Мои собаки. Гаврик

Собаки, они как люди, есть умные и благородные, есть глупые, но хитромудрые. У меня были оба варианта, причем одновременно.

Цезарю, шотландской овчарке, на момент этой истории исполнилось уже десять лет. Для собаки возраст солидный, возраст мудрости и зрелости, когда позволительно поступать по своему усмотрению, но жизненный опыт подсказывает, что лучше слушать хозяина.

Я приехала пожить у родителей и родить им внучку, себе дочку, в общем, знаковое событие для всей семьи, включая и тех, кого приручили. Цезарь перемены воспринял философски, лаять перестал совсем, на детский крик вскидывался с места с вопросом в глазах: «чем помочь?», понимая, что в этой ситуации бесполезен, вздыхал и печалился. Из приятного для него — сопровождал нас на каждой долгой прогулке, степенно брел рядом с коляской, важный, гордый, ни на что не отвлекался.

Во дворе появились два подрощенных щенка, шавки-дворняжки. Подкинули. Рыженький — добродушный милаха, его тут же кто-то придомашнил, а второй рыльцем не вышел. Напоминал он скунса, и не только по окрасу. Дети звали его Тишка. Он не больно радовался их обществу, огрызался, заходясь истошным лаем, покусывал своими игловидными молоденькими зубками. Те быстренько к нему охладели, а он и рад, прибился к нам. Вот мы день так проболтались — старый пес, странная, временами орущая «телега» и маманька, не менее странная. В новом для себя состоянии материнства я была совершенно бестолковая, с хроническим недосыпом и, вообще, с нелепыми фантазиями в голове.

Нахаленок забавлял. Мне он напоминал другого пса, из моего детства, Тимку. Тот жил у наших «неблагополучных» соседей, слыл грозой двора. Кого знал, того и пропускал, остальные сквозь двор ходить не рисковали. Тимка кидался, вкладывая в атаку всего себя без остатка, воодушевленно и самозабвенно рвал брюки, сумки. Вместе с тем делал это очень аккуратно, виртуозно, не задевая живое, может, поэтому и не прибили его за дерзость. Выглядел он почти кубическим — высота, ширина и длина примерно равные друг другу, это пугало. Когда он мчался к тебе или за тобой, словно злобная живая табуретка, охватывал первобытный ужас.

Шерсть густая, курчавая, свалявшаяся наподобие валенка, так что атаки других собак ему не страшны, а собственная природная злость позволяла заправлять всем двором. Говорят, собака отражение хозяина, вот и Тимка был этакий четвероногий урка: подначивал сбиваться в стаи соседских собак, кошмарил почтальонш, поэтому газеты нам не разносили, а зашвыривали в подъезд, пока из темных недр (лампочку всегда выкручивали Тимкины хозяева) от порога своей квартиры не успевало добежать это абсолютное зло. Бедные женщины! Натерпелись они от него.

Тимка и нас, детей, покусывал, его бесили визг и беготня, а может, приводили в восторг, кто знает, реакция у него была одна. Он носился с нами в догонялки и кусал за ноги. Поэтому маленькие хозяева Лариска и Ванька правдами и неправдами заманивали его в подъезд и мелом на дверях писали: «Не выпускайте Тимку!» Взрослые относились с пониманием, но чудовище в конце концов прорывалось на улицу и продолжало свою дикую охоту на детей. Да, у меня было детство!

Тимка был умный, умел пользоваться общественным транспортом. Его запросто можно было встретить на вокзале, на рынке (это противоположный конец города), когда было жарко, он ездил на дачном автобусе за город, на озеро купаться. В общем, жил полной жизнью. Видимо, волна воспоминаний и принесла с собой симпатию к новому маленькому проходимцу.

Он это быстро смекнул, весь день доказывал, какой он полезный: твоя-то собака, мол, не лает, а он такой звонкий, всех разгонит, слуха лишит, а ребятишек, кто рядом крутится, того и укусами —прочь-прочь. В общем, когда мы под вечер стали домой собираться, песик решил, что место в компании себе забил прочно. Мы с Цезарем пытались его переубедить, но он уже прошмыгнул в квартиру.

Родители мои возражать не стали, у них проблемы серьезнее были: они пытались осознать себя дедами. В их тихой жизни поселилась дочь с собственной дочерью, так что одной собакой больше, одной меньше, какая уж разница, когда тут такое. Сестра студентка, оторвалась от учебников, одобрила его появление одной фразой: «Ой, собачка!» И продолжила бормотать на немецком. Гаврик знал, когда осуществлять захват территории.

Гавриком я его назвала, уж больно не вязался Тишка с этим наглющим взглядом глазенок-пуговок и истошным лаем кондукторши автобуса. Получив имя, Гаврик решил, что это и прописка заодно.

Казалось, всю сложность ситуации осознавал только Цезарь. Он недоумевал и, видимо, надеялся, что это не навсегда, или что ему снится кошмар, а может, блазнится на старости лет. Нового жильца он по началу игнорировал. Первый конфликт произошел уже  вечером, когда наглец запрыгнул на кухонный стол. Я обалдела от нахальства и олимпийских способностей. Цезаря же подобное не лишило самообладания, он встал на задние лапы и передней, как медведь, смахнул этого беспредельщика на пол. Тот ловко приземлился, унесся в коридор и зашелся визгом, будто его пополам перекусили. Если б я не видела, я бы так и решила, что маленьких обижают, но я-то видела. Вот только значения этой своеобразной манере поведения тогда не придала, не до собачьей психологии было. А это был «звоночек» характера. На визг подскочила «новоиспеченная» бабушка и отчитала Цезаря за «слезы младенца» и шум, который может вызвать слезы другого младенца. Я внесла ясность, да поздно. Гаврик смекнул, если блажить, старику влетает.

С тех пор и повелось. Идет Цезарь по коридору, Гаврик подрезает, падает перед ним кверху лапками и орет, как потерпевший. Старик тыкает его носом, мол, чего орем, а кто-то из хозяев уже сокрушается, что лежачих бьют. И частенько это стало повторяться, мы уже разобрались, подглядели, что малой юродствует, но Цезарь успел сделать выводы и старался с этим подлецом дел не иметь, есть в разное время, в узком коридоре не встречаться. И вообще, гори оно все синим пламенем, если хозяева нашли ему замену, пусть будет, что будет. Примерно это читалось в собачьем взоре.

А Гаврику только это и надо, он активно обживался. Твердо решил, что кресло в нашей комнате — его. Пару раз я выдворяла захватчика, но настойчивость не пропала. Я махнула рукой, так он отжал кресло.

Аппетиты росли. Однажды ночью, очередной бессонной, я случайно обнаружила, что он даже уже не в кресле, а в детской коляске, спит, как младенчик на спинке, откинув мордочку. Утром дед поехал покупать новую коляску. А меня накрыло беспокойство. С улицы мы его, разумеется, вымыли, но он продолжал почесываться. Видимо у шампуня от блох из целебных свойств было только название. Цезарь тоже начал беспокоиться, ловить на себе эту гадость, выгрызая паразитов с какой-то партийной ненавистью. Приехавший с коляской дед, был отправлен за «каким-нибудь» специальным средством. Привез капли.

Вечером Цезаря обработали, вслед за ним Гаврюшку подвергли той же процедуре. Часов до трех все было спокойно, никто из собак не бурчал, не чесался, не молотил лапами об пол. Разбудил неясный шум, я спросонья мало что поняла. Звук повторился, что-то каталось по полу. Я темноты боюсь, боюсь увидеть монстра вылезающего из-под кровати или того же дивана, да хоть откуда. Но я же мать. Я должна понять, что катается кубарем по полу в кромешно темноте. В комнату, судя по шагам, вошел Цезарь. Стало спокойнее, я зажгла ночник. То, что я увидела, напугало почище монстра. Гаврик кувыркался по полу, будто в него бес вселился. Цезарь попятился, я забилась в угол. Песик пытался встать на лапки, ему это удавалось, но при первом шаге, они подкашивались, и он падал, переворачиваясь через голову. До меня дошло, что собака подцепила какую-то гадость, не может ходить, видимо, агония уже. Не дай бог, чумка! В доме месячный ребенок и родной пес. Я подхватила Гаврюшку, завернула в кофту, первое, что попалось под руку, и вынесла на улицу. Положила под куст сирени. Слава богу на дворе бабье лето, погоды шептали. Твердо решив разобраться с несчастным утром, я вымыла пол с хлоркой, ну тут уже надо было заниматься ребенком. Ругая себя за опрометчивое собаководство, дождалась утра.

Мать, услышав о ночном происшествии, всыпала мне по полной, что я в детстве, как ненормальная, с каждой собакой обнималась, так ума и не нажила, что Цезарь заболеет, что ребенок только родился, а тут эта больная блохастая шавка. Она была абсолютно права, при этом первая рванула под куст смотреть, что с собачкой. Собачка не сдохла, но не вставала, так и валялась под кустом сирени, завернутая в кофту.

Семейный совет постановил, дед придет с работы, повезет в лечебницу, а пока сестра предложила сварить несчастному больному пельмешки. Мы не могли оторваться от окна. Миска с пельменями исходила паром у мордочки несчастного, он не проявлял к еде никакого интереса.

Выпустили Рыжика, того самого приятеля, который первым нашел приют в соседнем подъезде. Рыжик подбежал к другу, ткнулся носом. Нет, не в пельмени. Что вы, он же друг, как можно! Дальше я наблюдала картину, которую можно увидеть только в кино или мультфильмах. Щенки общались взглядами, позами, наклонами головы. Творилось что-то невероятное, настоящая беседа, если б они могли говорить по-человечески это звучало так:

— Ты чего, болеешь?

Рыжик, заигрывая, припал к земле, тыкая носом обессиленного друга. Гаврюшка отвернулся.

— Плохо тебе?

Рыжик оббежал с другой стороны, чтобы подобраться к откинутой морде.

Гаврик не ответил.

«Подохнет», — пронеслось у меня в голове.

Рыжик невзначай прошелся мимо миски с пельменями.

— О, пельмешки!

Песик культурно сдерживал себя, словно только что заметил лакомство.

— Твои?

Нюх насильно разворачивал мордочку к миске. Гаврик поднял голову, в попытке отстоять собственность, но обессилено уронил ее на лапы.

Рыжик не мародерил. Еще потыкал друга носом, побегал от больного к миске и обратно, словно задавая вопросы:

— А чего не ешь?

Перебежка.

— Не хочешь? Я возьму один?

Гаврюшка вяло шевельнулся и прикрыл глаза.

Рыжик взял ровно один. Потоптался вокруг, поражаясь стойкости друга перед таким соблазном и доел порцию. Мы с сестрой заплакали.

Время шло, с обозреваемого из окна места, Гаврик уполз за куст. Я занялась делами, было грустно.

Вернувшись с работы, отец Гаврика не нашел. Под кустом валялась смятая кофта. Решили, что пес уполз помирать. Поругали меня еще раз, что я, бестолковая, всем устраиваю переживания.

От входной двери донесся странный скребущий звук. Соседи у родителей неспокойные, могут в определенном состоянии и дверь попутать. Отец пошел проверить, что творится. На пороге стоял Гаврик. Отчаянно вилял хвостом, так, что легкий зад его вертелся. Вид был лихой, глаза сияли, нос блестел здоровой влажностью. Сказать, что все обрадовались, ничего не сказать. Но хозяин был суров. Пса в дом не пустил. Нечего, говорит, всяким тут больным-чумным делать, младенец в доме. Дверь закрылась перед носом.

Гаврик тявкал, скулил, скреб лапами. Цезарь суетился, всем докладывал, что «любимец» там, домой хочет. Отец — кремень. Мы попытались попросить за пса, нам влетело, всем и каждой. Звуки стихли, видимо, несчастный зверек смирился с судьбой. Настроение было хуже некуда. Мы так никогда не поступали. Все наши животные, получавшие приют, не лишались его, но такого было решение отца, и оно было верным.

За окном мелькнула тень, кто-то вскочил на карниз, наверное, соседская кошка попутала окна.

— Что ж такое! — возмутился отец. — Всюду зверье, прямо в джунглях живем.

Он резко отдернул штору, чтобы прогнать глупую животину. На карнизе сидел Гаврик. Увидев в окне отца, он смекнул, что окном не ошибся, изловчился и запрыгнул через форточку прямо на руки обалдевшему хозяину. От таких цирковых кульбитов мужское сердце дрогнуло. Отец вздохнул и стал собираться с собаками в ветеринарку. Если уж оставлять, надо успокоить себя, что животное здорово.

В итоге, оказалось, нет у Гаврюши чумки. Это была реакция на антиблошиное средство. Виновата была опять я. Разведя средство по инструкции на вес Цезаря, Гаврюшку обработала остатками. А он в несколько раз меньше весом своего собрата. Вот и траванулся вместе с блохами.

Так этот блошиный домик второй и окончательный раз настоял на своем присутствии в нашей семье. Новый жилец предпочитал вести себя обособленно, на кличку отзывался, только когда приглашали поесть, ласки не любил, поглаживание и умиление скорее еле терпел, без эмоциональной отдачи, фыркал, вырывался. Был нагл, вороват, хитроват, не обучаем и не дрессируем, из ошейников вынимался, путем выдергивания головенки, шлейку носить отказывался напрочь. День предпочитал проводить во дворе, возвращался под вечер. А компаньон на прогулке из него оказался такой, что лучше б его никогда не было. Прогулка с ним превращалась в шествие позора.

В него словно вселился дух Тимки, мелкий, шустрый, крикливый. Он хватал прохожих за брюки, гонялся за машинами на проспекте. Однажды погнался, как шальной, за камазом, пытался укусить колесо или попасть под него, уж не знаю, что там в пустой голове творилось. На счастье, запнулся об бордюр, приложился, как следует, об асфальт, охнул, и побрел к нам, за порцией ругани и ласки. Так и проводили мы дни с этим взбалмошным пакостником. Цезарь его стыдился, на улице делал вид, что это недоразумение не имеет к нам никакого отношения.

Однажды Гаврику влетело уже от меня. В очередной раз с лаем кинулся на женщину. Я поймала негодяя и стегнула по худому заду поводком. Поганец вырвался и тут же ухватил за брюки прохожего.

— Меня-то за что? — обиделся мужчина. Долго извинялась.

Прошла осень. В ноябре я уехала к себе домой. Жизнь в родительском доме вернулась в прежнее русло. Поскучали родные, потосковали собаки. Гаврюшку положение дел не устроило. Запертым дома он сидеть не хотел, улица звала. Но гулять приходилось подолгу. Все уходили утром, возвращались под вечер. А тетки с малышом, которая откроет по первому шебуршанию, больше не было дома. Делась куда-то. И однажды Гаврюшка домой не пришел. Сестра с Цезарем искали его весь вечер до самой ночи. Гаврик сбежал.

По весне, гуляя с Цезарем, они повстречались с беглецом, тот сопровождал пожилую даму. Увидя прежнюю хозяйку, пару раз вильнул хвостом, но Каштанкиной преданности не выразил. Цезарь даже нюхать его не стал, только смерил презрительно взглядом. Рита поговорила с женщиной, естественно, отстаивать права собственности не стала. Гаврюшка сам выбрал, где лучше, с той поры он Бишка.