Ночь — как ночь

Люди меняются. И как жизнь показала, они часто становятся теми, кем говорили, что никогда не станут.

— Да не бойся. Прикрою я тебя, подружка. Не впервые.

Ким поправила накидку на плечах Никс, отошла и критическим взглядом окинула результат своей работы.

— Не заметят, — заключила она.

Но Никс легче не стало. Пусть и уже которую ночь она нарушала режим, сбегала и ни разу не попалась. Хотя здесь попадаются только один раз.

— Слушай, не мы одни нарушаем. Пора бы привыкнуть, — Крис скрестила руки на груди и уперлась плечом в испещеренную трещинами каменную стену. Она была уверена. Она вообще всегда уверена. А Никс оставалось завидовать её твёрдости.

— И когда это закончится? — вздохнула Никс, поежившись. В это давно заброшенное здание, негласное место встреч всех местных бунтарей, давно не заглядывал никто, кроме колючего ветра. — Мы не можем постоянно прятаться.

Или поймают, или все наладится. Этого Никс не сказала вслух.

— Да не думай ты о будущем, — Ким улыбнулась. Но глаза её так и остались пустыми, только уголки губ слегка приподнялись.

Его может и не быть, будущего. Когда живёшь в мире катастроф и диктатуры, нельзя забывать об этом.

— Иди уже, — нетерпеливо бросила Ким.

И Никс, закутавшись в черную накидку, выскользнула на улицу. Она пробиралась по пустым тропинкам, чтобы с другой стороны подойти к воротам. Солнце уже скрылось за горизонтом, медленно наступающая ночь затягивала небо в свои объятья. Догорали алые всполохи заката над крышами. Худая измученная луна заняла свой пост.

Никс, никем не замеченная, прошмыгнула мимо поста охраны. Пока не наступил ещё комендантский час. Она просто привыкла скрываться. Так безопаснее.

Теперь Никс шла по заросшим тропинкам среди голых статуй деревьев, по-привычке озираясь по сторонам. Она свернула в самые заросли, перелезла через сухие кусты и остановилась перед старой, ветхой беседкой. Беседка эта была заплетена ползучими вьюнами, доски заплесневели и прогнили, крыша походила на решето. Но она для Никс была дороже шикарного по нынешним меркам дома.

Здесь все дышало свободой. Здесь Никс могла снять накидку, распустить волосы и забыть на пару часов о зачистщиках, строгом отце и рушащемся мире.
— Ты вовремя.

Никс подошла ближе, перемахнула через низкий заборчик и бросилась в объятья Пауля. А он перехватил накидку из её рук, бережно, мягко коснулся щеки, убрал за ухо непослушную каштановую прядь. И смотрел, как всегда и как никогда и никто другой. Ради одного взгляда стоило рисковать.

— Тебе идёт чёрный, — смущённо прошептал Пауль.

Никс опустила глаза. Она впервые надела чёрное платье. Но охрану недавно усилили. Стоило подстраховаться. В чёрном и под накидкой легче слиться с темнотой ночи.

Странные мысли приходили в голову. Никс думала о Пауле, о том, что ничего не знает о нем, кроме имени и возраста. О том, что и он о ней ничего не знает. Наверное, это лишнее. Просто в мире, где любой день может стать последним, надо кому-то доверять.

Никс обвела взглядом беседку, заметила серый комок там, где раньше была лавочка. Пауль тоже перестраховался, захватил накидку.

— Ночь — как ночь, и улица пустынна.
Так всегда! — тихий шёпот сорвался с его губ и унесся ветром. Никс едва расслышала.

— Блок, — эхом отозвалась она. Когда-то Никс любила читать. И стихи. Когда-то было другое время.

Пауль шагнул ближе. Никс почувствовала прикосновение его шершавой горячей ладони. Как было приятно ощущать, что больше не одна. Пауль прочитал это в глазах Никс и мягко притянул её к себе. Осторожно, бережно, как нечто хрупкое и безумно дорогое.

Никс сжала его ладонь, запустила пальцы свободной руки в спутанные кудрявые волосы. Пауль был сдержан, как всегда. А Никс это нравилось. Он не переходил границы. Его прикосновения согревали, но не сводили с ума, от его голоса мурашки бежали по коже, но не путались мысли. Слабый привкус его губ сохранялся надолго, но в нем не было яркости. Для Никс Пауль стал опорой, необходимой, постоянной. Она доверилась, а о большем глупо было и мечтать. В век потрясений доверие — величайший дар.

Его пальцы скользнули по шее, его губы оставили след на щеке. И слабый ветер трепал волосы и охлаждал пылающую душу. Пауль даже целовал по-особенному: нежно и просто. Также, как любил.

Никс первой отстранилась, отошла к заборчику и, опершись на него локтями, стала разглядывать уходящие за горизонт сухие заросли.

— И все секреты наши скроет небо, — прошептал, переводя дыхание, Пауль.
Этих стихов Никс не знала. Невероятная мысль закралась в голову.

— Сейчас не пишут стихи. Двадцать третий век. Время перемен.

Никс сорвала жёлтый сухой листок с нависающего над заборчиком дерева и теребила в пальцах. Она не смотрела на Пауля, стеснялась собственных слов. Как она ненавидела это «сейчас», время, в котором нет места прекрасному.

— Я пишу, — тихо отозвался Пауль. Он не отрицал. Отрицать было нечего.

Никс обернулась. Их взгляды пересеклись снова. Но на этот раз было что-то новое в глазах Пауля, что-то, чего не было в глазах обычных людей, смутно похожее на надежду.

— Я тоже, — Никс впервые признавалась, переступила через свое недоверие к людям.

Пауль улыбнулся, грустно, но искренне. Никс крутила в пальцах мягкий листок и разглядывала деревянные прогнившие доски под ногами. И вечерняя тишина куполом накрыла беседку.

Никс любила ночи. Они сохраняют тайны. Они сохранят, спрячут от чужих глаз и беседку. А Никс вернётся домой через потайную дверь, и никто не заметит. Почему-то люди все меньше стали замечать.

Луна выглядывала из-за густой пелены облаков, как фонарь на опустевшей улице пробивается сквозь дым. Только дым серый, горький, тяжёлый, а облака лёгкие. Как стихи. Только теперь Никс вслушалась в тихий надтреснутый голос Пауля. Он на самом деле читал стихи. Стоял перед Никс в простой пестрой рубашке, опершись на заборчик, смотрел куда-то вдаль, и губы его едва заметно шевелились. И ветер подпевал его голосу. И даже жужжащая над ухом муха не раздражала.

Никс слушала, а в горле стоял комок. Она часто моргала, сгоняя слезы. Так непривычно, неправильно. Никс была уверена, что разучилась плакать. Она слушала стихи, а слышала голос с лёгкой хрипотцой, совсем слабый, не мужской голос. И один этот голос говорил о Пауле больше, чем любой рассказ. Он много вытерпел.

Пауль замолчал, и сразу стало как-то одиноко и пусто. В ушах звенело от тишины. Наверное, он сам слышал, поэтому и тихо спросил:

— А ты? Ты откуда?

— У меня скучная история, — нервный смешок вырвался из груди. Никс за смехом скрывала слезы. — Мама умерла от альфа-вируса в первый год. Сестра погибла в стычке с бездомными. Отец вечно не дома. Он с зачистщиками, я не сомневаюсь.
Никс говорила просто, но каждое слово вскрывало старые шрамы. Жизнь катилась в пропасть. Надоело это отрицать. Но жаловаться рядом с Паулем было бы просто эгоистично.

Он не извинился за неуместный вопрос и не стал говорить о себе. Он просто подошёл со спины и обнял за талию, зарывшись носом в её волосы. Никс не протестовала.
Приятное тепло разливалось по телу от его прикосновений.

— Прячься, — шепнул Пауль и надавил на плечо Никс.

Девушка присела и спряталась под лавочку. Отсюда сквозь щели между досками она увидела человека в чёрном плаще. Он медленно шёл мимо беседки, по пустой тёмной тропинке, и не подозревая, что нарушители порядка прячутся в паре шагов.

— Кто это был? — несмело спросила Никс, когда зачистщик скрылся за поворотом.

— Вигель. У этого рука не дрогнет.

Больше Никс вопросов не задавала. Они сидели рядом, на полу, боясь подняться выше заборчика. Никс положила голову на плечо Пауля. Старый серый плащ оказался мягким и даже уютным. Он спасал от колючего ветра. Они сидели так, вслушиваясь в отдалённые шаги, шелест листьев и собственное дыхание. Никс не хотела уходить. Ей хорошо было здесь, с Паулем, лучше, чем одной, пусть и в тёплой постели.

— Надо идти. Скоро закроют ворота.

Никс не хотела, но кивнула. Надо — значит надо. Исключений быть не могло.

— Будет кислотный дождь, — уверенно констатировал Пауль, словно прочитал прогноз погоды. — Тучи низко. И слышишь этот запах?

Это был запах гари, дыма и чего-то приторного. Никс хорошо его знала. Он заполонил здесь все.

— Дым сегодня был густой и белый, — продолжал Пауль. Никс оставалось молча восхищаться его познаниями. Этот парень выживать умел. И выживать, и жить.

— Тогда через три дня, на этом месте, — предложила Никс. — Когда пары рассеятся.

Никс поднялась на ноги, взяла накидку. Пауль перехватил её ладонь. Снова пересеклись их взгляды. И смутную тревогу Никс увидела в глазах Пауля. У неё и самой весь день было странное предчувствие.

— Обещай. Что бы ни случилось, — абсолютно серьёзно прошептала Никс. Пауль обещал. И уже не в первый раз.
— То, что я сказала про отца, — Никс вспыхнула. Хорошо, в темноте незаметно. — Я не надену чёрный плащ.

Пауль ничего не ответил. Он грустно улыбнулся и провел шершавыми пальцами по щеке Никс. Она стояла, как завороженная, забыв о времени. Пауль нежно коснулся её губ, без страсти, почти невесомо.

— Иди.

И Никс ушла, не оборачиваясь, пробралась сквозь заросли и вернулась на тропинку. Закутавшись в черную накидку, под покровом ночи она пробежала мимо поста.

Никс не заметила, как вслед за ней через высокие кованые ворота прошмыгнула тень в потрепанной серой накидке. Она не могла видеть, заходя в подъезд, и как эта тень скрылась за тяжёлой деревянной дверью подвала.

Той же ночью полил кислотный дождь.

***

Никс стояла в тени у стены. Отсюда открывался хороший обзор на дорогу. Никс не смотрела на людей. Они были до неприличного одинаковыми и неинтересными со стороны. А вот окна были разными. Даже трещины на серых стенах отличались. Никс рассматривала их рисунки и пыталась заглянуть в нижние горящие слабым светом окна.

Город переменился так быстро. Стоило появиться группе зачистки, и все стало серым, обычным и пустым. Зато лёгким. Тем более для Никс. Она взяла чёрный плащ из рук отца, не потому что не было выбора. Просто надоело бегать, бояться, прятаться. Надо было что-то менять. А отец умел убеждать.

И Никс стояла на том месте, где когда-то бегала под покровом ночи от таких же зачистщиков. Только теперь она стала охотником. Зачистщиком. В неполные двадцать лет.

От пестрой толпы отделилась фигурка. Никс остановилась. Она сразу узнала это лицо, эти голубые с перламутровым отливом глаза, такие яркие на фоне бледной кожи. Ким изменилась. Одежда истрепалась и висела на ней мешком, щеки ввалились. Она обрезала волосы, которые теперь не доставали до плеч. Исчезли куда-то все краски, красота, жизнь — все исчезло. Ким ничем не отличалась от толпы людей на серых улицах. Людей, которые раньше вызывали сочувствие, сейчас — только презрение.

— Никс, ты? Не верю, — она говорила тихо и сдавленно. Неудивительно. Недавно здесь прошла новая волна катаклизмов.

Никс приподняла капюшон, но не открыла лица полностью. Она уже и забыла, когда в последний раз открывалась на улицах.
— Вот это встреча, — Ким прищелкнула языком. В её интонации мелькнуло разочарование. Не ожидала. Впрочем, никто такого не ожидал.

— Я не могу быть с тобой, — прошептала Никс и снова скрыла лицо. Мимо как раз проходила группа людей и все, как один, пялились на зачистщика, говорящего с простым смертным.

— Не верю, — глухо повторяла Ким, во все глаза разглядывая Никс.

— И чему тут не верить?

Никс уже научилась прятаться за презрительными полуулыбками или наигранной строгостью. Это стало ежедневным ритуалом.

— И ты ничего не скажешь? — спросила Ким. Будь её воля, она перешла бы в драку. Ненависть. К ней Никс привыкла. Но видеть ненависть на обычно чистом, приветливом лице Ким было больно. Даже для неё. — Ты клялась, что не поддашься. Я была уверена, что тебя убили!

Ким едва не кричала. Прохожие оборачивались. И только поблескивающая в складках плаща Никс рукоять оружия пресекала их любопытство. Ким сжала кулаки. Никс была спокойна. Нападки не могли больше вывести её из себя. Воспоминания — тем более. У высших нет прошлого.

— Лучше бы убили, — столько боли, яда было в этих словах, что Никс инстинктивно потянулась к карману.

— Конечно, — она усмехнулась. — Её убила я.

Ким молчала, не разжимая кулаки, опустив голову. Короткие волосы упали на её лоб, но Никс заметила слезы на щеках. И ничего не почувствовала. Насколько она изменилась… Поздно думать, правильно ли это. Поздно жалеть и раскаиваться.

— Как ты это видишь? — голос Ким дрогнул. Но она больше не злилась — смирилась.

— Ты же знаешь, — Никс улыбнулась, притворно, она не верила в собственные слова.
— Мы налаживаем порядок, следим за выполнением правил. Мы должны объединиться, чтобы противостоять миру. Чтобы выжить, Кимани. Только идеальное общество может бороться против внешних опасностей.

— Скажи лучше: всем не хватит места.

— Не хватит, — Никс надоело спорить. Одно и то же, каждый день. Ну неужели людям проще смириться, чем переступить через принципы? Впрочем, она и сама была такой.

Никс впервые называла Ким полным именем. Ким впервые была так серьёзна. Они встретились спустя два года. А как будто — целую жизнь.
— Мы создадим новый мир, — только в этом пункте знаменитой пропаганды зачистщиков Никс не сомневалась. Ради него она и надела чёрный плащ.

— Разрушив старый? — Ким грустно улыбалась. И что-то щёлкнуло и заныло в груди от этой улыбки. И комок встал в горле.

— Пусть и разрушив.

Никс резко повернулась и, не оборачиваясь, натянув сильнее капюшон, поспешила к ближайшему повороту.

— Это говорит не моя Никс.

— Постарайся не нарушать правила. Для тебя не будет исключений.

И Никс нырнула за поворот. Она не шла, почти бежала, не замечая ничего вокруг. Сколько времени она потратила, пытаясь избавиться от воспоминаний и от голоса совести? Неужели все бестолку, и Ким парой фраз все сломала? Никс не хотела в это верить.

Она бежала, не разбирая дороги, но все равно слышала шёпот за спиной и чувствовала внимательные: презрительные или опасливые взгляды. И возбуждение прошло, словно ничего не было.

Никс остановилась, переводя дыхание. Не будь вокруг людей, она бы рассмеялась. Как все-таки глупо. И только час до чистки. А идти неблизко.

Никс шла по глухим грязным кварталам. Здесь от неё шарахались, как от огня. А Никс не замечала. Она разглядывала липкую грязь под ногами и думала не о Ким, а о единственном человеке, которого не получилось удалить из прошлого, о единственном воспоминании, которое сохранило цвета.

— И все секреты наши скроет небо, — шептала Никс. Все равно никто не услышит.

— И если уж сегодня день встречи старых знакомых?.. — издевался внутренний голос. Никс надеялась, что он не прав. Встречи с Паулем она искала в последнюю очередь.
— Как всегда вовремя, — на условленном месте из темноты выросла фигура в чёрном.

— Ну привет, Рик, — Крис скинула капюшон. Рик последовал её примеру.

А ведь что-то в нем было от Пауля. Те же тёмные, почти чёрные волосы и карие глаза, острые скулы и высокий лоб. И все-таки на Пауля Рик мало походил. В нем было величие, его красота не пряталась за болезненными следами прошлого. Рик был красив во всех смыслах.

— Здесь можно и Рик. Но при отце Ричард.
Он говорил это не в первый раз. Никс не злилась. Она хорошо знала отца Рика, человека строгого и опасного. Такой поднимет оружие против собственного сына, не то что его «девчонки».

— У нас двадцать минут, — поспешно пробормотал Рик.

Никс подошла ближе и остановила его руку, занесенную над наручными часами. Рик поднял глаза. Никс улыбалась, наверное, искренне. Она уже совсем запуталась.

— Ну и пусть.

Рик понял намёк. Его ладони скользнули по её плечам, мягко, но властно, крепко. Плотная ткань плаща мешала, сковывала. Хотелось сдернуть его, но нельзя. Под ногами пыль, до чистки двадцать минут.

А его горячие ладони касались шеи, обжигали. Никс поддалась, прижалась к его груди, стискивая в пальцах ткань его плаща. Рик коснулся её губ, жадно, но сдержанно, неожиданно. Никс едва не споткнулась. Он притянул её к себе. Ещё ближе, ещё жарче. За спиной стена, гладкая и холодная.

Никс упивалась привкусом мяты на губах и слабым запахом мужского парфюма. Эти ощущения тоже стали привычкой. Они не вызвали пламени эмоций. Они просто нужны были. Никс безумно нуждалась в поддержке. А Рик оказался рядом.

Её щеки горели. Капюшон скроет. Искусанные губы спишет на волнение. Растрепанные волосы Никс соберёт в пучок. И запах перебьет жвачка. Все, как обычно. Пока они скрываются, но скоро все узнают. В группе зачистки отношения ещё никто не запрещал.

Рик говорил, что отец не помеха. Никс ему верила. Границ для неё не существовало. Сказал бы Рик, что убьет собственного отца, Никс не ужаснулся бы. Здесь и не такое происходит.

— Поедем?

Рик отстранился. Никс кивнула, тряхнула головой, дала себе пару секунд, чтобы тихий ветер остудил лицо, и накинула капюшон. Они сели на новенький мотоцикл и помчался по пустынным улицам мимо заброшенных, сожженных и разрушенных домов, давно забытых полей и изъеденных пожелтевших деревьев. Никс прижималась к крепкой спине и чувствовала себя в безопасности на бешеной скорости в обители смерти.
Правду говорят, что ко всему человек привыкает.

Приехали. Рик остановил мотоцикл. Никс соскочила, сняла капюшон, на ходу завязала пучок. Их уже ждали. До зачистки оставалось пять минут.

— Кто на этот раз? — спокойно спросил Рик.
Молодой паренёк у оружейной стойки обернулся и отрапортовал:

— Нарушители порядка и предатели, двадцать один человек.

Рик махнул рукой. Никс смотрела на отгороженное поле перед собой. Там, дальше, каменное суровое с виду здание. Там в камерах ждут своей последней минуты те, кого система сочла неугодными. Их только называли нарушителями, предателями. Это те, кто опасны, не нужны, отказались надеть чёрные плащи и прогнуться под правила.
Сделай Никс другой выбор, она сама стояла бы по ту сторону забора.

Их выводили. Никс видела чистку уже немало раз. Но каждый давался тяжело. Никс презирала убийства. Это так низко и подло. Но она была ещё хуже тех людей с оружием. Они убивали по приказам, она — когда вздумается.

Их выводили. А Никс не могла оторвать взгляда от одного человека. Он шёл с высокого поднятой головой и улыбкой безумца на тонких потрескавшихся губах. И шрам на его изможденном белом, как полотно, лице выделялся особенно отчётливо. Он заметил, кивнул, и улыбка его стала ещё заметнее.

Никс вздрогнула. Как зачарованная, она смотрела, как Пауль остановился у стены, как одновременно сверкнуло оружие, эти с виду простые пистолеты, скрывающие в себе все, что только можно представить. Учащенный пульс бил в висках. Воспоминания вспышками мелькали в голове. Она, наверное, была бледнее Пауля в ту секунду.

Щелчок. Ещё десять секунд до выстрела. Никс готова была бежать на поле. А Пауль посмотрел на неё. В последний раз. И тихо, одними губами, прошептал:

— Тебе по-прежнему идёт чёрный.

Никс отвернулась. Она едва не задыхалась от душащих слез. Чужая ладонь сжала плечо. Никс закрыла глаза. И в воцарившейся тишине громыхнул одновременно двадцать один выстрел.

***

— Кто это был?

Ричард расхаживал по комнате. Он уже снял плащ и остался в одной чёрной рубашке и брюках. Закрытая дверь и занавешенное окно давили. Привычная полупустая комната успокаивала. Никс уже отошла от произошедшего. И только лицо Пауля ещё стояло перед глазами.

— Никто, — тихо отозвалась Никс. Она ничего не расскажет.

— Я видел, как он смотрел на тебя, — Рик настаивал. Он остановился напротив Никс и теперь сверху вниз смотрел на неё.

— Ты сам говорил: у нас не должно быть прошлого.
Рику хватило этого. Он шумно выдохнул и упал на диван. Никс опустилась рядом, положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Рик гладил её по волосам и мягко обнимал. Большего и не нужно. Образ Пауля превратился в смутную тень и ушёл в прошлое. А прошлого у зачистщиков нет.

Губы Рика коснулись её лба. Никс не открыла глаз, но улыбнулась. И Рик в шутку сжал её в объятьях. Как по-детски. Они и сами почти дети. Только повзрослеть пришлось рано.

— Завтра опять кислотный дождь. Останемся пока здесь, — ласково предложил Рик.

— Останемся, — что ещё Никс могла ответить? Все равно от неё ничего не зависело.

— Вирусы, дожди, катаклизмы, катастрофы. Проклятье. Ты прости, мысли вслух.

И Ричард притянул Никс к себе. Они сидели вдвоём, прижавшись друг к другу, на старом диване в полутьме. Они думали о дожде, который пройдёт завтра, и ещё о десятках дождей, землетрясений, наводнений, вирусов и чисток, которые будут дальше. Они оба запутались. Все человечество запуталось. Они отдали себя чужому делу. И нашли друг в друге поддержку.

— Когда это закончится? — Никс подняла голову и в упор посмотрела на Ричарда. Он молчал. А за окном собирались тяжёлые тучи.