готов умереть на войне, но не готов остаться инвалидом.

Прижимаясь к стенам сооружений, чтобы не привлекать внимание своей же службы безопасности, я пробрался на склад и забрал бочку с оранжевой полосой. Оттащил ее туда, где вчера пытали вьетконговцев. Света звезд вполне хватало, чтобы увидеть все необходимое. Затем подошел к охраннику, сторожившему пленников. Им оказался Уильям.

- Билли, я придумал, как разговорить этих обезьян. Дай мне мальчишку на полчаса. Обещаю, что верну его живым. Не обещаю, что здоровым, - хмыкнул я.

Билли поломался для проформы, но все же снял замок. Я выволок спящего мальчишку за ногу, и так дотащил до сарая, где уже дожидался хмурый сонный переводчик. Пока вьетконговец отплевывался от пыли и грязи и вставал на ноги, я аккуратно вскрыл бочонок. Агент «оранж» оказался нашим спасением. После операции «Слон» нам прислали тысячи бочек, и с помощью вертолетов, самолетов, даже лодок мы распылили эту жидкость над джунглями. Результат превзошел ожидания: уже в течение пары часов после опрыскивания деревья и кустарники лишались листвы, многократно улучшая обзор. Узкоглазым тварям негде было прятаться. Бинго!

Правда, когда нам впервые поручили опрыскивать деревья этой жидкостью из ранцевого опрыскивателя, то ребята взбунтовались. Мол, не хотим подохнуть сами, наглотавшись всякой дряни. Тогда полковник Рэй перед строем выпил стакан агента «оранж». С тех пор повелось показывать свою крутость перед новичками: принимать ванны из «оранжа» или пить его. И все было нормально до последнего раза. Мелкий Боб как обычно выпендривался и вылил на себя черпак этой дряни, мол, хочу освежиться. Его кожа быстро покрылась язвами и ожогами, словно он плеснул разбавленной кислоты. Распыление этой партии отложили «до выяснения», и именно такую бочку я и притащил.

- Может, дождемся лейтенанта Кушнера? – ныл переводчик.

- Не ссы. Ты ему только скажи, что когда он созреет давать показания, пусть поднимет вверх большой палец, вот так, - показал я и перевязал пацану руки спереди. – Поднятый большой палец означает конец боли.

Переводчик промяукал, и на этом я его отпустил.

- Ну что, гаденыш, большой палец вверх, помнишь? – вскинул я руку, напоминая, чего ожидаю. Тот осклабился: то ли хотел зарычать, то ли улыбнуться. На всякий случай я завязал ему рот его же красной банданой. Не хотел, чтобы громкие крики привлекли внимание командиров.

Я зачерпнул бесцветной жидкости и резко плеснул пацану на плечи. Он дернулся, словно от удара крапивой. Кожа от короткого взаимодействия с химикатом наливалась красным, и я видел, что ему до сих пор жжет.

- Понравилось? Еще?

Пацан молчал, даже не стонал, так что я решил поддать жару и плеснул ему в пах. Сработало. Гук взвыл, сложился пополам, упал и начал кататься в пыли. Я ждал.

- Большой палец, ты помнишь? Или еще?

Тот посмотрел со смесью боли, страха и ненависти. Пусть. Я не собирался больше терять товарищей.

Я снова зачерпнул «оранжа», но на сей раз начал медленно лить ему на грудь, так что жидкость стекала по всему телу, оставляла бороздки на ногах. В этот момент узкоглазый махнул связанными руками, ударив по ковшу, остатки вылились мне на живот. Футболка чуть смягчила эффект, но ожгло, слово меня клеймили, и кожа вздулась красными язвами. Гук лыбился. В глазах плясали победные языки пламени, а губы, разделенные красной тряпкой, разошлись в нахальной улыбке.

- Вот мудак! Я тебя урою!

Повинуясь инстинкту, вбитому в меня армией США, я сграбастал подонка и сунул его голову в бочку с оранжевой полосой. Первые секунды он дергался всем худощавым телом, казалось, я держу в руках извивающуюся кобру, а потом затих. И тут я очнулся.

- Твою мать! Нет-нет-нет! Твою ж мать! – взвыл я, осознав, что пацан мертв. – Очнись, слышишь! Лейтенант меня убьет! Очнись!

И тут впервые я на самом деле испугался за свою крышу: от трупика что-то отделилось и поплыло, приобретая очертания. Они складывались в тощее тело узкоглазого подростка, вот только кожа у него была оранжевая и светилась.

С утра я ожидал проклятий лейтенанта и «губы», но он лишь обматерил. Доброта объяснилась просто: один из оставшихся в живых нарисовал карту тоннелей. Кушнер пристрелил обоих и начал продумывать, как внезапным ударом уничтожить всех «Чарли». В отряд «тоннельных крыс» взяли и меня. Может, в качестве наказания, а может потому, что я не такой здоровяк как остальные. Нас оснастили налобными фонарями, проволочными телефонами, пистолетами с лазерными прицелами и заставили заучить карту.

- Отряд, слушай мой приказ! – раздался голос лейтенанта, и меня переключили в боевой режим. – Первыми идут камбоджийцы, за ними, с задержкой в пять минут, американцы. Быть предельно тихими и аккуратными. У нас есть связь, если что-то идет не по плану – сразу докладывать мне. Что делать дальше – вы знаете. Ну, храни вас Бог!

Я шел, согнувшись в три погибели, пот заливал глаза, спину ломило под грузом рюкзака, но это ерунда. Я хотя бы шел. Скоро придется ползти, и это намного хуже. Судя по карте, в нескольких местах были такие узкие места, что габаритные американцы могли застрять. Поэтому вперед послали щуплых камбоджийцев, сотрудничающих с нашей армией. Они должны оценивать обстановку и докладывать.

Я слышал сопение Джерри впереди себя, иногда мелькали его пятки. В тоннели мы полезли в одном белье и босиком, чтобы ничто не сковывало тело и не увеличивало наш объем. Внезапно пятки замерли. Я тоже остановился. Лежал, тяжело дыша, уткнувшись носом в чуть влажную глиняную землю, и пытался думать о чем-то приятном: о летних каникулах на ранчо, где дядя учил меня верховой езде, о школьном бале, после которого я стал мужчиной, о синем «Форде», подаренным отцом на мое совершеннолетие… что угодно, лишь бы не замечать прелую землю в норе диаметром не более двух футов. Мне все больше казалось, что я проваливаюсь в свой кошмар.

- Майк! – голос Джерри звучал, словно с того света.

- Что? – мой звучал не лучше.

- Сержант передает, что впереди водная пробка. Надо задержать дыхание и проплыть ее. Камбоджийцы уже проверили, с той стороны все чисто. Но телефоны придется бросить.

- Твою мать, - процедил я.

- Что? Не слышу!

- Приказ понял!

Пятки, наконец, дернулись и поползли. Вот только водной пробки мне не хватало! Вьетконговцы создавали такие от газовых атак, но на карте в этом месте значился обычный тоннель. О чем еще умолчал пленник? И вообще, не ведет ли эта карта в ловушку? Впрочем, думать об этом сейчас – еще хуже, чем думать о глинистой земле, о скорпионовых растяжках, минных колодцах и прочей гадости, заполонившей вьетконговские норы.

Тоннель пошел вниз, раздался плеск воды, затем все стихло. Я прополз еще ниже и обнаружил брошенные телефоны.

- Лейтенант Кушнер, это Майк, докладываю: до водной преграды все добрались нормально, потерь нет, на этом связь прерываю, - я тянул время. Меня никто не просил звонить лейтенанту, но чертовски не хотелось лезть в воду. Била крупная дрожь, я пытался унять пальцы, но они не слушались, глыба земли над головой давила, угрожая похоронить. И мне нужно нырнуть в неизвестность с рюкзаком, полным оружия. Оно герметично упаковано, вода ему не страшна, но вот я ни фига не упакован, и черт его знает, сколько придется плыть. И что на самом деле поджидает меня на той стороне.

- Благодарю, Майк. Удачи! – раздалось в трубке. Черт, я уже и забыл, что разговариваю с лейтенантом. Сколько времени прошло, пока я сидел с телефоном в руке? Секунда? Час? В этой давящей тишине время играло в странные игры, казалось, что если вылезешь в каком-то из тоннелей, то попадешь в прошлое, в тот месяц, когда я зеленым новобранцем вышел из самолета и впервые увидел Вьетнам. А если свернуть не туда, то выберешься уже в будущем, когда кончилась война, над головой высокое синее небо, и плевать, кто победил.

Не сказать, что я верил в Бога, но когда, наконец, заставил себя отцепить пальцы от телефона и набрал полные легкие воздуха, то перекрестился.

Похоже, я действительно долго сидел перед водной преградой, потому что когда вынырнул, то не услышал ни единого вздоха.

- Джерри! – громким шепотом позвал я. Тишина. – Сержант Джонсон!

Звуки тонули во тьме. Я остался один в этих чертовых норах. Охватила паника, сердце заколотило в грудную клетку, требуя выпустить его. Медленно я сделал глубокий вдох, выдох, и задержал дыхание, сколько мог. Снова вдох, выдох и задержка дыхания. Этому упражнению меня научил дядя. Отличный способ замедлить пульс и заставить тело успокоиться.

«Ничего. Они все, наверное, уже просто уползли вперед и добрались до цели», - рассудил я и оттолкнулся ступнями от земли. Карта вспыхивала в моей голове взлетно-посадочными огнями, я знал, что осталось всего несколько поворотов, и я тоже доберусь до штаба вьетконга. Вот только почему не слышны выстрелы?

Вдруг глаза обожгло яркое оранжевое свечение. Передо мной, скрестив ноги, сидел убитый пацан и прикладывал к губам указательный палец, призывая соблюдать тишину. Скажу честно: в этот момент я потерял контроль над своим мочевым пузырем, но это меня беспокоило меньше всего. Гук махнул в сторону широкого тоннеля, куда лежал мой путь, и отчаянно замотал головой, мол, нельзя туда. А затем указал на еле приметный узкий тоннель вбок. Не тоннель, а кишка, куда пролезет лишь ребенок. Его не было на карте. Что за чертовщина тут происходит? Пацан явно меня направлял туда. Ладно, пока забудем, что передо мной привидение, надо решить другую проблему: он меня спасает или заводит в ловушку?

Оранжевое привидение энергичнее замахало руками, призывая поторопиться, и повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, я нырнул в эту кишку. Рюкзак пришлось бросить, он туда просто не помещался. Изгибаясь змеей, я ввинтился в нору и прислушался. Выстрелы. Точно, выстрелы! Парни не дождались меня и начали атаку? Но чем дольше я слушал, тем больше мне все это не нравилось. Автоматные очереди больше напоминали советские АК-47, чем М16. Я вслушался. Так и есть. Это не расстрел расслабленных гуков, это перестрелка, причем наши отстреливаются. Карта оказалась ловушкой?

Перебирая ногами со скоростью сороконожки я пропихивал тело сквозь земляную кишку, ощущая себя куском говна, стремящимся выбраться из жопы. Тишина навалилась такой же бетонной плитой, как темнота, ослепленные оранжевым глаза ничего не видели, но я полз и полз, с трудом ввинчивая плечи в нору. Я сплю, и мне снится кошмар? Ощущения из сна оказались реальными. Как мне снились настолько правдоподобные сны, если я впервые в этой норе? Или не впервые?

Несколько раз я останавливался и начинал плакать, беззвучно содрогаясь от рыданий. За воду убил бы любого, не раздумывая. Хоть один глоток! Видимо, из меня вышло столько влаги, что я похудел на размер – судя по тому, что ползти стало чуть легче. Или же нора стала шире? Вдох, выдох, задержка дыхания. Вдох, выдох, задержка дыхания. Ползем дальше. Еще чуть-чуть. Еще пару футов. Вдох, выдох, задержка дыхания…

Я провалялся в больнице неделю скорее ради спокойствия дока. Ничего не болело, даже кошмары не приходили, но док качал головой и не отпускал меня. Кажется, он догадывался, что у меня едет крыша. Хотя кто тут с ней дружил? Док пообещал похлопотать, чтобы после выписки меня перевели в более спокойное место. Мне приятно было мечтать, что это будет бухта Камрань. Я был уверен, что док перегибает палку, пока не получил письмо от Лили.

Шок от ее письма оказался сильнее шока при встрече с оранжевым привидением. Сначала я чуть не избил почтальона, пытаясь выяснить, чей это розыгрыш. Но он клялся, что письмо настоящее, к тому же не представляю, как бы он подделал гашеную марку Нью-Йорка. Лили писала, как будет рада воплотить мои сексуальные фантазии. Тогда снова вернулись кошмары. А на следующий день раздался взрыв. Подорвались приезжий полковник и несколько наших лейтенантов, включая Кушнера. Они как раз обсуждали, что делать с «бракованной» партией агента «оранж». Мы не могли рисковать людьми и выходить на операции в непролазные джунгли, но и выкинуть несколько сотен тонн опасного химиката казалось расточительством.

Вскоре сарафанное радио донесло, что офицеров подорвал Нгуен, поставщик травки. И себя вместе с ними. Службу безопасности отымели во все дыры, даже в те, о которых они не подозревали. Но если ответ на вопрос, как узкоглазый пронес бомбу, нашелся быстро - его просто никто не проверял, то ответ на вопрос, как узкоглазый узнал о приезде полковника и о том, где пройдет совещание с офицерами, очень волновал не только начальство, но и саму службу безопасности.

- Похоже, среди нас агент, - бросил Билли, сдавая карты на своей кровати. Док бы ругался, но обход лишь вечером, к тому же, наготове одеяло – набросить на карты, если покажется медсестра. - Кто-то рассказывает «Чарли» о том, что у нас происходит.

- Агент Оранж, - осенило меня.

Парни недоуменно переглянулись, я же бросил карты и рванул в соседнее крыло, где валялся Фил.

- Послушай, я знаю, что выгляжу как псих, но просто ответь мне на вопрос, ладно? Это важно, - затараторил я, даже не поинтересовавшись, как у него дела. Фил вылупил свои большие глаза, затем закатил их и со своей типичной интонацией аристократа, снизошедшего до черни, сказал «валяй».

- Расскажи, что было во время операции «Слон».

- Ты же там был.

- Я… не помню. Я правда не помню, как амнезия.

- Чувак, ты не просто выглядишь как псих, ты ведешь себя как псих. После того, как ты выбрался из туннелей, ты еще более странный, чем обычно.

- Фил!

- ОК. Нас ждали, мы уцелели чудом, видимо, потому, что зануда Кушнер, упокой, Господи, его душу, в последний момент повел нас не той дорогой, что планировалось. Что-то его насторожило, нутром почуял засаду.

- Это выглядело так, словно кто-то знал наш план и предупредил гуков, да?

Фил кивнул, налил себе колы, но я выхватил стакан и жадно выдул его.

- А горящая деревня?

- Ну, мы им все же надрали задницы, использовали огнеметы по-полной. Хотя операция, по сути, оказалась провалена. Ты что, правда не помнишь? Ты же ходил с огнеметом и выжигал мечущихся в панике гуков, приговаривая, что уничтожаешь мерзких надоедливых москитов.

«Это он, - лихорадочно рассуждал я, вышагивая вдоль коридора с белыми стенами, - этот пацан. Все беды из-за него. Каким-то образом он знает, что у нас происходит и сливает все своим. Но как?»

Я не сразу расслышал, как меня окликнули двое в форме службы безопасности:

- Сержант Вулф, вы арестованы по подозрению в шпионаже. Майк Вульф, вы меня слышите? Вы арестованы за госизмену.

Я остановился. Медленно, словно через толщу воды, до меня доходил смысл сказанного, а затем затопил ужас. Не от трибунала, а оттого, что мне не поверят. Не поверят, и все погибнут.

Я позволил им надеть на руки браслеты, и тут меня прорвало:

- Это не я! Он меня подставил! Вы не понимаете, что творите! Это агент Оранж!

- Тихо, тихо, пройдемте с нами, мы во всем разберемся…

- Вы идиоты! Вы все умрете! Он вас всех убьет! Теперь я понял его план, понял, зачем он меня спас!

Я пытался бежать, но безопасники меня повалили, тогда я саданул изо всех сил одного наручниками и, кажется, сломал ему нос. Белую футболку залило кровью.

- Н-на! Успокойся, собака! – вдарил второй мне по солнечному сплетению так, что я несколько долгих секунд судорожно цеплялся ртом за воздух. – Ну что, успокоился?

Я кивнул, с трудом вдыхая по чуть-чуть.

Меня поволокли к сараю, тому самому, где мы держали пленных гуков. Проходящие мимо солдаты пялились, кто с удивлением, кто с презрением, но, честно, мне было плевать. Волновало совсем другое.

- Вы не понимаете, - прошептал я. – Вы не того взяли, он меня использует, поверьте мне, пожалуйста. Мы с ним связаны. Мы как-то связаны.

- У тебя есть сообщник? Ничего, мы во всем разберемся. Посиди тут до утра, а завтра расскажешь на суде.

Безопасники пихнули меня в открытую дверь, я споткнулся о порог и растянулся на земле. Голова поплыла. Вдох, выдох, задержка дыхания. Вдох, выдох, задержка дыхания. Сердце стучало медленнее и тише, кулаки разжимались, мозги прочищались. Что-то не то. Думать мешал отчетливый привкус глинистой земли во рту. Со злости я сильно прикусил губу, до крови, и та внезапно показалась самым вкусным, что я пил в жизни. Жидкость. Влага. Вокруг меня была темнота, но я мог дотронуться ладонями до лица: они оказались в земле. Я выплюнул ее и снова облизал прокушенную губу. Влага. За глоток воды я бы отрубил себе руку. Или ногу.

Ползти не было сил, тем более, я не знал, куда. Я окончательно запутался. Я мечтал найти нору с водной пробкой. Я бы пил и пил, пил и пил, но, увы. Застрял. Ни вперед, ни назад. Тогда в голову пришел хитрый план: я просто полежу, подожду, пока похудею от голода, тогда смогу выбраться из капкана. Но я не только худел, я терял силы. От духоты и нехватки воздуха постоянно тянуло спать, и лишь сон приносил избавление. Мне снились сны… мне снились казармы, как мы играем в карты, как приходит приказ выдвигаться в джунгли… Тогда я впервые услышал голоса и решил, что схожу с ума: это ведь зануда Кушнер! Убитый при взрыве бомбы! Лейтенант перебросился с кем-то парой слов, а затем упомянул, что завтра будет операция «Слон». Голоса шли словно сверху, через толщу земли, что, конечно, невозможно. Приведение, голоса… я просто схожу с ума, чему тут удивляться.

Я вздрогнул и очнулся. Сквозь дощатые доски сарая пробивались первые лучи солнца. Рассветало. Скоро за мной придут, а у меня нет ни одного факта, чтобы доказать им существование оранжевого пацана. У меня нет сил даже на то, чтобы пошевелить рукой. Я устал. Боже, как я устал… и как же хочется пить. Они думают, это я передавал секретные данные вьетконгу, но я знаю, что это не я. «Или ты просто не помнишь, что каждый раз сдавал гукам своих. Ты же не помнишь, как жег деревню, как ты можешь за себя поручиться?», - напомнил циничный голос в голове.

Ерунда какая-то. Ничего не складывается. Нужно или поверить в привидение или же признать себя психом-предателем. «И письмо Лили» - напомнил я себе. Почему-то казалось, что это ключ к разгадке. О том, что Лили не существует, знал только я. Никому нет резона разыгрывать меня. Это словно послание… себе от самого себя?

Пятеро офицеров смотрели на меня, как на кусок дерьма. Я стоял перед ними, словно собирался рассказывать стишок, вот только в голове дятлом билась мысль: военный суд третьей ступени может вынести любой приговор, включая смертную казнь. Боялся ли я умереть? Не знаю. Наверное, было просто чертовски обидно каждый день рисковать башкой в джунглях, а потом погибнуть от рук своих.

Комиссия собралась представительная, но вся незнакомая, за исключением полковника Рея. От меня требовалось лишь одно: стоять и слушать. Говорил, в основном, военный юрист, хмурый дядька лет сорока, с тяжелыми свисающими щеками и бровями, сросшимися на переносице. Кажется, у меня даже был адвокат, пацан, вчера закончивший институт. Увы, я так и не придумал, как доказать существование оранжевого привидения, так что сказать мне все равно было нечего. Зато я с интересом слушал.

- По всей видимости, сержант Майкл Вулф сговорился с вьетконговцами во время операции «Ягуар», - прокуренный бас юриста заглушал скрип лопастей напольного вентилятора в углу. – Одного из них он поймал, а затем по какой-то причине остался с ним наедине ночью. Это подтверждают двое: рядовой Уильям Вайт, который в ту ночь караулил пленников и переводчик Питер Кейн. Сержант Вулф отослал переводчика и о чем-то разговаривал с пленным. Сам он позже сказал, что пытал его, дабы выведать план тоннелей, однако пленный умер, и узнать, так ли это, не представляется возможным. Я полагаю, что он выведал нужные сведения о вьетконге, возможно, пообещав отпустить парня, но затем все же убил его.

«Идиот, как бы я с ним сговорился, если был без переводчика?» - мысленно возмутился я и ожидал, что этот вопрос задаст кто-то из командиров, однако они молчали.

- Именно поэтому сержант – единственный, кто выжил в тоннелях. Считается, что чудом, но это должно быть поистине сверхъестественное чудо, найти выход из тоннелей вьетконга, не угодив ни в одну ловушку. Еще никому такое не удавалось. Думаю, что «чудо» объясняется довольно просто: Майкл Вулф знал о засаде и знал путь, по которому можно уйти. Возможно, именно в тоннелях он встретился с руководством «Чарли» и пообещал их снабжать секретной информацией, - продолжал юрист.

- У меня вопрос, - тихо спросил один из членов комиссии, судя по знакам отличия – майор. – Знает ли сержант вьетнамский?

«Аллилуйя!» - возликовал я.

- Насколько мне известно, нет, однако многие вьетнамцы сносно разговаривают на английском. Да вы сами с такими регулярно сталкивались: даже на этой базе несколько десятков торговцев, обслуживающего персонала и прочих… девушек… и все они способны изъясняться на английском. Неужели в штабе вьетконга не найдется ни одного такого?

Майор, казалось, удовлетворился этим объяснением, я же сник. Скрип лопастей вентилятора царапал сердце, потихоньку распиливая его, так что я даже обрадовался, когда вновь зазвучал бас:

- После спасения из тоннелей и недельного пребывания на больничной койке сержант Вулф был признан здоровым, и вскоре отправился на операцию под кодовым названием «Слон».

Что?! Что, твою мать, он несет?! Я даже сунул пальцы в уши и потряс ими: может, я ослышался? Но юрист продолжал, как ни в чем не бывало:

- Как вы знаете, операция «Слон» предполагала тайную заброску небольшого отряда далеко в джунгли, чтобы ликвидировать командный пункт вьетконга, засевшего в обычной деревне. По данным нашей разведки они занимали один из домов, мимикрируя под обычных крестьян. Операцию разработал и возглавил лейтенант Кушнер, о ней, кроме непосредственного командования, знали лишь ее участники, включая Майкла Вулфа. Там отряд попал в засаду. Их ждали. Больше половины погибло, не успев сделать ни единого выстрела. По свидетельствам очевидцев, сержант Вулф в момент внезапного нападения замыкал отряд, ковыляя и заявляя, что он натер… ноги. Думаю, он прекрасно знал, что будет, и благоразумно держался на максимальном отдалении.

«Чтоб ты так натер яйца, как я тогда, мудила», - мысленно пожелал я юристу и хлопнул москита, севшего мне на щеку. Во внезапной тишине шлепок прозвенел слишком громко, и все посмотрели на меня. Я для них был сродни тому москиту: в любой момент можно прихлопнуть, и дело с концом.

- Следующую операцию сержант Вулф уже провел на базе. Вернувшись живым и здоровым из похода в джунгли, он решил, ну или его попросили, внедрить террориста непосредственно на американскую базу. Для этого он якобы случайно убивает безобидного торговца по имени Куан, и якобы во искупление своей вины находит нового, Нгуена. На самом же деле, Нгуен – вьетнамский террорист. Вулф передает ему сведения о приезде высших чинов, Нгуен пользуется дырой в нашей службе безопасности и проносит бомбу, которую затем взрывает вместе с собой в том месте и тогда, когда ему указывает Вулф.

Тут уже у меня не только уши, но и глаза вылезли из орбит, пришлось их пальцами держать и чуть ли не запихивать обратно. Все же было совсем в другой последовательности! Но почему ни один офицер не рявкнет, что это бред?! Как минимум полковник Рэй совершенно точно знает, какая операция была первой: «Слон» или «Ягуар». Но он тоже молчит.

- Это все стройная теория, признаю, но ни одной прямой улики на Майкла Вулфа нет, - поднялся со своего места юнец-адвокат. – Сержант, получается, виноват в том, что дважды остался жив, и что найденный им торговец оказался террористом. Хотя благонадежность вьетнамца должна была проверить служба безопасности, это не входит в обязанности сержанта.

Мои внутренности плясали рок-н-ролл, подпрыгивая к горлу и опускаясь в пятки. Голова кружилась, я уже не понимал, где нахожусь, что происходит, и что из всего этого реально. Ну ОК, я забыл, как жег гуков. ОК, я иногда не помню какие-то операции. Но я прекрасно помню, что не предавал Америку, и прекрасно помню, что сначала убил Куана, потом ходил в джунгли, а уже затем лазил в норы. Так какого черта тут происходит? Это мой бред на больничной койке? Или сон?

И тут меня пробил озноб. Я ведь забыл не только это. Как я выбрался из туннелей? Я наморщил лоб, но так и не смог вспомнить. Похоже, в норах что-то произошло, и мне жизненно важно вспомнить, что.

В импровизированный зал суда вбежал посыльный и передал записку полковнику. Пока он читал, молчали все, даже лопасти вентилятора.

- Прервемся, - бросил полковник, и как по мановению палочки все разлетелись кто куда. Я – снова в дощатый сарай.

Сквозь щели пробивались солнечные лучи, целясь мне в глаза, но я не обращал на них внимания. В кармане брюк у меня осталось письмо Лили. Если это ключ к разгадке, то мне нужно найти дверь.

Я крутил его в руках, прикладывал ко лбу и даже укусил. Ничего не происходило. Тогда я начал читать, может среди описания секса найдется какое-то послание, второй смысл? Но чем дольше вчитывался, тем больше разочаровывался. От духоты голова соображала слабо, на зубах заскрипела земля, глаза пару раз моргнули, и вместо строчек уперлись в ничто. Тьма. Тишина. Я пошарил руками и наткнулся на земляную стену. Я снова в норе.

«Так, спокойно. Это всего лишь сон. Я читал письмо и заснул», - успокаивал я себя.

«Ну да, заснул, средь бела дня, под слепящее солнце, только вернувшись с заседания трибунала. Может быть ты, наконец, проснулся? - хмыкнул циничный голос в голове. – Может быть, письмо Лили – это попытка твоей психики выдернуть тебя из иллюзии? Ты можешь поверить в привидение, но не в то, что выдуманная девчонка будет тебе писать, сколько раз и с какой радостью она бы отсосала. Письмо не может быть реальностью, а значит, тот мир, в котором оно существует, тоже нереальный».

Я настолько ошалел от этой мысли, что забыл дышать. Наконец, очнулся и судорожно стал втягивать спертый воздух. Но как бы часто я ни вдыхал, кислорода не хватало. Я это ощущал по тому, как плывет голова, какими слабыми стали руки и ноги. Если вначале я хотел пить, то теперь мои притязания снизились: я мечтал лишь дышать. Вдох, выдох, задержка дыхания. Вдох, выдох, задержка дыхания. Надо успокоиться и ползти дальше. Ползти до тех пор, пока могу. Я уже давно перестал верить в то, что найду выход. Мне просто нужна была какая-то цель, чтобы не свихнуться окончательно. Похоже, из-за кислородного голодания я все чаще проваливался в забытье, где мозг рисовал мне картинки привычного мира.

Я замер и стал по-собачьи принюхиваться. Воздух. Свежий воздух. Обострившимся чутьем я ощутил его тонкую струйку издалека и пополз как сумасшедший, собрав все силы на рывок. Возможно, он станет последним: или там выход, или я выжму себя полностью. Но это шанс.

Ползти пришлось долго. Наверное, я напоминал скоростную улитку, остервенело несущуюся к капле воды. Думаю, расстояние было плевым, но не для меня. И я оказался вознагражден! Много вкусного свежего воздуха, явно после дождя, в нем еще ощущалась сырость. Я жрал его, чуть ли не руками засовывая в рот. О да, детка! Это самый яркий оргазм в моей жизни! Я чувствовал, как наливался силой и сытостью, словно выпил пару кружек куриного бульона. Мозг встрепенулся, переключил передачу на вторую и подал команду осмотреться.

Вверху в тоннеле была проделана дыра не больше четверти фута, в такую лишь мой кулак пролезет, но она вела на улицу!

«Если воздух после дождя, значит, недавно шел дождь и заливал в эту дыру. Тут должна остаться вода. Дважды за сегодня со мной случилось чудо: я нашел небольшую лужицу и вылакал ее всю, вместе с пропитанной влагой землей. Сыто рыгнув, я перевернулся на спину и закинул руки под голову, насколько позволила ширина тоннеля. Я лежал и смотрел на четвертьфутовое голубое небо, вволю дышал и улыбался. Теперь бы еще травки курнуть…

Внезапно послышался голос.

«Ну все, опять глюки», - обреченно решил я, но голос становился все громче и четче, послышались знакомые нотки снисходительного аристократа.

- Завтра сидим, носа с базы не высовываем. На рассвете авиация проведет операцию «Рука фермера», опрыскают километры манговых лесов агентом «оранж». Операция пройдет одновременно по всему Южному Вьетнаму, мы не можем позволить себе дожидаться другой партии бочек. Не хочешь ожогов как у Мелкого Боба – не высовывайся, - наставлял кого-то Фил.

- Фил! – крикнул я, но даже сам себя не услышал. – Фил! Я тут!

Я в отчаянии сжал кулаки и застонал. Я понял, как вьетконг добывал информацию: тоннели проходят и под нашей базой, и в них проделаны слуховые окна. Нас просто подслушивают. Наверное, кто-то из косоглазых работает на базе в обслуге и по ночам делает эти окна в местах скопления американских солдат. Не удивлюсь, если найду такую дыру в земляном полу дощатого сарая, где мы держим гуков и где мы курим травку. ОК, я узнал это, но что толку?

И тут я увидел оранжевого пацана. С ехидной улыбкой он помахал мне рукой, словно прощаясь: пока-пока. Этот гаденыш завел меня сюда, чтобы показать, как они уничтожают моих товарищей, а я не могу ничего сделать! Самое сложное в пытках в том, чтобы доставить пленнику невыносимую боль, но при этом не сразу убить… От отчаяния я беззвучно взвыл, а затем запел:

Когда тучи ненастья собираются далеко над морем,

Давайте присягнем свободной земле,

Будем же благодарны этой столь благодатной земле,

Поднимая наш голос в торжественной молитве.

Боже, благослови Америку,

Мою любимую страну.

Стой на ее стороне, и укажи ей путь

Сквозь ночь исходящим свыше светом.

От гор до прерий,

До океанов, скрытых белой пеной

Боже, благослови Америку, мой любимый дом.

- Фил, слышишь? Из-под земли доносится «Боже, благослови Америку».

- Ты уже обкурился что ли? Голоса мерещатся? Пойдем, я хочу обдолбаться сегодня в хлам.

Я шевелил губами, но ни единого звука из них так и не вырвалось больше никогда. 

+4
23:05
348
17:15
Ну вот, уже прочитал столько конкурсных рассказов, что уже наработал базу для сравнения. По сюжету, рассказ ну практически один в один с «Последним клинком», что я прочитал накануне. Тоже война, тоже лишения, тоже безнадёга, выживание и никакого хэппи-енда. И для меня такой рассказ сразу попадает в разряд «так себе». Помер не ради какой-то высшей цели, не подвиг не совершил, ни спас кого-нибудь что-нибудь… а потому что просто помер.
Однако автор хорошо владеет литературным языком, причём ещё взял несвойственную тему — Америку, войну во Вьетнаме, — вот читаешь и невольно думаешь: «какой отличный перевод!» А может и перевод, но в принципе это не важно. Автор хорошо пишет, ярко, но о чём он хотел поведать? О том, как тяжело на войне в целом и во Вьетнаме в частности? О фатальном выборе героя, о его жесткости, глюках? О том, какие амеры жестокие, а вьетнамцы (медведки=) хитрые? Ну ладно, может быть. Призрак — сбоку припёка, галюны герой и без него хорошо ловил. В общем написано хорошо, а история так себе.
15:13
«Приведение, голоса» — привидение.
Сон стал явью. Призрак завел янки в капкан. И этим все завершилось.
Солдат, который не раздумывает над приказами, попадает в ловушку собственного разума. Тут-то и приходят мысли, но уже слишком поздно.
Автор умеет описывать мысли, чувства и состояние человека на войне. За что большое спасибо. Я словно видела все воочию.
Загрузка...
Светлана Ледовская

Достойные внимания