Солнце Айвери

Для меня существует всего два солнца: Солнце Земли и любое другое. Мне говорили, я родился здесь, а светило родной планеты не способна затмить ни одна другая звезда во вселенной. В этой истине я убеждался всякий раз, когда возвращался на Землю, вот как сегодня. А при встрече оно ласково – всякий раз ласково – опаляло меня до теплового удара и облупленного носа. Такое хорошее.

Шеф посылает меня на выездные задания по планетам и колониям так часто, как только может. Даже если бы я состоял на службе в двух или трех экземплярах, он бы нашел работу для всех моих копий – заботится обо мне, как умеет. Но в командировки на Землю я всегда летаю с особенным удовольствием. Потому что а как иначе? Вся эта родная солнечная радиация, от которой, если не защитишься, в лучшем случае, получишь ожоги. Все эти люди, не знающие, чего хотеть: то ли к звездам лететь, то ли кукурузные грядки возделывать. Все эти дурацкие социальные конфликты на разных стадиях тления.

И один из самых дурацких – космические биокорабли с псевдоинтеллектом, которые лет двадцать назад вдруг заявили, что они теперь живые. И с тех пор ничего не изменилось: так и продолжают убеждать в этом всех подряд. Что ж, каждый развлекается, как может.

– Миша, задание-то наше уже известно? Прислали его или опять забыли? – я обернулся, чтобы увидеть, как сморщится носик лучшего инженера во вселенной и по совместительству очаровательной девушки с самым тяжелым из известных мне характером.

– Не наше, а исключительно твое, – проворчала она и презрительно фыркнула, наверное, только чтобы компенсировать сияние улыбки, которая неизменно выползала на мое лицо, когда я смотрел на Мишу.

– Полетела со мной – значит, наше.

– А и в самом деле, пропадешь без меня. Поскольку хорошо у тебя работает одна только голова.

– И что это значит? – я снова обернулся к ней, и в следующий миг предсказуемо сбил ногой мусорный контейнер, охнул от боли и осел на асфальт, едва не потеряв очки. Должно быть, наполнен этот бак был исключительно свинцовыми чушками. Чувство было такое, будто мне оторвали пальцы, и теперь в башмаке удручающе пусто, зато болит зверски. Так сильно, что уже даже смешно.

– И вот так всегда, – вздохнула Миша, закатывая глаза, безжалостно стянула мою обувь и быстро ощупала стопу, не обращая внимания на мое сопение, призванное выразить недовольство и страх боли, еще большей, чем уже была. – Надо же проверить на переломы, а я как раз смогу, что тут сложного. В живом человеке, как и в железяках, те же провода, каркас и тяги.

Я же говорю – лучший инженер во вселенной!

– Что это у тебя за гримаса такая? – расхохоталась Миша. – Это ты смеешься так или от боли рожу перекосило?

– Считай, что и то, и другое. Зачем выбирать что-то одно, если можно испытывать весь спектр непередаваемых эмоций? – отвечаю, не в силах сдержать улыбку, вытираю случайную слезу и таки сбиваю пальцами очки. Хорошо хоть носом хлюпать не начал. – Так почему я без тебя не справлюсь?

– Ну смотри, задание пришло, – буркнула она, сунув мне пад почти в лицо. Чтобы помочь мне надеть ботинок и подняться, ее великодушия уже не хватило. – Ехать нам с тобой дальше аж в самый Хайес.

– Это же… Там же… эти вроде-бы-но-не-точно живые корабли… – Я поспешно включил пад и просмотрел задание. – О чем шеф думает вообще?! Я, конечно, полезный, но меня надо применять в других областях, а не посылать с железяками, играющими в жизнь, разбираться.

– Я же говорю, – один не справишься, – усмехнулась Миша. – А тут как раз я, такая полезная, растерянного и перепуганного тебя спасу.

– Не преувеличивай! Да и что у них – у них! – могло такого стрястись?! И я-то им зачем понадобился?!

***

Около двадцати с лишним лет назад люди, на свою голову, изобрели космические корабли из метаморфной материи с локальными проявлениями, которую не так точно, зато гораздо проще называют биоматерией. Люди же снабдили их псевдоинтеллектом. Эти корабли были дешевле в производстве, проще в управлении и обслуживании, быстрее, маневреннее и универсальнее, в том смысле, что могли при необходимости залететь в такие дыры космоса, куда не каждый камикадзе бы сунулся. С исследовательскими целями, разумеется. Какое-то время человечество процветало благодаря этим кораблям. А потом началась шаблонная фантастика: биокорабли осознали себя живыми. Со всеми вытекающими последствиями.

– Неужели не хочешь заниматься этим делом? – спросила Миша, поравнявшись со мной.

– И как ты все замечаешь, позади ведь идешь, – буркнул я.

– А у тебя волосы на затылке от недовольства всегда топорщатся.

Я посмотрел на ее по-детски милое лицо, на котором боролись беспокойство за меня и раздражение на меня же, попеременно сменяющие друг друга. Про волосы, похоже, она не шутила, и я попытался пригладить свой затылок, чувствуя себя при этом идиотом, которого разыграли.

– Мне рассказывали, кто-то из моей близкой родни участвовал в создании их мозгов и потому всегда и всем, кто готов был слушать, говорил, что “полноценный разум в этой мудреной каше из схем и полей зародиться просто не мог, а метаморфная материя корпусов сама по себе – вроде куска мяса на тарелке”. За это, видать, его и убили. Кто? Фанатики, скорее всего.

После этого события фантастика перестала быть фантастикой, стала реальностью, странной и безжалостной. Сочувствующие превратились в защитников прав, быстренько склепали собственную организацию, назвали ее “SLM” и стали ожесточенно насаждать равноправие для биокораблей и попутно защищаться от обвинений в убийстве.

– Глупая смерть, – вздохнула Миша и тут же иронично вздернула бровь. – Но еще глупее, что ты теперь не хочешь и дел иметь с биокораблями. Ненавидишь, что ли?

Я остановился, покопался в своих эмоциональных потрохах, выхлопал пыль из убеждений и оценок, улыбнулся так, что Миша отшатнулась от меня, и ответил:

– Да мне плевать на те события, я тогда шатался по улицам безмозглым подростком. И на родича тоже – я даже не знаю, кто он и как его зовут. И на причастность кораблей этих к моей якобы семейной драме плевать тоже. Пострадай хоть табуретка деревянная, если шеф посчитает, что делу могу помочь только я, сделал бы все наилучшим образом.

– Ну и чего тогда пугаешь своей хмурой рожей и возмущаешься всю дорогу?

– Так они же считают себя живыми! – я всплеснул руками. – Я-то в этом не уверен, но допускаю мысль, что так может быть. Что, все еще не поняла? А если мне придется залезть внутрь? Только от одной мысли об этом меня начинает мутить и потряхивать. Ты чего остановилась? Я что, святыми вещами шучу?

– Мы уже приближаемся к Хайесу.

***

Масштабы человеческих устремлений неизменно предрасполагают к гигантизму всего, что это человечество создает. Хайес, насколько я знал, всегда был как раз таким – неприлично гигантским. Но сейчас, оказавшись перед этим зданием (если это все еще можно было назвать зданием), когда-то отданным в безраздельное пользование живым кораблям, чтобы разглядеть верхушку, мне пришлось задрать голову так, что я почти сел на дорогу. Оно сильно подросло и раздалось вширь, как толстяк, не следивший за своим весом ни дня. Формой Хайес напоминал древний зиккурат, его верхние уровни скрывались в смоговых облаках. Писали, что и площадь он занимает больше двухсот футбольных полей. Хайес был, наверное, единственным местом на Земле, куда людям хода не было. Биокорабли, “живущие” внутри, сами создавали себе среду, сами администрировали свою деятельность, сами чинились, обслуживались и даже, по слухам, воспроизводились.

– И вот здесь, значит, у них случилось что-то непредвиденное… – пробубнил я вслух, осматривая “зиккурат” изнутри: когда еще удастся хоть кому-то из людей побывать в этой неприступной обители кораблей-метаморфов? Да хоть на пороге его постоять? – Что-то нехорошее случилось с ними… И справиться с этим они не смогли.

Сбиться с пути мне не грозило: Миша схватила меня за руку и направляла в нужную сторону, такая молодец! О том, чтобы мы оба не заблудились, в свою очередь, позаботились обитатели этого монструозного здания-города: путь нам подсвечивали трогательные розовые стрелочки. Они просто “ползли” по полу в трех шагах впереди, а казалось, тянули за лодыжки. Ждут нас здесь, значит, не дождутся.

– Это же первый раз за двенадцать лет, когда они обратились за помощью к людям? – тихо, почти шепча, спросила Миша. – Это же мечта любого инженера – оказаться здесь!

Мы едва успели войти в бесшумно уехавшие в стороны ворота, на нас тут же стремительно надвинулось со всех сторон что-то мощное, как гранитный утес, и непреодолимое, как цунами. Оглушило, но не звуком. Ослепило, но не видом. Воздвиглось стеной вокруг и с недоверием и любопытством уставилось на нас множество своих условных, будем считать, глаз. Вот интересно, что у биокораблей считается глазами?

– Ага, мечта… – хрипло каркнул я, героически подавив порыв убежать назад. Где-то рядом пискнула Миша и этим спасла меня от позорной участи труса. Я умею быть бесстрашным, но для этого необходимо, чтобы на меня смотрела хотя бы пара (или сколько есть в наличии) глаз любой степени пристрастности.

– Гнутые отвертки, что происходит?!

– Эй, эй, полегче, – серьезно, но не то чтобы громко проговорил я – знал, что хозяева Хайеса меня услышат. Мне уже удалось, фигурально выражаясь, взять в руки себя и, выражаясь прямо, взять в руки Мишу: я помог ей встать с колен. – Разрешения на сканирование мозга я вам не давал. А вы еще и запрещенными ментальными внушениями занялись. Разве так долгожданных гостей встречают?

В тот же миг “цунами”, “скалы” и “стены” исчезли из головы, оставив после себя противный зуд, вытекли, как вытекают сопли из носа. И я вздохнул с облегчением. Так-то лучше.

Без иллюзий стало понятно: мы в гигантского размера ангаре со сводом, скрывающимся в темноте над переплетением ферм. Вокруг нас “толпились” корабли. Большие и маленькие; потертые и сияющие пока нетронутой полированной обшивкой; самых разных моделей: от тех, которыми когда-то управляли люди, до совсем новых, изначально для людей не предназначавшихся. Стояли и рассматривали нас: кто это такие к ним тут заявились, стоят, вякают что-то, маленькие, беспорядочные, вызывающе человеческие?

Я в долгу не оставался: пялился на них в ответ, подмечая, как космолеты похожи и одновременно не похожи друг на друга. Один был заметно круглее остальных; другой похож на него, как брат-близнец, но другим оттенком обшивки; третий странной формы, напоминающей четырехмерный куб. Как будто у них индивидуальность была…

Гляделки это, конечно, хорошее, расслабляющее занятие, и я бы предавался ему еще долго – посмотреть-то было на что! – вот только не для этого я сюда пришел. Но с чего лучше начать разговор? И с кем его начать? Кто тут главный биокорабль? Есть ли у них тут хоть какая-то иерархия? Все-таки люди знали о структуре этого странного общества слишком мало.

– Прямо в моем задании это не сказано, но, думаю, я не ошибусь, вы хотели именно меня, – заговорил я, выцепив взглядом черно-серебристый корабль изящных очертаний с большой некрасивой вмятиной на левом боку корпуса. Он стоял позади всех и чуть в стороне и производил впечатление отстраненного наблюдателя, но при взгляде на него у меня зудел кончик носа. – Так что Хайесу нужно от меня? Никогда не поверю, что вам понадобилась человеческая помощь в каком-нибудь пустяке. Это что-то серьезное? Но, вот ведь в чем дело, серьезные проблемы решить вам тоже по плечу… по крылу. Или по фюзеляжу?

– Ты больной, – прошелестело с другой стороны вполне человеческим голосом. Без дергающе-лязгающих звуков дешевого синтезатора, и это было удивительно, учитывая, что голосом биокосмолеты с людьми общались крайне редко. Я развернулся, но так и не смог понять, кто говорил. – Вот здесь, здесь и здесь. Ты профнепригоден.

Моих очков, груди и ушибленной не так давно ноги почти коснулось нечто лилово-серое, маслянисто блестевшее, отросшее из бока одного из кораблей – проявление локальной метаморфии, надо думать. Иными словами, каждый здешний обитатель умел отрастить себе хоть крыло, хоть инструмент или даже нечто, похожее на человеческую конечность, но на ограниченном участке своей поверхности. Полностью поменять свой облик было для них невозможно. Я не отшатнулся от отростка корабля только потому, что на меня смотрела Миша и, должно быть, восхищалась моей отвагой. Как я мог разочаровать ее?

– Это не критические поломки, я справлюсь, – холодно отозвался я. В груди было горячо от недовольства, что эти штуки так много обо мне узнали за каких-то пять минут, и клокотало нетерпеливое, азартное желание продемонстрировать им свое, не уступающее их бесцеремонному “рентгену”, умение.

Проникать в суть вещей, событий и явлений только при помощи своей головы.

– Хватит недоверия, раз уж сами позвали меня, – проговорил я. – С человеческой точки зрения, это глупо. С вашей, непродуктивно. Покажите мне его, наконец.

– Кого ты просишь показать? – на ухо спросила меня Миша.

– Слишком беспорядочной толпой стоят эти биокорабли, ты заметила? Будто очень стараются что-то или кого-то скрыть. Слишком иррационально себя ведут. Всего – слишком для механистичного общества с высоким уровнем упорядоченности. Я бы решил, что беда случилась с ними всеми, но нет, все-таки есть только один, ради кого они рискнули пригласить в Хайес человека.

– Руку. Сюда, – прогудел новый голос, и ко мне ближе подползла (подъехала, подлетела, плавно перетекла?) странная громадина, больше всего похожая на растрепанный цветок магнолии, пробывший на сильном ветру несколько часов. Громадина подставила мне один из “лепестков”, и я впервые за всю жизнь коснулся настоящей биоматерии. Прохладной. Податливой сверху и твердой под поверхностью. Неприятной.

– Твое имя.

– Айвери.

– Полное.

– Это полное, – уперся я, озвучивать фамилию желания не было. Да и необходимости не было тоже: кто знал меня – знал только так.

– Род занятий.

– Работник умственного труда, – фыркнул я, но решил придержать свой сарказм и пояснил: – Специалист по расследованию преступлений. Говорят, не самый плохой.

– Ты считаешь себя умным?

– Ну что за детский сад.

Играют в “детектор лжи”, но сами не в том положении, чтобы гнать помощников.

Я осторожно провел пальцами по поверхности “лепестка”: неприятное чувство от касания к упруго-текучей биоматерии усилилось, и я быстро убрал руку, полностью спрятал в рукав пальто, постаравшись как можно незаметнее вытереть ее о мягкую подкладку. Мой взгляд снова невольно упал на серебристо-черный старый космолет; тот, в свою очередь, неотрывно “смотрел” на меня. Я думал, что смотрел: глаз-то у него не было. Он точно здесь главный. Или один из главных. Интуиция никогда не подводила меня.

– Что, правду я говорю? – спросил я, обращаясь только к нему и игнорируя вопрос. – Вы помешаны на безопасности, и это понятно, но вы же наверняка уже узнали обо мне все, что можно и нельзя.

Звук моего голоса затих – как будто утонул в топкой трясине тишины. Если бы биокорабли были животными, от них раздавалось хотя бы сопение. Но ангар полнился не шумным звериным и даже не человеческим дыханием, а только вязкой тишиной присутствия, которую никогда не спутаешь с тишиной абсолютного одиночества. Они здесь, они рядом, они смотрят на тебя – сигнализирует каждый рецептор, когда хоть одна такая машина находится поблизости. И даже закрывая глаза и затыкая уши, слышишь в голове фантом монотонного гудения – вечного спутника всех космолетов из метаморфной материи. В этот миг – миг, когда нутром почуял их нечеловеческую природу – я ясно ощутил свою чужеродность: вот они, и вот я – разные и далекие. Чужие друг другу.

Биокорабли молчали долго. Но наконец их сборище разом вздрогнуло и расползлось в стороны – как будто море по мановению чьей-то невидимой руки расступилось и встало стенами справа и слева. Ну молодцы, умные машинки. Образовавшийся проход вел к единственному кораблю, оставшемуся на месте. С большого расстояния было понятно только одно: что корабль этот предназначался для полетов и в атмосфере, и в безвоздушном пространстве космоса – у него были компактные треугольные крылья.

Все мои чувства и мысли сконцентрировались на нем. Я и сам не заметил, что уже стою рядом с этим кораблем. Ради него, значит, я прилетел в Хайес? Когда-то глянцевая обшивка потускнела, изначальный бирюзовый цвет еле просматривался, будто под толстым слоем пыли. Тут и там висели на ней куски зеркальной брони, похожие на струпья отмирающей кожи. Погнутые опоры космолета были крепко зажаты фиксаторами. Удручающее зрелище.

За что же тебя так?

– Миша, я есть хочу, – я повернулся к инженеру и улыбнулся. Лицу стало жарко – как всегда, когда я пытался ее обмануть, не желая этого по-настоящему.

– Ну так у тебя конфет полные карманы! Только не спрашивай, откуда я знаю: в своих идиотских джинсах ты никогда не сможешь от меня ничего скрыть.

В этом она была права: сама-то носила широченные штаны с мильоном карманов, в которых на разные случаи жизни были припасены электронные приборы, отвертки, ключи, проволока и космос знает, что еще, но узнать об этом можно было, только сильно ее разозлив. Чудо, а не девушка!

– Я не конфет хочу.

– Неуклюжий предлог избавиться от меня, но что с тобой делать, – вздохнула она, многозначительно и хмуро посмотрела мне в глаза и, резко развернувшись, побежала к выходу, нарочно создавая побольше шума в ангаре. Я ее понимал: она была счастлива оказаться в Хайесе гораздо больше меня; но покинуть это место сейчас, даже на какие-то двадцать минут, тоже пришлось ей. Что поделать, первый раз входить в любое дело я привык без свидетелей! Впрочем, уверен, Миша в отместку и из природной вредности обязательно купит какую-нибудь условно съедобную дребедень и заставит меня ее съесть. Раз уж просил.

Я повернулся к прикованному к полу кораблю. На меня снова нахлынуло пронзительное чувство безысходности и печали. Не мое чувство. Я дотронулся до обшивки, но податливой мягкости не было; приложил ухо, но никакого еле уловимого гула, ни кажущегося, ни реального, сопровождающего работу биоматерии, не услышал.

– Ты тоже болен, – тихо проговорил я кораблю, отступив на шаг. Сердце-то у меня есть, и оно диктовало, что немного сочувствия сейчас не помешает. – Я знаю, ты жив и все слышишь. Что случилось с тобой?

– Залетел во внутреннюю корону Солнца, – ответили мне из-за спины голосом, которым не слишком уродливый мужчина мог бы с легкостью соблазнять женщин. Даже не оборачиваясь, я догадался, что это, наконец, заговорил тот старый черно-серебристый биокосмолет с вмятиной.

Но как интересно получается: обуглился в солнечной короне!

Всегда знал, что Солнце Земли – самая притягательная для человека звезда во вселенной. Получается, не только для человека.

– И зачем же ты полетел в Солнце?

– Это и следует выяснить.

– Ты же транспортный катер…

– Люди не пострадали. Он перевозил только грузы.

– Разумеется, – усмехнулся я и пошел вокруг обгоревшего катера. – Не только вы не желаете перевозить людей, но и людям не больно-то нравится летать внутри ваших… тел.

Психика этих кораблей (то, что заменяет им психику) спроектирована по образцу человеческой, и более тесного контакта с этим страдальцем мне совершенно точно не избежать. Ему придется впустить меня внутрь. Мне придется подавить свою брезгливость. Я, конечно, еще и не такое в себе подавлял, но…

– Солнечная корона? Для этого тебе понадобилась зеркальная броня? Однако, убрать ее до конца не получилось?

– Не убрать. Он не смог ее полностью развернуть.

– И поскольку ты до сих пор скован фиксаторами, предполагаю, что ты используешь первую же возможность вернуться и уничтожить себя таким вот эффектным, но слишком уж изощренным способом?

– Верно.

– Скверно.

Почему так случилось? В чем причина? Кто виноват? С одной стороны, было смешно думать о космолетах-метаморфах, как о людях; с другой, всего, что я уже увидел и почувствовал лично, было достаточно для уверенности: они живые. А к прекрасной возможности быть живым, видимо, прилагаются и сопутствующие проблемы. Главным образом, болезни. И глупость.

– Твой статус на данный момент?

– Обездвижен, системы связи изолированы, энергопотребление ограничено, – в который раз ответил вместо него черно-серебристый космолет.

Как в смирительной рубашке. Биокорабли теперь тоже сходят с ума? А мне, стало быть, любезно отвели роль этакого психиатра, который должен разобраться в причинах. Ну-ну, хороший выбор кандидатуры, ничего не скажешь.

– Добавьте ему питания, но фиксаторы не убирайте.

Я потер виски и переносицу, чтобы хоть как-то унять головную боль. Чтоб у этих машин сопла заржавели за их ментальное вторжение!

Надо будет хорошенько отблагодарить шефа за такую замечательную командировку. Например, взять весь отпуск, накопленный за несколько лет, улететь с Мишей в какой-нибудь райский мирок и предаться развлечениям, возвышенным и не очень… Что-то в моем солнечном сплетении затрепетало от приятного дофаминового тепла.

Кусок зеркальной брони под моей ладонью дрогнул, деформировался и пополз, пополз в сторону, медленно, подобно улитке, пока не скрылся за ближайшим выступом фюзеляжа. Первая реакция обгоревшего катера на меня!. Это уже что-то. Это прогресс!

– Что скажешь, Айвери?

Приятный тембр черно-серебристого биокорабля вызвал у меня смутное желание двинуть кому-нибудь в нос. Желательно, ему самому, но пойди найди этот нос. Увидев свое раздраженное отражение в куске обшивки, я вдохнул как только мог глубоко и медленно выдохнул.

– Не вмешивайся в мою работу, – понизив голос, с расстановкой проговорил я, развернувшись спиной к неудавшемуся самоубийце, лицом к черно-серебристому биокосмолету. – С этого момента я буду говорить и взаимодействовать только с ним.

Для убедительности я протянул руку назад. Намеревался положить ладонь на крыло их прикованного к полу товарища, а ладонь неожиданно встретила пустоту, и я чуть было не потерял равновесие. Я начал оборачиваться – убедиться, что корабль действительно в последний момент предательски отодвинулся, – но почти сразу плечи обволокла пыльно-бирюзовая биомасса, взяла в плотное кольцо, прижала мои руки в телу и приподняла над полом. Должно быть, в этот момент мои волосы встали дыбом не только на затылке.

– Отпусти меня, мозготрудное желе! – рыкнул я, насилу высвободил одну руку, замахнулся ею… и был пойман еще и за запястье. Медленно-медленно меня поволокло спиной вперед, как куклу, которую бездумно тащит ребенок.

– Айвери, тебе ржавчина в голову ударила? Не дай себя сожрать! – услышал я звонкий испуганный голос Миши. Очки к этому моменту я успешно продолбал, поэтому четко рассмотреть личико девушки, как раз вернувшейся в ангар, у меня не вышло. Однако ее стремительное приближение не увидеть было невозможно. Она всегда очень быстро бегала! Некоторое беспокойство вызывало у меня то длинное, металлическое и точно очень тяжелое, которое Миша вынула из одного из своих карманов: если она решит метнуть это в схвативший меня космолет, не факт, что не угодит мне в лоб. В момент, когда Миша приблизилась на достаточное расстояние и таки метнула в меня каким-то свертком, биоматерия мигом сомкнулась вокруг меня со всех сторон, отрезав от ангара и всех, кто там был.

Ай замечательно! Чокнутый биокосмолет, который чуть не угробился во внутренней короне Солнца, втащил меня внутрь себя!

К чести моей надо сказать, что сообразил я это достаточно быстро. Всего-то минута мне понадобилась, чтобы отдышаться, когда меня перестали держать, осмотреться и безжалостно подавить зарождающуюся панику, превратив ее в маленький безопасный, но очень тяжелый камешек на сердце.

– Ты что, меня проглотил? В самом деле? – спросил я в пустоту и рассмеялся. Мне приходилось щуриться, чтобы разглядеть подробности окружения, в надежде, что исчезнет ощущение чужого пищеварительного тракта вокруг. Оно упрямо не исчезало. А у меня кружилась голова, и я уже не был уверен, что стою именно на полу, а не на стенке или вообще на потолке.

Что за манеры?! Нельзя с живыми людьми так обращаться! Мы трепетные и нежные.

Трепетный и нежный человек в моем лице посчитал, что гнев сильнее страха, со всей силы всадил кулак в ближайший участок пола-стенки-потолка и испустил яростный вопль. А потом у меня наконец включилась голова, и я вдруг увидел все произошедшее с другой стороны: возможно, этот корабль просто пытается помочь мне помочь ему. Скоро бы я сам решился войти внутрь биокорабля? Ответ был очевиден, по-моему.

– Как мне тебя называть? – спросил я, изгнав последние остатки ярости и страха. Хорошее сотрудничество начинается со знакомства, а у нас оно получилось односторонним. Непорядок.

“θρ3π”, – такая абракадабра высветилась у меня в голове и исчезла, оставив после себя уже знакомое чувство, как будто по мозговым извилинам пробежал муравей (или сотня муравьев) и теперь это место требуется срочно почесать.

– Тета-ро-три-пи, – озвучил я мыслекартинку и покачал головой. – Так у нас ничего не получится. Общайся со мной голосом, не лезь в мою голову без моего позволения.

“Не хочу. Так удобнее”.

– Тогда выпусти меня, мне здесь делать нечего. Разве только научить тебя, как разговаривать с людьми. Надо стремиться к новым знаниям!

“Не выпущу. Ты мне нужен”.

– Ты хоть с чем-нибудь соглашаешься? Тогда я просто посижу вот тут и… – я случайно нашарил рукой тот самый сверток, которым Миша так удачно запустила в сумасшедший Тета-ро-три-пи, что попала в меня, и неудержимо рассмеялся. Это был бумажный пакет, доверху набитый мелкими запечатанными контейнерами с соусами из паршивой сетевой фастфуд-забегаловки. В глубине этого безобразия был прикопан удручающе одинокий бургер. Две полусотни соусов и бутерброд – да, шутка была в ее духе.

– Так почему ты схватил меня и затащил внутрь? – спросил я, усевшись на пол, но ответа не дождался. Ладно, я уже понял, коммуникативные способности Тета-ро-три-пи оставляют желать лучшего. Работа с биокораблями – это прежде всего путь смирения и терпения. Может, хоть в этот раз мне удастся культивировать эти качества в своем организме. Говорят, давно пора.

– Так и быть, на этот раз ты победил, – я похлопал ладонью по переборке корабля и прислушался. Если снаружи, в ангаре Миша и подняла шум из-за моего похищения, то здесь не только отсекались все внешние звуки, но и внутренних не было слышно никаких. Хоть слабых, например, от систем, работающих в энергосберегающем режиме. Я встал и потер себя по плечам – было зябко.

– Ты – неразумный ребенок. И упрямый к тому же, – ласково продолжил я, обращаясь к Тета-ро-три-пи, – но я тебя упрямее. И если бы мне не было жалко времени (если бы не было так противно находиться здесь), я бы с удовольствием поиграл с тобой в молчанку. Но раз уж ты такой везучий, я даю согласие на твое ментальное воздействие. Но с одним условием!

Я говорил и обмирал от страха. На что я подписываюсь? А вдруг я стану идиотом после этого? Как долго мне мучиться потом головными болями?

– Каким условием? – прошелестело тихо и гулко, как будто говоривший сидел на дне колодца и не слишком напрягал голос. Но это был голос! Уже кое-что!

– Сделай мне тут хоть стульчик какой – сесть же некуда. Я могу, конечно, и на полу посидеть или вообще постоять, но… просто как жест доброй воли, а?

Большой ложемент, на вид уютный и притягательный, в котором я, наверное, мог бы провести остаток жизни и не пожалеть об этом, вырос из пола посреди внутреннего пространства корабля. Тета-ро-три-пи сопроводил креслоявление замечательным комментарием:

“Моя конструкция не предусматривает посадочных мест для людей. Спецификации пришлось взять из базы старейших. Сиди тут и не жалуйся”.

– Хорошо, умник, не буду жаловаться. Тем более, не на что: стульчик просто замечательный, – ответил я, мне было смешно. – И еще мне нужен терминал, с которого я могу войти в твои системы. Знаю, знаю, он конструкцией тоже не предусмотрен, но…

Договорить я не успел. Как-то так вышло, что я уже сидел в кресле, на голове моей была “шапка” из биоматерии и на руках “варежки” из нее же. Ровно две секунды дал мне Тета-ро-три-пи, чтобы осознать это, но не успеть испытать отвращения, а потом я… Даже не знаю, как это описать. Резко расширился во все стороны и увидел ангар, биокорабли вокруг и Мишу, сидящую на полу прямо передо мной? Стал сразу всем кораблем с четким пониманием, что у меня не руки, а крылья, не сердце, а двигатель, не кожа и мышцы, а метаморфная материя с локальными проявлениями?

“Вот это да, Тета-ро! Ты подключился к моей нервной системе?! Ты так умеешь! Это потрясающе! Такая непривычная перспектива! Это лучше всякого терминала! А где твой мозг?”

Я не мог остановиться и мысленно – ясно же, что обычный язык мне теперь не был нужен – исторгал все новые восклицания. Но слитый с кораблем, я оставался обычным человеком. Обычным, которому, может быть, стоило попридержать мыслеязык и заранее, хоть чуть-чуть пораньше увидеть, почувствовать, предугадать приближение опасности.

“Я вижу, слышу и чувствую все, что видишь, слышишь и чувствуешь ты, Тета-ро! Мне это нра… ”.

Когда меня накрыло воем, тоскливым, как палата для неизлечимо больных, и долгим, как сирена воздушной тревоги, я даже не сразу понял, что это вою я сам, своим собственным, настоящим горлом. И перед глазами стоял один навязчивый образ – Солнце, к которому хотелось быть как можно ближе, потому что оно должно было избавить меня… от чего-то. Была непоколебимая убежденность, что в этом Солнце сгорит все, что мне когда-либо мешало жить, причиняло дискомфорт, кололо, как мелкие занозы, которые даже не видны. К Солнцу, к Солнцу! Там истина, смысл смерти и ответы на все вопросы! Есть только два солнца: земное и все остальные. Надо только улететь на Солнце и умереть – и тогда… Тогда!

Потом начали приходить другие мысли. Вначале непривычно заторможенные, потом они постепенно прорывались сквозь помешательство. Первое, что я понял: это были не моя тоска, не моя безнадежность, не мое безумие. Они целиком и полностью принадлежали Тета-ро-три-пи, напрочь ломая людские в целом и мои в частности представления о наличии эмоций у метаморфных кораблей.

Успокоиться!

Я медленно вдохнул, хоть и не был уверен в наличии у себя носа и легких, ведь я был биокораблем. Медленно выдохнул – на место вышедшего воздуха как будто пришло четкое понимание: я НЕ биокорабль. Правда, чувства кричали мне об обратном.

Разделиться!

Тета-ро-три-пи держал меня крепко. Не физически – ментально. “Отпусти!” Как же пилоты раньше рвали связь с биокораблями? Я не знал, я тогда тином был, и интересы мои распространялись совсем на другие вещи. “Разделение!” Озоновую дыру мне в броню, как мне делиться?! На правую и левую половину, что ли? Зачем? Я же цельный корабль. Нет-нет! Я-ты-я – Айвери. Ты-он-я-ты – Тета-ро-три-пи.

Прийти в себя!

Еще никогда прежде эти три слова не обретали для меня настолько буквального значения. Я – Айвери. Человек. У меня есть ноги и руки, у меня есть настоящие мышцы, которые я могу использовать… Я подскочил, вырвался, вылетел из ложемента, как вылетает пробка из бутылки с игристым вином. Повалился на колени, одну ладонь больно ударил о пол, другой смял случайно подвернувшийся бургер, кое-как сфокусировал взгляд на рассыпанных соусах. Это было так нелепо, что я рассмеялся. И еще долго смеялся, кашлял и снова смеялся, пока не выдохся окончательно.

– Что ж, Тета-ро, – проговорил я, привалился спиной к переборке и перевел дыхание, – с тобой я хотя бы видел нормально без очков. И не просто нормально, а гораздо, гораздо лучше и больше, чем обычно! Но впредь не смей так внезапно соединять меня со своими системами.

“Ты мне нужен, Айвери”.

– Отлично, ты выучил мое имя. Теперь, – я осекся, мужественно подавив приступ тошноты и головокружения, – ответь мне: ты полетел к Солнцу из-за того мощного императива, который я почувствовал?

“Верно”.

– Когда он появился?

“Пять или шесть дней назад”.

– Почему так неточно?

“Точное время отследить невозможно, данные отсутствуют”.

– В чем заключалась твоя последняя миссия?

Я закрыл глаза и помассировал виски в надежде хоть как-нибудь уговорить голову не болеть. Хотя бы не прямо сейчас.

“Доставка груза на полуавтоматическую станцию на Фобосе”.

– Что значит “полуавтоматическую”?

“Один человек в качестве обслуживающего автоматику персонала”.

Боль была такая, будто правый и левый виски сшили сквозь череп суровыми толстыми нитками и теперь стягивали их все туже и туже. У меня уже не только глаза не открывались, но и слова давались с трудом.

“Тета-ро…три-пи…”

“Да, Айвери?”

“Дай мне поговорить с моей спутницей”.

– Миша, какую квалификацию должен иметь дежурный полуавтоматической станции спутника? – спросил я, от боли не сумев проверить, выполнил ли корабль мою просьбу.

– У тебя кровь носом идет!

– Миша, какую?

Я знал, что с бледным окровавленным лицом и пересохшими губами был прекрасен как никогда.

– Инженерия, механика, астрофизика, кибернетика… На этой позиции высокая, скорее всего, не нужна. Но зависит, конечно, от конкретной станции. Если какая-нибудь захудалая, то там на квалификацию обращают не так уж много внимания. А зачем тебе…

Не дослушав Мишу, я рухнул на пол и спрятал лицо в ладонях – жесточайшая мигрень не оставила мне силы даже сидеть. Ответить я не смог да и не успел бы: биокосмолет снова отсек меня от внешнего мира.

“Тебе помочь, Айвери?”

– Что бы это ни значило, Тета-ро, помоги, – выговорил я и, по всей видимости, отключился.

В себя я пришел, уже снова соединенный с биокораблем. От боли не осталось и следа. Страшно, как в первый раз, тоже не было, но я еще какое-то время приглядывался ко всему вокруг. А вокруг снова творился внутренний мир биокорабля Тета-ро-три-пи, с той лишь разницей, что сумасшедшая машина на этот раз не стала полностью объединять наши разумы. И так было гораздо лучше.

Вытянутое вертикальное здание? сооружение? безумного архитектора, фанатичного поклонника кубизма, висело передо мной и медленно вращалось, будто красуясь, старалось продемонстрировать все свои сверкающие полупрозрачные грани. Под их маслянисто бликующими поверхностями просвечивала структура, напоминавшая ажурную вязь металлических ферм. Слабо светилась. Изредка пульсировала.

Ядро. Мозг. Средоточие корабля.

На первый взгляд, это выглядело как обычное нагромождение простых геометрических тел из желе, да и на второй – тоже. А третий и все последующие взгляды неизбежно подводили к пониманию: неочевидный, но порядок здесь есть. И это было красиво. Я готов был аплодировать стоя человеку, который придумал такой интерфейс. Гениальным, похоже, он был чуваком.

“Тета-ро! Я хочу, чтобы моя спутница тоже это увидела! Это покруче панорамной смотровой площадки на туманность Улитки!”

“У твоей женщины приступ немотивированной агрессии”.

– Айвери! Придурок, ты там живой?! – услышал я, когда ценой неимоверных волевых усилий переключил внимание с созерцания ядра корабля на внешние звуки. – Только попробуй истечь кровью и помереть без моего участия!

“Миша колотит руками по нашей обшивке, – констатировал я и удивился собственному спокойствию; свою оговорку я заметил гораздо позже. – Я ее знаю, она не утихомирится, пока не убедится, что я по-прежнему дышу и смотрю на мир более-менее осмысленно”.

“Между прочим, твои удары по корпусу корабля я ощутил на себе. Радуйся, тебе, наконец, удалось меня поколотить”, – этими словами я встретил Мишу, когда она возникла рядом, и улыбнулся. Она выглядела безликой светящейся человеческой фигурой; и если я предстал перед ней в таком же виде, значит, улыбка моя была напрасна. А жаль, я могу очень обаятельно улыбаться.

“Кислоты тебе в канистры, это же легендарный нейроинтерфейс ядра биокосмолета!” – восхищенно воскликнула Миша, увидев полупрозрачный конгломерат из кубов, сфер, пирамид и конусов. – Потрясающе красиво! Красивее, чем полный набор инструментов от Тиффани! Мне сегодня везет! Если достаточно сильно колотить по кораблю…

“Ага”, – подтвердил я и почувствовал что-то вроде гордости, как будто она восхитилась красотой моего мозга, а не чьего-то еще. – Но не пытайся преуменьшить мою заслугу: я способствовал тому, что ты оказалась здесь. Принимаю благодарности.

Внутри Тета-ро-три-пи выглядел вполне благополучным. Ничто не говорило о том, что это ядро сумасшедшего биокорабля. Но я знал, что-то здесь должно быть не так. В этой гармонии где-то обязательно присутствует дисгармония, потому что не может быть такого, чтобы грубое, неестественное отклонение от нормы оставалось красивым.

“Как по мне, – Миша “плавала” далеко, но ее голос прозвучал совсем рядом, – машины стали немного слишком умными. Иначе бы эта не свихнулась так основательно, аж до суицида”.

“При всей твоей правоте, Миша, в данном случае горе – не от ума”.

“А в чем же? Когда есть, чему ломаться, это ломается, поверь инженеру”.

“Непреодолимое влечение к смерти. Я наблюдал подобное несколько раз, но только у людей. А сегодня я на своей шкуре почувствовал его, когда соединился с кораблем в первый раз. Мощнейший императив. Но кораблю он был навязан извне, я в этом уверен”.

“Несанкционированные вмешательства в мои системы не производились”, – прошелестел Тета-ро, напоминая о себе.

Я смотрел и смотрел на вращающееся ядро, поминутно боролся с приступами головокружения. И вглядывался, вглядывался в каждый участок, мысленно разбирал его на примитивы и собирал обратно. Ну что, что здесь не так?!

“Если несанкционированных вмешательств не было, значит… Значит, дело в санкционированных” – предположил я, полюбовавшись на всполох внутри ядра, красиво высветивший еле заметную внутреннюю структуру.

Кто же это сделал? И зачем? И, главное, как?!

“Да, Тета-ро, даже разрешенные воздействия на мозг могут принести вред, умышленный или нет – другой вопрос”.

Эмоции биокорабля были примитивны, но его удивление ощущалось четко. Структура ядра вновь высветилась пробежавшим по ее путям ярким импульсом.

“А теперь вспомни, кто меня довел до головной боли, не желая говорить со мной голосом, а вторгаясь прямо в голову!” – и снова вспышка.

“Может быть, ты заслужил то, что с тобой произошло? Может, вы все здесь, в Хайесе, заслуживаете этого?!” – по внутренней структуре пробежало сразу несколько импульсов.

“Айвери, – рассерженно шипела Миша, – он, конечно, только корабль, но так говорить жестоко!”

“С ее точки зрения, Тета-ро-три-пи, я должен тебя пожалеть. Ты заслуживаешь этого, как считаешь?”

“Ну что же ты молчишь, желе мозготрудное! Молоденький, невинный, наивный биокорабль в жестоком и черством человеческом мире”.

“Ты очень красиво сердишься, Тета-ро-три-пи. Непривычное эмоциональное напряжение, да? А еще больше с ума не сойдешь? Если что, и мы вместе с тобой чокнемся”.

Я нес чушь вполне сознательно. Я уже не просто рассматривал его “мозг”, пульсирующий светом, как рождественская гирлянда, пытаясь визуально найти в нем изъян, но осторожно прощупывал его поверхность тем, что у меня было вместо рук. Если поначалу я и сомневался в наличии тактильной чувствительности в этом неизъяснимом пространстве, то это быстро прошло: гладкие поверхности граней осязались четко и напоминали на ощупь саму биоматерию – мягкую снаружи и твердую под поверхностью.

Есть! Вот оно! Вот!

Я чуть не заорал на радостях и, вероятно, так и сделал бы, переполошив этим и Мишу, и Тета-ро-три-пи, и все корабли в Хайесе, но сдержался. Невероятная сила духа! За такое медаль надо бы вручать! Но я всегда был скромен, и в этот раз просто скромно вцепился во фрагмент ядра всеми десятью условными пальцами и попытался его оторвать, почти рыча от азартного нетерпения.

“Ты рехнулся?!” – закричала Миша прямо мне в ухо, отчего я дернулся и разжал пальцы.

“Айвери, что ты делаешь? Что ты делаешь?! Отключаю тебя!” – голосил Тета-ро-три-пи: бедняга, должно быть, был в шоке не меньшем, чем Миша, но при этом из-за меня подвергался настоящей опасности. Вполне реальной, если бы фрагмент ядра, который я пытался варварски выдрать, был неотъемлемой, важной и необходимой частью.

А он таким не был.

“Миша, ты видишь это? – я ткнул в то место ядра, в которое так, на первый взгляд, неоправданно вцепился. – Вот причина, которую я искал. Вот она! Теперь-то видна, потому что ярко светится!”

“Не понимаю. Это просто какая-то бородавка, маленький кусок “мозга”, но таких здесь множество. С чего ты решил, что…”

“Кусок-то маленький, но присмотрись: его архитектоника совсем иная. Микроструктуры всего остального ядра – кресты, расположенные в разных плоскостях, а здесь – ромбы. – Я постарался состроить самую самодовольную рожу, на какую только был способен – забыл, что лица моего она здесь не увидит. И к лучшему: именно в области напыщенного кривляния я никогда не преуспевал. – Это вирус”.

“Ты уверен? Я не опознаю это как чужеродную структуру”.

“Уверен, – отрезал я. – Конечно, не опознаешь. Наверное, он встроился в твой мозг очень быстро и ловко мимикрировал под настоящее ядро. Держу пари, он и другим биокораблям передаться может, и тогда их тоже потянет покончить со своим существованием. Так что вам всем здесь, в Хайесе, можно сказать, сказочно повезло, что тебе обрезали всякую связь. Карантин – великая вещь”.

“Я мог всех заразить”.

“Ну ты и гнутая отвертка, Айвери, – насмешливо сказала Миша. – Зачем ты пытался это оторвать, раз ничего в этом не понимаешь? Действовать тут надо совсем иначе”.

“Этот вирус… он красивый, – голос Миши зазвучал задумчиво. – И действительно очень схож с ядром, неудивительно, что не бросается в глаза. Кто из людей смог сотворить такое? Эта технология была заморожена с тех пор, как биокосмолеты отстояли свою независимость от людей и стали самостоятельными”.

“По моей вине все они совершили бы самоубийство”.

“Хочешь честно, Миша? Я не знаю, кто это сделал, но вот для чего – совершенно ясно. Кто-то точит зуб на корабли из метаморфной материи. На все сразу, по мелочи не разменивается. И не просто точит, а уже по-настоящему кусает. Иными словами, этот кто-то хотел таким вот подлым способом избавиться от всех сразу за короткое время… – я замолчал, ловя вдруг пришедшую мысль за хвост, вдохнул, ощутил, как вспотело мое физическое тело, потратив на все не больше секунды, и закончил: – Я знаю, кому есть смысл задавать вопросы о “солнечном” вирусе”.

“Большинство из нас не были согласны просить о помощи людей. Я тоже”.

“А вирус именно солнечный?”

“Он вызывает “желание” совершить последний полет к Солнцу – значит, “солнечный”. Уверен, название приживется. А что насчет преступника… Свяжись с шефом: пусть задержат смотрителя станции Фобоса. Если на спутнике не одна станция, пусть летят на ту, где выгружался наш пострадавший несколько дней назад”.

“Айвери, ты же на самом деле так не считаешь? – спросила Миша, спустя время. – Что биокорабли заслуживают все это?”

“Космос с тобой, я думал, ты поняла, что я сказал это лишь для дела. Меня по-прежнему мало волнует, в какой степени они живые. Но раз уж хоть каким-то образом ожили, полного уничтожения они точно не заслуживают”.

“Уничтожьте это уже наконец”, – голос Тета-ро-три-пи как будто стал жалобным.

“А вот на это моей гуманности не хватит. Миша?”

“Ага, – в ее голосе слышалась улыбка. – Я ведь говорила, без меня не справишься. Отлети-ка вон туда и руки свои не тяни, издалека смотри. Теперь этим займусь я”.

***

Рейсовый космолайнер был отличным вариантом, чтобы с комфортом всего за девятнадцать часов добраться домой. Этим мы с Мишей и занялись в компании пяти сотен прочих пассажиров. Я не отводил взгляд сначала от Земли, потом от Солнца, пока мы окончательно не покинули Солнечную систему. Обычная маленькая голубая планетка, освещенная ничем не примечательным желтым карликом. Я здесь всего лишь родился, а вырос в одной из колоний, но всегда безмерно радовался, оказываясь в этой точке вселенной. Я любил рабочие задания на Земле.

– Или ты мне сообщаешь хорошие новости, или я прямо сейчас наплюю на субординацию и пошлю тебя по четырехзначному мессье-коду, – сообщил я шефу, подавив зевок.

– Понимаю, начальник – не тот человек, которому легко прощают внезапный звонок посреди ночи… у тебя ведь ночь по корабельному времени? Так что считай, уже послал. И раз уж мы успешно с этим разобрались, я сообщу тебе свои новости. Тебе они понравятся. Частично. Смотритель станции Фобоса задержан. Он уже во всем сознался. Говорит, биокорабли – зло. Говорит, они сломали его жизнь. Прозвучало слово “геноцид”. Он наверняка будет осужден по максимуму. Такого в наше время никому не спускают. Не в тех случаях, когда в дело вмешивается SLM.

– А что с той частью, которая мне не понравится? – спросил я, чуя подвох. Ладони вспотели, из-за чего пад чуть не выскользнул у меня из рук.

– Как тебе сказать… – и умолк, вынудив меня нервничать.

– Смерти моей хочешь?

– Я лучше пришлю тебе его фотографию, и ты сам все поймешь. И если стоишь, лучше бы сесть. А если сидишь… нет, не ложись, но попроси Мишу, если что, придержать тебя, чтобы не начал бегать по палубе с воплями.

Я смотрел на фотографию преступника, чувствуя, как лайнер раскачивается, точно качель или маятник, – туда-сюда, туда-сюда. Пад я все-таки выпустил, он не упал на пол только потому, что Миша его вовремя поймала.

– Этот человек… Это не может быть он. Или может?..

Если верить фото и подписи, то несколько часов назад на полуавтоматической станции спутника Фобос был задержан кто-то из моих родственников. На меня как будто смотрел я сам, только гораздо, гораздо старше.

– Когда пройдешь стадию отрицания и все прочие и доберешься до принятия, тебе пригодится эта информация, Айвери, – снова заговорил шеф. – Личность преступника полностью подтверждена: вы с ним родня. Более того, я сам немного покопался в архивах и подтверждаю то, о чем ты уже сам догадался: в прошлом именно этот человек участвовал в создании “мозга” биокосмолетов. Фактически, он был главным создателем. Думаю, поэтому он сумел разработать “солнечный” вирус и незаметно внедрить его. В мутной воде под названием “борьба за независимость биокораблей” он инсценировал свою смерть, а потом спрятался на Фобосе в качестве смотрителя станции. Идеальное место для того, чтобы скрываться долгое время, если так подумать. Все подробности можешь узнать потом, когда прилетишь.

Прятаться долгое время, да? Много лет скрывать свою гениальность, занимая мелкую должность на малозначимом спутнике? Я не мог сказать, сколько времени манекеном просидел в кресле, пытаясь осознать, что чувствую и чего хочу, пока не понял, что сплю.

А снилось мне, что я взял-таки долгий отпуск и метнулся с Мишей на какую-то райскую планетку с жарким-жарким светилом. Снилось мне, что мы предавались развлечениям, возвышенным и не очень. Вполне возможно, этой планетой была Земля, а этим светилом – Солнце.

Ведь для меня во вселенной существует всего два солнца: Солнце Земли и любое другое.