истина

Жан Бодрияр, мурлыкая себе под нос песенку «О святости, мыше и камыше», подходил к дому. Не доходя пару десятков шагов, он заприметил около парадной мужской силуэт беспечной наружности.

Жан насторожился и, замедлив шаг, продолжил движение.

Подойдя ближе, он увидел молодого человека с праздным видом разглядывающего ворону на дереве. И хотя положение конечностей последнего и вся фигура в целом имели самый непринуждённый характер, Бодрияр опытным глазом легко определил симуляцию.

Он сразу догадался, что от него хотят. Его изощрённый ум мгновенно нарисовал план действий, похожий на карту несуществующей империи. Мысленно любуясь этой картой и представляя мини-спектакль, который исполнит перед просителем, он ухмыльнулся про себя лукавой ухмылкой, в очередной раз удивляясь собственной изобретательности.

Молодой человек, в свою очередь, тоже заприметил Бодрияра. Он поспешно сменил характер фигуры с беспечного на выжидающий и стал неотрывно следить за приближением философа.

Когда Жан поравнялся с парнем, тот, до неприличия вежливым тоном, произнёс:

- Извините. У вас истины не найдётся?

Свою просьбу он приправил заискивающей улыбкой.

Бодрияр, согласно плану, на несколько секунд замешкался, стараясь, как можно убедительней, казаться застигнутым врасплох. Затем, сменив растерянность на снисходительную доброжелательность, он принялся энергично шарить по костюму. При этом он снабдил свои действия такой сосредоточенной гримасой, что со стороны и в правду казалось будто он ищет истину.

Парень с детской наивностью поглощал все предлагаемые манипуляции.

Манипулятор же, искусно ломая комедию, жадно поглощал все оттенки драмы, которая сложной палитрой чувств отражалась на лице парня.

Упиваясь этой игрой, он продолжал усердно хлопать по карманам и скрупулёзно их ощупывать. Он видел, как парень несколько раз судорожно сглотнул слюну и пару раз нервно прикусил губу. По мнению Жана, это был кульминационный момент, когда интенсивно нарастающее предвкушение, достигнув критической массы, начинает терять свои качественные признаки и необратимо трансформируется в вожделение.

Оставалось дождаться знака, оповещающего о запуске процесса трансформации и грациозно закончить представление. Но увлёкшись действом, исполнитель, в какой-то момент, потерял контроль и так сильно хлопнул себя по левой стороне груди, что из внутреннего кармана предательски звякнуло. Весь спектакль разлетелся, как карточный домик от сквозняка.

Звук напомнил большую связку ключей, которую случайно уронили рядом со спящим младенцем.

Парень, отреагировав на этот звук, просиял одной единственной, но затмившей своей яркостью всю сложную палитру, краской. В глазах горячей искрой промелькнула надежда.

Жан осёкся. Под ложечкой у него ёкнуло и похолодело, от чего левая ладонь будто примёрзла к тому месту откуда раздался звук, оповестивший что фокус не удался. Подчиняясь неведомому порыву, он сжал в кулак ткань пиджака и, судорожно сглотнув, осевшим голосом сказал:

- Нет. Наверное, в другом пиджаке оставил.

Парень не сразу понял суть ответа. В его душе, сохраняя импульс мелькнувшей надежды, тёплой волной всё ещё нарастало предвкушение. А как показывает практика - юный, податливый разум, находясь на гребне такой волны, не способен разглядеть очевидность облома. Вот и сейчас логика никак не могла оседлать очевидность.

Парень видел, как философ, придерживая одной рукой борт пиджака, медленно, будто во сне, поворачивается к нему спиной и направляется к двери. Надежда сменялась отчаяньем и с этим нельзя было ничего сделать.

- Ну, извините! – с вызовом выкрикнул паренёк, словно выстрелил в спину человеку, вместо надежды подавшему милостыню.

Бодрияр уязвлённо обернулся и не скрывая неприязни посмотрел на парня. Тот был похож на брошенного под дождём котёнка. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он прекрасно понимает, что его обманули и, что он понимает, что обманувший его понимает, что обманутый тоже всё понимает. И обманщик и обманутый вполне понимали суть происходящего.

Каждый теперь знал истину, но легче от этого никому не стало.

Поэтому каждый продолжал делать вид, что ничего не понимает.

- Ничего, бывает – холодно проговорил философ и скрылся в подъезде.

                                                    *******

Очутившись в полумраке, пропитанном смрадом мелких испражнений и тем особым чадом, на который способны лишь коммунальные кухни, Жан на минуту замер. Он внимательно слушал не пошёл ли парень за ним и не идёт ли кто-нибудь на выход. Убедившись, что всё спокойно он собрался с мыслями и молитвенной скороговоркой прошептал:

- Свят кто слышал отголосок. Дважды свят кто видел отраженье. Стократно свят, тот у кого лежит в кармане, то что руками не потрогать, мозгами не понять.

С этими словами он залез во внутренний карман и вытащил оттуда плотно сжатый кулак. Затем отвёл руку в сторону и разжал пальцы.

Подъезд озарился ослепительным светом. В этом свете растворились и смрад, и чад, и грязный, заплёванный пол, усыпанный мелким сором, и неприличные рисунки с соответствующими пояснениями и матерные слова, выведенные большими буквами. Всё это, в одно мгновение, закрасила непостижимой силы красота. И замызганные двери, с оторванной пружиной, казались теперь калиткой, ведущей в райский сад.

Но философ не замечал этого преображения. Его взгляд был похож на взгляд идиота, поймавшего когнитивный диссонанс. В этом взгляде не читалось ни единой мысли, все их вытеснило сладострастное умиление. Переполнив человеческое существо, оно свисало из приоткрытого рта тонкой паутинкой блестящей слюны.

Вот только взгляд не был устремлён к источнику света. Мыслитель завороженно глядел на собственную тень на стене, в пространстве между почтовыми ящиками и заколоченным окном.

Простояв так минуту, он вдруг прошипел ей срывающимся голосом:

- Моя прелесть! Думаешь я отдам тебя первому встречному? – и сам себе твёрдо ответил, - Никогда, никому!

Затем философ крепко сжал кулак и свет погас.