Невесомость

   Хезер Кофман была дрянной девчонкой – да, именно так её и называли. Постоянно курила и жевала жвачку – как она умудрялась делать это одновременно, так и не понял.

   Она была отвратительно глупа, и нисколько не стыдилась этого. А ещё любила рыбий жир, отчего губы, пухлые и чувственные, всегда блестели. Она проводила по ним языком, облизывая остатки блестящего вещества, при этом причмокивая. Могло ли быть более непривлекательного зрелища на всём белом свете – пожалуй, нет. Суть в том, что эта дрянная девчонка везде и повсюду таскала маленькую баночку с рыбьим жиром. Медленно откупорив, запускала чайную ложку, помешивая и заглядывая вглубь с таким наслаждением, словно это был не жир вовсе, а арахисовая паста. Противная Хезер.

   Говорили, что она никому не отказывает, но так ли это, опять же никому не было интересно. Много чего говорили, но никто не знал, когда именно она появилась в школе, откуда приехала.

   Но хуже всего было то, что мне волей судьбы приходилось наблюдать эту девчонку изо дня в день, не имея возможности треснуть по голове, отобрать заветную банку и выбросить в угол, наблюдая затем, как противная слякотная жижа лениво выбирается из торчащих осколков.

   Дело в том, что Хезер была моей одноклассницей, и наши парты стояли в возмутительной близости. Приходилось невольно слышать причмокивания сумасшедшей девчонки и зажмуриваться от неприязни каждый раз, как она запускала ложечку в банку. Отвратительная Хезер.

   Приближался выпускной бал, означавший прощание со школой и невероятно противной дрянной девчонкой. Я считал числа до спасительного дня, и когда он наступил, вздохнул с облегчением. Прощай, Хезер!

   Платье на ней было вызывающего и раздражавшего глаз цвета индиго. Стоя в углу, девчонка жевала жвачку, изредка выдувая огромные розовые пузыри. И когда настало время медленного танца, завершавшего вечер, учитель физики, к которому я относился с особым почтением, подтолкнул в плечо, взглядом раскосых глаз указав на Хезер. «Что?!» - возмутилось во мне, но не смогло отказать профессору в просьбе. Старик явно знал, к кому обращался.

- Ты такой сладкий, - промычала она, прижавшись.

   Дело в том, что Хезер напоминала мне корову – то ли оттого, что постоянно жевала, то ли оттого, что противно блестели пухлые губы, целовать которые никому бы и в голову не пришло. Толстой она не была, скорее напротив.

- Мм... – только и смог выдавить в ответ.

- Мы могли бы развлечься после танцев, - шепнула девчонка, дотронувшись жирными губами до мочки уха, отчего резко затошнило.

- Что?! – воспротивилось внутри и отчего-то вырвалось изо рта.

- Ты такой сладкий, - вновь произнесла, облизнув пухлые губы.

   Сражаясь с палитрой неприятных чувств, вызванных возмутительной близостью с Хезер, не заметил, как танец подошел к концу, поняв, что иду следом.

    Мы вышли на улицу, она впилась ногтями в мою вспотевшую ладонь, и буквально потащила со двора. То, что дрянная девчонка жила неподалеку, узнал сразу, как только приблизились к дому.

   Мы прошли в небольшую комнату, и она присела на кровать, как оказалось позже, мягкую какой-то необычайной мягкостью. Я впервые ощутил невесомость – да, именно так это потом и обозначил.

   Мы молча лежали, смотря на небо, нарисованное на потолке дрянной девчонкой, неотличимое от настоящего. Тысяча маленьких звёзд и огромная луна, от которой так несло одиночеством, что захотелось повеситься. Все самые отвратительные, возмутительные эмоции и ощущения словно собрались внутри неубранной комнаты, но вместо того, чтобы бежать и не оглядываться, я тихо лежал рядом.

- Зачем ты ешь эту гадость? – спросил, разглядывая комету, летевшую на меня.

- Так надо, - ответила, дотронувшись до руки, добавив еле слышно: - А ты не поцелуешь меня?

   И я поцеловал.

- Принимая рыбий жир регулярно, мы становимся более стрессоустойчивыми и сильными изнутри, - сказала она, придвинувшись, положив голову на плечо.

- Какая глупость! – воскликнул, вдруг поняв, что она абсолютно серьёзна.

   А потом громко хлопнула дверь, раздался мужской голос, громко извлёкший – или пропевший - нечто возмутительное, неприличного содержания. Глупость, хуже которой я никогда не слышал. Глупость, хуже которой может быть только правда.

   Она повесилась на рассвете, перестав быть дрянной девчонкой.

   Хезер Кофман исчезла, испарилась, улетела на небо с одинокой луной. А маленькая баночка с рыбьим жиром, которую она всунула, пока я пытался вылезти из окна, до сих пор лежит в ящике уже рабочего стола в напоминание о невесомости.