Intet navn

Человек без имени открыл глаза. Обстановка вокруг него казалась странной и даже неестественной. Всё выглядело поддельно: сырые стены, плесень под потолком в одном из углов, прогнившие половицы. На искривлённых влагой полках лежали инструменты, под хлипким столом валялись доски, деревянные планки и много отходов деревообработки. Никогда в жизни он не видел ничего подобного.

Ещё больше безымянный юноша удивился при попытке встать — руки и ноги, как оказалось, были привязаны к стулу. Как он сюда попал? Кто связал его и оставил здесь? Для чего? Вопросов было много, ответов же — нисколько. Странное чувство вдруг возникло в его душе. Он никогда не испытывал ничего подобного: хотелось кричать, бежать, прятаться. Это бы страх, посетивший впервые в жизни.

Вдруг слегка прикрытая дверь скрипнула, из-за неё показалось два светящихся жёлтых глаза. Скрытое в темное существо бесшумно «ползло» по полу, замедляясь с каждым мгновением. Подобравшись к жертве, оно открыло пасть, в тусклом свете ночи сверкнуло два клыка. Пленник закричал от страха, отчего «гость» подпрыгнул и выбежал. Тут же послышались звуки возни, в комнату вбежал старик. В одной руке он держал лампу с горящим внутри огнём, а в другой — старую винтовку.

Направив оружие на испуганного пленника, старик скомандовал:

— Даже не думай двигаться!!! Кто ты такой?!

— Мой номер 4-5-3-626! — выпалил ему в ответ безымянный парень и почему-то принялся активнее двигаться в попытках освободиться.

Тогда, очевидно хозяин сарая, поднял ружьё и сделал выстрел, отчего с потолка отвалилась значительная часть штукатурки. Оба замерли — один впервые в жизни увидел выстрел и едва ли не поседел, второй же видел подозрительного чужака, а потому вскоре снова направил на него ствол.

Молчание прервала вбежавшая девушка. Усмехнувшись, она молча выпроводила старика из помещения, забрав лампу и винтовку, а затем подошла ближе. Теперь её удалось разглядеть: нижнюю половину лица скрывала повязка с вышитыми клыками, волосы прятал капюшон плаща. Особенно хорошо тот, кто носил длинный номер, приметил цвет её глаз — серые, почти прозрачные, точно такие же, как его собственные. Опустившись на одно колено рядом с «гостем», она спросила:

— Не обижайся на дедушку. Он боится неизвестного и иногда перегибает палку.

— Какую ещё палку? — прозвучал искренний вопрос. — И кто такой «дедушка»?

— О, нет… только не говори, что ты…

Она на мгновение отстранилась.

— Что я?..

— Так! Ответь на один вопрос. Как тебя зовут? — спросила та, пытаясь удостовериться в чём-то.

— «Зовут»?

— Нет-нет-нет! Только не говори, что ты… — она запнулась, сделала глубокий вдох и продолжила: — У тебя есть имя, верно? Меня зовут Волчица, это моё имя. Назови теперь своё имя!

— «Имя»? — всё так же искренне прозвучал вопрос. — Мой номер 4-5-3-626! Я не знаю, что такое имя.

— Значит, ты всё-таки из эталонных…

Повисло молчание. Безымянный усердно кивал, называл номера своих родителей и своей сестры, как будто они что-то могли сказать, а Волчица пыталась осмыслить тот факт, что один из жителей Эталона, каким-то чудом оказался перед ней. Вернее не так, — она пыталась понять, плохо это или хорошо. Вдруг дружелюбный тон сменился на какой-то резкий и даже грубый.

— Что ты здесь делаешь? Тебя подослали роботы?

— Какие «роботы»?

— Судя по твоему голосу, ты правда эталонец… и что с тобой делать? — вопросила Волчица и задумалась. — Давай для начала дадим тебе хоть что-то похожее на имя. Я не хочу постоянно повторять твой номер, поэтому буду обращаться к тебе просто «Четвёртый», договорились?

— А мы разве не в Эталоне? — спросил безымянный, будто не услышав предложения.

— Нет. Отсюда до Эталона около сорока километров.

— Что такое «километр»?

Волчица разочарованно вздохнула:

— Как же вы живёте?.. — процедила она, но тут же взбодрилась, найдя ответ на собственный вопрос. — Если коротко, то отсюда нужно идти целый день, чтобы добраться до Эталона.

— Но зачем я вам нужен? Зачем вы меня увезли?

— Мы?! — воскликнула Волчица и рассмеялась. — Это мне теперь интересно, как ты попал сюда из своего инкубатора. Неужели, пытался сбежать?

— Куда сбежать? В безжизненные пустоши? Не говорите ерунды.

— Как видишь, не совсем безжизненные… — съязвила «собеседница» и, промолчав, продолжила: — Ты что-нибудь помнишь?

— Нет… я помню, как лёг спать… ровно в десять часов вечера, как полагается. А очнулся уже здесь. Что вы со мной сделали?

Волчица не стерпела и схватила Четвёртого за шею.

— Ещё одно слово, и я действительно с тобой что-нибудь сделаю.

Увидев ужас на лице незваного гостя, Волчица поспешила выйти, забрав лампу и оружие.

***

Прошло много времени. Сколько? Четвёртый не знал и даже не догадывался. Темнота по-прежнему царила за окном, с улицы доносились какие-то странные взвизгивания, стоны, хрипы — эти звуки производили сильное впечатление, заставляли опасаться за свою жизнь. Не то что бы до этого он за неё не опасался, но странные улюлюканья нисколько не успокаивали.

Куда он попал? Если это необитаемая пустошь, откуда здесь жители? Кто эти люди? Почему его держат связанным? Что за чудовище едва не напало на него в темноте? Как попасть в родной Эталон? Четвёртый пытался отвлечься от этих мыслей, но ничего не получалось. А можно ли вообще отвлечься от вопросов, когда находишься в неизвестном месте у неизвестных похитителей, пусть и уверявших, что никого не похищали?

— В Эталоне рассказывали о чудовищах, живущих за городской стеной… Может, это они? Приняли человеческий вид и ждут удобного момента, чтобы со мной расправиться? — думал Четвёртый. — Нет. Они меня не получат. Нужно бежать. Куда-нибудь, но бежать!

Он попытался развязать руки, но ничего не вышло. Более того, чем больше он шевелился, тем сильнее стягивались узлы, не только лишая подвижности, но и причиняя боль.

— Даже не пытайся, дорогой… — сказала ему вдруг женщина, вошедшая в комнату, — Волчица и Коршун слишком хорошо связывают верёвки. Тебе же хуже будет.

Четвёртый бросил на посетительницу с лампой и тарелкой в руках взгляд. Судя по внешности, она была уже в том возрасте, когда жителей Эталона отселяли в отдельный город для возрастных людей. Она как-то странно улыбалась, слегка прищурившись, и осторожно приближалась, подобно тому существу из темноты. Оказавшись рядом, приставила себе стул и села напротив.

— Давай-ка, поешь! Смотри, какой суп я приготовила…

Пленник посмотрел в тарелку, которую та держала в руках. Горячая мутная жидкость странного цвета с какими-то разноцветными кусками на удивление приятно пахла. Настолько, что живот почему-то заурчал, перепугав своего хозяина — в Эталоне чувство голода не испытывал никто и никогда.

— Да, это не та синтетическая слизь, которой кормят в Эталоне, но, кажется, твой желудок это не заботит.

— Тогда развяжите меня, и я поем…

— Не могу, прости уж. Пока старейшины не решили, что с тобой делать, тебя никто даже не подумает развязать. Давай я лучше тебя покормлю…

Пришлось согласиться. За едой Четвёртый испытал какое-то странное чувство. Кто-то тратил время на то, чтобы помочь ему выполнить самое простое действие. В Эталоне с малых лет учили действовать рационально, тратить время на работу, но… эта женщина приветливо улыбалась и терпеливо ждала, пока он дожуёт, чтобы протянуть ещё одну ложку еды. Человеку, выросшему под пристальным надзором роботов, не было известно слово «забота», а потому он так и не смог определить, что испытывал.

— Вкусно?

— Очень! А из чего это?

— Из натуральных продуктов. Это не ваше синтетическое мясо, у нас всё настоящее, природное!

Расправившись с едой, та вдруг разговорилась. Стараясь не вспоминать про происходящее, она представилась Куропаткой и попыталась рассказать как можно больше об окружающем мире.

— А что это за звуки?! — вопросил Четвёртый, когда за окном в очередной раз раздался ужасный хрип.

— Это? Это птицы волнуются, что-то беспокоит их сегодня всю ночь! — сказала собеседница и продолжила, увидев непонимание в глазах: — Животные такие маленькие, которые ещё летают. Знаешь? Нет? Ну, может быть, ещё увидишь…

Раздался скрип петель. В комнату вошёл тот же старик, что прибежал на крик и сделал выстрел.

— Там… старосты… всё никак не решат, что с тобой делать. Дай, думаю, хоть извинюсь зайду.

— Зайдёте, чтобы что? — как-то по-детски нелепо спросил Четвёртый.

— Извиниться хочу. Знаешь такое? Это когда один человек признаёт свою ошибку и просит другого не обижаться.

— «Обижаться»?

Куропатка и Барсук, а именно так назвал себя старик, долго пытались объяснить своему гостю, что такое «обижаться», «прощать», «ценить» и прочее. То, что было знакомо в этом поселении каждому, жителю «эталонного города» казалось чем-то необычным и странным.

— Я прощаю, — заключил Четвёртый, наконец разобравшись в понятиях.

— Вот спасибо. Напугал я тебя пальбой — но ты тоже молодец! Кота только увидел, как завопил! Всех перепугал…

— Кота? Что такое «кота»?

— Кот это вот! — съехидничал старик и поднял на руки то самое «чудовище», прокравшееся сюда под покровом ночи. — Наш четвероногий друг, все его любим.

Животное, как оказалось, из любопытства снова проникло сюда вместе с Куропаткой, но на этот раз спряталось где-то под столом. Четвёртый такое видел первый раз — четыре лапы, хвост, чёрная густая шерсть, жёлтые глаза, большие уши. В Эталоне не было вообще никаких животных. Повторное знакомство оказалось более удачным: рассказывали забавные случаи, случившиеся с котом, обсуждали его привычки, хохотали. Эталонец вдруг снова что-то почувствовал. Это было крайне странное чувство: было комфортно и даже тепло, несмотря на холод, исходивший от окна.

Однако долгого разговора не вышло.

***

Их прервала Волчица. Она вошла в комнату с совершенно серьёзным выражением лица, процедив:

— Старейшины вынесли решение.

Сжимая в руке нож, она быстро подошла к Четвёртому. Тот знал этот предмет — точно таким же его мать легко разрезала куски мяса. Посчитав, что всё кончено, он как-то инстинктивно зажмурился, будто предчувствовал удар, и… вдруг ощутил, как руки освободились. Волчица перерезала верёвки.

— Сегодня доспишь здесь, а завтра утром поведу тебя обратно в Эталон.

— Старейшины совсем с ума сошли? — спросил Барсук.

— Я настояла, — отрезала Волчица и тут же вышла.

— Нет, — заключила Куропатка, — так не пойдёт. Давай, я тебе постелю? У меня всё равно муж с сыном вчера ушли на большую охоту, есть свободные комнаты.

— А не боишься его к себе в дом вести? — спросил старик.

— А чего бояться? Он нас боится больше, чем мы его вместе взятые! Пусть хоть ночь в тепле поспит.

— Нет! — прервала их разговор Волчица, всё это время стоявшая за дверью.

— Что «нет»? — спросили все трое хором.

— Даже не пытайтесь приучать его к нормальной жизни. Как вернётся, не сможет больше жить в своём Эталоне.

— А разве это плохо? — совершенно искренне спросила Куропатка.

— Да.

— Чем же?

— На волю будет рваться, с роботами проблем наделает и себе, и своей семье.

— Ещё неизвестно, как он попал в наши земли. Может, уже пытался сбежать, но не помнит?

— Вот и не надо ему напоминать.

— Какая же ты чёрствая! Саму-то где нашли…

— Молчи! — оборвала её на полуслове Волчица и помолчав продолжила: — Делай с ним, что хочешь.

За ней побежал старик Барсук. Оставшись наедине, Четвёртый спросил:

— Что с ней?

— Не обращай внимания. Лучше отвязывай ноги, да пойдём, скоро уже утро, а тебе хоть немного бы поспать…

Вместе они вышли из сарая и отправились к просторному дому. Казалось, всё поселение сбежалось посмотреть на невольного гостя. Люди стояли вдоль протоптанных дорожек и молча наблюдали: кто-то перешёптывался, кто-то смотрел как бы исподтишка, а кто-то даже показывал пальцем, будто видел прокажённого. Одно было ясно — никто не остался равнодушным… никто, кроме Волчицы.

Дом Куропатки (которая тут же потребовала называть её тётей и не позабыла объяснить сложные родственные связи) состоял из пяти комнат, совсем как типовые дома в эталоне. Здесь были две спальни, общая комната, кухня и кладовая. Четвёртого на эту ночь очевидно определили в комнату сына тётки Куропатки. Из его же гардероба «постояльцу» она выдала чистую одежду.

Перед сном за чашкой какого-то травяного чая они ещё раз поговорили обо всём. Тётка рассказала много про жителей поселения, сказала, что среди них много тех, кто тоже раньше жил в Эталоне, но затем решил поселиться здесь.

— Как можно променять идеальный город на жизнь в пустошах и хижину с удобствами на улице? — спросил как-то невзначай Четвёртый.

Тётка усмехнулась.

— Когда пойдёте в Эталон, Волчица покажет тебе то, что заставляло остальных оставаться с нами.

Она помолчала и вдруг добавила:

— Кажется мне, что ты вернёшься, друг мой…

Эти слова — да и не только слова — не позволили Четвёртому уснуть. Что он должен увидеть такого, что заставит его остаться здесь? Или не заставит? Но ведь других заставило. Нужно поговорить с теми, кто остался. Но как? Поздно, а завтра времени не будет совсем — судя по всему, Волчица разбудит его на рассвете, лишь бы побыстрее избавиться.

Одно лишь он знал наверняка — вокруг происходило то, что уже изменило его взгляд на жизнь навсегда.

***

Волчица действительно не позволила поспать. Они вышли в дорогу как можно раньше, однако самому Четвёртому это нисколько не мешало — в Эталоне все просыпались ровно в шесть часов утра.

— Почему мы так спешим?

— Чем меньше наших тебя увидит, тем лучше, — ответила Волчица.

— Но меня вчера уже все увидели…

— Какой же ты тяжёлый…

Четвёртый как-то странно посмотрел на свой живот.

— Неужели вы всегда такими были?!

— Какими?

Волчица ничего не ответила, лишь подгоняя попутчика.

Они вышли из деревни, когда большинство её жителей ещё спали, а потому провожала их только тётка Куропатка, причитающая о том, что ещё слишком рано. Они подошли к последнему дому и остановились. Волчица достала из кармана кусок чёрной материи и приложила его к глазам Четвёртого.

— Что ты делаешь?!

— Глаза тебе завязываю, догадливый.

— Зачем?

— Я не могу знать, что у тебя на самом деле на уме. Вдруг ты вернёшься в свой тёпленький Эталон и расскажешь роботам, где нас искать?

— Я про вас никому и ничего не расскажу!

— Врать будешь кому-нибудь другому.

Убедившись, что через повязку ничего не видно, она несколько раз провернула его на месте, взяла за запястье и повела. Складывалось впечатление, что шли они специально через самые густые заросли, кусты и кочки — слишком уж искренне «проводница» хихикала каждый раз, когда её попутчик спотыкался и оступался. Зачем ей это? Развлечься, поиздеваться? Почему она вообще согласилась на это?

— Спасибо…

— За что?

— За то, что согласилась отвести меня домой.

— Я не соглашалась, я вызвалась сама.

— Но зачем?.. — спросил было Четвёртый, но едва не упал с кочки.

— Если сейчас же не замолчишь, брошу тебя здесь.

Они ещё долго шли молча. Казалось, прошёл целый день или даже больше. Повязка лишала одновременно ощущения времени и места. Идти в полном неведении не просто неприятно — страшно. В Эталоне всё было предельно понятно, ясно, чётко определено, но вот за его пределами…

— У тебя ноги не болят?

— Болят.

Она резко остановилась и сорвала с его глаз повязку.

— А почему не говоришь?

— Сама же сказала замолчать.

— Ах, да… ты же эталонный.

Пройдя ещё немного к небольшой лужайке, Волчица бросила на землю свою сумку и легла на неё сверху.

— Ложись, немного отдохнём и пойдём дальше.

— Мы далеко ушли?

— Нет.

— Ты устала?

— Нет.

— Тогда зачем тебе отдых?

— Мне, если хочешь знать, незачем. Я могу дойти до твоего Эталона за несколько часов, а вот ты пройдёшь ещё немного и рухнешь. Ложись, повторяю.

Ноги действительно гудели. Пришлось согласиться и лечь немного поодаль. Никаких развлечений, естественно, с собой не было, а потому только пение птиц могло хоть немного помочь расслабиться. Птицы Четвёртому нравились. Он уже знал от тётки Куропатки, что они бывают разные и поют каждая по-своему. Вспоминая, как гостеприимная хозяйка пародировала птичий свист, он пытался определить, кто его окружил. Удивительно, но безжизненные пустоши и дикие дебри, о которых рассказывали в Эталоне, оказались обитаемыми.

— А сколько нам ещё идти?

— Ещё три раза по столько же, сколько прошли.

— А сколько мы шли?

— У меня или у тебя на руке часы?

Четвёртый вдруг вспомнил о часах и даже посмотрел на запястье, но время на них замерло.

— Не работают…

— Значит, не узнаем, сколько шли…

Четвёртый помолчал и решился задать вопрос.

— Скажи, а кто меня нашёл?

— Охотники.

— Охотники?! — встрепенулся он и даже приподнялся.

— Успокойся, не те охотники с тремя рядами клыков и смертоносным взглядом, про которых рассказывают в Эталоне. Наши охотники, такие же как я, но которые специально добывают еду.

— «Добывают»?

— Эталонный… — как-то обречённо проговорила Волчица, — всё, что ты видишь вокруг, может быть едой, если знать, как готовить. Это в Эталоне синтетику производят тоннами без капли настоящих продуктов.

— Если ты живёшь в пустошах, откуда так много знаешь об Эталоне?

— Неважно.

— Важно! Ты ведь знаешь, чему нас учат, чем кормят, о чём рассказывают! Расскажи, откуда ты это знаешь…

— Если я сказала, что неважно, значит неважно. Если у тебя есть силы на болтовню, уже отдохнул, да? Так вставай и пойдём!

— Ноги ещё болят…

— Конечно, болят. В Эталоне никто больше сотни шагов в день не делает. Всех увозят от одной двери и привозят к другой. Ты и лес первый раз в жизни видишь, да и растения тоже. Какая зелень в вашем городе? Центральный парк с двумя ивами?

Четвёртый был со всем согласен. Он всё ещё не понимал, откуда Волчице известно всё, что касается Эталона, и это одновременно восхищало и пугало. Что, если людей в пустошах гораздо больше? Если то поселение, которое он видел, лишь одно из сотен? Из тысяч? Жители пустошей отправляют шпионов? Роботы были правы! Но зачем им это? Готовят нападение? Хотят уничтожить Эталон?

«Я должен предупредить горожан!» — подумал Четвёртый и решил во что бы то ни стало разузнать больше информации. Но позже — сейчас Волчица начинала злиться и вряд ли бы ответила ещё хоть на один вопрос.

***

Они пошли дальше, как только у Четвёртого перестали болеть ноги. Изнеженный идеальными тротуарами организм явно не был готов к переходам по пересечённой местности, но дорога всё равно была приятна. С каждым шагом он делал новые открытия: увидел, что такое ягоды; впервые наступил в ручей, обстрекался о крапиву и попробовал на вкус орехи. Всё это производило неизгладимое впечатление уже потому, что не могло существовать согласно тому, что рассказывали в школах Эталона.

С детства его учили тому, что несколько тысяч лет назад случился малый Большой взрыв, едва не уничтоживший жизнь на Земле. Благодаря особым установкам Эталону удалось уцелеть и сохранить пригодные для жизни условия внутри образовавшегося силового поля. По его границе выстроили непреодолимую стену — так безжизненные пустоши были полностью отделены от цветущего Эталона. Высокие стены скрывали от жителей то, что действительно происходило вокруг — специально или случайно, — а потому никто не знал, что мир уже не походил на выжженный пустырь.

Почти весь день они шли молча. Сначала подозрительный и настороженный житель Эталона с каждым шагом всё больше утрачивал веру в то, что жители пустошей задумали напасть на его город. Просто зачем? В Эталоне пейзаж играл лишь одним цветом краски — серым, пусть богатство его оттенков и поражало. Даже небо над городом всегда было серым из-за действия того самого спасительного силового поля. Но здесь, за стенами, такого цвета небо было разве что над спасительной деревенькой, где и ночью, и утром моросил дождь. Остальной мир виделся совершенно иным.

Бетонные высотки не давили на плечи с высоты десятков этажей, нигде не было идеально похожих растений или даже камней. Над головой в голубом небе, разные части которого имели разные, хоть и близкие, оттенки, плыли такие же разные и непохожие друг на друга облака — Четвёртый сначала даже подумал, что это дыры в голубой материи. Жизнь, предстающая совершенно иной, всё больше утверждала в нём мысль, что это не старый покосившийся сарай был несовершенным до неестественности. Это его жизнь была неестественно идеальной.

Уже вечером, во время очередного привала, он решился поделиться своими мыслями:

— Что думаешь? — спросил Четвёртый, закончив рассказ.

— Думаю, что так и есть, — ответила Волчица, вытирая рот рукавом.

Она протянула флягу и своему попутчику, но тот от воды отказался.

— Ах, да. Она же не чистейшая и не обработанная химией, как я могла забыть!

— Дело не в этом, — Четвёртый явно не знал, что такое сарказм, — просто не хочу.

— Понятно…

Они замолчали.

— А у вас в пустошах всё такое… неидеальное? — спросил Четвёртый, кивая на скрюченное чем-то старое дерево.

— «Пустошах»… — усмехнулась Волчица, — какое природа создала, такое и есть. Мы и сами все, как сам видел, под стандарты Эталона не подходим вообще.

— У всех в вашей деревеньке есть дефекты?

— Приют.

— Что, прости? — спросил Четвёртый, освоив новое понятие.

— Мы называем нашу деревню Приютом.

— Сами придумали такое слово?

— Нет. Когда-то давно, когда ещё не случилось малого Большого взрыва, в человеческих городах были приюты. Туда приходили те, у кого не было дома, кто не мог сам о себе позаботиться, кто болел или был брошен. Старейшины Приюта рассказывают, что когда Эталон только появился, не подходившую под введённые стандарты часть населения выгнали умирать в пустоши. Но они как-то спаслись, основали своё поселение и теперь продолжают спасать таких же изгнанников, как сами.

— Но из Эталона никого не выгоняют!

— А если кто-то захочет уйти сам? Куда ему идти?

— Этого не может быть!

— Поверь, может… — загадочно произнесла Волчица и тут же сменила тему: — К слову, когда у вас был обход?

— «Обход»?

Волчица нервно простонала.

— Когда к вам домой приходили роботы последний раз?

— Вечером перед тем, как я лёг спать и проснулся в пустоши. Не знаю, когда это было. Я мог пролежать и несколько дней.

— Поверь, на холодной земле без сознания лицом вниз с простреленной ногой ты бы не прожил дольше одной ночи.

Тут же Четвёртый закатал обе штанины и обнаружил, что правая голень была перевязана бинтами.

— А ты не замечал?

— Нет…

Четвёртый и сам был удивлён — ночью раздевался, чтобы лечь спать, утром одевался, причём дважды, ведь тётка Куропатка не отпустила его в изодранной одежде и заставила переодеться в одежду своего сына.

— Скажи спасибо охотникам, которые тебя быстро нашли, и старейшинам, которые разрешили тебе помочь, иначе бы погиб от грязи и гноя.

— Передай им мою благодарность, когда вернёшься.

Волчица ухмыльнулась.

— Передам.

Привал устроили на краю крутого оврага, смотря с которого, Четвёртый и вовсе поймал себя на крамольной мысли — а нужны ли вообще эти стены? Перед ним был бесконечный ковёр, составленный кронами деревьев, в каждой из которых наверняка прятались птицы, насекомые и прочие мелкие животные. Потрескивание костра, разведённого Волчицей для приготовления еды, придавало всему ещё большее очарование. Мистический танец пламени приковывал к себе взгляд — Четвёртый впервые видел огонь, даже хотел потрогать этот живой янтарь, но тут же был остановлен Волчицей.

«Обожжёшь руки, я тебя с ложки кормить не буду!» — привычно грубо сказала та.

Наблюдать было интересно. Сначала она наполнила водой котелок, вскипятила воду и залила ей какие-то сухие листья. Затем из сумки достала странное «сухое» мясо, нарезала его, положила на кусок хлеба. Чай и бутерброд с копчёным мясом — Четвёртый пробовал такую еду в первый раз. Это был необычный вкус, не похожий ни на синтетическую массу разных форм из Эталона, ни даже на суп, которым его уже кормили.

— К этому можно привыкнуть… — проговорил Четвёртый.

— Но ненужно.

— Почему?

— Когда попадёшь домой, ничего этого не будет. Снова будет только серая слизь, окрашенная в разные цвета. Хотя, ты это и так знаешь.

— О какой такой слизи говорите вы с Куропаткой?

— Да, конечно… — прошипела Волчица, — «питательная жизнетворная масса». Ты никогда разве не видел её? Из неё могут делать мясо, сыр, хлеб, но на деле это одна и та же серая масса.

«Она слишком хорошо знает об Эталоне…» — снова подумал Четвёртый.

Однако голод оказался сильнее подозрений, а потому эталонец жадно набросился на мясо. Пока Четвёртый ел, Волчица присмотрелась к окружению. Встрепенувшись, она поднялась с земли и, наказав никуда не уходить от костра, скрылась в кустах. Прошло некоторое время. Сколько? Как знать — Четвёртый машинально взглянул на часы и с досадой обнаружил вновь, что они не работали. Уже и ветки в костре почти целиком обгорели, а Волчицы всё не было. Позволив себе подкинуть в огонь ещё хвороста, «беглец» осторожно пошёл следом за своей проводницей.

За кустами он обнаружил более пологий спуск в овраг. Пройдя по почти заросшей тропинке, он нашёл Волчицу сидящей над небольшим поросшим травой холмом. В темноте разглядеть что-то было почти невозможно, однако не заметить чёткую прямоугольную форму возвышенности Четвёртый не мог.

Волчица резко обернулась, стоило с неосторожным шагом слегка за что-то зацепиться. Вновь подняв приспущенную маску на лицо, она схватила Четвёртого за руку и быстро взнесла прочь из оврага. Ни на один вопрос ни во время подъёма, ни уже около огня ответов не последовало. Проводница молча что-то стругала, даже не смотря на своего попутчика. Лишь изредка, когда вопросы совсем уж не нравились, она позволяла себе хмуриться и вздыхать.

Привал закончили очень скоро. Даже продолжая путь, Четвёртый пытался расспрашивать о произошедшем, но замолчал, как только Волчица отпустила упругую ветку дерева, пока шла впереди. Тем не менее, она отбила лишь желание задавать вопросы, но не задаваться ими. Что за холм? Почему он такой чёткий? Это как-то связано с её знаниями об Эталоне? Тайник?

***

Уже в сумерках, пробираясь сквозь заросли, они наконец-то вышли на грунтовую дорогу, спустя час ходьбы сменившуюся асфальтовой. Волчица остановилась и указала винтовкой куда-то вдаль.

— Пойдёшь прямо по этой дороге и упрёшься в свой «Идеальный город». Прощай.

— А ты? — спросил Четвёртый.

— Я дальше не пойду. Видишь знак? — спросила невольная проводница, указав ружьём на ржавый кусок металла, торчащий из кустов. — Там ходят патрули ваших «идеальных роботов», которые отлавливают тех, кто пытается приблизиться.

— Это вы поставили его?

— Нет, роботы услужливо предупредили, — съязвила Волчица.

— Благородно!

Повисло неловкое молчание.

— Забудь…

— Спасибо тебе ещё раз.

— Давай обойдёмся без долгих прощаний…

Они отвернулись друг от друга и уже сделали несколько шагов, как вдруг Четвёртый спросил:

— А что это за здание?

Волчица обернулась и усмехнулась.

— Точно хочешь знать?

Четвёртый насторожился.

— Хочу. На нём же символика нашего города. Что она тут делает?

Над окружением нависала мрачная высотка. В ней не было ни одного окна — только бесконечные трубы, вентиляционные выходы, кондиционеры, провода, антенны. И среди этого всего — огромный символ Эталона, красующийся на фасаде. Дорога, ведущая к нему, охранялась чем-то вроде пропускных пунктов; по периметру огораживающего территорию забора с колючей проволокой местность сканировали турели. Только еле заметные красные лучи прицелов отделяли чёрный кирпич от ночного неба.

— Это утилизатор.

— Такие меры безопасности ради мусора?

— Если их не будет, тот мусор, который сюда свозят, может сбежать и проникнуть обратно в город, — загадочно произнесла Волчица, вновь приблизившись к Четвёртому.

— О чём ты?!

— Здесь уничтожают тех, кто больше не нужен вашему идеальному мирку.

— Как?..

— Этого я не знаю, но думаю, что в этом мало приятного.

— Как они могут?!

— Кто «они»? Роботы? Легко и просто. У них нет ни чувств, ни эмоций, ни разума, ни души. Им под силу выполнить всё, что прикажут им хозяева.

— Но в Эталоне ведь только идеальные люди…

— Никогда не задумывался, почему? Что ж, вот тебе ответ… суровый, жестокий, но правдивый.

— Я тебе не верю!!! — закричал Четвёртый и отстранился.

— Тише будь! Услышат же! После всего, что я тебе показала и рассказала, ты мне не веришь? Хорошо... — прошипела Волчица, открыла лицо и подошла ближе.

Четвёртый замлел. Он узнал это лицо даже в темноте — идеальное, построенное строго по золотому сечению, с тщательно выверенными пропорциями. Только сейчас, когда Волчица стояла почти в упор к нему, он заметил, что их рост различался ровно на голову, как предполагают принятые в его родном городе эталоны.

Он тут же вспомнил ночь. Среди всех жителей Приюта, что вышли посмотреть на него, среди всех явно выделялись те, кто были похожи на него ростом, комплекцией и даже цветом волос. Лиц он не запомнил, но и без того всё было уже понятно. Тут же всплыли в памяти слова Куропатки о тех, кто предпочёл Эталону Приют. Однако дальше больше…

Как-то разочарованно выдохнув, Волчица прислонила винтовку к стволу дерева, скинула свой плащ и закатала правый рукав рубашки. От плеча до локтя красовалось искривлённое временем клеймо «Подделка», нанесённое поверх крупного тёмного родимого пятна неправильной формы. Четвёртый остолбенел. Его мир неумолимо рушился с каждым словом, произнесённым Волчицей.

— Мне было всего четыре года, но я никогда не забуду то, что случилось. С самого рождения я была неидеальной, как оказалось, родители тоже. Вместо того, чтобы отдать меня машинам на растерзание, они маскировали мой дефект, как могли. Все четыре года они с тревогой засыпали и просыпались в надежде, что во время обхода роботы ничего не заметят… но они заметили.

Она резко одёрнула рукав и снова закуталась в плащ. Продолжая свой рассказ, Волчица медленно короткими шагами отходила от Четвёртого всё дальше. Её голос звучал всё так же твёрдо:

— У машины глаза загорелись красным, она вызвала себе помощь. Уже через пять минут нас клеймили бездушные груды железа. Не сделали исключения даже для брата, хотя он старше меня всего на год. Клеймо поставили на место «дефекта»: мне на родимом пятне, отцу, матери и брату на груди — наличие сердца тоже оказалось признаком несоответствия идеалу.

— И что потом? — донёсся до неё дрожащий голос.

— Нас затолкали в машину и повезли сюда, но не довезли. Папа слишком хотел, чтобы мы жили, для бездействия. Он вытолкал нас и маму из машины, сам ввязался в драку. Мы бежали, что было сил, пока не спрятались в яме. Через какое-то время мама пошла искать папу…

— Нашла?

— Да… израненного. Все вместе мы медленно поплелись куда-то. Мы не знали, куда и зачем, но оставаться рядом было глупо. Когда охотники нашли нас в том овраге, где ты ко мне спустился, было уже поздно. Папа умер от ран, а мама отвлекла на себя роботов, нашедших нас, и исчезла.

— Вас приняли?

— Как видишь, да. Впервые в жизни я увидела «неидеальных людей». Нам всегда говорили, что только идеальный человек достоин жить, но…

— «Но»?

Волчица сглотнула и немного промолчала. Впервые за всё знакомство с гостем из Эталона она была готова проявить свои настоящие эмоции.

— Там были те, чьё лицо не было идеальным, чей рост и телосложение не дотягивали до стандартов, у кого не было ноги или руки, кто шепелявил, картавил или заикался. И все они нам помогли. Это не были те монстры, про которых говорят в Эталоне. Это — настоящие люди, готовые помочь, искренне улыбнуться, простить ошибки.

Повернувшись, она вновь подошла ближе. Четвёртый заглянул в её почти прозрачные глаза — он первый раз в своей жизни видел, как глаза говорили больше, чем слова. В них были тревога и страх, но в то же время какое-то странное счастье. Разумеется, сам Четвёртый не знал названий этих чувств, но понимал их… теперь понимал.

— А самое главное, они были свободны! — продолжала Волчица. — Свободны быть собой: не серой декорацией друг для друга, а друзьями, родственниками, знакомыми, недругами, соперниками…

— Вот от этого нас и защищают в Эталоне! Соперничество это плохо!

— Настолько ли плохо? Если ты видишь в ком-то соперника, значит, он тебе небезразличен, а это уже многого стоит. Вам, в Эталоне, плевать друг на друга. Вы не видите друг друга, вы видите лишь себя. Вам даже на детей наплевать! Вы сами отправляетесь на убой, лишь бы сохранить свой мирок идеальным, без единого изъяна, и этим лишаете себя возможности вновь стать людьми, вернуться…

— «Вернуться»… — повторил Четвёртый, — скажи, это то место, после которого все возвращаются обратно в Приют?

— Да. Это оно и есть.

Вдруг эталонный схватился за голову. С невероятной болью к нему возвращалась память, и… всё, что он вспоминал, лишь подтверждало слова Волчицы.

***

Всего лишь обрывки фраз, звуков, но даже их было достаточно. Отец. Это он. Он узнал то же самое, что рассказала Волчица. Он пришёл домой. Не стал ничего разъяснять. Схватил свою семью и ринулся на улицу. Бегом. К подкопу. Что за подкоп? Кто его сделал? Какая разница! Бежали. Свист. Компьютерный голос требует остановиться. Сирена. Уже рядом. Вбежали в тоннель. Уже за стенами. Глаза режет свет. В Эталоне поднята тревога. Стреляют со стен. Погоня. Крик. Мать ранена. Отец тащит её на руках. Снова выстрелы. Семья бросилась врассыпную. Выстрелы. Крики. Четвёртый бежал без оглядки. Овраг. Тот самый, на краю которого был привал. Тяжёлая поступь. Компьютерный голос. Выстрел. Чётвёртый сжался. Резкая боль в ноге. Падение вниз. Холод. Сырость. Попытки идти. Дождь. Ползком на руках.

— Зачем им это?! — взмолился Четвёртый, рухнув на землю.

— Для идеала.

— Идеала чего?!

— Всего. Мы все неидеальны, у всех куча изъянов. Мы жадные, циничные, жестокие, подлые, завистливые, и поэтому живые.

— А они?

Волчица усмехнулась.

— Уже «они»? А как же ты? Ты ведь такой же.

— Нет…

— Признайся, сейчас ты первый раз чувствуешь гнев. До этого ты первый раз испытывал страх, тревогу, радость, может даже счастье. Это так?

— Да…

Четвёртый нервно раскачивался, съёживаясь всё сильнее.

— К идеалу в Эталоне начали стремиться ещё до малого Большого взрыва. В лабораториях пытались вырастить сверхлюдей, идеальных, эталонных. Когда почти все погибли, заменить человечество оказалось гораздо легче. Неподходящих под стандарты выгнали сначала в огороженные районы, потом и вовсе в пустоши. Остальных пронумеровали как скот и заперли за стенами.

— И много таких городов в мире?

— Не знаю. Скажу только, что деревень, похожих на Приют, полно.

— Зачем?.. — снова задался он вопросом.

— Не переигрывай. Я быстро смирилась с тем, что произошло. Раз они не хотели, чтобы я жила в их городе, я оказала им честь и ушла. Кстати, потом охотники нашли роботов, которые везли нас в утилизатор. Неповоротливые махины так и остались валяться в грязи. Не смогли выпутаться из трясины настоящего неидеального мира.

— К чему это?..

— К тому, что я понимаю, о чём ты думаешь.

Четвёртый вдруг расправился.

— О чём?

— Ты уже осторожно спрашиваешь себя, не остаться ли в Приюте.

— Нет, я бы…

— Уже научился врать… теряешь эталонность с каждой минутой. В общем, если захочешь остаться с нами, будь готов к тому, что за тобой будут наблюдать десятки глаз. Одной только Куропатке ты настолько понравился, а сколько ещё хотят тебя рассмотреть.

— Ты меня приглашаешь?..

— Не я. Старейшины приняли решение не отвергать тебя, когда не захочешь возвращаться. Ты можешь остаться в Приюте.

Незаметно небо заволокли тучи. Пошёл мелкий неприятный дождь. Волчица надела капюшон и протянула руку Четвёртому. Однако тот остался сидеть. Он никак не мог прийти в себя после услышанного. Ужас от того, как вдруг главным помощникам и «механическим друзьям» дали приказ убить его семью, сковывал даже теперь, когда всё было далеко позади… а далеко ли?

Стен Эталона увидеть было нельзя, но асфальтированная дорога выдавала близость к городу. Где-то там, совсем рядом, жизнь продолжала идти своим идеальным чередом: подъём, завтрак, работа, обед, отдых, ужин, сон. Снова и снова. Цикл за циклом. Четверть века подряд. А затем гибель старшего поколения. Нагнетало ещё и осознание того, что это всё тянется уже тысячи лет. Век за веком люди совершенно одинаково живут и умирают и ради чего? Ради того, чтобы сохранять искусственно созданный эталон? Они проживают свои жизни в неведении, не думают о том, что для того, чтобы быть живым, не нужно быть идеальным, самым первым во всём и везде.

А могут ли они теперь так думать? За века стены Эталона успели местами обветшать, но вера в необходимость и естественность идеала оставалась непоколебимой. Четвёртый быстро изменил своё мнение, поскольку сам попал в другой мир, яркий и настоящий, но не все ведь окажутся за стеной, не все увидят чудо несовершенства. Выходит, остальные обречены?

Нет… если отец Четвёртого смог понять, как на самом деле устроен Эталон, значит и другие смогут понять, что всё, что есть вокруг них ложное. Как он открыл глаза? Что указало ему на поддельность и двуличность идеального мира? А может быть, кто-то ему указал?

Мысли смешивались одна с другой, мир вокруг рушился, возникал заново и снова разваливался. А как иначе? Быть всю свою жизнь эталоном, образцом, венцом природы и вдруг осознать, что ты этой самой природе чужд. Или не чужд? Что, если природа и сама стремится к эталону? К упорядочиванию всей жизни? К некому идеалу? Быть может, ради идеала действительно стоит идти на всё, что обеспечивает существование Эталона?

Идеал самостоятелен. Ему не нужна забота, любовь, дружба. Он не чувствует потребности в чувствах — это ли не свобода? Свобода естества. Быть тем, кто есть ты сам, а не тем, в кого тебя превращают эмоции и чувства. Но что это за свобода? Свобода быть одним из трёх миллионов таких же, как ты? Ничем не отличаться от остальных? Неужели свобода несовершенства лучше? Не скрывать своих мыслей и желаний, стремиться к тому, чего хочет твой разум и твоё сердце. То есть, быть рабом собственных ощущений и желаний? Это ли свобода?

Четвёртый окончательно запутался.

Волчица, быть может, ждала бы столько, сколько было нужно, однако на смотровой вышке уже появился робот, пристально смотрящий в их сторону. От определения нарушителей режима безопасности и объявления тревоги их сейчас спасал моросящий дождь, сбивающий работу сканеров.

— Решай быстрее — пойти со мной или к ним! Ещё немного, и будет уже слишком поздно… — прошептала она, подбежав.

Четвёртый шумно выдохнул, поднялся на ноги, расправил плечи и сделал шаг в то будущее, которое в этот самый момент избрал.