Покойся с миром между строк

Я садовник. И я — убийца. Я уже убил, я это знаю, хотя раньше — до этого мгновения — меня не существовало. Это моя первая сцена.

Я только что появился, но я уже кое-что знаю об этом мире. Здесь нет настоящих образов, только намеки, грубые штрихи, прочерченные в темной пустоте. Не окружение, всего лишь схема. Я знаю, что вот дерево, вот я, вот мои грабли, вот лопата, вот розы — но не знаю, как это все выглядит. Я вижу только намеченные черты, каждая черточка как блестящая графитная линия, висящая во тьме. Эти черточки — и я, и все, что меня окружает.

Да, схемой являюсь и я. И, к моему разочарованию, схемой достаточно простой. На мою душу (она выглядит как пятно красного света в окружающей черноте) повесили всего-то несколько особенностей и черт характера. Юношеское упрямство, вспыльчивость, решительность, высокий рост, жилистые сильные руки. Вот так, все вместе, и характер, и одежда, и внешность. Если посчитать, то будет... Пять штрихов! Спасибо, Автор. Недолго же ты думал, изобретая меня…

И был не очень добр, придумывая мне судьбу. К сожалению, я, как, наверно, и другие персонажи, знаю наперед, что со мной будет. И именно мне Сюжет не обещает ничего хорошего. У меня всего четыре коротких сцены. Четыре коротких сцены! И от первой уже, наверно, осталась половина.

Я со всей своей злостью втыкаю лопату-штрих в черную землю. Как же, черт подери, обидно. Всего четыре коротких сцены и в первую из них — она как раз идет сейчас — я работаю в саду вдали от основного действия. Наверно, в тексте так и написано — самое интересное происходило в гостиной, и только не нужный никому садовник копался в клумбе роз.

Розы... Эх, и даже розы здесь не розы — условности. Каждая всего из пары штрихов, тускло поблескивающих в моем красном свете. Наклоняюсь поближе, читаю штрихи: «бархатные алые лепестки», «изумрудные листья». Красиво, должно быть... Постойте, у меня же есть возможность их увидеть — нужно только дождаться Вспышки. Это короткое мгновение, когда в нашем мире штрихов и схем появляются образы. Я еще не видел их, конечно, но чувствую — они есть. Вот бы дождаться...

Ну какой же абсурдный, глупый мир. И другим он быть не может, потому что он существует только в воображении Автора. Там, в настоящем мире — а я знаю о нем, пусть и немного — о нас узнают только благодаря Истории. И то, если Автор потрудится ее написать. Хотя, потрудится, конечно. Мы живы потому, что у Автора есть Идея. И мы можем надеяться, что о нас вспомнят, потому что ни один автор не способен жить с Идеей в голове — когда она остается там, внутри, нерассказанная и ненаписанная, она начинает гнить, выделяя едкое чувство вины.

Идея... Она направляет Сюжет, которому мы все — игрушки и слуги. Иногда мы не можем даже сказать лишнего слова или позволить себе не прописанный в Сюжете жест. Но иногда мы относительно свободны. Как я сейчас.

И тут я понимаю — и ведь правда, я только упомянут в этой сцене, и, значит, могу действовать свободно. В определенных, конечно, пределах. А что я хочу сделать? Вот оно, мое драгоценное время, утекает сквозь пальцы, а я стою и не знаю, на что его потратить! Полить розы?.. Мне сложно и думать о них, когда все мои мысли о том, как скоро я исчезну. Ждать Вспышки? Что может быть хуже, чем мне чего-то ждать?

О, я знаю. Я хочу подсмотреть, что происходит в доме. Основное мне известно — я слышу тихое поскрипывание ползущего вперед Сюжета. Но это же совсем не то, что можно увидеть самому…

Я решительно бросаю лопату и направляюсь к дому. Не успеваю пройти и десятка шагов, чувствую — пространство вокруг меня потрескивает. Это даже не звук, это… предчувствие Вспышки! Я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть зелень аккуратно подстриженных кустов, алые как мой свет лепестки и изумрудные листья. Розы! Почему же у меня так мало времени, чтобы смотреть на них… Кто знает, может это была моя последняя Вспышка?

Заставляю себя отвернуться от сада, снова ставшего черно-графитным частоколом штрихов, и пробираюсь к дому по едва намеченным кустам. Не знаю, и почему-то не хочу проверять, что будет, если другие персонажи меня увидят. Замираю, внимательнее прислушиваюсь к Сюжету. Да. Все происходит на втором этаже, в гостиной. У одного из окон — дерево. Я подбираюсь ближе, разглядываю его черты: старый дуб, раскидистый, узловатый, с пышной листвой и обильным урожаем желудей. То, что надо. Такой выдержит и целую толпу, не то, что меня. Хоть раз мне повезло!

Легко взбираюсь по стволу, мысленно радуясь, что Автор создал меня молодым и сильным. Перебираюсь на ветку и заглядываю в окно.

Да, почти все там. Свидетели, подозреваемые… Я разглядываю их (как жаль, что отсюда не прочитать штрихи!) и одновременно прислушиваюсь к Сюжету. Теперь я знаю, что они переговариваются и чего-то ждут. Я не пропустил ничего важного!

Устраиваюсь на ветке поудобнее. Как хорошо я придумал! Они не смотрят в мою сторону, зато я вижу их так хорошо, как будто я сижу с ними в этой чертовой гостиной.

О, Фокальный персонаж. Его легко узнать, кроме голубого света и штрихов на нем сверкающая линза. Она — глаз Автора, направленный в Сюжет. И стоит только мне прислушаться к этому самому Сюжету — к самым низким нотам, к самой его основе — я узнаю, что он, Фокальный персонаж, дружит с Главным. И так давно, что мне даже не представить. Они прошли десятки историй вместе. Вот ведь везет…

И вот Главного персонажа я и хочу увидеть. Да, его-то я и жду. Ждал с самого начала, но не хотел признаться в этом даже самому себе. Но, в общем-то, какая разница? Мне просто любопытно, кто именно убьет меня в конце моей последней сцены.

И… Он заходит в гостиную. Я замираю. Вот он какой, оказывается. Зеленый ядовитый свет и непомерное количество штрихов. В его нагромождении графитных линий мне мерещатся когти, когтистые лапы.

Чуть не соскальзываю с ветки. Стараюсь не смотреть в окно гостиной.

Как скоро эти когти… Проткнут меня.

Я создан, чтобы меня скормили этой твари. Да, я знал это с самого начала, но понял и прочувствовал сейчас. Вот она, моя участь, причина моего появления.

И он придет за мной. Так говорит Сюжет.

Спускаюсь с дерева, почти падая и торопясь. Ломаю штрихи-ветки, сбиваю штрихи-желуди. К черту! Бежать, прятаться, забиться куда подальше. Найти край мира! Вдруг получится? Нет, я не верю в это, я не всерьез, но… Все лучше, чем покорно ждать.

И я иду, прохожу мимо брошенной лопаты, мимо роз. Как жаль, что сейчас не случилось еще одной Вспышки. На краю сада перехожу на бег, и бегу дальше, в непродуманную Автором чернильную темноту. И сад, и дом, и розы — все позади. Все дальше от меня зеленый ядовитый свет и тысячи штрихов.

Попробуй, догони! Бегу так быстро, как могу. Вперед, вперед, вперед! Вперед, насколько хватит сил. Отдохнуть — и дальше. И снова. И еще. Я оборачиваюсь — почти все поглотила тьма. Интересно, для чего мне отдых? Я не человек, всего лишь персонаж. Пародия.

Не знаю, сколько времени прошло. Мне все равно, что впереди сплошная тьма. Мне все равно, что я так далеко, что не вижу ничего кроме тьмы. Мне все равно, что я не найду дорогу обратно, и я только рад, что никто не найдет путь ко мне.

Я бегу вперед, и я буду бежать вперед, я буду говорить и петь, я… я придумаю себе новый сад. Да, теперь это будет мой дом, мой сад и моя жизнь. И я…

Я буду свободен? Я уже свободен! Смеюсь, кричу и падаю на неопределенно-мягкое и черное ничто. Свободен! Хохочу как сумасшедший, катаясь в объятиях темноты. Свободен! Ну же, тварь, беги за мной, если вообще можешь бежать! Попробуй найти! Заблудись в темноте!

Тишина, давящая, глухая. Мой смех замолк. Хочу кричать, но не могу. Звук тишины приказывает мне молчать. И я лежу и слушаю, придавленный, пустой, усталый. И думаю — что буду делать дальше? Что я буду здесь делать? Лежать? Идти, пока не надоест? Гнить и растворяться в темноте?

И дом отсюда, оказывается, виден — вон он, вдали, почти не различим его графитный тусклый блеск. Я смеюсь снова, на этот раз беззвучно, зло и горько. Оно придет за мной. Чудовище придет за мной. Чудовище убьет меня.

А потом? Нет. Не хочу об этом думать. Не хочу — и не могу отогнать от себя этих мыслей. Что потом, после этих сцен? Пустота? Такое же скитание во тьме? А может быть мы живы до тех пор, пока нас помнят? Но кто ж меня запомнит…

Хочется кричать.

Оно уже идет. Оно успеет в срок.

Щелк.

***

Сменилась сцена. Я сижу в саду и в моих руках лопата. Старая, вся в ржавчине и земле. Нет, не лопата. Вспышка уже закончилась. Я держу графитный тонкий штрих.

Я совсем забыл, что будет смена сцены. Что я снова окажусь там, где мне нужно быть. Я не могу ни спрятаться, ни сбежать. Нет выхода. Хочу смеяться, выть, но приходится молчать — сейчас все за меня решает Сюжет.

Оглядываюсь. Прислушиваюсь. Рядом со мной кто-то садится, по виду — такой же невезучий, как и я, второстепенный персонаж. Штрихов, наверно, шесть. Может быть, мы сможем поболтать потом?

Но сейчас — мы играем сцену. Он говорит, торопясь и сбиваясь.

— Как хорошо, что они пригласили знаменитого детектива! Только я имени его не запомнила, жаль. О нем ведь даже в газетах писали.

— Как будто у тебя есть время читать газеты, — фыркаю в ответ я. Вернее, это делает Сюжет, он управляет мной.

— Есть! Да и вообще, какая разница? Все равно все только об убийстве и говорят! Когда же этот скандал закончится? Я уже так устала, приходишь на кухню, а там только и разговоров о том, сколько раз Кармайкла ударили и… и чем именно его закололи.

Мимо проходит Фокальный персонаж. Чуть задерживается, проходя мимо нас, слегка кивает, приветствуя. Я больше чувствую, чем вижу это движение — здесь, в нашем черном схематичном мире, у него только едва качнулась линза.

— Это закончится. Когда-нибудь. Нас оставят в покое, — я отвечаю, стоит ему только отойти. Наверно, я звучу странно и отрешенно. Она (а это кухарка, я увидел на ее штрихах) не знает, что это я убил, и ничего не понимает, конечно.

Фокальный вдруг обернулся — линза скользнула вдоль оси. Кажется, он хочет что-то спросить, но не знает, что сказать. И пока он молчит — я присматриваюсь к нему. Ось — это длинный штрих. И там написано «британец». Клянусь Сюжетом, там написано «британец»! Хорошо, что мои реакции сейчас определяет Сюжет, мне очень хочется смеяться.

Он ничего не говорит. Уходит. Что, не хочется говорить с второстепенными и невезучими? Иди, иди. Британец.

— Но все-таки, какая жуткая профессия, детектив. Убийства, убийства, убийства! Жуть. Наверно, еще и опасно.

Я в ответ только вздыхаю, раздраженно и растерянно. И неожиданно чувствую, что Сюжет наконец освобождает нас — Фокальный персонаж уже ушел, не слышит.

— Не старайся ты так, мы уже одни. — Я торопливо отвечаю ей шепотом. — У тебя тоже всего пара сцен?

— А теперь и все мы в это втянуты. Убийство! У нас! В нашем доме! Ты мог такое представить?

— Эй! Это же всего лишь игра, спектакль.

— Какой будет скандал, если об этом напишут в газетах!

— Он уже ушел! Нас никто не слышит! — не выдерживаю я. И продолжаю, уже тише. — Я так хочу поговорить с кем-нибудь, пожалуйста…

Я даже не думал, что могу звучать так жалобно.

— Мы совсем скоро исчезнем. Тебе не страшно?

Тишина. У нее нет глаз, но я вижу ее фиолетовый тусклый свет, и знаю — она на меня смотрит.

— Ты понимаешь, о чем я говорю?

Молчит. Ну, пожалуйста!

— Хочешь, расскажу тебе кое-что? — о Сюжет и Фабула, что на меня нашло! И даже остановиться не могу. Я так хочу ее ответа!

— Это я, — шепчу. — Я убил его. Правда, меня еще тогда не было. Я появился со знанием, что я убийца.

— Какая жуть!

Я ликую, но… Слишком рано.

— Всегда думала, что за городом люди спокойнее. Это все от воздуха, должно быть. Но здесь…

— Эй! — я вскакиваю и хватаю ее там, где должны быть плечи. — Перестань! Перестань болтать! Это я! Я убийца! И я не знаю, что мне делать!

Замираю на секунду, смотрю на нее. Она спокойна, фиолетовый цвет горит ровно.

— Я пытался сбежать. Я уходил во тьму, хотел затеряться там. Но с началом сцены оказался здесь, — будь я человеком, я бы плакал.

— Мне страшно.

Пожалуйста…

Эта тишина хуже тьмы. Пожалуйста, скажи, что понимаешь меня.

— Они пригласили знаменитого де…

Она лежит на черной земле. Я даже не понял, как это произошло. Я видел, как я толкнул ее, как она ударилась о стену позади нее, как болезненно вспыхнул и погас фиолетовый свет и как рассыпались безжизненные теперь штрихи. Светлые волосы, выбивающиеся из тугой прически. Вежливая. Чересчур болтливая. Наивная. Хорошая кухарка. Глэдис — кухарок здесь почему-то всегда зовут именно так.

Я убил ее. Я убил ее, и потухшие и бесполезные штрихи ее теперь лежат передо мной. Кажется, она совершенно не осознавала, что происходило с ней, но… Мне правда ее жаль. И себя жаль тоже. Что мне делать теперь?

Оглядываюсь. Глаз-линза едва виден вдали, за кустами. Кажется, он не заметил. Что же, хорошо. Но, по опыту предыдущего, не совершенного мной убийства, знаю — надо спрятать тело. Наверно, со штрихами так же. Закопать? Просто отнести в сарай? Выбираю второе — мне не так долго осталось, могу не переживать о своей судьбе. Все равно чудовище идет по моему следу, и… Постойте.

Если я убил, значит, я… Будь я человеком, я бы улыбался, широко и безумно. Ведь если я убил, я вовсе не беззащитен.

Ну что же, тварь, приходи сожрать меня, быть может, наконец-то поперхнешься.

Щелк.

***

Перемена сцены. И я снова сбит с толку. Вот я стоял в дверях сарая — и я уже в саду, подравниваю края клумбы, как будто уже давно занимаюсь этим.

Но думаю я о другом. Опьяненный своей идеей, я не заметил приближение конца и даже не успел отнести в сарай штрихи-останки. Наверно, так они и остались на тропинке. Мне жаль. Хотя… Наверно, разницы нет. При жизни — если это можно назвать жизнью — она не понимала, что с ней происходит. Ну а теперь ей точно все равно.

Интересно, здесь все такие? Только я действительно живой? Что ж, если так, может и к лучшему, что она умерла. По крайней мере я узнал, что не безоружен.

Он скоро должен подойти, и… Интересно, что будет, если я убью его сейчас? Я могу ударить его ручкой грабель — острым штрихом. Все так просто. Но что будет? История закончится? Я буду свободен? Поменяет ли Сюжет свой ход?

Нет, нет. Не все так просто. Сюжет! Он не позволит мне этого сделать. Значит… у меня идея. Иногда хорошо знать все наперед. Да, даже таким как я.

Вот что я сделаю — я убью его в последней сцене, когда он вынесет мне приговор. Это логично и подходит для Сюжета! Я буду знать, что меня собираются повесить, я буду зол и попытаюсь убить детектива, который обвинил меня.

— Прекрасный сад. Сегодня редко можно увидеть такие ухоженные цветы.

Я оборачиваюсь, притворяясь, что он не застал меня врасплох. О да, вот и он. Чуть раньше, чем я ожидал. Ну и конечно, неподалеку от него стоит Фокальный персонаж. А Главный… Видимо, подкрался как можно тише и теперь изображает вежливость. Но ему теперь меня не испугать. Мне хочется убить его сейчас, но я отворачиваюсь и старательней разравниваю землю.

— Спасибо, — сюжет снова говорит за меня. Выходит холодно и колко. Но как мне еще говорить с тем, кто хочет моей смерти?

Подходит ближе и я слышу, как металлически звенят его штрихи — по звуку как выездковая лошадь в строгом оголовье. Но есть ли где-то лошади, желающие человеческой крови?

— Вы ведь Джеймс Торн, я не ошибаюсь? Мне говорили о вас.

Я киваю, не глядя на него.

— Раз уж вы здесь, я хотел бы задать вам один вопрос.

— Да как хотите, — я опираюсь на грабли. Сюжет приказывает повернуться и смотреть на собеседника, и я, конечно, поворачиваюсь, но стараюсь не читать штрихи. Наверняка наш Главный персонаж сказочно богат, красив, успешен и так далее. А мне не очень-то и хочется об этом знать.

— Одиннадцатого августа, вечером, вы сказали мистеру Арчеру, что уже семь часов. Как вы узнали время?

— Как обычно. Я работал на клумбе под окнами и слышал, как часы в доме пробили семь. А это важно? Не часами же его убили.

А чем я убью тебя? Нож мне не найти, наверно. Садовые ножницы? Я знаю, что они будут у меня в начале следующей — и последней — сцены. Что ж, иронично. Зеленый свет и ножницы для сорняков.

— О, вы не представляете, как важны детали. Если вы умеете видеть в них важность. Вот я — умею.

Он смотрит на меня, я чувствую — внимательно. Ждет реакции, наверно. Конечно, последнее звучит как издевка, но я не могу ответить. Я только отворачиваюсь и сжимаю рукоятку грабель.

— Нам уже надо идти, — Фокальный персонаж неуверенно подходит ближе. — Нам же еще опрашивать прислугу в доме. И, вы сами говорили, что к вечеру нам лучше уже быть в Лондоне.

— Нет-нет-нет. Не торопитесь. Все в порядке.

— Тогда сначала на кухню? Или начнем с горничных? — он отвечает, не меняя интонации.

Но ведь совершенно невпопад! Я только успеваю это осознать, как слышу электрическое потрескивание Сюжета. Ему что-то не нравится. Фокальный персонаж дергается, произносит что-то перевернутое и странное — и треск внезапно затихает. Все снова в порядке.

— Вы как всегда, — он снова отвечает на реплику Главного, будто ничего не случилось. — Признаться честно, я снова не понимаю, что вы задумали. Но с вами спорить бесполезно, я помню. Я прогуляюсь по саду, раз вы не торопитесь.

Мой убийца рассеянно кивает. Фокальный персонаж стоит на месте, потом уходит, будто не дождавшись чего-то.

Но меня волнует не это. Сюжет снова потрескивает, но в этот раз намного тише. Что не так? Они должны были уйти вместе? Или остаться?

— Мне кажется, в этой истории слишком многое происходит за кулисами. Не правда ли?

Я вздрагиваю. Смотрю на него, но быстро понимаю — он не может знать, что в моих мыслях. Хотя, если и узнает, он ничего не сможет сделать. Зачем он это говорит? Ему охота поболтать со мной перед убийством? Ну уж спасибо.

К черту эту тварь и все ее штрихи!

— Какое твое дело?

— Послушай… — он начинает, но видит мою реакцию и замолкает почти сразу, не договорив.

Я поднимаю взгляд. На мгновение теряюсь — может, попросить его продолжить? Но нет! Нельзя. Я знаю, что он хочет и понимаю, что он слишком хорошо умеет притворяться. Да, да, пошел он к черту…

— Тебя? С чего бы? — я отвечаю чуть погодя, но вкладываю в эту фразу всю остроту садовых ножниц. Лезвия, которым я его убью.

Он отворачивается, будто теперь меня не замечает. И правильно. Я понадеялся, что он уйдет, но он всего лишь обходит клумбу, разглядывая штрихи-цветы. И я не вижу, я чувствую — он старательно придерживается края дорожки, и носком туфель не задевая землю. Кажется, тихо вздыхает. Ну да, конечно, как же, так можно их замарать. Это же я, садовник, весь измазанный в земле и пыли, могу не переживать. А у него одни туфли, наверно, стоят дороже чем я, вся моя одежда и инструмент.

Сцена затягивается. Он все еще стоит и будто чего-то ждет. Что ему надо от меня? Чтобы я молил его о пощаде? Чтобы признался во всем и встал на колени? Да к черту. К черту! Как жаль, что Автор хорошо воспитан, и я не могу себе позволить ругательства покрепче. А мне хочется ругаться. Мне даже хочется скорее перейти в следующую сцену. Да, она будет последней для меня, но мне плевать. Мне просто любопытно, что случится.

О, наконец-то!

Щелк.

***

На этот раз я оказался под окнами — у клумбы с петуниями. Той самой, о которой я упоминал, рассказывая про часы. Я снова один, как в первой сцене, и все снова происходит в доме, в той же гостиной. Но, к счастью, на этот раз мне все прекрасно слышно.

— На первый взгляд все однозначно. Нож Гарольда Эштона найден вонзенным в тело убитого. У него, Гарольда, также есть мотив. Наследство. Никто не может отрицать, что деньги, тем более такая большая сумма — мотив частый и очевидный.

— Но я не убивал! Я никогда не поднял бы руку на брата! — вспыхивает один из персонажей. Штрихов у него побольше, чем у меня, но свет какой-то бледно-желтый и тусклый.

— Я никого не обвиняю, — перебивает его Главный персонаж. — Пока что.

Я делаю вид, что состригаю переросшие побеги и высохшие цветы, но на самом деле я осматриваю садовые ножницы и примериваюсь, как их удобнее держать.

Он продолжает:

— Так вот. Алиби у Гарольда тоже нет. Казалось бы, дело раскрыто? Местная полиция посчитала, что да. Но — нет. Мне не понравилась такая спешка. К тому же я предпочитаю все проверять и обращать внимание на малозаметные детали. Которые в этом деле оказались не такими и малозаметными. Для начала — орудие убийства. Внимательный взгляд эксперта и — ах! Нож не является орудием убийства. Кармайкла Эштона не убивали ножом.

— А чем же его убили? — подал голос завороженный Фокальный персонаж.

— Сложно сказать точно. В любом случае, нож был только воткнут в рану после убийства. И, таким образом, он не только не доказывает вину Гарольда, он почти полностью ее исключает!

Он замолкает. Я знаю — все смотрят на него и ждут, когда он продолжит свой рассказ. И он доволен этим.

— Но кто тогда убийца? — не выдерживает кто-то.

— А. Хороший вопрос. Но обо всем по порядку. Кто еще в списке подозреваемых? На первый взгляд мотив был только у Гарольда, но о нем мы уже говорили. И в начале расследования обнаружились еще два подозреваемых. Мистер Кингсблад, который должен убитому немалую сумму. Удача в карточных играх невероятно переменчива, не так ли, мистер Кингсблад? Мотив также есть у мисс Гудман. Менее убедительный, но все же. Но…

Дальше я уже не слушаю. Зачем мне эта болтовня про мотивы и алиби? Я знаю — он тянет время, наслаждаясь вниманием слушателей. Ну что же, пусть будет рад. Знал бы он, что сам дает мне время подготовиться к убийству и все спланировать.

Что я уже решил? Я нападаю сразу после обвинения, быстро и внезапно. Садовыми ножницами — я уже понял, как буду их держать. Что я не учел?

Я снова заглядываю в окно. Я примерно представляю, как меня приведут в комнату и где я буду стоять. Вроде неплохо. Вот только… Наверно Фокальный персонаж будет стоять слишком близко, он может мне помешать. Тем более — я фыркаю — он так привязан к Главному.

Вот. Я знаю. Сначала я ударю Фокального, чтобы не мешал. К тому же, его всевидящая линза мне тоже совсем не нужна. Надеюсь, все получится… Я оглядываюсь и смотрю на сад, надеясь, что случится еще одна Вспышка.

— …И тогда мы узнаем, что есть еще один подозреваемый…

Скоро мой выход. Вспышки не случилось, мне больше не увидеть алых роз и их зеленых листьев.

— …Джеймс Торн, садовник. Оказалось, что он много общался с убитым, у них часто возникали разногласия. Но этого мало для обвинения, скажете вы. Конечно. И будете правы. Однако, меня насторожила маленькая деталь. Мистер Торн утверждал и особенно подчеркивал, что одиннадцатого августа он отчетливо слышал, как вот эти самые часы пробили семь. А мы знаем, что часы в тот день сломались, и часовщик приехал только на следующее утро.

Я вижу, как он подходит к окну и крепче сжимаю ручку ножниц.

— Мистер Торн? Вы не могли бы отвлечься от петуний и зайти к нам?

— Конечно, я почту за честь, — с издевкой отвечаю я, не выпуская из рук ножницы.

Я иду к двери — и вдруг я уже в комнате, шагаю по темноте ковра. Пересекаю гостиную в полнейшей тишине и останавливаюсь перед Главным персонажем.

Он смотрит на меня в упор.

— Пришло время все рассказать. Я изложу вам свои догадки, а вы ответите, прав я или нет.

— Начинайте. Не думаю, что у меня есть выбор.

— Что ж, — он словно не замечает моей колкости. — Хорошо. Вы поссорились с Кармайклом. Скорее всего, где-то в укромном углу сада, так что вашего спора никто не слышал. Этот спор перешел в потасовку и в пылу драки вы ударили Кармайкла чем-то острым. Потом снова. И снова! Но это только начало. Вы поняли, что натворили. И так же поняли, что вас скорее всего никто не видел. Вы смогли спрятать тело в сарай и прибрать следы. Но этого вам показалось мало. Вы посмотрели время на разбитых часах Кармайкла — как мы помним, они показывали четверть восьмого. Потом, чтобы отвести от себя подозрения, вы сказали так удачно спросившему про время мистеру Арчеру, что слышали бой часов — то есть, ровно в семь вы должны были быть здесь. Но по чистой случайности в этот день часы не били, и будь вы действительно у этой клумбы, вы бы об этом знали. Я прав?

Я тихо фыркаю, сжимая ножницы.

— А если я был здесь и мне послышалось? Отправите меня за это на виселицу?

— Хорошо. Не отвечайте. Я продолжу — вы не остановились и на этом. Вы пробрались в кабинет Гарольда Эштона и выкрали нож. Вас видела Эллен, горничная. Она не знала или не хотела говорить, что это вы, но я обнаружил зацепившиеся за дверную щеколду красные нитки. А из ярко-красной одежды в доме только ваши тканевые перчатки. Вы хотели обвинить брата убитого, но не знали, что любой эксперт легко сможет определить были ли раны нанесены живому человеку или же нож был воткнут в тело после смерти.

Он подходит ближе. Я только сейчас замечаю, как в комнате тихо — остальные персонажи замерли и слушают.

— Чем вы убили Кармайкла Эштона? — он повышает голос, и я вздрагиваю. — Другим ножом?

Время пришло!

— Тем же, что и тебя!

Сюжет не успевает затрещать, как я уже бросаюсь к Фокальному и бью его. Я замечаю, как вспыхивает и гаснет линза. Теперь-то нас никто не видит. Он падает, а я выхватываю ножницы, размахиваюсь и…

Падаю, прорезав лезвием пустое место. Он увернулся! Легко, бесшумно, как кошка. Теперь стоит и смотрит на меня. Все остальные замерли как неживые, и слышно только возмущенное шипение Сюжета.

— Но если ты считаешь это нужным — попробуй.

Не думал, что это будет так, но… Он стоит передо мной и ждет. Я замахиваюсь, сжимая острие — и замираю на мгновение.

Убей! Убей!

Орудие убийства скользит между штрихами. Впивается в зеленое сияние и вязнет, войдя до конца лезвия. Я вижу собственную Вспышку — темно-алое на белой ткани, пульсирующе-горячее на моей руке. Живое. Страшное. Всего мгновение — и вот, я снова вижу штрихи, болезненно мерцающий зеленый свет.

Он… Гаснет. Я зачем-то выдергиваю лезвие — как будто это может что-то изменить. Что я наделал? Чудовище убито, но я не чувствую триумфа. И вдруг…

Почерневший острый штрих, который я держу, бросается назад, в переплетение линий. Помимо моей воли впивается в разгорающийся снова свет. Я вижу кровь и боль — нет, только не опять!

Меня отбрасывает назад. И — я снова стою, нелепо замахнувшись.

— …нужным — попробуй. Нет, не стоит пробовать еще раз. Я думаю, ты понял.

Перемотка!

Но почему? Он словно бы услышал мой вопрос:

— Пока Автор нас не видит, мы можем говорить свободно, но все равно не можем сделать то, что непоправимо. Сюжет считает, что я должен жить. И, к моему большому сожалению — я должен завершить твою историю. Печально, что я не смог достучаться до тебя в той сцене, с клумбой.

— Ты не…

— Нет, я не хочу конца твоей истории. Но я такой же раб Сюжета и у меня нет выбора. Мне жаль. Я очень редко встречаю тех, кто понимает, где мы на самом деле. И я могу попробовать помо…

Он не успевает договорить — линза Фокального вспыхивает снова. Вот меня уже оттаскивают неизвестно откуда взявшиеся полисмены — в каждом всего по одному штриху, и на каждом то и подписано.

— Все в порядке, мой друг, все в порядке. — он помогает Фокальному персонажу подняться. — Никто серьезно не пострадал. Как ваша голова?

Он тихо стонет.

— Лучше, чем могло быть.

— Хорошо.

Он поворачивается ко мне, и я вижу теплый всполох в его свете. Он что-то хочет мне сказать, но говорит совсем другое.

— Уведите его! Он будет наказан за убийство. — тут его голос словно бы меняется. Или мне кажется? — Но может быть…

Он продолжает, не обращая внимания на растревоженный Сюжет и его скрип и треск. Что он задумал?

— Может быть, улик будет недостаточно для обвинения.

Он пытается продолжить, но, кажется, не может. Теперь Сюжет пускает искры на его штрихи — сверкающая, холодная, колючая энергия танцует на графите. Наверно, это больно.

— Тогда… — не голос, почти хрип. — Тогда вы, мистер Торн, придете ко мне и расскажете, как величайший детектив Британии не смог обвинить ва…

Искры взрываются ослепительной и жгучей молнией. Мгновение — я слышу, как он вскрикивает. Теперь все катится назад, слишком болезненно и быстро чтобы успеть хоть что-то разобрать.

Стоп. Теперь он стоит передо мной снова, такой же серьезный и безупречный.

— Уведите его! Он будет наказан за убийство.

Интонация все та же. Мне на мгновение кажется, что ничего и не было. Он не пытался спасти меня. Но я замечаю, что на этот раз из его штрихов сочится что-то черное. Он ранен? Разве у нас есть кровь и жизнь?.. Или, быть может, он уже не просто персонаж, он что-то большее? Что-то другое? Мне все равно. Мне важно только то, что он разумен, как и я. Он, как и я, понимает, что происходит. И ему жаль. И он пытался меня спасти. Он такой же пленник Сюжета. И он… наверно, не хотел быть одинок?

Вспышка. Так вовремя и в то же время поздно! На этот раз не отвожу взгляд. Я вижу — глаза его зеленые, и в них печаль.

Я знаю — когда он отвернется, я исчезну. Меня ведут прочь, и я могу только оглядываться и оттягивать момент. Он смотрит, раз я все еще здесь, это значит — он смотрит. Мне страшно, мне так страшно. Я на краю бездны, мне хочется кричать. Там, за одним этим взглядом, неизвестность. Темнота. Ничто.

Мне тоже жаль. Мне правда очень, очень жаль. Я мог потратить свое время на что-нибудь другое. Я мог поговорить с ним. Я мог быть добрым. Я мог смотреть на ро