Машины сны

Всю ночь снились сны. Маша просыпалась и засыпала снова, и всё время куда-то шла, открывала и закрывала двери, перебирала письма и старые вещи. Во сне приходили люди, бабушка молча улыбалась и дядя Толя, ещё живой, пытался ей объяснить устройство кривошипно-шатунного механизма. Перекладывал на столе загорелыми сильными руками тяжелую стучащую железяку и смеялся, дымя своей сигаретой и прищуривая глаза в сетке ладных морщинок: «Эх, егоза, о чем только думаешь…» И Маша кивала и всё-всё было понятно.

Она выныривала из дрёмы, но поезд, подпрыгивая на стыках рельс, снова стряхивал её в сон, и Маша качалась в своей кроватке, словно свернувшись клубочком в сердцевине огромного корабля посреди бесконечного океана. Только под утро голову накрыло мягкой ватной подушкой и сны оставили её, уйдя в глубину и растворившись в бездонной пустоте.

Когда Маша открыла глаза, было уже светло. Ночь ушла. Она полежала немного, прислушиваясь к стуку колёс. Добрый друг поезд торопливо подталкивал её в бок: «Тук-тук, тук-тук, смотри! Пропустишь!» Маша приподнялась на локте и выглянуло в окно. А там – оно! Море! До самого горизонта плескалось серебристое зеркало, накрытое сверху сиренево-розовой утренней дымкой. Поезд шёл, покачиваясь лодкой на мягких волнах, только длинные железнодорожные столбы делили окно кадрами старого диафильма. Мелькали полоски песка, высохший камыш, рыбачьи сети… и вновь чешуйки волн колыхались под солнцем.

«Сиваш!» - подумала Маша, и снова легла головой на подушку, улыбаясь живому чуду. «Здравствуй, Крым!»

В Феодосии поезд в последний раз лязгнул буферами, вздрогнул и остановился. Привокзальная суета приняла Машу и, побарахтав немного, покатила по южному городу в сторону автовокзала. Как перекати-поле под знойным солнцем по высохшей желтой траве, она шла, то замирая, то снова перебираясь из тени в тень, из света в свет, мимо маленьких незнакомых домов, вывесок, людей и машин.

Найдя нужную маршрутку, Маша втиснулась на сиденье у окна, обняла свою сумку с прятавшимся внутри серым мешочком и принялась смотреть в новый незнакомый мир, раскрывавшийся там, вовне. Автобусик покрутился по тихим улочкам и, выбравшись на трассу, взял ровный резвый темп. Маша смотрела в окно и думала, как это всё странно, как необычно и страшно сочетается приятное и ужасное, долг и приключение, радость и опустошение. Почему судьба повернулась и выбрала её, чем обернётся новый опыт? Что там, за поворотом?

Снаружи проплывали холмы-курганы, редкие сараюхи и белые домики, нефтяные качалки, похожие на дряхлых задумавшихся цапель. Попадались стада коров – загорелых, коричневых, черных, философски взиравших на пробегавшие мимо машины. Потом автобусик выбрался на серпантин и вдали показалось море. Горизонт пропал, слился с матовой серебристой полоской воды. Водитель привычно рулил, и они неслись по самому краю дороги, едва удерживаясь от того, чтобы оттолкнуться и полететь над зелеными долинами. Замирало сердце и пропасть игриво подбиралась к самому носу – боишься, а? боишься? – и отбегала, как волна.

Наконец, автобусик, зафырчав, взобрался на самую большую горку, выдохнул и покатился вниз, к виноградникам, домикам, раскалённому пляжу и ленивому тёплому морю.

Нужный адрес нашёлся быстро. Хозяйка, веселая энергичная тётка, велела себя называть «та просто тёть Таня», познакомила Машу с двумя суровыми овчарками, провела в комнату, на ходу и вздыхая, и ободряюще глядя на гостью внимательными серыми глазами.

Оставшись одна, Маша положила сумку на белую кровать, села рядом и заплакала. Напряжение последних дней проливалось из неё маленькими тёплыми каплями, прозрачными бусинками сбегавшими по лицу и падавшими на блузку. Выплакав неведомые страхи, она, как маленькая, утерла мокрые щёки ладонями и принялась раскладывать вещи, аккуратно, рядом, одну к одной. Потом выпила чаю с помятой, слегка погрызанной пахлавой, переоделась и, накинув новое бордовое парео в буйных цветах, пошла к морю.

Дневная жара уходила и солнце уже не обжигало, а мягко, светлыми тонами подкрашивало вечер. С пляжа тянулись уставшие, прожаренные до красноты отдыхающие, нагруженные полотенцами, сумками, матрасами, зонтиками, детьми; навстречу им – разодетые для вечернего променада мужчины и женщины.

Если не считать далёкого голопопого детства, на море она считай что и не была. Тем более – сама, одна... Всё вокруг было новым и необычным, и прежде всего – голос прибоя. Тихий, волнующий, он пробивался сквозь разговоры, орущую из динамиков музыку, сквозь весь этот суетный шум, добираясь до самого сердца и вовлекая её в свой ритм, впитывая гостью, как впитывает песок первую каплю дождя, упавшую с потемневшего неба.

Пройдя последний поворот, Маша замерла от нахлынувшего вида – за грубым бетонным ограждением, за тонкой полоской гальки до самого горизонта плескалось жаркое, перламутровое и золотое, живое море. Она скинула шлёпки и, зацепив их за лямочки, по жёстким камням долетела до края земли. Волна набежала и лизнула пальчики, словно пёс. Маша присела и погладила тёплую воду, закружившую водоворотом вокруг её ладони.

«Здравствуй, море!»

За спиной, на набережной, шумело вечернее разноголосье. Она купила сладкую трубочку и пошла вдоль берега, откусывая вафельные кусочки и слизывая языком мягкую карамельную сгущёнку. Море плескалось, радовалось и прибегало к ней снова и снова – я здесь, я рядом, я с тобой, не уйдёшь, правда? Не уйду, улыбалась Маша и шла дальше.

Пёстрые домики попадались всё реже, бетонная дорога сошла на нет. Сорвав веточку высохшей жёлтой пижмы, она сделала ещё несколько шагов и остановилась.

За небольшим холмом горел костерок. Вокруг него, зажженного скорее для бродяжьего уюта, нежели для тепла и света, сидели несколько человек. Молодые, в пыли беззаботно проживаемой жизни. Маша встретилась взглядом со смуглым парнем с гитарой. Пальцы его плавно перебирали струны, чёрные глаза глядели просто, без фальши, без стеснения. Когда гляделки неприлично затянулись, Маша повернулась уйти, но изменившаяся мелодия заставила её остановиться. Несколько нот стукнулись в душу и голос, негромкий уверенный голос мягкой лапкой тронул за плечо.

- Луч солнца золотого… тьмы скрыла пелена…

Она обернулась. Парень поднялся и пел сейчас всем – этому вечеру, земле, огню, волнам, небу и вину, дыму и ветру, старой гитаре и самой жизни, убеждая себя и её, что пройдёт пора ненастная и солнце взойдёт, ибо так было и так будет всегда.

Маша тоже пела, внутренним своим голосом повторяя слова любимой песни, глядя в незнакомые добрые глаза. Голос вплетался в шум прибоя, словно волна баюкала, гладила и утешала всех страждущих.

- В час грусти и печали ты голос мой услышь…

С каждым словом певец подходил всё ближе и пел теперь для неё одной, словно собравшей в себе всё самое дорогое, всю любовь и надежду этого мира.

- Солнце взойдёт…

Он опустился на колено.

- Солнце взойдёт…

Поднял голову и торжественно и трогательно посмотрел на девушку.

- Солнце взойдёт.

Пальцы в последний раз тронули струны, ветер подхватил и развеял тон. Парень замер и Маша почувствовала, что стремительно, неудержимо краснеет. Дыхание её перехватило, растерявшись, она сунула певцу высохший пижмовый цветочек, прошелестела «спасибо» и побежала назад, к дому, постели и своей маленькой уютной жизни, долгу, надеждам, разочарованиям и мечтам.

***

Утро было решено посвятить купанию, хотя бы потому, что днём её кожа сгорела бы очень-очень быстро. Сонный городок встретил её тихим и мирным. Она прошла по пустынным улочкам, пролетела знакомый уже поворот, и, бросив на гальку вещи, вошла в теплую воду. Волна мягко обняла тело. Безмятежное море ещё дремало, ворочаясь с боку на бок. Маша чинно поплавала туда-сюда, привыкая к воде и оберегая прическу, но, развеселившись, принялась кружиться и барахтаться в воде, отфыркиваясь, как маленький белый дельфин. Устав и накупавшись, бросила взгляд на берег и… сердечко ёкнуло. Возле её места сидел вчерашний темноглазый парень. Что ж, всё равно. Она вышла на берег, подобрала полотенце и, встав боком, стала вытирать волосы. Кавалер глядел смешливыми глазами.

- Привет.

- Привет, - откликнулась Маша.

- Как вода?

- Нормально…

- Утром хорошо, - кивнул парень. – Это потом взбаламутят, разбередят… А утром хорошо. Ты красивая… такая алебастровая. И плаваешь хорошо.

Маша смущенно промолчала.

- Надолго к нам?

- На два дня. – Завернувшись в полотенце, она почувствовала себя немного увереннее.

- Всего-то? – парень обвёл бухту растерянным взглядом. – Слушай, зачем на два дня? Я б тебе и Карадаг показал, и Тихую… Ну как так…

Маша слегка пожала плечами, улыбнувшись.

- Секрет…

Парень задорно прищурился.

- Тю! Спорим, что угадаю!

- На что?

- На желание! Угадаю – выполняешь моё желание, не угадаю – выполняю твоё. Идёт?

Охваченная азартом, Маша посмотрела на спорщика веселым хитрым взглядом.

- Приличное?

- Пфф! Обижаешь!

- Ну хорошо, гадай, – царственно разрешила девушка.

- Ты путешествуешь. Два дня там, два – здесь.

- Не угадал.

- Ммм… Тогда товар привезла.

- Опять мимо… - Она притворно покачала головой и сочувственно вздохнула.

- Ну тогда… - растерялся парень. – Ну я не знаю прям. Ты профессиональный киллер и скрываешься от правосудия. А сюда приехала грохнуть олигарха на отдыхе.

- Не угадал, не угадал! – Маша подпрыгнула от восторга и захлопала в ладоши. – Желание моё!

Парень весело рассмеялся.

- Чтобы его выполнить, ты должен быть здесь в … Когда у вас солнце заходит?

- Часов в восемь.

- Отлично! Тогда встречаемся тут в … полседьмого.

- Лады, - кивнул парень.

- Ну, пока! И не опаздывай!

Тот поднял руки и солидно покачал головой. Маша кинула полотенце в сумку и пошла, пританцовывая от неожиданной радости.

- Эй, а зачем приехала-то?

- Вечером узнаешь!

- Ну что с тобой поделать… - донёс ветерок. – Пока! До вечера!

***

Весь день странное, то грустное, то смешливое настроение не покидало её. Маша ходила по тенистому двору, помогала тёте Тане по дому, читала её книжки… стрелки часов ползли, неумолимо приближая вечер. Серый мешочек стоял вдали, как гора, огромная и туманная.

В пять они с хозяйкой выпили чаю, отгоняя нахальных ос от блюдечек с вареньем. Время тянулось невыносимо. Чем дальше, тем больше Маша рассыпалась, раскалывалась пополам – улыбаясь снаружи и прячась от ледяного страха внутри. В начале седьмого она положила ношу в лёгкий тканевый рюкзачок и вышла за ворота.

Парень был на месте, сидел на берегу, перебирая камешки. Маша села рядом, глядя на набегающие волны. Сняла рюкзачок, положила его перед собой и накрыла ладонями.

- В общем… здесь прах. Пепел одного хорошего человека. И … я приехала его развеять… Он так просил … и…

Она замолчала, боясь, что парень засмеётся, назовёт её дурой, ненормальной, психованной, что встанет и уйдёт, оставив её одну перед восхождением. Он молчал.

- … и я прошу тебя помочь в этом, – выдохнула Маша, сдерживая слёзы. Парень кивнул и высыпал камешки из ладони.

- Что ж, пошли. – Он легко поднялся на ноги и протянул руку, помогая ей встать. – Меня зовут Барс. Можно Барсик.

Она осторожно дотронулась до крепкой руки и, встав, оказалась совсем рядом.

- П-почему Барс?

Он пожал плечами.

- Прозвали. Я привык уже. Пойдём?

Она закинула рюкзачок на спину и пошла по шелестящей гальке.

- А я Маша.

- Ма-а-аш-ш-а-а… - мечтательно протянул он. – Как здорово.

Она засмеялась. Гора уже не казалась такой далёкой и страшной.

Солнце падало вниз, целуя её в щёку. Они шли, то молча, то болтая о всякой ерунде. Прошли холмик, камыши, палатки, выбрались на грунтовую дорогу и всё шли, шли и шли, постепенно поднимаясь в гору. Городок остался позади россыпью домиков, зелеными пятнами деревьев, крошечными отдыхающими на пляже. По сторонам стрекотали кузнечики, тропа поднималась всё круче и дерево в конце пути стало заметным. «Не думай, шагай… одна нога, другая… так и поднимешься. Вот уже совсем близко».

На вершине было пусто. Несколько камней в охряных прожилках лишайника и небольшое дерево с повязанными на сухих ветвях ленточками – яркими и поблекшими, тонкими,истрёпанными непогодой.

Маша огляделась. Волшебной поблёскивающей чашей лежало море. Далеко в неведомую страну уходили холмы, выпирая костлявыми хребтами давно уснувших динозавров. Повсюду гулял ветер. То налетал, играя ленточками, то затаивался, прячась среди камней и шелестя травой.

Словно сомнамбула, Маша сняла рюкзак и достала мешочек. Дрожащими пальцами развязала шнурок. Серый слежавшийся пепел лежал внутри. Она подошла к краю обрыва и ветер налетел, взметнул волосы, бросил в глаза. Дыхание сбилось и руки её тряслись. Барс обнял её и взял Машины ладони в свои. Покачивая, они наклонили мешочек, и ветер подхватил пепел, унося его вдаль, к спящим курганам и серой горькой полыни, что вечно умирает и возрождается в круговороте времён.

Когда всё кончилось, Маша повернулась в кольце рук и уткнулась носом в тёплую грудь, вздрагивая от рыданий и прощаясь со всеми страхами. Барсик молча гладил её по волосам.

Потом, когда слёзы были выплаканы, они сидели на камне и смотрели закат. Солнце потемнело, налившись багровым золотом.

- Значит, уезжаешь?

- Да, завтра.

- Вернёшься?

- Не знаю…

- Возвращайся, я буду ждать.

Ветер позади зашевелил ленточками. Маша оглянулась. Далеко внизу грузный бородатый старик с посохом уходил по дороге в вечерних сумерках.

- Ты мне напиши…

Барсик усмехнулся.

- Я пришлю тебе весточку с белым почтовым китом…

Маша завернулась в платок.

- Как ты сказал? Откуда это?

- А? Не знаю… - Он растер в руках сухую веточку и сдул пыль с ладони. - Так, выскочило…

Она замерла.

- У тебя есть бумажка?

- Бумажка?

- Да, чистый листок. Записать...

- Где-то был… - Барсик покопался в карманах и протянул сложенный мятый лист. – Вот.

Маша пристроила листок на коленях; строчки легко летели из-под руки.

Я пришлю тебе весточку с белым почтовым китом,

Когда солнце усталое мягко утонет в волне,

И луна, словно кошка, укроется тучкой-хвостом.

Не печалься, любимая, … и не грусти обо мне.

Будет ветер играть шаловливою прядкой волос,

И ночной мотылёк будет биться упрямо в стекло,

За кисейною хмарью безудержных ливней и гроз

Наше счастье на старых курганах быльём поросло…

Я уйду в глубину, где тоскуют о солнце киты,

Где холодная тьма недвижима лежит в полусне.

Будут новые встречи и новые будут мечты,

Не грусти, моя фея, люби… и не плачь обо мне.

Лист кончился; всё кончилось и всё начиналось снова. Ветер высушил слёзы и Барсик обнял её за плечи. Далеко в городке зажглись огни. Розовые, бордовые, карминные облака тянулись за Карадаг. Где-то там, далеко отсюда, падало в море усталое солнце.

Завтра всё повторится, и солнце взойдёт и согреет душу, и море примет печали и ветер развеет грусть, как было тысячи лет и будет впредь, пока есть на земле Коктебель.