Один секрет на двоих

Никита задержал дыхание и запустил руку в самую колючую сердцевину куста. Мокрые жухлые листья неприятно облепили ладонь, но он пошарил тут и там и чуть не вскрикнул от радости, когда нащупал пальцами знакомое тепло.

Сердцевина шарика оказалась красной. Будто капелька крови или брусничного варенья. Никита поднял шарик навстречу выглянувшему из-за туч солнцу, и тот загадочно блеснул. Пятый… это пятый! Мальчик бережно опустил шарик карман и, не переставая сжимать его в ладони, побежал домой.

Если все правильно рассчитать, можно проскользнуть незамеченным. Он нырнул в тесную прихожую, увернулся от растопыренного велосипедного руля, который загораживал проход, перешагнул через какие-то пакеты и уже почти добрался до своейкомнаты, но тут в конце коридора появилась мама с маленьким Вовкой на руках. Пришлось остановиться и слушать. Где был? Почему не ответил? Вымой руки, переоденься, иди обедать…

- Мам, ну я щас!

- Не «щас», а иди!

Ругаясь про себя, Никита натянул домашние штаны. Попытался схитрить, ополоснув руки под водой, но тут же был жестоко отправлен их перемывать — тщательно, с мылом и под маминым присмотром. Потом — обедать, отвечая на всякие разные вопросы: как дела в школе, что поставили по чтению… Вовка вопросов не задавал, только бессмысленно гукал. Никита сначала вообще не понимал, зачем он нужен. Правда, потом понял, что если что-то в доме разобьется, то можно запросто свалить на маленького, и с существованием брата примирился.

Рекордно быстро расправившись с нудным супом, Никита забежал в комнату, тщательно закрыл дверь и наконец вытащил из-под подушки свою сокровищницу — невзрачный мешочек. Развязал его — и разноцветные шарики заскакали по столу.

Первый из них Никита нашел на второй неделе школы. Он возвращался домой, помахивая сумкой со сменкой и, видимо, помахивал слишком сильно, потому что та улетела в кусты. Никита влез в палисадник, продираясь через ветки, и там, под окном самой обыкновенной панельной девятиэтажки, увидел его — шарик. Зеленая искорка, будто застывшая в теплом стекле. Похожие шарики продавались в магазинах, причем разные, на любой вкус: резиновые, стеклянные… но резиновые не были такими прозрачными, а стеклянные не пружинили и холодили пальцы.

От родителей Никита свою находку скрыл. Знал, что они в один голос скажут не тащить в дом всякий мусор. Он спрятал шарик в мешок под подушкой и доставал раз в пару дней — просто так, посмотреть. А через неделю, особенно грустным осенним днем он, сам не зная зачем, снова заглянул под куст и нашел там еще один шарик.

С тех пор он проверял свое тайное место каждый день и после удачных походов мчался домой, как на крыльях.

Никита разложил шарики на поверхности в том порядке, в котором их нашел, и, положив голову на скрещенные руки, любовался ими. Ярко-зеленый — у мамы были серьги с камнями такого же цвета, Никита знал, что он называется изумруд. Небесно-голубой. Желтый, как будто кусок масла в кашу уронили. Еще один зеленый, но только не такой темный, а салатовый. И вот наконец сегодня — красный. Разноцветные искорки поблескивали, как кусочки мишуры.

Конечно, непонятно, что с ними делать. Высоко не подпрыгивают, а когда пружинят — опускаются медленно, как перышко. Но Никите они почему-то нравились, и этого было достаточно. В старых книжках Никита читал о людях, которые коллекционируют марки или монеты. У его одноклассника Феди была коллекция роботов. Пусть у Никиты тоже будет коллекция.

В комнату заглянула мама. Одна, без Вовки. Значит, он спит. Бестолковое существо — полдня спит, а потом еще и ночью.

— Что делаешь?

— Уроки, — Никита схватился за первую попавшуюся тетрадку.

— Молодец. Если все сделаешь, разрешу вечером фильм посмотреть.

Никита нехотя убрал шарики. Потом еще полюбуется. А то вдруг, если слишком долго на них смотреть, они перестанут радовать?

Делать уроки не хотелось. В комнату вползал вечер, и Никита, глядя на свет настольной лампы, думал о том, что раньше они с мамой вот такими вечерами строили космические корабли из подушек. А потом появился Вовка, и Никите вдруг сказали, что он взрослый, старший брат и должен подавать пример. Никита подавал — прилежно чертил крючочки в прописи. Хотя иногда на него накатывала ужасная грусть.

Если бы он был на самом деле взрослым, то знал бы, что это называется одиночество.

Одиночество временно закончилось с хлопком входной двери. Теперь оставалось совсем чуть-чуть.

Папа рассказывал, что есть места во Вселенной, где время течет не так, как на Земле. Вот Никита определенно попал именно в такую область, потому что минуты тянулись невыносимо долго. Он играл, истребляя воображаемых монстров из пушки-шариковой-ручки и одним ухом слушал, что происходит на кухне. Вот папа стучит вилкой по тарелке, вот она звякнула, опускаясь в раковину, вот зашумела вода: моют посуду. И наконец — миг торжества. Папа заглянул в комнату: «Ну что, пошли?»

Ради этого стоило жить. Мама пошла укладывать Вовку спать, а папа с Никитой завалились на диван перед телевизором.

Фильмы про космосНикита любил. Его манили изображения всепоглощающих черных дыр и переливающиеся разными цветами планеты, которые немного напоминали искорки в прозрачных шариках. Наконец, ему нравилось, что хорошие разумные инопланетяне так похожи на людей, и он думал, как было бы здорово установить с ними контакт…

Папа кино смотрел по-другому. Он преподавал физику в институте и не слишком любил фантастику, говорил, что в ней много смешного. Издавал непонятные звуки: то икнет, то хрюкнет. А когда герой в кино принялся объяснять, как работают кротовые норы и взял в руки лист бумаги и карандаш, папа и вовсе приложил ладонь ко лбу и полминуты сидел, не отнимая.

После фильма Никита стремился растянуть вечер как можно дольше. К счастью, папа, в отличие от мамы, никуда не гнал, терпеливо ждал, думая о чем-то своем, пока сын собирал портфель.

Никита улегся, но ему очень хотелось еще немного отодвинуть наступление завтрашнего дня, ведь тогда придется идти в школу.

— Пап, ты мне говорил, что никто никогда не видел кротовые норы.

— Говорил.

— И это все фантастика?

Папа фыркнул:

— Ну вот то, что мы смотрели сегодня — это такая же фантастика, как единороги.

— Тогда откуда мы знаем, что они вообще существуют?

Тут он замялся.

— Мы не уверены.

— То есть как?

— Мы предполагаем, что они существуют.

— А почему кротовые норы — это предположение, а единороги — это фантастика?

— Все сложно, Никит. Это называется теоретическая физика. Люди измеряют все, что видят, а потом пытаются посчитать, что будет там, где они не видят. Ученые могут написать формулу, согласно которой существуют кротовые норы, но не могут написать формулу ДНК единорога. Понимаешь?

— Нет.

— Ну вот…

Папа вздохнул и, наверное, счел разговор исчерпанным.

— А почему мы не можем сделать кротовую нору?

— Потому что для них нужна экзотическая материя, которая обладает отрицательной массой. Понимаешь?

— Нет.

— Значит поймешь, когда будешь постарше.

Никита закатил глаза. Вечно они так говорят…

— Значит, инопланетяне — тоже фантастика?

— Предположительно… да.

Никита промолчал.

— Ты разочарован?

— Ну так… немножко.

— Это тоже только теория, которая может оказаться неправдой. Может быть они есть, но в такой форме, какую мы не можем вообразить. Или так далеко, что нам до них не добраться…

— Без кротовой норы?

— Без нее. А ее не создать без экзотической материи.

— А нужно, чтобы ее получить, эту материю?

— Гениальный ученый. Или чудо…

— Может, мне вырасти и стать гениальным ученым?

Папа снова усмехнулся, на этот раз совсем устало, но по-доброму.

— Может быть. Вырастешь — решишь. У тебя еще есть время. А сейчас пора спать.

Никита нехотя повернулся к стенке.

— Мне бы хотелось с ними пообщаться.

— Понимаю, дружище, понимаю…

Папа ушел, в комнате стало тихо-тихо и немного грустно.

Никита нащупал под подушкой мешочек.

У мамы с папой есть Вовка, а у него — секрет…

* * *

В это самое время на другом конце галактики, на планете, вращающейся вокруг небольшой двойной звезды, маленькое существо впадало в спячку для восстановления сил. У существа, как и у его сородичей, не было ни имени, ни названия, потому что некому было их называть, а речью они не пользовались. Но данная особь имела обыкновение генерировать тихие акустические колебания, и если бы у существ были органы слуха, они восприняли бы эти колебания как звук «Оа».

Оа был мал, и еще меньше был круг его обязанностей. Он, как и другие особи, не достигшие возраста размножения, пестовал внутри себя элементы, которые взрослые использовали для создания коридоров и перемещений в пространстве. Чтобы открыть большой коридор, нужны были особенно хорошие элементы, а создать такие Оа удавалось не всегда. От его слабых искорок шло электромагнитное излучение непонятного существам спектра, и Оа знал, что их забракуют. А потому, втайне от взрослых, заключал их в защитную оболочку, чтобы не искривляли пространство, создавал крошечный коридор и закидывал туда — в одну и ту же точку.

Наверное, они копятся там и ждут его. Когда он вырастет и станет достаточно большим, чтобы транспортироваться через коридор самому, он их заберет.

Пусть с его игрушками пока поиграет Вселенная…