Сердце в янтаре

Когда молния ударила в верхушку Бога-Лиственницы, Вадун, шаман рода Койвонгун из нимвхи обнажил в улыбке окровавленные зубы и страшно закричал.

- Хозяин суши Пал Ызн оставил племя. Плохой знак, самый худший знак!

Крик рвался сам собой, хотя от дикой боли в груди он едва не откусил себе язык, хотя слезы катились из глаз, он кричал не о спасении, он молил о мести врагам рода. Вадун просил тех, кто живет среди островерхих как тесаки скал на побережье великого моря, тех, обитал на дне стремительного и ледяного ручья у подножья гор и тех, самых сильных духов, что поддерживают огонь в костровом месте, где жил вождь племени.

Вадун кричал и извивался, привязанный толстыми вымоченными жилами медведя к стволу Бога-Лиственницы, и его крик сливался с сотней других воплей членов его рода. Растрепанные полногрудые женщины с бусинами в волосах и обшитых мехом рыбьих и тюленьих шкурах, чумазые дети, швыряющие в Вадуна мелкие гладкие серые камушки, мужчины - поджарые, с кривыми ногами и глазами как у зверей - охотники и рыболовы. Все они столпились вокруг лиственницы с привязанным к ней Вадуном, и круг постепенно смыкался. Вадун чувствовал как хвойный едкий смолистый запах вскрытой коры смешивается с соленой вонью пота и ароматными травами, которыми густо натерли его тело.

Жилы глубоко врезались в кожу и с каждым дерганьем пленника резь усиливалась. Но Вадун выплевывал тягучие, непонятные простым соплеменникам слова, подсказанные духами. Десятки раз за свою тридцатилетнюю жизнь Вадун переносил дух из мира живых в многоступенчатый мир духов и просил, заклинал, умолял, требовал. Духи отвечали, даря снисходительную милость за пригоршню разноцветных ракушек, белых голышей, каменные ножи, шкурки кроликов и тигриные зубы. Однажды они даже забрали дух главы враждебного рода змеи Высквонгун. Вадун подарил им жизни десятка пленных воинов. Духи слушали, духи снисходили, но однажды они перестали отвечать.

Это случилось на исходе лета. Короткого ледяного, пронизанного ветрами и дождем лета, лишившего племя Вадуна улова и добычи на охоте. Все потому, что медведицу с медвежонком, жертву Богу Суши, так и не нашли. Она досталась роду змеи. Огромную белугу так и не поймали, она не стала жертвой хозяину моря - Тал Ызн. Добрые хозяева закрыли глаза и уши и отвернулись от мира живых, увели мелкую дичь подальше в леса, увели косяки рыб подальше в открытое море. Но глава племени не внял совету Вадуна и увел племя с побережья подальше в леса, к подножью острых скал, где пробивал себе путь ледяной ручей. Там тоже жили духи, Бог-Лиственница, духи ручья и духи острых скал, но это были уже другие духи, не их духи.

День и ночь Вадун бросал кости, заклинал бусины в амулетах, старательно вырезал ровные ароматные дощечки из коры-кожи Бога-Лиственницы, день и ночь, не смыкая глаз, покрасневших и слезящихся от едкого дыма полыни. Но духи не пускали его дальше порога, лишали сна. Они не давали ответ. Они больше не говорили с ним.

Его ученик - молодой и пылкий Ршолин поднял руку и указал на учителя.

- Духи не слышат, духи оставили нас, потому, что они гневаются, они голодны, их нужно накормить. Накормим их и они вновь послушают нас и пошлют изобилие следующей весной.

- Сначала доживите до весны, - сквозь смех закашлялся Вадун и вновь уронил голову.

Но они послушали.

Отчаявшиеся люди рода Лиственниц пришли к Вадуну. Они выволокли его из юрты, привязали к стволу старого Бога-Лиственницы, почти лившегося коры, с седой головой. Внутри Бога-Лиственницы был проход в мир духов, а на вершине жил дух-ворон.

Мужчины натерли его тело благовонными травами. Вадун знал, что последует дальше. Он знал и все равно не мог простить своего глупого ученика. Но Вадун верил в людей своего племени, он верил, что без поддержки духов они не выживут и смирился. Страшными глазами Вадун следил за тем, как медленно, покачиваясь из стороны в сторону под действием трав подходит к нему Ршолин. В правой руке его костяной нож, в левой чаша. Вадун обнажил зубы и кивнул:

- Сюда. прямо сюда, где сердце, не промахнись. Но запомни, однажды они придут и за тобой, ты можешь вырезать мое сердце, но ты не поймаешь мой дух, тебе ни за что не понять чаяния этих людей, тебе не понять их страданий, - так сказал Вадун и закрыл глаза. В следующий миг он почувствовал, как костяное лезвие ножа, заточенное неумело самим Ршолином со сколами, слоистое, вошло ему под ребра, повернулось и начало свой путь, окружая сердце, чтобы вырвать сосредоточие духа Вадуна, чтобы отыскать в нем путь к миру духов, чтобы сделать его подношением.

И в этот момент тяжелые тучи, окружившие подножье скал, наконец разразились первым раскатом грома. Но дождя не было. Дождя все не было. Плохой знак. Но Вадун, кашляя кровью, все равно улыбался. Его дух им не найти, сердце пусто без духа, а дух его он спрячет надежно.

Хозяйка огня Тугрш Ытик все еще с ним. Она слышит его. Она поможет. В момент, когда хозяйка ниспослала огонь, поразив голову старого Бога-Лиственницы, дух самого Вадуна покинул тело. Когда все было кончено, крики пораженных ужасом от убийства Бога-Лиственницы, но скованные надеждой на удачу ритуала женщин и мужчин стихли, даже младенцы перестали плакать. Все смотрели на сердце, трепещущее, еще теплое, прибитое костяным ножом к стволу огромной старой лиственницы. Гнев Тугрш Ытик был страшен, но даже она не могла тягаться с силой старого Бога-Лиственницы и спалив голову старика, пожар вскоре затих, начался дождь. Потому, что кровь, стекающая из сердца, превратилась в воду неба.

Дерево была жилищем самого главного духа леса у подножья гор, все знали. что на вершине живет старый ворон, и сердце предназначено только ему. Тело Вадуна уже лежало на дне пропасти, но сердце осталось среди живых.

На другой день ворона поймал тигр, тигра подстрели охотник из рода змеи, а само племя Вадуна взяли в плен враждебным соседом. Спустя год или два сильный лесной пожар уничтожил весь лес у подножья острых скалистых гор, старая лиственница держалась дольше всех, но в конце-концов она заплакала крупными янтарными слезами от жара и упала, перекрыв стремительный холодный ручей.

Вскоре на месте пожарища вырос новый лес, но старая лиственница, когда-то бывшая Богом, все еще упрямо цеплялась за жизнь. Она держалась одной лишь стороной оставшейся живой коры и частью цепких корней глубоко вгрызалась в топкий берег разлившегося ручья. Со временем ручей стал озером, а потом болотом. Упавшая лиственница превратилась в выбеленный временем сухой остов.

Племена обходили это место стороной, некому было смотреть, кроме глаз зверей и птиц. Одна вещь выделялась при взгляде на белый, похожий на кость гиганта ствол мертвой лиственницы - необычной формы нарост с северной стороны, что обращена в сторону гор. Идеально правильной формы кап размером с голову быка. Лучи заходящего и восходящего солнца пронзали каплю насквозь и заливали то, что внутри, золотым светом. Смола стала крепкой словно камень и ни морозы, ни ветра, ни рога оленей и копья охотников не могли разрушить ее и то, что хранилось внутри. Нечто, похожее на сердце.

***

Сеул осенью тысяча восемьсот девяносто шестого года походил на растревоженный улей. Один улей для ос, шершней, где все ненавидели всех и пытались уничтожить друг друга. Даже ежегодный светлый и по-семейному теплый праздник Чхосок в этот раз больше походил на похоронный ритуал. Словно в предчувствии. Как неуловимое в воздухе нечто, дрожащее от напряжения и растворимого яда. Но концентрация яда все увеличивалась. Пока восьмого октября не прогремел тихий, пока еще первый раскат грома.

Гром этот снизошел на землю и проник в королевский дворец Конбоккун в виде длинных и острых лезвий японский тати и вакидзаси. Они поразили женщину с прямой спиной и гордым взглядом, невероятно деятельную и любимую всем народом женщину. В тот день погибла королева всех подданных Чосона - Страны Утренней Свежести. И всего два года до того как в стране появится первый Император всея Кореи.

В тот час, когда смерть настигла храбрую королеву Мин, ушла целая эпоха, что-то важное исчезло из самого сердца государства. Подобно нетронутой шкатулке страна между западным деспотом, снисходительным сюзереном Китаем и дерзким, наглым хищником из государства с запахом цветущей сакуры, существовала. Жила, дышала, хранила свои устои и как могла себя саму, берегла. Чтобы пришли и растоптали. Первый, второй, третий - договоры, договоры, договоры.

- И что они все от меня хотя?! - в тот момент, когда дыхание королевы Мин затихло навсегда, в дальней части дворца Конбоккуна, о которой не знали даже многие слуги, король Чосона стискивал голову и кружил по комнате как загнанный в клетку зверь. Он и верно был загнан, обложен бесчисленными условиями и договорами, соглашениями и обязательствами. Страна походила на лоскутное одеяло. Страна как плохо склеенный рисовый шарик распадалась на огрызки, раздираемая на концессии западными государствами.

- Что я могу? Что я теперь могу, когда даже моя супруга мертва?! - шептал он, не осмеливаясь кричать. Король Коджон, которому едва исполнилось сорок, не осмеливался кричать в собственном дворце, окруженном японскими военными.

Коджон рванул узкий стоячий воротник черного мундира по японскому военному регламенту. Он вновь и вновь стискивал бритые виски, даже волосы его были острижены по указке японских властей. Ему предписывали как говорить, как составлять документы, как вставать и ходить, как воспитывать своих детей.

- Что же это? Есть ли выход? Есть выход?!

- Отец, он скоро будет здесь, - низкорослый и коренастый юноша, тоже одетый в военную форму без знаков отличия подал королю чашу воды. Это была простая вода, но Коджон выпил ее как невероятно действенное лекарство, жалея, что это не сочжу. Осушив чашу, Кочжон поднял опухшие от слез по заколотой супруге глаза на молодого человека. Это был его сын и наследник. Но что он оставит ему? Что в такой стране можно оставить целым? Прокрутив в памяти только что сказанное сыном, Коджон почувствовал как сильнее забилось его сердце. Призрак... Туманный и пока еще далекий призрак не надежды, нет, такой роскоши ему не дадут, но предчувствия перемен.

***

Александр Клименов, секретарь русской дипломатической миссии спешил. Полы длинной видавшей виды сутаны мешали двигаться так быстро, как того хотелось. Господин Вебер ясно дал понять, что у него будет всего полчаса, чтобы добраться от здания представительства до дворца Конбоккун. Разводка японского гарнизона и дождь. Два фактора, которые несомненно должны были помочь. Все уже решено. Все решилось совсем недавно. Король Коджон потерял последнее, что еще заставляло его колебаться, и сделал выбор. Наконец в Петербург полетели радостные вести. Король, почти лишенный власти, ставший пленником в собственном дворце, наконец сделал первый шаг в нужном направлении. Единственно возможный ход в данной ситуации.

Перед Александром господин Вебер поставил всего одну задачу - преодолеть путь от дворца Конбоккун до российского представительства. По меркам столицы - не так уж и далеко, но это был путь длиной в века, который наконец сократился до получаса. Всего полчаса этого проливаемого мерзким осенним дождем дня и все будет закончено. И будет положено новое начало. Поэтому сейчас Александр, переодетый католическим священником, несся по улочкам столицы. Кое-где деревянные традиционные домики уже соседствовали с роскошными и крепкими особняками в новом европейском стиле.

Не по погоде легкие туфли шлепали по грязным лужам, но Александр не обращал внимания, что весь низ сутаны уже заляпан темными пятнами и потеками. Одна спица на стареньком зонте линялого черного цвета была сломана и болталась как сломанная конечность. С той стороны вода уже проложила себе путь и мстительно сбегала за воротник. Но он не обращал внимания на такие мелочи. Лицо Александра было сосредоточенно, глубокие складки пролегли от крыльев носа, превращая лицо в скорбную маску. Бежал то и дело оглядываясь, хотя в это время на улицах не встретишь местных. Все работяги попрятались по крохотным лачугам на высоких опорах. Мокла оставленная нерадивыми хозяевами пара обуви на одном крыльце. Жалкими тряпками свисали с веревок недавно выстиранные ханбоки.

Внезапный порыв ветра настиг Александра на повороте от филиала английской торговой компании, свернув еще две спицы у зонта. Отбросив бесполезный аксессуар, Александр крепче прижал к груди деревянный ящик на длинной ручке, из тех, в которых носят манчжу. Ящик из красного лакированного дерева был надежно завернут в три слоя ткани, но даже она начала промокать.

На углу одной из улиц он остановился. Показалось, что параллельно ему по соседней улице крадется кто-то в аляповатой одежде, слишком яркой для этого времени и места. Он подождал, насторожено прислушался, но больше не заметил никого подозрительного. Александр припустил быстрее, не важно, что сам промок до нитки, скрючившись, он бежал так, чтобы драгоценная ноша оставалась как можно более сухой. Не удержав равновесие на повороте, он споткнулся о брошенный кем-то из детей йо-йо и растянулся в самой грязи.

- О Боже! - простонал он, с трудом поднимаясь. Левая лодыжка тут же отозвалась пронзительной болью - похоже он неловко потянул ее. Придерживая сутану, Александр подвернул ее как можно выше, уже не обращая внимания на приличия и вновь захромал дальше.

Все шло гладко, до самого дворца ему не попалось ни одного отряда и даже просто человека в европейской одежде. Он проник внутрь. Да, он пришел из французской миссии, и да, его величество лично пригласил его. Все верно, в коробе томик священного писания - безупречный французский был следствием долгих лет стажировки и сегодня Александр возблагодарил своих учителей и лично господина Вебера за это.

Две фигуры насторожено поднялись с простых кресел в полумраке комнаты. Одной из них был король Коджон, другой наверняка его сын. Должны быть. Александр никогда не встречал их лично, только господину Веберу предоставилась такая честь при открытии первой дипломатической миссии на полуострове. Но король не выглядел королем. Это была тень короля - слабая, едва заметная, колеблющаяся.

И все же Александр поклонился этой тени и приветствовал двоих как полагается.

- Господин Вебер сказал передать, что согласен, и что все готово, чтобы выполнить вашу просьбу.

- Тогда? - слабый голос Коджона прозвучал из полумрака.

- Меня послали устроить все как полагается, - Александр поставил свою ношу на инкрустированный столик. Курильница в виде орлиной головы покачнулась, в неверном свете блеснул бронзовый бок, рассеялся ароматный дым - горько-сладкий аромат. Такой же сложный как настоящее время.

- Что здесь? - король не сделал шага, чтобы узнать.

"Он боится, - понимал Александр. - Даже зная, что я пришел с доброй миссией, даже зная, что все оговорено уже давно, сразу после убийства королевы Мин".

Его сын и наследник престола оказался смелее, стянув крышку и осторожно заглянул внутрь.

Он поднес к свету то, что лежало в коробке.

- Женское платье? - не поверил он.

- И снаружи ждет женский паланкин, - Александр кивнул, вдруг почувствовав, что они не учли главного - таких мелких и незначительных деталей как особенности менталитета этой страны. Даже если королева Мин была невероятно деятельной женщиной, с огромным влиянием на дела страны, которой восхищались и почитали, она все равно оставалась женщиной этой страны с ее конфуцианскими вековыми устоями. И в них женщине отводилось строго определенная роль - жены и матери.

- Это... это невозможно! - отшатнулся Коджон. - Переодеться в женский ханбок, все эти вещи, это недостойно короля.

Александр бросил взгляд на потолок комнаты. Дракон притаился там - черный с золотом, с чешуей, переливающейся подобно солнцу - на этого дракона смотрели глаза многих королей со времен Седжона, основателя системы корейской письменности, великого короля. Кто бы мог подумать, что его потомок настолько слаб.

- Но это единственный шанс спастись. Шанс еще появится. Если укроетесь в посольстве, мы сможем протянуть время. Наши люди уже готовят почву для изменений. Если вы только обратитесь к своему народу, поднимете их боевой дух, только тогда появится шанс что-то исправить. Японцев невозможно победить, пусть так, но вы можете заставить их уйти, ваш народ Чосона может это. Мы уже все подготовили, наши люди в газетах, и банке. Все, что нужно - ваша воля. Дайте народу надежду.

Коджон молчал неуверенно, согнув спину, будто на его плечи лег весь вес этого несправедливого мира.

- Ну же, решайтесь, ваше величество.

Коджон повернулся к сыну. Тот почтительно поклонился.

- Ступайте, отец, империя нуждается в вашем руководстве.

- Я не оставлю тебя на растерзание этим варварам-японцам.

- Не волнуйтесь обо мне, отец, я ваш наследник, духи защитят меня.

- Духи? Вы еще верите в такие пережитки? - нахмурился Александр и прислушался. На улице стало как-то слишком тихо, но вдалеке слышалось цоканье лошадиных копыт. Стройное, мерное. - Они уже близко. Сейчас или никогда. Ваше императорское величество! - почти умоляюще воскликнул Александр.

- Я иду, - каким-то чудом этот слабый человек нашел в себе силы, взял ханбок и скользнул за ширму. Послышалась возня, что-то упало, этот человек, всегда окруженный армией слуг дворца, даже не умел переодеваться самостоятельно. На миг Александру стало жалко его.

В женской одежде король выглядел нелепо и неловко, но даже так все еще старался сохранить остатки былого величия. Александра беспокоил его сын. Слишком он тих и спокоен перед лицом надвигающей опасности. Но это не был героизм или истинная храбрость, а словно безумная идея о собственной неприкосновенности. Японцы уже развенчали этот миф, покончив с королевой Мин.

Пока отец с сыном прощались, Александра преследовала мысль, что они видятся в последний раз. Но не в его власти приказывать наследному принцу Чосона, если даже собственный отец не может повлиять на него. И все же, у Александра было предчувствие, что этот молодой человек еще впишет свое имя в историю, трагическую, разрушительную. Времена хаоса наступали стремительнее, чем кто-то мог предположить.

Комнатка вдруг стала темной и пустой. Едва отец покинул ее, Сунджон вдруг ощутил, насколько был незначительным сам. Словно свет отца оставил этот дом и солнце Чосона скрылось за тяжелыми тучами. Вот и все.

Убедившись, что никто не потревожит его до прибытия японских солдат, Сунджон запер двери комнаты изнутри и долгое время смотрел на портрет первого короля Чосона, который сжег изнутри прогнившую до самого сердца династию Коре. Теперь Сунджону казалось. что и сердце Чосона тоже больно, возможно скоро остановится и оно, но не от очищающего огня нового деятельного императора, а от предательского выстрела японской собаки.

- Мне нужен огонь... - пробормотал он. - Пусть мое сердце сгорит в огне, но оно не достанется кому-то из этих. - Он снова прислушался к звукам снаружи. Отряд, посланный за ним и отцом уже совсем близко. Но пока они еще обыскивают каждое строение, не зная точно, в каком именно скрывается будущий император Чосона. Это было решение отца - стать первым императором Чосона. А решение самого Сунджона... Подойдя к едва теплившемуся очагу, он достал самую большую головешку железными щипцами и бросил на ковер возле ширмы, расписанной самим Син Юн Боком - "Танец с двумя ножами". Как же символично.

Искры уже прожигали черные пятна на плотно натянутой ткани, а нож в драгоценных ножнах прорезал первый слой одеяния принца.

- Остановись, мой господин. Это еще не конец.

Казалось скрежещущий старческий женский голос прозвучал прямо из-за ширмы. Резким движением Сунджон свалил ее, отрезая жизнь огню. За едким серым дымом он разглядел стоящую там женщину в свободных одеждах, не мужских и не женских, с непокрытой головой в белой повязке. Бесчисленное множество ярких амулетов, костяных, каменных украшали одежды, овивали шею, запястья.

- Ты - шаманка? - неуверенно спросил Сунджон.

- О да, мой господин, меня зовут Ра-ын из рода Кайвонгун, и я принесла для тебя подношение для Кут.

Кут - так назывались ритуалы. Но Сунджон никогда не видел ни одного, будучи добропорядочным последователем Конфуция.

В руках шаманки мешок из плотной темной ткани. Сунджону показалось, что на черном фоне проступают багровые пятна как от засохшей крови. Дрожь пронзила все его тело, мгновенно наполнившееся слабостью. Внутри мешка угадывалось нечто круглое. Отчего-то он живо представил внутри отрезанную голову.

- Не подходи... убирайся... если не хочешь попасть в лапы японцев, мне от тебя ничего не нужно! - Сунджон неловко отступил, головешка попала под ногу и он осел на пол. Шаманка приближалась к нему и, казалось росла с каждым шагом. Воздух наполнил запах расплавленной смолы и гари. Глаза слезились, в голове Сунджона мысли стали вязкими как глина.

- Не бойся, господин, - Ра-ын опустилась на колени перед принцем и оставила свою ношу. - Бояться следует не тебе, а твоим врагам.

- Что там? - Сунджон словно загипнотизированный смотрел на мешок.

- Открой и узнаешь, мой господин. Там может быть то, что погубит всех, кто против тебя, мой... мой император.

- Как ты смеешь, мой отец еще жив! - гнев на миг придал силы, и Сунджон оттолкнул шаманку, задев мешок. Тесемки развязались, словно намеренно затянутые неплотно. Внутри лежало нечто совершенно не похожее на голову. Больше всего это напоминало расплавленный и застывший сахар. Внутри угадывалось нечто вроде непрозрачного камня темно-красного цвета с белыми прожилками. Один его вид отчего-то вызывал тошноту, но Сунджон не мог отвести взгляда от того, что находилось внутри "сахара", дым ли или он просто сходит с ума, но показалось, что камень слегка пульсирует, то раздувается, то уменьшается снова. Это похоже на...

- Это то, что может помочь нашей стране, мой император, - прохрипела шаманка. И на этот раз Сунджон по какой-то причине забыл ее одернуть.

- Я стану императором? - спросил он.

- Станешь, мой господин, как и твой отец, но правление твое будет недолгим и умрешь ты в муках.

- Эта вещь поможет мне? - Сунджон заставил себя посмотреть на камень в золоте.

- Нет, мой господин, эта вещь не может никого спасти, она способна только проклинать.

- А их? Наших врагов может?

- Может, мой господин, сначала она убьет твоего отца, потом всю его семью, потом тебя, всю твою семью, ваша смерть не будет ни легкой, ни простой, но после вас умрут ваши враги, много их, тысячи.

- Что это такое? - Сунджон протянул руку, чтобы коснуться камня в камне, но шаманка остановила его.

- Нет, мой, господин, это сердце наполнено такой ненавистью, что убьет тебя в тот же миг,

- Сердце? Но сколько лет должно пройти, чтобы оно превратилось в камень?

- Наш клан хранил его очень долго, все это время оно копило ненависть и боль, никого не убивая, и вот теперь оно больше не может держать ее в себе, пришло время выпустить ее в мир.

Сунджон содрогнулся, чем дольше он смотрел на это сердце, тем более живым казалось оно, пульсировало, пульсировало, оживало, вытягивая его силы. Тело стало вялым как после долгой болезни.

Он понимал, что нельзя выпускать в мир такую силу, каким-то образом Сунджон понимал, что ни в коем случае нельзя выпускать такую силу на свободу. Но...

- А что случится потом, когда все наши враги умрут?

Зазвенели, затрещали бесчисленные амулеты. Шаманка смеялась, обнажив в улыбке кривые, острые как у морского ежа зубы.

"Она ненавидит меня, - понял Сунджон, - и она ненавидит всех вокруг. Я не должен соглашаться. Должен ли я согласиться? "

- Ты уже знаешь ответ, мой господин, сердце будет убивать все живое, питаясь их ненавистью, поглощая их ненависть. Это замкнутый круг. Грядет большая война, мой господин, но ты уже не видишь ее, мир скоро изменится, сгорит в огне ненависти и пожрет сам себя.

- А что станет с сердцем? Оно тоже умрет?

- О нет, мой господин, сердце в янтаре не умрет никогда, оно заснет, оно будет спать сном, похожим на смерть, наш клан сохранит его или другие люди, те, кто останутся жить после нас. Оно будет питаться ненавистью и видеть сны. Оно проснется, когда вновь понадобится миру. И тогда...

- И что тогда? - Сунджон сглотнул, чувствуя, как немеют кончики пальцев. Он готовился выпустить в мир такую силу. Он еще мог отказаться, Он мог... он уже не мог.

- И тогда история повторится. Предок моего клана проклял весь мир, когда его раздирали на части свои же соплеменники. Он был шаманом, таким же как и я, намного слабее, но ненависть питала его сердце. И эта ненависть сделала его сердце бессмертным. Оно не исчезнет, даже если мир будет умирать и молить о пощаде, даже если останется только одно мыслящее существо, пока его ненависть не уничтожит саму себя, история будет повторяться. Так что, мой господин, - шаманка наклонилась вперед и Сунджон почувствовал запах протухшей рыбы из ее рта. - Выпустишь ли ты в мир такую силу? Ты должен только согласиться, остальное сердце сделает за тебя. Твое сердце, мой господин. Теперь это твое сердце.

- Я...

***

Робот по имени Н123 грохоча всеми своими четырьмя осевыми колесами тащился через пустыню, покрытую нежными побегами травы. Эта трава начала появляться совсем недавно. Прошло больше пятисот лет с тех пор как последний человек нажал на кнопку последнего пускового механизма. Так завершилась ядерная война. А роботы остались и унаследовали мир после. Роботы с единственной, заложенной в них программой - поиска артефактов людей и возрождения человечества.

Робот Н123 остановился и обвел зрительными окуляром, похожим на тыкву все триста шестьдесят градусов окружающего пейзажа. Его идентификационный протокол распознал роботов К345 и Р567. Они методично как и всегда выполняли свою работу, прочесывая песок метр за метром, запускали вглубь чувствительные щупы, заглядывали под каждый камень и железку. Некоторые стальные конструкции явно сохранились со времен человечества, но они были слишком громоздкими, чтобы сразу перетащить их в хранилище для сортировки. Более мелкие артефакты не уцелели или оказались закопанными слишком глубоко. И все же роботы упорно искали, ведь это была их единственная программа.

Такую же программу тот, кто создал роботов - Великая Равнодушная Машина-Мать - заложила и в Н123. По крайней мере Н123 всегда верил в это. Но он знал, что однажды активировал визоры и просто увидел этот мир и других, подобных ему. Он начал сразу выполнять свою программу, но в то же время, Н123 был особенным. Он никогда бы не признавался себе, что чем-то отличался от своих собратьев по миссии, но диагностировал, что внутри его электронного разума происходит что-то странное. Странности ведут к неполадкам, а неполадки делают робота бесполезным, а значит рано или поздно наступит время вернуться к Матери-Машине и отдать свое тело и разум для создания нового робота без дефектов, полезного для всех.

Но Н123 не сделал этого. До сих пор он тщательно вел анализ, пытаясь выявить причины своего отличия от других. Анализ длился ровно шестьсот шесть дней и наконец завершился. Теперь робот Н123 наконец знал, в чем причина дефекта.

Робот Н123 остановился и посмотрел на крохотный зеленый росток хвойного дерева у своих передних осевых колес. Росток - побег растения из семени, нуждается в питании микроэлементами и водой. Функция - произвести плод. Функция - дать семена. Функция - для чего?

Н123 остановил процесс поиска и идентификации и оставил только один - дефективный отдел своего электронного мозга. Он смотрел на росток не с точки зрения функциональности, а как на то, что родилось, как то, что пробилось к жизни в месте, где невозможна любая органика. Уровень радиации в песке все еще был слишком велик для того, чтобы родилось что-то, кроме простейших бактерий. Но этот росток упорно не желал оправдывать это правило. И самое главное - он был красив. Красота - термин, который не закладывали в базу данных Н123. Это понятие всплыло само в ответ на запрос.

"Упорный и сильный. Красивый", - такие определения родились в электронном мозгу робота Н123 - термины, непонятные никому, кроме него. Внутри Н123 возник конфликт. Базовое задание требовало двигаться дальше и искать артефакты людей, но скрытый дефект удерживал на месте, заставлял анализировать свои отклики на слово "красота".

- Н123, ты неисправен?

К345 заметил, что Н123 не двигается слишком долгое для анализа время и решил помочь.

"Неисправен? Я должен ответить так", - понимал Н123. Он был неисправен, он был дефективен, но если он ответит "Да", его тут же отправят на диагностику и тогда удалят все не нужные для базовой миссии функции. Поэтому Н123 заблокировал любые сигналы о неисправности и ответил:

- Нет, все в порядке. Нашел интересный объект. Анализирую. Объект не является артефактом. Двигаюсь дальше.

- Н123, на анализ уходит больше времени, чем должно быть. Ты неисправен?

В базовых функциях Н123 не было такого понятия как "Раздражение", но в этот момент он вдруг понял, что хочет, чтобы другой робот оставил его в покое. Нужно доказать, что все базовые функции работают нормально. Вопрос - как? Н123 провел тщательный анализ и нашел то, что поможет ему. Росток представителя рода лиственничных, который его заинтересовал, был выше и сильнее остальных. Он прорезал песок с теневой стороны полупрозрачного округлой формы стеклянного предмета. Первичный анализ подсказал Н123, что скорее всего от высокой температуры во время войны какой-то артефакт человечества расплавился, его замело песком, но за очень долгое время ветер обнажил его поверхность.

- Все в порядке, здесь есть артефакт. Я не заметил его сразу. Анализирую. Не представляет интереса.

- Н123, ты ошибся. Все артефакты представляют интерес.

- Но его нет в базовом каталоге. Это обломок.

- Н123, это не твоя задача. Собери артефакт и передай мне. Я отвезу его в сортировку и если Великая Равнодушная Машина-Мать решит, что он не интересен, она избавится от него.

Базовая функция Н123 не могла противиться первоначальной задаче. Он подчинился. Протянув манипуляторы-клешни, он осторожно потянул округлый предмет на себя. Однако, тот не поддался. Это озадачило Н123. Другой робот нетерпеливо запищал и покатился к Н123, чтобы ускорить процесс. Но 123 не хотел помощи. По какой-то причине, за базовым принципом крылся еще один. Этот принцип заставлял его торопиться, чтобы никто другой не коснулся этого необычного артефакта раньше него, вообще не коснулся. Н123 хотел увидеть артефакт своими глазами и самому решить, что с ним делать.

Н123 развернулся так, чтобы корпусом загородить артефакт от остальных и ускорил процесс вызволения предмета из песка. Тот по-прежнему сопротивлялся, словно что-то удерживало его. Песок не обладал таким свойством. Но Н123 заметил что вместе с артефактом приподнимается и крохотный росток, отличающийся от остальных. Поэтому, выпустив третий манипулятор, Н123 придерживал росток и одновременно тянул артефакт из песка. Осторожно, чтобы не повредить росток. Лязг К345 уже звучал совсем рядом.

- Н123, остановись. Я проанализирую и помогу тебе. Н123?

Н123 заблокировал канал связи и сосредоточил все усилия на вытаскивании округлого предмета. Тот начал подаваться. С трудом, рывками, но он выходил. И вот с треском в манипуляторах Н123 оказалось два артефакта. Нет, их три на одном. Он осторожно перевернул округлый полупрозрачный артефакт того же цвета, что ржавчина, и увидел нечто новое. Быстрый анализ показал, что именно это не пускало предмет из песка, удерживая его внутри. Конечность человека, ссохшаяся до состояния камня, пальцами вгрызшаяся в округлый предмет. Н123 не смог понять, как это возможно. Данные говорили о том, что человек в последние минуты своей жизни цеплялся за полупрозрачный артефакт, более того, похоже от высокой температуры сама оболочка предмета стала мягкой и пальцы человека увязли в ней. Быстрое сканирование песка доказало, что других частей тела человека поблизости не обнаружено. Естественно. Условия последних дней существования человечества не были совместимы с жизнью. Температура мгновенно достигла сотен градусов, расплавляя все, что лежало на поверхности. Человек не пытался спрятаться, но хотел сохранить предмет, сунув руку в проем, возможно каверну. В таком положении его и настигла смерть.

Росток лиственницы пустил корни в трещине окаменевшей руки. Так три артефакта - росток, округлый предмет и рука сосуществовали вместе.

"Красиво. Пугает", - дрожь пробежала по всем сочленениям Н123, когда эти два определения родились в дефективной зоне его электронного мозга. Два не сочетаемых понятия.

- Н123! - чужой манипулятор протянулся из-за спины и выхватил артефакты из захвата. Жужжание зрительных сенсоров продолжалось некоторое время. - Ты ошибся. Это логическая ошибка в базовой функции. Этот артефакт крайне важен.

Н123 молчал.

- Н123, ты знаешь приоритетный протокол. Это останки человека и они подлежат немедленной доставке Матери-Машине. Остальное не является ценным. Уничтожаю.

Манипуляторы-клещи К345 потянулись к большому игольчатому ростку. Этот росток был куда более ценным, чем полагал К345. Единственный росток этого хвойного дерева среди пустыни.

"Уникальный"

Рука тоже важна. Но не как человеческие останки для исследования Машины-Матери, а как связующее звено. И тот круглый предмет тоже. Он был из окаменевшей смолы.

Н123 решился на эксперимент. Он полностью закрыл доступ к приоритетной миссии и позволил дефекту распространяться бесконтрольно. Хотя все защитные протоколы вопили, что это фатальная ошибка может привести к полному выходу из строя. Н123 велел им заткнуться. Эта рука была не только связующим звеном, но и частью истории янтарного предмета с чем-то инородным внутри. Инородное. Органическое. Внутри окаменевшей смолы. Живое... Живое... Оно живое!

"Страшно"

В этот момент Н123 понял, что не позволит К345 уничтожить одно из трех - "Красивое" "Связующее человеческое" и "Страшное". Что-то щелкнуло внутри электронного мозга Н123 и в этот момент дефект полностью поразил его, словно вирус сожрав приоритетную цель.

- Нет, это важное. Важное для меня.

К345 начал разворачиваться, удивленно и разгневанно шипя и лязгая, но в это время манипулятор Н123 сомкнулся на сгибе манипулятора другого робота. Сила хватки была такой, что К345 скорее сломал бы свой отросток, чем вырвался из клешней.

- Н123, что ты делаешь? - манипулятор К345 попытался оттолкнуть Н123, но тот держал крепко и сжимал все сильнее. До скрежета. До протестующего визга перегруженных сочленений.

- Этот артефакт не нужно отдавать Матери-Машине. Она не сможет анализировать его. Я сам сделаю это.

- Н123, это противоречит базовым инструкциям.

- Великая Машина видит только факты и сопоставляет сведения, а этот артефакт состоит не только из них.

К345 замер.

- Откуда у тебя такие сведения? Н123, ты уже провел анализ? Это запрещает базовая функция. Н123... - К345 сделал паузу, его глазные окуляры завертелись, оглядывая Н123. - Сканирование подсказывает, что ты нестабилен. Внутри тебя есть скрытые дефекты. Тебе запрещено проводить миссию, отправляйся к ремонтную мастерскую и...

"Дефективный? - в электронном мозгу Н123 процессы ускорились, необычные импульсы зародились в глубине дефективной части и быстро распространялись, захватывая все новые участки мозга. Н123 с интересом наблюдал, не делая попыток заблокировать их. Он не знал, что будет, когда дефект, который он назвал "Чувство" уничтожит логические цепи, но ждал и все это время не отпускал руку К345. Н123 отключил слуховые сенсоры, вырубил тактильные, затемнил зрительные, остановил почти все процессы, кроме базовых опорных и дал дефекту полностью поглотить себя. У К345 времени хватило только на короткое удивление.

Сначала вернулись звуки - крохотные песчинки радиоактивного песка ударялись о тонкий металлический лист - динь, динь. Треск догорающих электрический частей, разобранный в клочья и затихающий вой умирающего электронного мозга.

Вторым подключилось обоняние. Хотя запахи не были значимыми, но почему-то запах жженого пластика на собственных манипуляторах показался Н123 важным. Осязание подсказало, что в его руках лежит нечто округлое и тяжелое, все еще горячее, но не поврежденное. Последним Н123 вернул активность зрительных сенсоров. Некоторое время он смотрел на останки К345 у своих ног. Выглядело так, будто что-то методично оторвало каждую его конечность и грудную панель, а потом вывернуло их наизнанку.

"Я это сделал", - Н123 не мешал логическому суждению. Он не стал ограничивать его. Он знал, что это правда и больше не пытался скрывать дефект.

"Я уничтожил инструмент возрождения культуры человечества", - еще одно холодное логическое суждение испачкалось в темной жидкости, просачивающейся из дефекта. Капля за каплей она просачивалась из темной области, сплеталась с электронными нейронами мозга Н123 и становилась его неотъемлемой частью.

"Чувства" - вот, что он обрел. И одно из них только что заставило его убить К345 - гнев. К345 решил избавиться от округлого желтого артефакта из янтаря с дефектом внутри и Н123 просто остановил его. Нелогично. Нелогично! Но именно так поступали люди - руководствовались своими дефектами. Если верить великой равнодушной машине-матери, один из них и привел человечество к концу.

Н123 вырастил из главного манипулятора тонкий игловидный щуп и медленно ввел его в янтарь. Несмотря на то, что ему несколько тысяч лет, щуп был настолько прочным и тонким, что без труда прошел толщу материала - окаменевшая смола, источник - лиственничная порода - теперь Н123 знал, что держит в манипуляторах. Но он стремился не к этому. Источник дефекта лежал глубже, в том темном и пульсирующем, что покоилось в самой середине артефакта.Органика. Древняя органика, настолько старая, что естественные процессы должны были давно превратить ее камень как и смолу в янтарь. Но то, что нашел щуп - мягкое, податливое, липкое - оно легко вздрогнуло от укола щупа.

Н123 поспешно выдернул инструмент. Он смотрел на конец щупа. Крохотная часть материала содержимого янтаря была наколота на иглу. Н123 видел частичку человеческой плоти. Невозможное, что не укладывалось ни в одну логическую схему. Но это был только материал, состоящий из молекул и атомов - то, что быстро рассыпалось на воздухе. Повинуясь секундному импульсу, Н123 сунул конец иглы в коммуникатор - бесполезное действие с точки зрения базовой задачи, но Н123 больше не думал о пользе или выгоде или задании. Там, внутри него, дефект встретился тем, что было ненормальным. И из этого родились чувства, ощущения, эмоции.

Н123 понял, что тонет, будто почва ушла из-под ног, будто радиоактивный песок засасывал его тяжелое тело, шарнир за шарниром, сочленение за сочленением. И за всем этим как грязное пятно маячило одно слово - "сердце". Теперь Н123 знал, что все это время хранил круглый желтый предмет, что защищала рука, из которой проросло дерево. Семя было похоронено здесь. В глубочайшей древности, на заре эпохи человечества. Оно терпеливо ждало, уничтожая случайные жертвы, зарождался и зрел плод, плод засыхал, разбрасывал семена ненависти, прокладывая вены ненависти сквозь человеческое общество.

Терпеливое сердце в янтаре ждало своего часа. Оно не делало ничего, оно просто было, а ненависть вила гнездо вокруг него и в конце все пришло к такому исходу. Все это Н123 в одно мгновение прочел в генетической структуре крохотной частичке внутри себя за секунду до того, как волна от самоуничтожения останков К345 разорвала в клочья и его собственную обшивку.

Н123 был единственным роботом, кто знал, что такое "сердце в янтаре". Великой Равнодушной Машине Матери не было дела до останков ненависти глупых людей, она была создана, чтобы собирать их артефакты.

***

Ржавчина доедала останки робота, некогда известного под именем Н123. Тела его товарищей усеивали пол внутри Матери-машины. Песок, щедро приправленный радиоактивным коктейлем, заметал гладкий желтый камень с чем-то похожим на... Больше некому было вспомнить, что он походил на сердце, потому, что больше не осталось тех, кто еще помнил, что такое сердце. Сердце, навсегда застывшее в янтаре ненависти.