Дневник вампира

Боже мой, ну как же болят зубы! К этому я, наверное, не смогу привыкнуть никогда. Хоть я ко многому привык, ко многому притерпелся, но привыкнуть к зубной боли я так и не смог. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от этого, и надвигающихся проблем, я окунулся в воспоминания.

Когда это случилось в первый раз, я был практически в ужасе. К тому времени я уже знал о себе некоторые подробности. И все же, когда это случилось, я испытал непередаваемый страх. А как должен реагировать нормальный человек на ситуацию, когда у него за неделю выпали все зубы, а потом в течение двух-трех недель выросли новые? Правда, вряд ли у кого повернется язык назвать меня нормальным человеком.

Вообще первые два срока я частенько испытывал к себе то отвращение, то восхищение, то ужас. С тех самых пор я отмеряю свою жизнь сроками. Прошло уже шесть, в этом году наступает седьмой. Сколько еще осталось, известно лишь одному Богу. Или может быть Дьяволу.

История моей жизни началась очень давно. В тысяча пятьсот сорок девятом году от Рождества Христова. И было в ней много грязного, но было в ней немного красивого и благородного. Но даже само начало не предвещало ничего хорошего. Моя мать, по её рассказам, бежала от катившейся по Центральной Европе эпидемии чумы, которую впоследствии окрестили чумой Святого Карла. Эпидемия к тому времени уже бушевала пару лет, когда мать, решившись на побег к морю, встретила того, кто позже стал моим отцом.

Это случилось где-то во Франции, когда до моря оставалось всего каких-то пару-тройку сотен миль. К тому времени её путешествие продолжалось уже почти год. Как она смогла без лошадей, без повозки, только с ручной тележкой на двух деревянных колесах которую то толкала перед собой, а то тянула из последних сил, пересечь практически пол Европы, я до сих пор не могу себе этого представить.

***

Но, боже мой, как же болят зубы. И что делать, после того, как у меня вырастут новые зубы, и мой организм регенерирует на шестьдесят пять лет назад? Где взять тело для моих похорон? Где взять документы на молодого князя тьмы? И как же не вовремя Гнедыш почил в бозе, ой как не вовремя…

Раньше я всегда заранее готовился к этому периоду. Подготавливал документы на имя молодого преемника, который якобы приехал на мои же похороны. Подыскивал тело, писал завещание, в котором указывал, кому все должно отойти, писал распоряжения по поводу похорон. Обычная кремация того несчастного, которому выпадала роль покойника, уничтожала всякие попытки к любому расследованию, возникни у кого-либо какие подозрения.

Во времена, когда верхом цивилизации сначала было гусиное перо, а позже радио и пишущая машинка, проблем с организацией перехода от одного имени к другому практически никогда не возникало. Даже в самый первый раз это прошло с куда меньшими хлопотами, чем сейчас.

Теперь же во времена развития цифровых технологий, во времена Интернета, и всесущего контроля при помощи видеокамер, проблема поменять личность становиться поистине невыполнимой. К тому же мастеров изготовления документов становиться все меньше. Вернее халтурщиков, которые выдают себя за профи, развелось наоборот великое множество, а вот реальных мастеров уровня Гнедыша практически не осталось. Ну, как же жалко, что Гнедыш умер.

А что если наведаться к нему в мастерскую? Замок не проблема. У меня было достаточно времени, чтобы изучить это мастерство. Все-таки есть определенная прелесть в том, когда твоя жизнь исчисляется не одной сотней лет. Успеваешь получить разностороннее образование.

Я думаю, что Гнедыш все же успел подготовить документы, ведь умер он за два дня до встречи. Инфаркт. Никто из смертных не застрахован от инфаркта.

А может, стоит обдумать вариант, чтобы вообще выкупить гараж Гнедыша? Вдову я знаю, я думаю гараж ей ни к чему, машины все равно нет, а деньги ей сейчас как раз не помешают. В крайнем случае, немного завышенная цена, я думаю, устранит её сомнения. С другой стороны - с покупкой недвижимости автоматически появляется условие дальнейшего пребывания в этой стране. Надо будет обдумать этот вопрос. А времени на обдумывание все меньше и меньше. Неумолимо наступает срок регенерации.

***

В памяти всплыл случай, когда я впервые ощутил свою инаковость. Мне тогда шел двадцатый год.

Я убирал сено в сарай, когда с вбитого в стену колышка соскользнула висевшая там коса. Крутнувшись в воздухе, коса ударила меня скользящим ударом по шее, перерубив мышцы почти до кости. Я упал на колени, ошалев от происходящего. От вида и запаха крови меня затошнило, закружилась голова. Я уперся ладонью в земляной пол. Затухающим взглядом, как в тумане, я видел, как кровь из раны стекает на землю, и в этот момент потерял сознание.

Очнулся я оттого, что меня ужасно мучила жажда. Я открыл глаза и увидел, что нахожусь в доме, а рядом хлопочет мать. Покрутив шеей и не ощутив никаких неудобств, я потрогал то место, куда меня ударила коса. По всем имеющимся у меня на тот момент знаниям, шея должна быть замотана тряпками, а я сам находиться практически при смерти, и возле полатей обязан стоять священник, в ожидании, когда я приду в себя, и мне можно будет отпустить грехи, совершив причастие.

Вместо этого я ощутил под пальцами чистую бархатистую кожу, на которой нет даже намека на самый маленький шрам.

Еще задолго до этого случая я начал осознавать, что со мной что-то не так. Я не мог загорать, от солнечного света кожа трескалась и очень сильно болела. Правда эти трещины и боль исчезали довольно быстро, стоило мне посидеть немного в темноте. Мои глаза так же начинали болеть от яркого солнца, и мне приходилось носить шляпу с широкими полями, чтобы закрываться от солнца. В темноте же я наоборот видел очень хорошо. Даже в полной темноте, когда нет луны, я прекрасно вижу все полутени. Но чтобы вот так, когда нет даже шрама от удара косой, а я явственно ощутил сильный удар и то, что мои мышцы практически развалились под этим ударом, разрезанные надвое, такое было впервые.

Я встал и посмотрел на мать. Она улыбнулась, и, не говоря ни слова, продолжала заниматься своими делами. Движимый неясными чувствами, непонятными переживаниями, я не стал приставать к ней с расспросами. Единственно, что я спросил у неё, это сколько прошло времени? Услышав, что прошло всего лишь три четверти часа я, напившись молока, как всегда, от пуза, вышел во двор.

После того случая прошло лет пять, когда однажды в наш дом, уже под вечер, ворвались двое мужиков. Один с ходу ударил меня в живот ножом, а другой кинулся к матери, приставив ей нож к горлу.

Я опустил глаза вниз, и смотрел, как мужик вытягивает из моего живота нож и что-то говорит. Я не слышал его голоса, я не видел его лица. Я видел только нож, с которого капала кровь, и нож у горла матери.

Я не понял, что со мной произошло, я помню только, что с моими глазами что-то случилось. Они запылали так горячо, как будто в них насыпали горячих углей из жаровни. Я почувствовал острую боль в кончиках пальцев и увидел, как мои ногти начали увеличиваться, превращаясь в какие-то звериные когти. Я почувствовал, как клыки начали выпирать изо рта, с зубами произошли какие-то метаморфозы.

Дальше в памяти все померкло. Я наблюдал себя как бы со стороны. Видел, как ударил наотмашь по лицу стоящего передо мной мужика. Ударил как зверь, открытой, чуть согнутой в ладони рукой. Я почувствовал горячую плоть, которую рвал когтями. Мужик заорал, дико, пронзительно, и тогда другой рукой ударив его по горлу, я оборвал этот крик на самой высокой ноте. Прыгнув к матери, я схватил второго разбойника за голову и, пытаясь развернуть его к себе лицом, просто-напросто свернул ему шею.

Когда я пришел в себя, мать уже замывала полы от крови, вытащив трупы в сени. Много позже, когда я полностью пришел в себя, мы закопали грабителей в глубокой яме за изгородью. И после, сидя на веранде, я как всегда, с кружкой молока, а мать с кружкой чая, ей нравилось пить этот, входивший в моду напиток, я потребовал ответы на все мои вопросы. Мать вздохнула, внимательно посмотрела на меня, и начала свой рассказ.

***

Мне было семнадцать лет, когда началась эпидемия чумы. Два года я жила опасаясь заражения, всячески оберегаясь, и всего боясь. Люди болтали всякое. Шарлатаны, пользуясь людским страхом, продавали всевозможные зелья, и травы, которые якобы спасают от чумы. От чумы ничто не спасает. Только чудо. Народ сходил с ума. Все боялись заразиться. Прекратились свадьбы, любые празднования, остались лишь одни похороны. Это было мрачное время.

Когда мою семью охватило несчастье, заболела мать и старшая сестра, я решилась на побег. Люди говорили, что на побережье нет заболевших, что само море спасает людей от этого бедствия. Я собрала нехитрый скарб, своровала у соседа торговца тележку, на которой он, торгуя, развозил свой товар, и отправилась к морю.

Я не знала точную дорогу, и даже не представляла, сколько времени займет мой путь. Да это было и не важно. Важно было то, что я сделала этот шаг. Вторым побуждением к этому побегу было то, что я очень хотела увидеть море. Я много слышала о нём. О том, какое оно грозное, о том, какое оно красивое и теплое, но я ни разу не видела море. И сама мысль, что я могу заразиться и умереть, но так и не увидеть моря, сводила меня с ума.

Я путешествовала уже почти год. Ночевала и в открытом поле, и в каких-то сараях, в лесу, на деревьях. Зарабатывала пропитание временной работой. То в поле, помогая убирать урожай, то уборкой по дому, а то просто воруя еду с огорода. Многое пришлось пережить мне в тот год.

И вот когда до моря оставалось совсем немного, всего каких-то две сотни миль, как говорили люди, у меня совершено не было сил идти дальше. В той деревне, возле которой я встретила твоего будущего отца, не было никакой работы. Люди сами пухли от голода. Какая-то пакость убила урожай, не было хлеба, не было даже урожая в огородах.

Мои башмаки совсем развалились, ноги были сбиты в кровь, а близилась осень, и без хорошей обуви, без теплой одежды, меня ждала ужасная смерть. Я сидела и горевала, размышляла, как выкрутиться на этот раз, когда это произошло.

Устав от мыслей, и от невозможности найти выход, я сидела и мечтала о большом корыте полным теплой воды, когда возле меня остановилась крытая повозка, запряженная двумя здоровенными тяжеловозами. С неё спрыгнул высокий, статный мужчина. Длинный кожаный плащ, не смотря на теплый день, запахнут наглухо. Широкополая шляпа, низко надвинутая на глаза, низ лица замотан шарфом. Но так многие ходили в то время. Считалось, что замотанный вокруг лица шарф спасает от заражения. На поясе, под плащом, висел длинный и узкий меч.

Он остановился напротив и долго смотрел на меня. На мне было старое, порванное, грязное, пропахшее потом, платье. Волосы, не видавшие гребня уже не одну неделю, висели спутанными космами. Мне было неприятно от его взгляда, но я не отводила глаза. Он молча протянул руку. Я размышляла несколько минут, а он стоял и ждал с протянутой ко мне рукой. Наконец я решилась и подала ему руку. Он помог мне встать и забраться в повозку. После, что-то сказав извозчику, на незнакомом мне языке, подождал, пока тот погрузит мою тележку в повозку.

Это случилось незадолго до обедни, и я, вытянув уставшие ноги, и не смотря на мучивший меня голод, уснула, укачанная дорогой. Проснулась я оттого, что повозка остановилось, и слышались какие-то голоса. Я выглянула. Вечерело. Повозка стояла возле какого-то дома, вокруг был лес, а возле коновязи мерно качая головами, распряженные тяжеловозы, жевали овес в торбах. Значить повозка стоит тут уже давно, раз лошадей уже распрягли и успели задать им корма, пронеслось у меня в голове.

Я вылезла из повозки и осмотрелась более внимательно. Большой бревенчатый дом на высоком фундаменте. Перед дверью крытая навесом веранда, с которой спускалась широкое крыльцо. За домом виднелась пара хозяйственных построек, двор чисто выметен и окружен изгородью. Где-то вдалеке раздавался собачий лай.

На крыльцо дома вышел тот, кто привез меня сюда. Он был в серой вязаной кофте, широкие штаны заправлены в высокие сапоги. Он махнул мне рукой. И я впервые поднялась в этот дом.

Как я позже узнала, он был румын по происхождению. По всему видно - очень знатный. Так как имел возможность содержать и дом, и слуг. Как я поняла, в его владении находилась пара деревень, что располагались в милях десяти от его усадьбы. Он назвался Константином. На вопрос, откуда он знает мой язык, он ответил, что знает не только мой язык, но и французский, и немецкий, и даже какие-то северные языки, о которых я даже и не слышала.

Вместе мы были почти год. Он хорошо за мной ухаживал, кормил, одевал, а по ночам, перед тем как предаться любовным утехам, он пил мою кровь. Он никогда не кусал меня за шею. Только в руку, чуть выше запястья. После того, как он утолял свой голод, он зализывал мои раны, обрабатывая их своей слюной, и заматывал руку чистой тряпкой. К утру, как правило, следы от укуса уже заживали.

Он никогда не спрашивал меня, хочу ли я этого? Он просто использовал меня, предлагая взамен прекрасный уход, красивую одежду, и великолепный стол. Он всегда говорил, чтобы я ни чем себе не отказывала, чтобы я всегда хорошо питалась. Иначе у меня могут возникнуть проблемы с кровью. Человек, который плохо питается, обычно плохо восстанавливает свою кровь, говорил он.

Это продолжалось, наверное, месяцев семь, когда я поняла что беременная. Я, обдумав пару дней свое положение, начала готовить свой побег, благо опыт у меня уже был.

Мою тележку, с которой я начала свое путешествие к морю, он не выбросил, она так и стояла за домом, под навесом. Вся кухонная утварь, горшок, несколько глиняных мисок, ложки, нож, и пара кружек, так и лежали, завернутые в старое домотканое одеяло, которое я использовала вместо постели во время своего путешествия.

Я в тайне заготовила сухарей, которые складывала в холщевые мешочки, что прятала под стрехой в сарае. Так же припрятала несколько серебряных монет, что случайно нашла на кухне в нижнем ящике. Он не давал мне денег, да и тратить мне их особо и негде было. Я не выходила из двора дома со дня своего приезда сюда.

На подготовку моего побега у меня ушел месяц. Теперь я ждала подходящего случая.

И вот в один из дней, как иногда это уже случалось, он отлучился на несколько дней. В доме остался тот самый мужичок, что был извозчиком на той повозке, когда я впервые увидела его. Он всегда оставался при доме, когда хозяин уезжал. Он ни разу не заговорил со мной. Как я поняла, он не знал никаких языков, кроме румынского. Он, а так же пара стряпух, жили в маленькой избушке, что стояла за сараями, и никогда без нужды не поднимались в хозяйский дом. Именно это время я и избрала для своего побега.

Я поднялась задолго до рассвета. Мешочки с сухарями я еще с вечера переложила в тележку под старое одеяло. Туда же положила пару запасных башмаков. Помня как было мне худо, когда я осталась без обуви. В чистую холстину завернула припасы, что пригодятся мне на первое время. Сыр, отварное мясо, свежий хлеб. И незадолго до рассвета, в серой предутренней дымке, я вышла, толкая свою тележку, со двора.

Я не помнила дорогу, по которой мы сюда приехали, так как я проспала весь путь. Я не знала, куда нужно идти, но я видела, откуда приезжают телеги, что привозили продукты из деревни. И, полагаясь только на своё чутье, я пошла в противоположном направлении.

Из леса я вышла довольно быстро. Уже к обеду я вышла на широкое поле, через которое вела укатанная дорога. Не задумываясь, я пошла по ней. Ближе к вечеру я нагнала какой-то обоз, который, поднимая клубы пыли, медленно тащился в том же направлении что и я. Бабы, мужики, кто с ручной тележкой, как я, а кто и просто волоком по земле мешок со скарбом, тащились, едва передвигая ноги.

Я, догнав их, попыталась, было заговорить с ними, но они словно не слыша меня, продолжали медленно идти. Тогда, обогнав их, я постаралась уйти от них как можно дальше. Уже поздним вечером, практически затемно, я пришла в какую-то деревню, которую населяли фламандцы.

Найдя постоялый двор и пытаясь выяснить в какой стороне море, и как мне побыстрее попасть на побережье, я испытала колоссальное разочарование. Оказывается, я целый день шла в противоположном направлении. И для того, чтобы исправить этот огрех, мне надо вернуться и пройти буквально в десяти шагах от дома Константина. Но самое плохое было в том, что путь к морю лежал через деревни, которые принадлежали ему.

Возможно, там никто и не обратит на меня внимания. Мало ли сейчас бродит людей по дорогам? Но есть возможность, что меня узнает кто-либо из тех, кто привозил припасы в дом.

Переночевав на постоялом дворе, и вымыв кухню в оплату за ночлег, поутру я отправилась в обратный путь. Ночевка на кухне позволила мне сэкономить свои собственные припасы, я перекусила тем, что нашла в столах.

Я смогла пройти через деревни, частично обогнув их по полям, правда, заплатив за это двумя ночевками в открытом поле. Дальше моя дорога пролегала по редким рощам, и широким полям. В один из дней пути я повстречала обоз, который устраивался на ночлег в небольшой роще. Так как дело было ближе к вечеру, и мне тоже надо было каким-то образом решать эту проблему, то я попросилась к их костру.

По утру, распрощавшись с приютившими меня людьми, и уточнив дорогу, я вышла в путь. Ближе к ночи я дошла до какой-то деревни, не чуя под собой ног от усталости. Попросившись в первый же дом, я уснула под лавкой, даже отказавшись от ужина.

А утром у меня поднялась температура. Меня знобило, сильно болела голова, рвало даже от мысли о еде. Я поняла что, скорее всего моё путешествие закончиться тем, что моё тело сожгут, как и других умерших от чумы. Поднявшись из последних сил, и толкая тележку перед собой, я решила дойти до первого монастыря, который встретится на моем пути. Мне, почему-то казалось, что в монастыре меня смогут вылечить. Ну, или я умру, совершив покаяние и последнее причастие. Умирать без причастия, да еще от чумы, мне было страшно.

Я не помню, как я брела по дороге, я не помню, сколько времени прошло с момента как я заболела. Помню только, что вдруг оказалась в повозке, и надо мной склонилось лицо Константина.

Всю дорогу, как потом рассказал Константин, я бредила о своей тележке. И все порывалась куда-то идти. Он привез меня домой, и выходил. А может это и не он, а моя беременность? Я не знаю. Больше трех недель я боролась с недугом, но как только болезнь начала отступать, у меня с ним состоялся очень серьезный разговор.

Я объяснила свой побег беременностью и тем, что я хотела спасти ребенка. Ведь ему, как я понимала, никакой ребенок не нужен. Выслушав меня, Константин ушел, наказав слугам внимательно смотреть за мной, и взяв с меня обещание, что я не покину этот дом, покуда он не вернется. В свою очередь, дав обещание не причинять более неприятности ни мне, ни будущему ребенку.

Он вернулся через несколько дней. Это было раним утром, я еще почивала. Он зашел в спальню и долгим взглядом посмотрел на меня. Я уже привыкла к его долгим немигающим взглядам. Постояв так несколько минут, он попросил меня подняться к завтраку, и вышел из спальни.

За столом он протянул мне какие-то бумаги. Я взяла и, развернув их, начала читать. То были бумаги, на основании которых я становилась владелицей дома и двух прилагающихся к имению деревень. И имею право жить здесь до самой смерти. После моей смерти, владения переходят к моему наследнику, а если таковых не окажется, то имение возвращается к Константину, ежели он на тот момент будет еще жив, или к наследникам, которых Константин укажет в своем завещании. В особом условии было указано, что наследник Софии, то бишь мой ребенок, должен принадлежать к роду Константина, и если мой наследник будет не его крови, то он лишается права на владение имением и должен незамедлительно покинуть усадьбу.

На мой резонный вопрос, а где будет жить он, покуда я владею этим домом, Константин ответил, что у него есть где проводить свое время. И что он более не вернется в эти места, пока не наступит момент, указанный в бумагах, а именно смерть Софии, то бишь моя смерть.

На вопрос, а как быть, если на момент моей смерти у меня все же будет наследник? Константин пояснил, что он узнает об этом сам. Как и то, чьей крови будет этот наследник. Если наследник не будет принадлежать к роду Константина, то он лишается права на владение имением, и обязан съехать незамедлительно, как только случиться моя смерть, как и указано в бумагах.

На моё возмущение о его подозрениях, о том, как ребёнок может оказаться не его крови и рода он просто промолчал. Тогда я ему открыто сказала, что он первый и единственный мужчина в моей жизни, хоть и взял он меня не по любви, не по согласию, а по собственной прихоти. И что я смиренно сносила его присутствие и его бесчинства, и что в ответ на моё благочестие он мог бы дать мне законный брак, освященный в церкви, как того велит и рассудок и нормы поведения.

Он ответил мне тем долгим взглядом, который я научилась выдерживать с первой нашей встречи. Потом он сказал, что рад бы предложить мне и руку и сердце, а так же законный брак, но всё дело в том, что он уже как три столетия отлучен от церкви и признан законной церковью представителем Дьявола на Земле.

Он объяснил, что является наследником древнего рода вампиров, как будто я сама не догадалась об этом теми темными ночами, когда он со страстью пил мою кровь. И что истинным вампирам невозможно завести потомство. По-крайней мере ему, за все его время существования, не было известно о подобном.

Я не могла предоставить ему других доказательств своей верности кроме моих слов, и поэтому просто спросила, а как же тогда он смог появиться на свет ежели вампиры не могут иметь детей, на что он просто промолчал.

Через некоторое время, после этого разговора, Константин уехал. Перед своим отъездом он заменил кучера и стряпух, так как они не понимали ни одного языка кроме румынского. Он так же наказал всем жителям его имения служить мне верой и правдой, как они служили ему. Я не знаю, чем он их смог убедить, или запугать, но все это время, как ты и сам успел убедиться, они продолжают служить нам верой и правдой.

Ровно через год, на первый день твоего рождения, Константин прислал сундук, в котором было несколько десятков тысяч золотых экю. А так же бумаги, в которых говорилось о том, что мой сын признается законным наследником Константина и что он имеет полное право вступить в наследство после моей смерти.

Где Константин находится теперь, и жив ли он, я не знаю. Но ты являешься законным наследником Константина и продолжателем древнего рода вампиров из Румынии.

Но почему тебя тошнит, и ты иногда теряешь сознание при виде крови, я не могу знать, как не знаю и то, почему ты вместо крови пьешь молоко? Возможно, это как-то связано с тем, что во время беременности я переболела чумой? Возможно, от чумы меня спасло то, что я была беременна тобой, и что твой отец вампир? У меня нет ответов на эти вопросы. Но ты, безусловно, вампир. Потому что перед тем как уехать Константин показал мне всю свою ярость.

В тот момент когда мы спорили о том, как он может думать, что тот ребёнок которого я ношу в себе, не его, я спросила его, а как он может доказать, что он вампир, кроме того, что он пил мою кровь? Тогда он встал посреди комнаты, предупредив меня не дергаться и по возможности не кричать. И тем более не делать резких движений. Он, по его словам, полностью контролирует свои действия, но не может отвечать за действия другого человека.

Его глаза вспыхнули, точно так же как вспыхнули твои. Они горели живым огнем. От них исходил истинный жар. Клыки увеличились, передние зубы стали мельче и острее, ногти превратились в звериные когти и увеличились в размере. Он весь напрягся, голос его стал низким, он спросил меня, нравится ли он мне в таком виде? Я сидела, ни жива, ни мертва. Моё сознание отказывалось принимать эту картину. У меня не было слов, и я только молча качала головой.

После, приняв свой обычный облик, он продемонстрировал мне еще одну свою особенность. Он взял свой кинжал и резко, с маху, рубанул себя по левой руке. Кровь хлынула густым потоком, но буквально на глазах, запузырилась, свернулась, и только несколько капель остались на коже. Не прошло и четверти часа как кожа на его руке начала затягиваться, срастаться, и еще через пару минут на том месте, где только что была ужасная рана, не осталось и малейшего следа.

В тот момент, когда на тебя упала коса, и я увидела, как ты истекаешь кровью, я поняла, что именно сейчас все станет ясно. Ты или умрешь, и я пойму, что Константин прав, ты не его ребенок. Или ты, потеряв сознание, очнешься через несколько минут, как ни в чем не бывало.

Но если бы ты умер, я бы всю жизнь искала ответ на вопрос, а кто тогда отец моего ребенка, если не Константин?

Я занесла тебя в дом, позвав на помощь кучера и кухарку. Меня поразило, что они даже не удивились, увидев тебя в крови, и не задали ни одного вопроса, когда увидели тебя опять целого и невредимого.

Мне иногда кажется, что они тоже из этого рода, что и Константин. Хотя он смог убедить меня, что жители деревень обычные люди, и что между жителями деревни и лично им принято соглашение о служении ему со всей преданностью, а он осуществляет их защиту и обеспечивает их благополучие.

Но здесь и правда существует какая-то связь. Ни один житель этих деревень не умер от чумы. Более того, никто даже не заболел. И здесь практически не селятся пришлые люди.

Я еще в детстве слышала о вампирах. Что их нельзя убить, иначе как вбить осиновый кол прямо в сердце. Что солнечный свет их убивает, и они могут выходить из дома только ночью. Но Константин спокойно ходил днем, да он, как и ты, страдал от солнечного света, и, наверное, свет может убить и его, и тебя, если долго держать вас голыми на солнце. Я не спрашивала его об этом. Слишком мало времени у нас было для откровенных разговоров. Ведь мы всего лишь раз и смогли поговорить о нас откровенно и без утаек.

Поэтому я не могу ответить на все твои вопросы. Почему так, а не этак? Почему именно молоко, а не кровь? На все свои почему, тебе придется самому искать ответы. Возможно, ты еще встретишься с ним. Но я предупреждаю тебя, не ищи этой встречи сам. Я чувствую, что между родственниками Константина не приветствуется братская любовь, скорее всего там присутствует братская ненависть.

Любила ли я его? Я не знаю. Я до сих пор не могу ответить на этот вопрос.

И еще. Тебе, наверное, сейчас будет дико слышать это от матери, которая обязана учить своих детей любви и покорности, но тебе придется убить любого человека, который хоть раз увидит тебя в твоем истинном обличии.

Как только кто-нибудь, пусть даже случайно, увидит тебя в таком виде, и он останется жив, он, пусть и не сразу, но расскажет о тебе другим людям. И поверь мне, всегда найдутся те, кто захочет тебя убить.

Прости меня за то, что я наградила тебя таким страшным наследством, но я не представляла, к чему приведет моя встреча на той дороге. Иногда ночами я думаю, что было бы лучше, если бы я умерла. С другой стороны я очень люблю тебя, и я, где-то в душе, горжусь, что ты у меня такой. Просто прости меня и прими себя таким, какой ты есть. Плохо это или хорошо сейчас не о том речь. Сейчас надо придумать, как тебе жить дальше. Ведь если верить словам твоего отца жизнь у тебя предстоит довольно долгая. А обычные, нормальные, люди столько не живут. Я не знаю, как Константин решает эту проблему, но то, что это большая проблема я это чувствую.

***

И черт же меня дернул приехать из Европы в эту чертову Украину. Тогда, в самом начале двухтысячных, это вроде было самым разумным решением, но сейчас, в две тысячи двадцать втором году, когда до моей регенерации остается каких-то пара месяцев, а я нахожусь в качестве беженца в России, это решение выглядит довольно глупым и не уместным.

При том бардаке, что творился на Украине на момент моего приезда, и при той коррупции, я быстро стал этническим украинцем, припрятав до времени документы, по которым пересек границу. И вот теперь из-за событий четырнадцатого года я беженец на территории России.

И все мои приготовления к двадцать второму году, ожидая, когда придет срок перехода из одной личности в другую, пошли коту под хвост. Знакомство с Гнедышем в Москве кажется, вселило в меня уверенность, что все пройдет хорошо, но его смерть опять перечеркнула мои планы.

Налив кружку молока, и немного успокоившись, я начал размышлять.

Допустим, я куплю гараж Гнедыша. Это дает мне возможность заиметь в своем распоряжении мастерскую по изготовлению фальшивых документов. Это конечно большой плюс. Правда, только в том случае, если ты умеешь мастерить эти самые документы. Допустим документы готовые, и остается только вклеить новое фото, но где взять тело?

Проблемы, помноженные на проблемы. Так, надо успокоиться, выход есть, выход есть всегда, надо только хорошо обдумать проблему.

А что если мне вернутся на Украину по тем самым документам беженца? Через Прибалтику, или через Белоруссию. Через Белоруссию предпочтительней. И уже из Украины, воспользовавшись бардаком, который усилился в разы, выехать в Румынию по тем документам, по которым въехал на Украину.

Оказавшись в Европе, я могу воспользоваться той возможностью, которую предоставляет мне принадлежность к роду Константина. Правда, я всегда оставлял это вариант на самый крайний случай. Сейчас, кажется как раз тот самый случай.

***

Я вспомнил то время, когда впервые увидал церковного клерка, и был поражен его осведомленностью о моей жизни. Это случилось в тысяча семьсот девятом году. Маленький тщедушный человек, постоянно покашливая, объяснял, откуда он меня знает, и что ему от меня надо.

Оказывается в Трансильвании, что лежит в центральной части Румынии, в Карпатских горах, находиться неприметная церковь, служащие которой отслеживают всех, кто принадлежит роду Константина. Как они это делают, он не объяснил мне, да это и не важно, важно, что они знают обо мне, и о моей проблеме. Он передал мне бумаги, по которым я якобы уже два раза умер, и новый я якобы уже два раза родился. Факт моей мнимой смерти, и моего мнимого рождения, зарегистрирован в этой церкви. О чем и говорят предоставленные мне бумаги.

Так же он объяснил мне, что через определенный срок в этой церкви будет официально оформляться факт смерти одного меня, и факт рождения другого меня. Так же, при необходимости, церковь может подготовить документы о получении того или иного образования. И что я в любой момент могу приехать и потребовать данные документы, и они будут мне незамедлительно выданы, но только лично в руки. Мой вопрос, во сколько обойдутся их услуги, остался без ответа, и без объяснений.

На другой мой вопрос, а как быть с телом? С могилой? И прочими сопутствующими проблемами? Я получил исчерпывающий ответ — церковь занимается только духовными проблемами. Мирские и телесные проблемы полностью лежат на плечах прихожан.

Я воспользовался услугами этой церкви первый раз в тысяча семьсот шестьдесят девятом году. У меня тогда впервые появились затруднения с легализацией своего положения.

Я не без труда, используя карту, что отставил мне клерк, нашел церковь, которая находилась в горах. Неприметный каменный скит. Несколько зданий, сама церковь, а так же различные хозяйственные постройки были окружены высокой каменой стеной. На её территории жило не больше трех десятков священнослужителей. Для меня так и осталось тайной, не разгаданной до сих пор, как они организуют свою работу, да это и не становилось моей целью. Меня устраивало то, что в любой момент, когда у меня возникают непреодолимые проблемы, я могу обратиться к ним за помощью и получить все необходимые документы.

В следующий свой приезд я, испросив разрешения у аббата, перезахоронил останки матери, что ранее была похоронена на территории имения, на небольшое кладбище, что располагалась у дальней стены монастыря. Монахи, совершив панихиду, своими силами обустроили могилу. Каменное надгробие украшала гранитная плита с искусно вырезанным крестом и надписью в готическом стиле:

Софии

Любимой матери

Очередной мой приезд в эту обитель был связан с тем, что в тысяча восемьсот сороковом году я решил продать имение. Не сказать, что я сильно нуждался в деньгах, просто официальное владение доставляло определенные проблемы с оформлением наследства. К тому времени у меня еще оставалась в распоряжении приличная сумма от тех денег, что Константин прислал матери на мой первый день рожденья. Мать, живя за счет имения, практически не потратив ни одного су, полностью передала их мне. К середине девятнадцатого века экю перестали штамповать, появились другие денежные средства, но золотая монета всегда остается золотой монетой.

Для открытия своего первого банковского счета мне требовались надежные документы. Открыв счет и положив на депозит всю сумму, вырученную от продажи имения, я прибавил к ним несколько тысяч золотых экю. Дав подробные инструкции банку, кто и при каких условиях имеет право распоряжаться моим счетом, я полностью обезопасил свой тыл в материальном плане.

К услугам данной церкви я обращался с периодичностью раз, два в столетие. Пришло время еще раз обратиться к ним за помощью. И надо будет не забыть отправить им очередной чек на круглую сумму. Можно воспользоваться и электронным платежом, но мне нравится использовать бумажный чек.

Напившись молока, и успокоившись, я начал выстраивать план своих дальнейших действий.

***

И так, наперед надо решить покупать мастерскую Гнедыша, что обустроена в его гараже, или нет? Заиметь в наличии оборудованную по последнему слову техники мастерскую по изготовлению фальшивых документов было большим соблазном. Это давало мне определенные преимущества. Правда, надо еще освоить этот процесс. Для начала не плохо было бы выучиться на компьютерщика. Все равно эту профессию мне уже никак не миновать. Выучиться не проблема, для этого надо только выбрать учебное заведение. И если я покупаю гараж, то и учиться мне надо, конечно же, в Москве. А в России лучше университета имени Баумана для этой цели нет.

Значить решено. Завтра же надо заняться покупкой гаража. После незамедлительно выехать на Украину, оттуда в Румынию. По возможности пережить момент регенерации в церкви, и уже помолодевшим, получив все необходимые документы, выехать в Швейцарию.

Поездка в Швейцарию в принципе не то чтобы необходимая, но все же надежней самому оформить все документы по наследству на банковский вклад, учитывая тот бардак, который твориться в мире. Лично убедиться, что в Швейцарии не возникнет не нужных проблем. К тому же надо положить в банковский сейф, хотя назвать сейфом бронированную комнату размером два с половиной на два с половиной метра довольно сложно, все те документы, что уже не будут востребованные новой личностью.

С ноткой ностальгии я вспоминал вещи, которые хранились в том сейфе, и которыми я уже навряд ли когда смогу воспользоваться. Длинный и узкий меч времен короля Людовика. Мушкетерская шпага, что напоминала мне о веселых временах проведенных в стенах Сорбонны, где я изучал философию и право. Японская катана мастера Хусидо, собственноручно выкованная им для меня в тысяча девятьсот первом году. Настоящее пончо индейцев Латинской Америки. Картотека, в которой собраны все документы о тех личностях, которыми я проживал все это время.

В том банке никогда не задавали лишних вопросов. Да, их услуги обходились мне не дешево. Но банк умеет не только хранить тайны, он еще неплохо работает с моими деньгами. За все время, с момента открытия счета до сегодняшнего дня, банк увеличил мой капитал на три нуля, доведя сумму до семи нулей.

***

Тряхнув головой, отбрасывая воспоминания, я вернулся к насущным вопросам.

И так, кажется, моя проблема обрела решение.

Ну что ж, на том и порешим. Завтра к вдове, договариваюсь о цене, уплачиваю полную сумму, и сразу же в путь. А после Швейцарии, используя документы, полученные в приходе, я возвращаюсь в Москву в качестве студента технологического университета имени Баумана. Для наступающей эры цифрового формата одной философии и права в багаже явно недостаточно. Надо добавить к имеющимся знаниям еще и программирование. А технологию изготовления документов я освою в процессе учебы.

Потянувшись за кружкой молока, я ощутил резкую жажду. Моё горло сжалось, воздух с хрипом проходил через внезапно высохшее горло. Дрожащей, ослабевающей рукой, расплескивая молоко, я поднес кружку ко рту и захлебываясь начал пить.

Давно я не испытывал таких панических атак. Видимо старею, раз от такой проблемы нервы начали сдавать.

***

Это началось после того случая, что случился в Лондоне, в конце тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года.

Приехав по делам в Лондон, и практически уже закончив их, я решил погулять по городу. Уже под вечер, сидя в небольшом пабе, где-то в пригороде, и наблюдая за разношерстной публикой, я заметил, как в паб зашла монахиня в сопровождении юной девицы.

Что занесло служительницу церкви в это, погрязшее в грехах, заведение мне было неизвестно. Она что-то спросила у мужчины стоящего за стойкой, купила какую-то снедь и направилась к выходу. Я обратил внимание, что как только она вышла за дверь из-за соседнего столика поднялись трое мужиков довольно отвратительного вида. Поняв, что приход монахини в этот паб может обернуться для неё плачевно, я с некоторой неохотой поднялся из-за стола.

Выйдя на улицу и оглянувшись, я услышал сдавленные крики, что раздавались из ближайшего переулка. Опрометью кинувшись туда, я увидел, как один из отморозков, накинув мешок на голову девицы, заталкивает её в повозку. Монахиня отбивалась от двоих пытавшихся связать её мужиков. Видя что у них не получается справиться с этой нежной на вид женщиной один из мужланов ударил её кулаком по голове. Монахиня без звука осела на землю. Я подскочил к насильникам. А то, что это были обыкновенные насильники, у меня уже не было никаких сомнений.

Окинув взглядом площадку, и противников, я понял, что шпагу лучше не доставать. Мужики были довольно грозные, и у одного из них в руках уже появился огромный тесак. Еще раз, быстро оглянувшись, чтобы убедиться в отсутствии не нужных зрителей я чуть пригнулся и, расставив руки, позволил проявиться своей истиной сущности.

Вся драка заняла не более пары минут. Как я и ожидал мой истинный вид поверг грабителей в ужас, лишив всякой возможности к сопротивлению. Стряхнув с себя нервное напряжение и приняв свой обычный вид, я нагнулся над потерявшей сознание монахиней. Решив, что ей лучше не видеть растерзанных тел я аккуратно поднял её и, положив в повозку, подхватил лошадей под уздцы. Выведя повозку из глухого переулка на улицу, и еще раз внимательно осмотревшись, я, усевшись на место возницы, тронул лошадей.

Отъехав на приличное расстояние от места драки, я остановил лошадей и заглянул в повозку. Девица, замотанная веревкой, с мешком на голове, вяло крутилась, пытаясь освободиться от пут, а монахиня лежала без движения, видимо все еще не приходя в сознание.

Развязав девицу и приведя в сознание монашку, я, не вдаваясь в подробности, объяснил, мол, проходил мимо, услышал, вступился, ну и все такое. Монашка рассыпалась в благодарностях и начала уговаривать меня, если у меня нет других дел, и если мне не помешают пара сотен золотых дублонов, сопроводить их до места. Она назвала монастырь лежащий в двух-трех днях пути отсюда. Она объяснила, что это уже второе нападение на них. И если от первого она откупилась деньгами, то теперь у них и денег-то не осталось.

Она так же поведала, что девица, которую она сопровождает это дочь известного в Англии барона, и он не поскупиться на награду за её спасение. Так как срочных дел у меня действительно не было, я решил сопроводить их до монастыря, куда они направлялись.

Заехав в гостиницу, где я оставил свои вещи, и, арендовав у хозяина таверны карету, оставив ему в оплату повозку, и договорившись, каким образом он заберет карету обратно, я в сопровождении монахини и юной девушки тронулся в путь.

Вся дорога заняла два с половиной дня. И прошло это маленькое путешествие без каких-то проблем, за исключением того, что юная девица уничтожила все мои запасы молока.

Уже на подъезде к монастырю я, не пивший молока уже несколько часов, испытал сильнейшую жажду. Моё горло высохло, во рту не было ни капельки слюны, я с трудом дышал. Воздух, прорываясь через сухое горло, свистел, обдирая как наждаком сухое небо. Меня трясло, я чувствовал, что теряю контроль над собственным телом. Мои глаза начинали гореть, ногти периодически болели, меняя свой вид на ужасные когти. Меня корёжило, голова отказывалась думать. Жажда. Я был готов убить в этот момент любого кто появиться у меня на глазах. Из последних сил я пытался сохранить контроль над ситуацией, искренне сожалея о том, что в противном случае мне придется убить тех, кого я пытался спасти, вызвавшись сопровождать.

Деревня, что появилась не вдалеке, когда мы выехали из дубовой рощи, спасла ситуацию. Собрав последние силы, сжав зубы чтобы не дать истиной сущности вырваться на волю, я, выкупив практически все молоко, которое было у той хозяйки, выпил почти половину за один раз.

Когда мы приехали в монастырь, барон со своей свитой уже был там. Монахиня подробно описала барону момент нашего знакомства, как и то почему мне пришлось сопровождать их. Барон за спасение его дочери отвалил мне триста золотых дублонов. Я, принимая деньги, улыбался своим мыслям, и тому, что не окажись той деревни на нашем пути, и продлись наше путешествие еще несколько часов, барон никогда больше не увидел бы ни монашку, ни свою дочь. И даже не смог бы узнать, а что с ними стало.

После этого случая я всегда имел приличный запас молока. Но панические атаки, хоть и довольно редко, но все же случались. Обычно такое иногда происходило во сне. Но было пару раз и наяву, вот именно как сейчас.

***

Напившись молока, и успокоившись, я вернулся к насущным проблемам.

И так, план, вроде бы хорош. Надеюсь больше не должно случиться никаких форс-мажорных ситуаций. Главное вовремя попасть в Румынию. А в Румынии уже ничто не сможет нарушить этот план.

Что будет с той личностью, что числится за украинскими документами, как и с той, что пропадет на территории Румынии, после пересечения границы, меня теперь уже просто не волновало. Пусть они канут в пучине истории. При том плане, который только что родился, этим личностям нет места, да и не числиться за ними ничего материального. И при том бардаке, что сейчас твориться в мире, их никто не будет искать. А проблему передачи гаража документально я оформлю и после возвращения из Швейцарии. Главное это заплатить вдове сейчас, а оформление немного и подождет.

И так — жизнь продолжается. Даже в эпоху Интернета.

***

И все же, странно, почему именно молоко?