Пустырь

Мишаня сидел на пустыре, расстелив плед под единственным деревом, которое, непонятно каким образом, обосновалось на этой, всеми забытой, территории. Сухая растрескавшаяся земля, заваленная мусором. И сорняков нет. А дерево стоит. Как пограничный столб. Иной раз листья пускает. Цветами, правда, не балует. Но цветы Мишаню не волнуют. Цветов он насмотрелся в мамином палисаднике. Ни толку от них, ни проку. Одно баловство.

Мишаня очистил от мусора часть земли вокруг дерева и мысленно закрепил эту землю за собой. Считал себя владельцем. Это очень приятное чувство - быть владельцем хоть чего-то. Пусть даже куска пустыря и никому не нужного дерева.

На пустырь, честно говоря, кроме Мишани, никто и не претендовал. Даже соседи по общежитию. Соседи вообще мало на что в этой жизни претендовали. Жили себе и жили. И радовались тому, что есть крыша над головой, а за окном весна сменяет зиму и никому не нужное дерево покрывается чахлыми листьями.

Два года назад Мишаня уехал из дома и поселился в общежитии именно потому, что хотел ничего не иметь. Ни цветов в палисаднике, ни курятника, в котором каждое утро собирал яйца по просьбе мамы. Ни дома, в котором жил с самого рождения, ни велосипеда с разными колесами. Ладно бы только по цвету разными, но колеса были разными и по диаметру. Папа собрал ему велосипед из двух старых и очень этим гордился. А Мишаня раздражался. Из-за этого велосипеда над ним только ленивый не смеялся. И для чего он продолжал на нем ездить?

В общежитие Мишаня приехал за свободой. Но разве можно дома все свободное от работы время лежать на кровати, не заправленной покрывалом, пить пиво и переругиваться со спортивным комментатором? Дома ему такого ни за что бы не позволили.

А потом… Потом у него появилась личная тумбочка. Сколотил ее из досок, собранных на пустыре. Аккуратно прошелся наждачкой и покрасил в зеленый цвет. И вовсе не потому, что и дома тумбочки были зелеными, а потому, что не оказалось под рукой другой краски.

Мишаня сидел на пустыре, прислонившись спиной к дереву, закинув руки за голову и думал о том, что хорошо бы купить новый плед. Этот плед, когда-то подаренный мамой, он прихватил с собой, когда переезжал в общежитие. Завернул в него настольную лампу, чтобы не разбить в дороге. Думал, как приедет - сразу же плед выбросит.

Как приехал - обследовал окрестности. Нашел пустырь и подумал, что пустырь - это прекрасное место, куда можно завезти плед и оставить как ненужную часть жизни. Прекрасно жить можно и без пледа.

За неимением стола настольную лампу спрятал под кровать. Взял плед и отправился на пустырь. А там неожиданно дерево - трясет ветками, сыплет листьями. Осень и холодно. “Странно, - подумал Мишаня. - Ведь всего несколько дней, как уехал из дома, а там вовсю весна буйствовала. Пахло землей и мамиными духами. Мишаня накинул плед на плечи и прислонился к дереву. Стало намного теплее. Так, с пледом на плечах, в свою комнату в общежитии и вернулся. После того дня Мишаня предпринял еще несколько попыток избавиться от пледа, но никак не получалось. Более приставучего существа, чем этот плед, он не встречал.

А потом собрал доски и сколотил тумбочку. Но весна на пустыре никак не наступала.

А потом…

Мишаня сидел на пустыре, прижавшись спиной к дереву. Думал о том, что хорошо бы собрать на пустыре все то, что может прикинуться изгородью и обнести этой изгородью часть территории вокруг дерева. Застолбить. Закрепить за собой. Потом можно и документы соответствующие выправить. Мол, такой-то такой-то, является владельцем территории столько-то на столько-то. Да, и дерево надо в том документе непременно упомянуть. От дерева отказываться он не собирался. Свое собственное дерево - не чета маминым цветам. И тумбочку не мешало бы внести в документ. Тумбочка сделана его собственными руками и никто кроме не имеет никакого права на собственность. Только он.

И именно в этот момент своих раздумий Мишаня заметил в небе объект. Совсем небольшой, размером с голубя. Объект приближался, увеличиваясь в размерах и обретая более четкие очертания. Вот уже и печная труба просматривается. И алоэ в горшке на подоконнике. Мама над этим алоэ тряслась не меньше, чем над сыном. Эх, жаль что при переезде помимо пледа не прихватил с собой и этот горшок. Поставил бы сейчас его на свою тумбочку. Алоэ в отсутствии Мишани оберегал бы имущество от посягательства соседей и прочей шелупони. Мама говорила, что алоэ - прекрасное средство от любых неприятностей.

Дом, от которого Мишаня бежал некоторое время назад и который он пытался забыть, завис над пустырем. Он практически не изменился. Над печной трубой вился дымок, в чистых стеклах отражалось небо. Вот только кружевные оконные наличники, вырезанные дедом, которого Мишаня совсем не помнил, выкрашены не в зеленый, как было много лет подряд, а в синий цвет. “Наверное, и тумбочки в доме перекрашены в синий”, - подумал Мишаня. Если папа покупал краску, то перекрашивал все, что поддавалось перекрашиванию. Не пропадать же добру. Если краску не использовать, то она засохнет. А банке с засохшей краской только на свалке место. Папа свалок не любил. Он использовал краску до последней капли. Затем плотно закрывал крышку, делал в ней прорезь и банка превращалась в очередную копилку. Сколько таких копилок Мишаня повидал за свою жизни в родительском доме!

А потом, когда мелочь в банке уже не умещалась, папа отверткой вскрывал копилку и на собранные деньги покупал новую банку с краской и начинал все перекрашивать. Даже мамины цветы в палисаднике. Так Мишане казалось.

Дом без движения провисел минуты две. Все это время Мишаня сидел, приставив ладонь ко лбу, и наблюдал. И прислушивался к себе. Он никак не мог понять - радует его дом или пугает.

Створка окна отворилась неожиданно. Мама высунулась по пояс. “Ну вот, - подумал Мишаня. - Начнет сейчас кудахтать, хлопать крыльями. Или, чего доброго, из окна вывалится и ввалится в его личную жизнь. И что потом делать? Мама - это совсем не то же самое, что тумбочка. По ней наждачкой не пройдешься.”

- Сыночек! - радостно закричала мама. - Какой ты взрослый стал!

Мишаня подхватил концы пледа, на котором сидел, и накрыл ими голову.

- Сыночек, - мамин голос звучал уже не радостно, а вопросительно. - Сыночек?

Мишаня приоткрыл один глаз и посмотрел наверх. Мама засуетилась, начала махать, задела рукой горшок с алоэ, ахнула и затворила окно.

Горшок приземлился прямо на плед у ног Мишани, а алоэ вцепилось всеми колючками в шнурки на ботинках. Приставучее растение. Совсем как плед.

Дом, повисев еще некоторое время, полетел в обратном направлении. Мама и папа прильнули лицами к оконному стеклу, растеклись носами. Любовались взрослым и самостоятельным сыном.

“Эх, - подумал Мишаня. - Надо было рассказать им, что у меня есть собственное дерево и тумбочка. Или, хотя бы, рукой помахать…”

Вечером Мишаня достал из-под кровати настольную лампу, установил ее на тумбочке и поставил горшок в световое пятно, отбрасываемое лампой.

Несколько дней подряд Мишаня оставался в комнате. На пустырь не ходил. Ну его, этот пустырь с летающими над ним домами. Лежал на кровати и думал о том, что синие наличники смотрятся очень красиво на фоне белых облаков.

Потом, решив, что дом ему привиделся, возобновил походы на пустырь. Нет, ну правда, дома не летают. Кому расскажешь - засмеют.

Во второй раз дом прилетел недели через две. Оконные рамы распахнулись, не дождавшись полной остановки. Папа и мама, отталкивая друг друга локтями, высунулись в окно. Папа радостно гремел банкой из под краски, которую держал в вытянутых руках. Мама прижимала к груди пакет и что-то кричала. День был ветреный и слова уносило туда, где их никто не ждал.

Мишаня вскочил на ноги и начал подпрыгивать. В детстве он тоже прыгал в минуты сильного душевного возбуждения. И папа с мамой непременно прыгали вместе с ним. Схватив с земли плед, Мишаня замахал им, как спасенным знаменем.

- Я тут! - кричал Мишаня. - Я сохранил плед! Я сколотил тумбочку и покрасил её в зеленый! У меня есть собственное дерево и кусок земли на этом пустыре!

Но день был ветреный… Слова уносило в сторону общежития, в котором Мишаню никто не ждал. И никто не любил.

Папа разжал руки и банка полетела вниз. Мишаня отскочил в сторону. Банка приземлилась не с грохотом, а издала глухой звук. “Полная, - подумал Мишаня. - Папа скопил мелочь и не стал вскрывать копилку.”

Мама оторвала от груди пакет и сбросила его. Пакет не летел камнем вниз, а отлетал то влево, то вправо. Заигрывал с потоками воздуха. Кружил.

Мишаня, раскинув руки, метался по пустырю. Боялся не поймать. Пакет - это не банка из-под краски, ему нельзя падать наземь. Он это знал точно.

Поймав пакет, он прижал его к груди. Как маму обнял. Пахло пирожками с картошкой и жареным луком. И, самую малость, духами.

Дом улетел, пыхтя трубой и хлопая ставнями. А Мишаня, сидя под деревом, ел пирожки. Не в общежитие же их нести.

Дом долго не появлялся. Так долго, что Мишаня успел установить забор вокруг своей территории. Отгородил место под палисадник, купил саженцы, высадил. Саженцы прижились, но цветов не давали. Весна никак не наступала. Дерево, обрадованное тем, что оказалось в центре территории, огороженной забором, начало плодоносить. Мишаня приносил корзину и собирал с веток то пирожки с картошкой, то маковые рулеты, то мелочь. Мелочи всегда хватало на новую банку с краской.

Осень зачастила. Не успеет закончиться, как приходит вновь. Мишаня уже устал бороться с этой непогодой. Хотелось тепла и уюта. Или, хотя бы, цветов в палисаднике. Плед истончился и грозился вот-вот расползтись. Тумбочку в общежитии перекрашивал уже несколько раз. То в синий, то в зеленый. Всю собранную с дерева мелочь только на краску и тратил. Не мог придумать более лучшего вложения.

А еще у Мишани появился велосипед. Собрал детали на свалке. Правда, колеса получились разными по диаметру, но его это не смущало. Зато нашел целых два велосипедных звонка. Оба прикрепил к рулю. Под правую и под левую руки. Очень гордился этой придумкой и терпеливо ждал появления дома, чтобы показать велосипед папе. Нет, не похвастаться хотел. Просто хотел, чтобы папа понял, каким должен быть правильный велосипед.

Дом прилетел с приходом очередной осени. В особо серый и невзрачный день. Завис над свалкой.

Мишаня как раз сколачивал табуретки. Две табуретки, уже обласканные наждачной бумагой и готовые к покраске, стояли под деревом. Третья была на подходе. Бросив пилу и молоток, Мишаня закинул голову и приставил ладонь ко лбу. С домом, с момента последнего прилета, что-то произошло. Крыша съехала на бок. Оконные ставни болтались на одной петле. Краска облупилась так, что уже и не разберешь, каким цветом дом был выкрашен - синим или зеленым?

Папа и мама, тяжело опираясь на подоконник, выглянули в окно. Свешиваться не стали. Ветер сорвал с маминой головы косынку и растрепал седые волосы.

Мишаня, не долго думая, начал рвать на полосы плед. Полосы связывал между собой. Затем намотал полученную веревку на руку, и, хорошо замахнувшись, метнул свободный конец веревки вверх.

Не с первой попытки, но папе удалось ухватить трясущимися руками веревку.

- Попался, лещ! - Мишаня вдруг вспомнил, что именно эту фразу говорил папа на рыбалке. А лещей в их реке отродясь не водилось. Только плотва.

Старательно наматывая веревку в клубок, Мишаня посадил дом аккурат на огороженную забором территорию, не помяв ни одного цветка в палисаднике.

И когда только цветы распуститься успели?