Часовой

В доме Корчаковых всегда пахло воском и цветами. Воск вместе с мёдом получали от небольшой пасеки на заднем дворе поместья, а цветы росли на бесчисленных лужайках, разбросанных между тропками. После прогулки маленькая Лиза часто приносила букеты, ставила их в вазы и зажигала свечи. Порой у девочки получалось запалить фитилёк самой - без помощи спички или лучинки. Лиза никак не могла понять, откуда берётся эта волшебная искорка, что иной раз соскакивает с кончика её пальца. От отца свое чудотворство девочка скрывала, поскольку тот огня совсем не любил. Лишь тепло камина и улыбка дочери заставляли его примириться с украшенными подсвечниками и потрескивающими в огне поленьями.

Платил Никита Платонович только плотнику Максимке, извозчику Ивану, что возил мёд и воск в город, да худенькой горничной Алёне, что держала дом в порядке и сидела с Лизой, когда отца подолгу не было дома. Матушку Лиза не помнила. Девчушке едва исполнилось два года, когда случился тот страшный пожар. Алёна говорила, что мужики с большака в ночи подожгли сухое сено, и пламя с пылающего поля перебросилось на поместье. Из дома мама выбежать не смогла. Ослепляющее зарево пожара и чёрный траурный сюртук отца — вот всё, что осталось в памяти у малютки из того страшного года. За три года отец отстроил всё поместье заново в первозданном виде, словно пламя никогда не касалось этих стен.

Зато отец совсем изменился. Он осунулся, стал плохо спать и каждую неделю наведывался к доктору Бессонову в город. Лиза то и дело находила маленькие пустые склянки из-под лекарств в уголках его кабинета, когда играла там. Одну кислую пилюлю Никита Платонович каждый вечер давал выпить и дочери для лучшего сна. В кабинете отца всегда было очень холодно, словно отец намеренно хотел простудиться, но Лиза там никогда не мёрзла. Что-то внутри согревало её даже в самые колючие зимние морозы.

На дворе стоял апрель. Отец с плотником Максимкой таскали ульи из омшаника. Отец говорил, пчёлы даже зимой не спят, теснятся и греются вместе. Лиза сидела на скамейке и смотрела, как Никита Платонович прислушивался к этим деревянным домикам. У одного из них отец замер подольше, затем открыл крышку и горестно покачал головой. Максимка заглянул через плечо и чуть слышно выругался:

-Говорил тебе мышеловку поставить или хвою положить, - хрипло буркнул Максимке отец.

-Так на этот не осталось больше.

-Ну и будешь знать, когда получки не досчитаешься, - пригрозил Никита Платонович. - Эта семья хороший взяток давала. Придётся в город за новой ехать.

***

На утро Никиту Платоновича пробил жар. На висках выступил горячий пот, а постель будто превратилась в раскалённые угли. Босыми ногами он ступил на ледяной пол и спешно добрался до шкафа с посудой. За тарелками прятался маленький резной ларчик. Никита Платонович поставил его на стол. Внутри звякнули пустые склянки. Все до единой. Голова закружилась. Корчаков прижал ладонь ко рту и почувствовал тёплое касание, будто только-только оторвал руку от костра. Он накинул сюртук и сбежал вниз по лестнице. Алёну барин попросил приготовить завтрак для ещё спавшей Лизы, а Ивану велел срочно готовить коней.

Запрыгнув в кибитку, Никита Платонович почувствовал покалывание в ладонях. Мысли роем зажужжали в голове. Колючий зуд начал скрести по шее. На языке словно скользила медная монета. От кончиков пальцев до самого сердца пронизывали тонкие, режущие плоть раскалённые нити. Лишь цоканье копыт по мостовой вернуло ясность, позволило сделать вдох. Иван въехал в город.

-Езжай на Монастырскую, - успел крикнуть тому Никита Платонович.

Кибитка круто свернула влево и нырнула в утренний туман. Затем чуть погодя встала, пропуская зазевавшегося пешехода.

И тут Корчаков увидел её, безмолвную, белую и всё такую же красивую, как и семь лет назад. Светлые волосы выцвели, но оставались ровными и мягкими. На гладком овальном лице с высокими скулами мертвенная маска совершенной отрешённости. Только глаза её хранили тусклый огонёк, что был направлен куда-то сквозь Никиту Платоновича, прочь из этой кибитки, прочь из города. Она вытянула шею, отчего безобразная чернота увечья стала видна полностью. На бледной коже зияла обугленная пустыня, оставленная безжалостным пламенем и гладкое доброе лицо, сохранённое памятью и так и не тронутое морщинами.

Никита Платонович очнулся уже на Монастырской рядом с небольшой лавкой на углу улицы. Внутри пахло свежим пряным хлебом и ягодами. За стойкой с маленькой книжкой стоял полноватый продавец в очках с тонким голосом:

-Чего ищите, сударь? - добродушно спросил он, плюнув на палец и перелистнув страницу.

-Сочувствия, - ответил Никита Платонович. Продавец внимательно поглядел на него через очки и тотчас удалился к себе.

Только сейчас Корчаков увидел в углу сгорбившегося косого мальчугана, жадно уплетавшего румяную булку. Стоило их взглядам сойтись, как мальчишка обомлел и, выронив угощенье, вскочил на скамью. Косой взгляд в один миг стал ясным и совершенно здоровым.

- Чует вас, милсдарь, - с усмешкой промямлил лавочник, вернувшийся со странным бурдюком.

Мальчишка, услыхав спокойный голос хозяина, схватил булку, сунул ту в зубы и выбежал на улицу. Лавочник достал из-под лавки небольшую чарку, в которую вылил содержимое небольшого бурдюка.

- До дна, милсдарь, - всё с той же усмешкой проговорил лавочник и пододвинул чарку к Никите Платоновичу. На бледном латунном донышке синевой блестел гранёный инкрустированный аметист. Само же питьё серебрилось и разошлось рябью стоило поднять чарку. Стоило языку поймать ту еле уловимую кислинку в мягком вкусе напитка, как тело окутала блаженная сонливость. Веки в один миг послушно сомкнулись, и дух ушёл в покойные воды сна.

***

Когда Лиза проснулась, отца уже не было дома. Алёна, разбудившая девочку, была не на шутку встревожена. Из оставленного в беспорядке кабинета отца тянуло гарью. Сам Никита Платонович, не сказав девушке ни слова, умчал в город. Лиза нашла на полу ещё одну пустую склянку. Она спросила Алёну:

-А зачем папе пилюли? Чтобы он хорошо спал?

Лиза часто переспрашивала одни и те же вопросы, надеясь когда-нибудь выждать момент, когда старшие забудутся и проговорятся. Алёна сняла кастрюльку с кашей с огня и поставила на стол.

-Никита Платонович болеет.

-А чем? - не унималась Лиза. Она давно поняла, что дело не в хорошем сне, но только сейчас получила доказательства от взрослых.

-Тебе пока рано об этом знать, - Алёна положила кашу в плошку и дала девочке. - Осторожно, горячо!

-Я знаю, - улыбнулась Лиза и, не подув, съела целую ложку. Алёна охнула. Ей до сих пор была непривычна эта причуда девочки.

Однажды, Лиза уронила на ноги ушат с кипятком, но не получила даже ожога. Только ушиб на левой ноге от упавшего на ногу жестяного сосуда. Подобная особенность была и у отца, но тот, видимо, понимал эту жуткую странность и старался её всячески скрыть. И всё же Никита Платонович был хорошим человеком. Платил исправно и достойно, неуместными расспросами и ухаживаниями не донимал, всегда был внимателен и ни разу не груб. Трудно желать лучшего, в особенности после старых и склочных помещиков, у которых Алёна прислуживала раньше. Родных у неё не осталось окромя мерзопакостной тётушки, жившей с столице и совершенно забывшей о своей нелюбимой племяннице.

За окном послышался скорый перестук копыт. Взбрыкнули лошади, и послышался крик:

-Есть кто, люди добрые?

Максимка ещё не приехал. Дома Алёна с Лизой были одни. Алёна глянула в окно. Во дворе поместья остановились двое всадников с раненым товарищем на крупе одной из лошадей. Одеты они были по-городскому, да с ружьями на плечах.

-Лиза, иди наверх к себе и ниже травы, поняла?

Девочка повиновалась. Раздался новый оклик.

-У нас раненый! Вот-вот помрёт! Помогите же, люди!

На такой случай у Никиты Платоновича был наказ: “Дверь никому не отворять, а коли попробуют пистолет в боковом ящике тумбочки. Алёна бросилась к нему и вытащила маленький револьвер, который хозяин купил будто бы специально для неё. Она взвела курок и в этот же момент услышала шаги незнакомца у самой двери.

-Не подходи! Стрелять буду! - взвизгнула Алёнка и направила оружие на дверь.

Шаги стихли.

-Мы не причиним зла! - мужской голос звучал ровно, но чуть встревоженно.

Поместье Корчаковых было неподалёку от города, оттого незваных гостей из вольных банд или беглых холопов сюда отродясь не заносило. И всё же новости о сожжённых дотла усадьбах и разграбленных домах в сторону от большака то и дело гуляли то в городе, то между соседями.

-Откройте дверь, пожалуйста! Нашего друга погрызли волки, мы чудом ноги унесли! Я не вооружён, клянусь Богом! Мы зашьём его у вас и сразу поедем дальше.

Голос был и впрямь напуганный и едва ли мог принадлежать ублюдку из беглых или головорезу из вольных. Алёна заколебалась, как колеблется любая чуткая душа, чувствуя другую душу в беде.

-Мне одной клятвы Богу недостаточно! - сказав это, девушка всё же двинулась к двери и приоткрыла её.

На пороге стоял плечистый молодой человек в черной шинели поверх крепкого кожаного жилета. Лицо его было встревожено. Над чёрными густыми бровями проступили полосы морщинок. Оружия при нём не было. Увидев девушку, он смущённо потупил взгляд.

-Вы одна сударыня?

Алёна кивнула и направила пистолет незнакомцу в грудь - так было проще попасть. Он посмотрел на стол и увидел оставленную Лизой кашу.

-Мы не тронем ни Вас, ни Вашу дочь, сударыня!

Человек отошёл в сторону, и Алёна увидела второго всадника, тащившего на плече раненого. Он был куда старше и держал карабин на плече. Алёна отступила и направила пистолет в его сторону.

-Ружья, револьверы и ножи останутся на крыльце! - скомандовала она, хоть голос её и дрожал.

Мужик кисло оскалился, снял карабин с плеча и опёр на крыльцо, затем вытащил из кобуры револьвер и положил его на пол. Так же поступил и первый незнакомец, вдобавок забравший револьвер у раненого товарища.

-Тащите его внутрь.

Алёна отступила и поставила стул перед раненым. Тот рухнул туда и простонал:

-Merci, madame!

Старший прохрипел:

-У Вас спирт иль артанка есть?

Артанкой звали спиртной напиток вроде водки или горилки, что часто пили крестьяне в этой губернии. Никита Платонович его не шибко жаловал, но для редких гостей держал бутыль про запас. Алёна достала бутыль и, не опуская пистолета, протянула её незнакомцам.

-Рука устанет пищаль держать, - крякнул старший. Его небритое грубое лицо подобрело и изобразило что-то похожее на улыбку. - Мы все здесь порядочные люди.

-Гаспар, помоги, - вдвоём незнакомцы сорвали дублет с раненого и обнажили кровоточащую рану, едва ли походившую на укус волка. Слишком глубокой и рваной она была.

Кожа вокруг раны посинела. Самих же красно-бурых борозд был так много, словно пасть была не волчья, а медвежья.

-Большой волк, - пролепетала Алёна. Вид раны привёл её в дрожь.

Гаспар облил края артанкой и вложил деревяшку в зубы незнакомцу.

-Я стерплю, - с акцентом прошипел тот в ответ.

-Это вряд ли, - усмехнулся Гаспар. - Держи его, Кондратьев.

Гаспар достал нить с иглой из саквояжа, что принёс с собой и принялся штопать своего товарища. Руки и кисти у него были точно у талантливой швеи. Нить мягко проходила сквозь плоть и стягивала шов воедино. Гаспар напряжённо цокал языком и щурился, водя иглой из стороны в сторону. Раненый француз стонал, но терпел. Кондратьев дал тому сделать несколько глотков артанки и вернул початую бутыль обратно Алёне.

-Дело сделано, - довольно прохрипел Гаспар, поднимаясь с колена. - Умывальник где?

Алёна показала в сторону к лестнице и только сейчас увидела Лизу, сидевшую на ступеньке и наблюдавшую за операцией. Девушка ахнула, а Гаспар засмеялся:

-Не выдержала душа поэта.

-С ним всё будет хорошо? - спросила девочка.

Француз поднял глаза, желая ответить, и в один миг замер. Глаза его словно забыли о выпитой артанке, о новом шве и страшной боли. Незнакомец прищурился и смотрел куда-то за девочку. Алёнку передёрнуло. Она щёлкнула курком, и француз в один миг просветлел:

-Да, дитя, всё хорошо.

-Давай, Антуан, кончай сидеть. Надо ещё до города добраться, - Гаспар хлопнул француза по плечу, и они вместе вышли из комнаты.

-Кто Вы? - Алёна спросила Кондратьева, также смотревшего на девочку.

-Санитары, сударыня, - он улыбнулся. - Нынче и санитарам надобно ружьё.

***

-А ты, барин, смотрю, всё борешься!

Никита Платонович услышал голос прямо перед собой, перед самым носом. Каждое слово отпечаталось в его ушах, словно было сказано им самим. Дремота спала, и Корчаков продрал глаза. Он сидел в уютном кресле в небольшом помещении с витражными окнами и неярко блестящими свечами. Перед ним за столом с огромным талмудом сидел худой бледный старик с седой бородой и острым взглядом.

-Один дом потерял, другой построил. Одну любимую схоронил, другую завёл. С дочерью так же поступишь? - старик грустно улыбнулся.

Другой бы взбесился на эти слова, но Никита Платонович знал Инока и не принял сказанное близко к сердцу.

-Она такая же… - помещик тяжело сглотнул.

Инок задумался и отпил из высокого стакана с монастырским квасом.

-Лекарства нема, барин, - пробормотал Инок. - Вольники перехватили груз на переправе.

-Мне становится хуже, - Никита Платонович сжал кулак.

-Не тебе одному, барин, - Инок ещё отпил квасу. - Охотники нынче без дела не сидят. Рано или поздно они доберутся и до вас.

-Мы повода не даём.

-А им он и не нужен. Никодима Андреевича, добрейшего человека, два дня тому назад спалили в Подоле. А у того даже “дар” безобидный был.

-Не называй это даром, - пальцы вновь стало щипать и колоть. Вдруг с одного из них соскочила яркая искорка.

-Береги себя, - Инок достал чарку с аметистом и протянул её Никите Платоновичу.

Он очнулся на скамейке в Монастырской Роще, уже озеленившейся, но ещё прохладной. Вокруг сновали простые люди, да монахи из всех окружных церквей. Кто-то молился в одиночестве, а кто-то вёл скромные и короткие службы для друзей и знакомых. Над головой среди ветвей носились белки и свистели птицы. Никита Платонович вышел из рощи и оказался на торговом ряду, что соединял район Монастырской Рощи с сухим, мрачным и бедным Подолом. Тут вели дело вольноотпущенные, мещане, да бедные помещики. Сюда привозил мёд и Никита Платонович.

Третьим от начала улицы подъезд был с тремя этажами лавок. На первой продавали цветы и табак, на второй - инструменты и книги, а на третьем - тихо жил Демьян Тимофеевич. За его дверью всегда было постоянный гул и жужжание, а потому соседи боялись наведывать старика. Корчаков постучал и гул чуть стих, но никто не открыл. Кочкаров постучал второй раз и заметил, как из щели, что вела в комнату, показались три пчелы-охранника. Они спикировали и приземлились на шею Кочкарова. Тот почувствовал, как маленькие лапки ощупывали теплевшую с каждым часом кожу. За дверью послышалась возня. Прозвучал нескладный бормочущий голос

-Ты один?

-А как иначе.

Дверь отворилась. Гул пчёл усилился, и Никита Платонович увидел тысячи пчёл, что разреженной тучей кружили по комнатам, курсируя между самодельными ульями и клумбами, что висели на подоконниках. На шее и лице Демьяна Тимофеевича сотни насекомых сделались беспокойной, переливающейся бородой. Старик пустил гостя и закрыл дверь.

-Что приключилось?

-Мыши. Максимка два улья не укрыл.

-Делаа, - протянул Демьян и движением руки согнал пчёл с дивана. Никита Платонович сел.

-Ты не сильно увлёкся? - Корчаков показал на пчелиную бороду.

-Это ещё не сильно, - довольно прожужжал Демьян. - Да к тому ж я народу так не показываюсь, да и боязно нынче. Сам, небось, знаешь, как охотники распоясались.

-Инок сказал, - кивнул помещик.

-Ты всё на пилюлях?

-А как иначе. Огонь — это не пчёлы. Он не разбирает, кто свой, кто нет. Да и дочке нельзя к такому привыкать. Молодые чёрти что могут натворить.

-Известное дело, - покачал головой Демьян. - Тебе, значится, два роя нужно.

Пчеловод поднялся с дивана и вытащил два ящика.

-Дикий аль домашний?

-Только не заговорённый, - Корчаков улыбнулся. - Они мёд по твоему разумению делают.

-А что не по нраву?

-Может и по нраву, но берут его дешевле. Из-за тебя, между прочим.

Демьян захохотал и начал осматривать висевшие по стенам и на мебели жужжащие роящиеся комки.

-Есть владимирские. Взял у приятеля недавно. Матка молодая, рой крепкий. Они там не то что мышь, лису могут забить.

-Мне б только, чтоб дочке не навредили.

-Твоя дочь же не лиса, и не мышь, но могу им наказ сделать.

Никита Платонович нахмурил брови и снова кивнул. Демьяновы пчёлы были, несомненно, прекрасны, да только повадки их резко выделялись и могли привлечь ненужное внимание. С другой стороны, Лиза не всегда ладила с диким роем, и наказ Демьяна помогал ей привыкнуть к их обществу.

Демьян протянул руку к одному из комков и аккуратно подцепил пчелиную королеву. Её подданные тут же последовали за ней по руке пасечника, а потом и в небольшой ящик.

-За этих три рубля, за вторых - два. Они постарше.

Никита Платонович расплатился и поблагодарил Демьяна.

-Что уж даже чаю не попьёшь?

-В городе мне сейчас нельзя оставаться.

Жар чуть спал, но кровь продолжала греться. Последний раз припадок случился год назад, тогда Корчаков успел уехать к озеру на другой стороне от города. Тогда он держал заразу три года, а потому вспыхнувший пожар забрал гектары леса и угодий. То был август сухой и жаркий август. Теперь мягкий и влажный апрель. Никита Платонович надеялся, что дождь остановит разрушения и убережёт его от внимания лесничих и охотников. Но что было делать с Лизой, Никита Платонович не знал.

Он вышел на лестницу и тут же столкнулся с господином, поднимавшимся на третий этаж. Тот обернулся, и встретился с помещиком взглядом. Прищур его зелёных глаз вызвал у Никиты Платоновича холодок. Незнакомец на мгновение принялся изучать Корчакова. Никита Платонович почувствовал гарь и сажу в сжатом кулаке. Незнакомец пришёл в себя и проговорил:

-Извините, пожалуйста! Демьян Тимофеевич у себя? - он перевёл взгляд на жужжащий ящик.

Корчаков увидел, как три знакомые сторожевые пчелы начали кружить над макушкой незнакомца. Не успел Никита Платонович ответить, как из-за двери послышалось:

-Проходите и не бойтесь, Бога ради! Пчёлы Вас не тронут.

Незнакомец улыбнулся на прощание, и Корчаков увидел блеснувший из-под шинели револьвер и связку бомб, на мелькнувшем ремне. Чужак вошёл в квартиру Демьяна, и дверь будто от сквозняка захлопнулась. Затем послышался нарастающий гул, затем выстрел и страшный крик. Пчёлы в ящике потянули Никиту Платоновича вниз, прочь из дому. На улице он уже услышал затихающей стоны. Лавочники в ужасе принялись креститься и читать молитвы. Жандармов никто бы не вызвал.

***

К обеду Никита Платонович не вернулся. Незваные гости сдержали слово и ускакали в сторону города. На тракте с ними разминулся плотник Максимка. Войдя в дом, он увидел застывшую с пистолетом Алёну. Рядом, задумчиво ковыряя ложкой остывшую овсянку, сидела Лиза. Увидев Максимку, девочка улыбнулась и прокричала:

- А у нас были гости!

Максимка был худой и невысокий парнишка с чуть кривым носом и постоянно севшим голосом. Он тревожно глянул на Алёну:

- Кто?

- Не знаю, кто!

- Так зачем пустила?

- С ними был раненый.

- И что с этого? Эти нелюди тепереча любую подлость выкинуть могут!

Максимка знал о вольных бригадах не понаслышке. В детстве ему довелось жить у приграничной станицы, где вольники особенно злобные. На словах они бьются за свободу и равноправие, а на деле обирают, да режут честный люд. А, как люд сам озлобился, так те стали матерями, да стариками прикрываться. Придуриваются, будто заплутали с дитем или батюшкой, а ночью нож к горлу и кошель себе за спину. Бабу могут нагнуть, а мужика - пристрелить.

- Дура ты доверчивая! - бросил Максимка и махнул рукой.

- Зато сердце на месте, - гордо возмутилась Алена.

- Не тронули хоть?

- Только артанку всю выпили.

Максимка улыбнулся:

- Ну слава Богу. Я тогда уж тут три дня буду, на случай, коли воротиться удумают.

- Они не из Вольных.

- А из чьих тогда?

- Не знаю, но в шинелях с дублетами, да при оружии. Сказали санитары.

Максимка поморщился.

- Барину не понравится. Ой, зря ты их пустила. Ежели дочку видели, могут и воротиться

- Да не знала я, Господи! - Алена положила пистолет и схватилась за голову. Максимка приобнял ее и прошептал.

- Что сделано, то сделано. И в деле есть твоя правда. Ты человеку жизнь спасла.

Девушка чуть улыбнулась и прижалась к Максимке. От него пахло хвоей и опилками. Максимка жил в срубе рядом с лесопилкой своего дяди в двух часах пути от поместья, поэтому всегда был весь в стружке и колючках.

Лиза в это время доела кашу и довольно стукнула ложкой по столу. Девочка, как бы, между прочим, проговорила:

- У больного дяди были странные глаза. Он посмотрел на меня так, как будто узнал, хотя я его никогда не видела.

Максимка прикусил язык и беззвучно выругался.

- Мир тесен, Лизонька, - сказал он вслух, а про себя подумал: "Лишь бы все обошлось!"

Всё время до ужина Максимка провёл в своей укромной мастерской, что прилегала к усадьбе. Каждый год то и дело приходилось чинить и перестраивать домики, вырезать новые рамки и обтягивать их вощиной. К тому же усадьба требовала ухода и регулярного ремонта из-за перепадов температуры. Особенно страдали спальни хозяев. Никита Платонович жаловался то на тёплую почву, то на южный ветер, то на худую древесину, из которой строился новый дом, да только Максимка сам всё скоро понял. Знавал он истории о страшном пожаре в усадьбе, о периодично горящих лесах аккурат на другой оконечности города, да о смутных личностях, которые то здесь, то там расспрашивали о хозяине.

Потому лишний раз Максимка в доме Корчаковых не ночевал. Правда далеко уехать плотник тоже не мог. Здоровью отца отъезд сына не пошёл бы на пользу. К тому же за пять лет службы Максим сроднился и с Никитой Платоновичем, и с Лизой, и с Алёной. Только со старым извозчиком у него разговор не клеился. Ничего кроме поводьев Иван в руках не держал, а потому на тяжёлый труд реагировал резко и невоспитанно. На этой почве из постоянной ругани и выросла неприязнь.

Лишь в четвёртом часу дня Максим услышал тяжёлые, неуверенные шаги близ калитки. В окошке мелькнул тлеющий силуэт. Выбежав на улицу, плотник увидел держащего раздробленную руку Никиту Платоновича в почерневшей и до сих пор догорающей одежде.

***

Всё случилось в одно мгновение. Сначала стук копыт, затем гром выстрела, глухой стук упавшего тела Ивана и несколько выкриков. По телу Никита Платонович прокатилась цепь уколов. Он почувствовал, как жилы его начали раскаляться со страшной силой. Сердце забилось. Взор затуманился. Кончиками пальцев Корчаков нащупал рукоятку револьвера, что висел под дверцей на такой случай.

-Вылазай, барин! - прозвучал зычный и гортанный голос. - Грабить будэм!

Тут же на подножку запрыгнул косматый мужлан с чёрными зубами и красными щеками с двустволкой на плече. Он прижал дуло к подбородку Никиты Платоновича и хрипло прошептал:

-Шу, ручонки покажи!

Никита Платонович поднял руки, и револьвер под дверцей сорвался на пол кабины. Краснощёкий вдавил дуло сильнее, почти подняв Никиту Платоновича с места.

-Не рыпайся, - он открыл дверцу и поднял револьвер.

-Давай его сюда! - вновь послышался гортанный голос.

Никиту Платоновича огрели по макушке прикладом и выбросили на пыльную дорогу. Вокруг дилижанса стояло четверо лошадей.

-Шо везёшь, барин? - Никита Платонович услышал грохот ящиков.

От шума пчёлы притихли. Щебень под ладонями в один миг стал горячий.

-Глухой, шо ли? Шо везёшь, спрашиваю!

-Открой заслонку, да посмотри, - хрипло пробормотал Никита Платонович.

В следующую секунду в лицо чернозубому разбойнику вонзились десятки жал. Со злобным гулом рой живой тучей закружился вокруг лица закачавшегося бедолаги. Он сначала завизжал, потом, упав на колени, устало завыл и наконец, рухнув наземь, обречённо застонал.

Никита Платонович вскочил, но всадник в десяти шагах нажал на спуск, и волна раскаленной дроби вспахала предплечье и кисть. Кровь в жилах закипела, тело пробила судорога, боль волной прокатилась по руке до самого плеча. Зубы сами собой застучали, вышибая искры.

Рой разъяренных пчёл бросился на одну из лошадей. Та в ужасе закусила удила и бросилась прочь во весь опор. Всадник запутался в стременах и тряпичной куклой повис на боку разбушевавшегося животного.

Кто-то напрыгнул сзади, и Никита Платонович почувствовал холод лезвия, вонзившегося между рёбрами. Ублюдок, по-видимому, обыскивал покойного Ивана. Свободной рукой Корчаков ухватился за голову напавшего и позволил непреодолимой силе взять вверх. Никита Платонович лишь отдаленно мог представить, как сильно вспыхнула его ладонь, и сколь смертоносный поток огня вырвался из-под его кожи. Он услышал хлопок, почувствовал тепло и запах палёных волос. Воплей и шипения сгорающей кожи Никита Платонович не услышал, поскольку во время приступа уши заложило. Как только хватка ослабла, Корчаков перевёл ладонь на оцепеневшего от ужаса главаря, направившего в сторону барина дрожащее дуло карабина. Он взмок от страха и чада нагревшегося воздуха. Ждать Никита Платонович не стал и бросил на последнего выжившего шквал из огня.

Тот выстрелил, но пуля каплями расплавленного свинца упала на шипящую дорогу. Пламя прошибло человека на сквозь, вырвав плоть из костей и полностью высушив останки. Лошадь с обожженной шеей и боками сбросила труп на землю и помчалась в сторону города.

Никита Платонович тяжело выдохнул и заковылял в сторону города.

***

Последний раз такую суматоху Лиза видела в ту страшную ночь, когда в доме вспыхнул пожар. Глаза Алёны были влажными от слёз, а Максимка побелел так, что был похож на привидение. Отца Лиза не увидела, хотя точно знала, что он вернулся. Его нарочно скрыли от дочки, но та смогла заметить капли крови в коридоре, где Максимка видимо волок его. Чтобы Лиза не слышала стонов и криков, ее вывели на улицу, но это не помогло. Девочка всё равно слышала, как мучается отец. Лизе стало страшно и очень холодно, хоть на плечах ее было пальтишко, впопыхах накинутое Алёной.

Вскоре приехал Бессонов - личный врач Никиты Платоновича. Это был очень худой господин в бежевом сюртуке, с всегда грустным лицом, но при этом очень живым взглядом. Он знал отца с молодости и был его самым близким другом. Первое, что сделал Бессонов, прибыв в поместье, это поговорил с Лизой. Предельно деликатно он объяснил девочке состояние Никиты Платоновича, степень тяжести ранений и дальнейшее будущее. Прямолинейность и так непривычная для взрослого откровенность успокоили Лизу. Она любила Бессонова за честность. Вскоре на крыльце появилась всё ещё заплаканная Алёна и села рядом. Она ничего не сказала, лишь обняла Лизу и едва слышно всхлипнула.

-Всё будет хорошо, - шепнула девочка и Алёна улыбнулась.

Заморосил дождь. Тяжёлые капли лениво падали на листья деревьев, благодарно кивавших свалившейся стихии. Дожди Лиза не любила, как и любую сырость. Серое тоскливое небо прижимало к земле, а капли дождя на пальтишке и лужицы на улице делали ее вялой. Отец дождь тоже не любил, но почему-то заставлял себя гулять дождливыми вечерами, порой даже вовсе без зонтика.

В лёгком шуме дождя послышался скрип колёс. Мимо поместья неторопливо катилась скромная двуколка с натянутой крышей. Оттуда выскочил ещё один господин и, раскрыв зонт, засеменил к крыльцу, виляя между лужами. Лиза узнала молодого человека. Это был Кондратьев, утренний гость. Он переменил жутковатую чёрную на элегантный сюртук и напоминал типичного столичного повесу, а не мрачного охотника. Алёна ахнула и хотела было уйти вместе с Лизой с крыльца, но было поздно - Кондратьев заметил их и замахал рукой. Одним шагом он перемахнул через ступени и поклонился Алёне.

-Простите, сударыня, за визит в столь поздний час, - пробормотал он. - Хотел ещё раз поблагодарить за утро, Мой знакомый врач сказал, что Вы спасли Антуану жизнь.

Лиза с любопытством заглянула за плечо молодого человека и увидела, что в двуколке он отнюдь не один. Девочка не видела лица, но даже сквозь сумрак и дождь ощутила тот же пробирающий взгляд, что и утром. Лиза вздрогнула и посмотрела на Алёну. Девушка в замешательстве слушала Кондратьева пока тот не протянул ей какую-то шкатулку. Лиза почувствовала еле ощутимую пульсацию в воздухе, словно невидимый груз упал в воздух, и волны от него прокатились по всей округе. Девочке стало совсем холодно, и впервые за десятилетия своей недолгой жизни она почувствовала себя совершенно беззащитной. Кондратьев хотел поцеловать руку Алёны, но тут прозвучал злой голос Максима.

-Выметайся!

Кондратьев переменился в лице и вновь стал источать едва заметную опасность. Алёна отступила в сторону.

-Я… - незнакомец попытался спокойно объясниться, но Максим вскинул револьвер, который утром держала Алёна.

-Ещё шаг, и мозги вышибу! У меня мочи хватит.

Кондратьев вздернул нос и расправил плечи. Даже Лиза поняла, что тот был готов разорвать Максима, правда не очень понимала почему: "Разве сам он не мог понять, что здесь он лишний? И заодно прихватить свою глупую шкатулку!"

Ровно те же мысли одолевали и Алёну, вцепившуюся в подарок, и Максимку, уже нащупавшего пальцем смертоносный спусковой крючок. Кондратьев расправил сюртук и сдержанно поклонился. Алёна всучила ему назад шкатулку и увела вместе с Лизой. Пульсация отступила. Кондратьев сошел с крыльца и скрылся в пучине дождливых сумерек.

***

-Ты готов? - тихо спросил Гаспар.

Антуан изогнулся в кресле и поморщился:

-Да, стерплю, mon ami, - в руках он крутил трость с костяным набалдашником на конце. Им француз указал на Кондратьева, налившего себе ещё артанки. - Мсье, Вы слишком налегаете!

-Заткнись, - прошипел Кондратьев и залпом осушил стакан.

-Это из-за бабы, - улыбнулся Каспар, зарядивший в шестизарядный карабин разрывные патроны.

Кондратьев мотнул головой и громко поставил стакан. Антуан закатил глаза:

-Какие ваши годы, мсье!

Все трое сидели в тесной келье в заброшенном монастыре. За правой стеной храпел Лукьянов, а за левой остывал Судаков, вчера наведавшийся к Пчелиному Королю.

-Что делаем с остальными?

-Нече их жалеть! - прохрипел Гаспар. - Если полезут, так в расход.

Кондратьева не устроил ответ:

-И чем мы тогда лучше?

-Тем, что монстров не укрываем! Ты видел, что ЭТО на дороге устроило? Я-то поглядел на покойников, что до костей спалены! И дочь вырастет в такую же бестию, если не хуже.

-Устав есть устав, Ларион, - добавил француз.

-Потрошителя тоже мужики в деревне покрывали, - Гаспар защелкнул застёжки на жилете.

-Не могу я так, - замотал головой Кондратьев. От артанки его щеки порозовели. - Как же ребёнка?

-Да ты не ребёнка, жалеешь, а за бабу кичишься, сволочь. Я же вижу, что за тебя твой хер думает.

Кондратьев поморщился и налил ещё.

-Всё, хорош. Для смелости тебе уже хватит, - Гаспар забрал бутылку и вылил содержимое стакана. - Умойся и поехали.

В былые времена на такое дело шли вшестером или ввосьмером. Брали длинный обшитый металлом экипаж, храбрых коней, да тяжёлое оружие. Но государь счёл такие меры произволом, и теперь бороться с нечистью приходилось исподволь. Каждый выезд маскировался под охоту то на волка, то на медведя, то на фазана. Городовым в Подоле приходилось платить, иных и вовсе избегать. За городом было проще. Закону больше забот доставляли вольники.

-Как же мы его раньше проглядели, - проворчал Гаспар. - Такой мог и город спалить.

Антуан улыбнулся:

-Увидь Вы мир моими глазами, мсье, вы бы не удивлялись. Зла много, а герметов мало.

Антуан был герметом или “видящим”. Для них Изнанка - такая же обыденность, что для простых смертных запахи и звуки. Француз был одним из лучших. Он смог учуять волколака ещё в пригороде. За это зверь распорол Антуану бок. Кондратьев был уверен, что у поместья Корчакова они оказались тоже неспроста. Сердце билось, и выпитая артанка никак этого не исправила. Говаривали, что Корчаков сжёг заживо свою жену. Что он с дочкой мог натворить одному Богу известно.

Они остановились у усадьбы, когда стало чуть светло. Дождь продолжал моросить. Гаспар вскинул карабин. Антуан достал из багажного отделения большой ларец, похожий на шкатулку, которую Кондратьеву вернула девушка. Устройство, спрятанное под красным деревом, называли “Свирель”. Она на время ослабляла влияние Изнанки, но вместе с тем убивала птиц и мелкую живность в округе.

-Крестьяне нам спасибо не скажут, - сказал Гаспар.

-Зато останемся живы, - ответил Антуан.

Гермет открыл крышку, под которой скрывалось несколько связанных проводами сосудов, вставил ключ в особую золотую скважину и повернул. Чуть слышный визг пронёсся по округе. Стайка воробьёв, щебетавшая в клёне, неподалёку вспорхнула воздух. Несколько птиц сразу же упали в траву. Антуан покачнулся.

-Теперь я глух, - улыбнулся француз. Под носом у него выступила багряная капля крови.

Кондратьев взял два пистолета. Один прицепил на грудь, второй на пояс.

-Нет пощады, - прошептал Гаспар.

“Нет пощады” - хором ответили Антуан и Кондратьев. Поместье чёрной скалой виднелось среди ветвей.

-Займись половым. Мы проверим парадную.

Что-то внутри Кондратьева азартно ёкнуло. Вчера этот ублюдок посмел тыкать пистолетом ему прямо в лицо. “Посмотрим, как тебе это понравится” - подумал Кондратьев и скользнул к каморке плотника. Дверь была приоткрыта. Изнутри доносился сиплый храп. Кондратьев проверил револьвер и взвёл курок. Охотник прикоснулся к двери, та вяло и тягуче заскрипела. Движения внутри не было. Храпящего охотник не видел. Приоткрыв дверь пошире, Кондратьев заглянул внутрь.

Ахнул выстрел. Ухо обожгло, и Кондратьев свалился на бок. Максимка выскочил из-за верстака и выстрелил вдогонку, но пуля легла лишь рядом с ногой. Кондратьев вскочил и сделал несколько выстрелов в окно наудачу. Суматоха началась и в парадной. Гаспар разрядил первый патрон из карабина. Послышался треск, и в окне мелькнула вспышка выстрела. Раздался женский крик.

***

Сердце Максимки сжалось. Ствол в руке потяжелел. Глаза затуманились. Он знал, что так всё и будет, что утром прольётся кровь.

-Вот и всё! - услышал Максим из-за двери и тут же выпустил туда три выстрела, надеясь достать сволочь сквозным попаданием. - Кранты твоей девице!

Голос Кондратьева срывался. Максимка понял, что первым выстрелом всё-таки попал в ублюдка. Не хватило капли, чтоб сразить наповал. Наконец чёрная фигура охотника нарисовалась в проёме. Максимка зажал спуск, но выстрела не последовало. Кондратьев улыбался, но глаза его были ошалелые, точно у испуганной лани. Он истерично пальнул в живот Максимке. Земля в один миг ушла из-под ног. Брюхо разорвало градом острых осколков. Боль скрутила напополам. Кондратьев сел на корточки прямо перед лицом плотника.

-Вот и всё! - повторил он. - Видимо барышня будет ничья!

Охотник истерично загоготал. Максимка почувствовал запах перегара из его пасти. Сцепив зубы и закрыв глаза, парень вытянул правую руку и вцепился в рукоять револьвера на груди. Второй рукой он угодил в лицо охотнику, сжав нос и проткнув пальцем глаз. Охотник завизжал и отпрянул. Максимка поднялся на бок и выпустил все оставшиеся разрывные пули, разметавшие в клочья шею и грудную клетку Кондратьева.

-Теперь всё, - ответил Максимка и упал без дыхания.

Пуля просвистела в шаге от Алёны. Девушка почувствовала, как вздрогнул промозглый и влажный апрельский воздух, как жадно свинцовые осколки вцепились в стену, после рикошета о перила лестницы, уводившей на второй этаж к остальным. Внизу у каморки Максима прозвучало несколько выстрелов. У Алёны спёрло дыхание. Глаза сами собой заслезились, а руки задрожали. Лишь Бессонов вернул ее в чувство.

-Он успел войти? - невозмутимо спросил доктор.

Алёна кивнула. Она увидела две тени мелькнувший в тот миг, когда раздался грохот.

-Их двое.

Бессонов поджал губы и поправил сюртук. Дверь спальни Корчакова открылась и оттуда вышел хромой и обескровленный Никита Платонович. Глаза его померкли, а здоровая левая рука с пистолетом подрагивала сама по себе. Он указал пальцем в потолок и спросил Бессонова:

-Ты чувствуешь?

Бессонов кивнул. Врач увидел тонкую струйку крови, стекавшую по уху Корчакова.

-Мальчишка был прав. Надо было вам уезжать.

Никита Платонович покачал головой.

-Забирай этих и езжай в город. Спуститесь, с другой стороны, через гостевую спальню.

Не дожидаясь ответа, Корчаков вскинул револьвер и направился к лестнице.

Лизу Алёна нашла под кроватью. Девочка сделала всё, как и велели старшие - прижалась к дальней стенке так, что увидеть её было практически невозможно. Бессонов взял Лизу на руки, и они быстро спустились по второй лестнице к заднему выходу, который вёл к пасеке. Алёна увидела в окне, что каморка Максимки была испещрена пулями. Что случилось внутри, девушке разглядеть не удалось. Бессонов вытолкнул Лизу и Алёну во двор и громко приказал бежать. В следующую секунду из коридора мелькнула тень француза с длинным стилетом.

Охотник схватил Бессонова сзади, но тот ударом локтя вырвался и вогнал нападавшего в стену, после чего схватил того за волосы и впечатал в стену уже затылок противника. Тот зашипел и пробил клинком подбрюшье Бессонова. Алёна взяла Лизу за руку и бросилась прямо через высокую траву двора в сторону леса.

***

Антуан выругался и смог отбросить Бессонова назад. Под его бежевым сюртуком появилось тёмное пятно крови. Голова раскалывалась. На затылке в месте появившейся гематомы проступила липкая кровь. Они с Бессоновым встретились взглядами, и тут француз замешкал. Несмотря на то, что “Свирель” заглушала всякий всполох Изнанки, Антуан всё равно уловил это едва заметное присутствие. Это всегда было похоже на привкус, на еле заметное чувство, оседающее на языке. Сейчас этот привкус напоминал щепотку соли.

-Ты тоже? - спросил француз. Холодок пробежал по его спине. - Ты тоже видящий?

Бессонов кивнул и поднялся:

-Молите Господа, чтобы этот ребёнок не запомнил ваши лица.

Француз колебался. Две фигуры скрывались среди полевых трав за спиной у незнакомца. Он привык потрошить вурдалаков и их слепых пособников, но не своих собратьев. Бессонов достал из кармана небольшой скальпель и встал в стойку.

-Зачем их защищать. Они же чудовища.

-Вы, я смотрю, тоже не отстаёте, - сухо ответил Бессонов и сделал выпад.

Даже с ранением он двигался чрезвычайно резво и смог сначала перехватить руку Антуана, а затем нанести порез в дюйме от глаза. Сцепившись, оба вскоре свалились на землю и начали бить наугад без разбора. Бессонов смог вспороть ещё незажившее бедро, на что Антуан сломал тому нос ударом сапога.

Герметы дрались с остервенением двух загнанных диких кошек, позабыв обо всём. Антуан смог нанести точный удар в плечо, а Бессонов чередой беспорядочных бросков в кровь исполосовал лицо француза после чего вышвырнул того на улицу в сырую почву. Дождь смыл кровь и обнажил свежие рубцы на коже. Выстрелы в поместье казались далёкими раскатами грома. “Слишком уж долго Гаспар расправлялся с израненным и обессиленным стариком” - на секунду подумал Антуан.

Наконец Бессонов бросился в последнюю отчаянную атаку и напоролся брюхом на стилет. Антуан был готов вспороть его до самого горла, но тот выкинул скальпель и снизу ударил охотнику подбородок с намерением сделать то же самое, но в обратном направлении. Остриё пробило нижнее нёбо и чуть задело язык. Антуан отпустил стилет и вцепился в руку Бессонова, пытаясь сдержать лезвие, завязшее в его плоти. Наконец хватка врача ослабла, и Антуан с усилием смог оторвать пальцы Бессонова от рукоятки скальпеля.

Гермет вырвал скальпель и прижал рану платком, и без того пропитавшимся кровью. Дышать было больно, тяжело и страшно. В каморке подле мёртвого полового лежал разорванный своими же пулями Кондратьев. В самой усадьбе выстрелы прекратились. Парадная дверь отворилась и покачиваясь показался Гаспар. Пули Корчакова прошли в колене и левом предплечье. На лестнице остывал труп Корчакова. Он тихо спросил.

-Ушла?

Гермет не ответил и понурил голову.

-Значит вернётся.