Осень. Фотографии мертвы

Это третий рассказ из цикла.

Первый рассказ: Весна. ПредсказИтельница

Второй рассказ: Лето. Запах яблочного пирога

Четвертый рассказ: Зима. Попутчики

Это был один из самых погожих дней июля. Для города Анкоридж, штат Аляска, тёплое лето граничило с волшебством. Ощущение чуда подкреплял тот факт, что на одной из площадей сегодня расположился фестиваль уличного искусства, свежим ветерком пробежавшийся по улочкам и переулкам, подгоняя случайных прохожих и зрителей поближе к месту действия. Город в тот день ожил. Именно ожил, а не снял разрисованную маску, словно с лица давно почившего фараона. Не разукрасил свой хладный труп из бетона, стекла и металла, будто пошловатый сотрудник похоронного бюро. Городу вернулся естественный румянец. Стал слышен звонкий беззаботный смех, исчезли скука и надуманная городская суета. Их место ненадолго заняли удивление, восхищение и любопытство. Детство, быть может.

– Винс, кому говорю, ну-ка дай мне посмотреть! – требовательно выкрикнула Энни.

Винсент, молодой парень, судя по виду, едва-едва закончивший школу, лукаво ухмылялся и прятал от своей подружки телефон, на котором уже хранилось несколько её фотографий с фестиваля. Энни ему нравилась, даже очень, и поэтому он недоумевал, зачем ей обязательно нужно просматривать каждую свою фотографию. Если бы кто-то спросил мнения Винса, то он бы ответил, что красивее Энни могут быть только Сальма Хайек, ну и Пенелопа Крус. Однако Энни, даже зная об этом, не оставляла попыток выхватить телефон из его рук. Винс понимал: ещё немного и она обидится, поэтому он ловко перехватил ее руку, притянул к себе и нежно поцеловал.

– На фото ты почти такая же красивая, как и в жизни, – заверил он ее.

Энни хотела было попытаться возразить, но нервно вздрогнула от неожиданного трескучего звука, донесшегося из-за спины. Винс выглянул из-за ее плеча и увидел старушку, пристально смотрящую на них. Ну, про «пристально смотрящую» было трудно сказать наверняка, ибо ее глаза прятались за огромными старомодными солнцезащитными очками. Да и со старушкой, признаться честно, он тоже погорячился. Теперь, когда ему удалось получше разглядеть незнакомку, на языке вертелось лишь одно слово: «леди». Непонятно, что именно в её внешности было такого: то ли абсолютно белоснежные волосы, собранные на затылке в простой, но изящный пучок, то ли темно-синее платье-футляр, в котором не постыдилась бы выйти на публику какая-нибудь именитая особа.

– Вы что-то сказали? – спросила Энни. Не без раздражения, как заметил Винс.

Леди кивнула, неторопливо раскрыла элегантную чёрную дамскую сумочку, извлекла серебряный портсигар, украшенный черными ониксами, и мундштук.

– Фотографии мертвы – вот что я сказала.

Голос у неё был надтреснутый, но, тем не менее, мелодичный, приятный.

– М-м-м, – снисходительно протянула Энни, и, потянув Винса за руку, еле слышно шепнула: – Идем отсюда.

Винс, в свою очередь, потянул её к скамейке, на которой сидела леди. Энни в немом возмущении упиралась какое-то время, но скорее для виду, и в итоге всё же сдалась. Когда она садилась на скамейку, разумеется, как можно дальше от странной леди, весь её вид кричал о том, что бой ещё не окончен. Но Винс может пока порадоваться этой его маленькой победе.

– Простите, – осторожно начал он. В отличие от своей подруги он всегда старался быть вежливым с людьми, которые были старше его. – Что вы имели в виду?

Леди ловко чиркнула спичкой и отточенным за долгие годы движением поднесла её к сигарете, осторожно подкурила. Чуть запрокинув голову назад, она выпустила к небу струю сизого дыма. Энни недовольно прищелкнула языком.

– Я имела в виду, что они действительно мертвы, – леди произнесла это так, словно была апостолом, несущим свет истинного божественного знания грешникам. – Однако вы еще молоды, возможно, вам эта истина кажется ложной и нелогичной.

Винсент терпеливо выдохнул и понял, что повёлся на эту фразу, на эту леди, как ребёнок на конфету. Если раньше ситуация разыгрывалась на уровне «любопытно», то сейчас она прыгнула до отметки «весьма интересно».

– А почему они мертвы? – он подумал секунду-другую и добавил: – Мэм.

Леди одарила его мимолетной солнечной улыбкой, тут же отвернулась, чтобы сделать очередную затяжку. В этот момент, когда её строгий, европейский профиль ярко выделялся на фоне чистого синего неба, Винсу почудилось, что леди на самом деле и не леди вовсе, а отважный капитан морского судна. Винс никогда в своей жизни с женщинами-моряками не сталкивался, хоть и жил в портовом городе, поэтому ощущение было ярким и диковинным.

– Есть много причин, – голос леди хрипел, но всё равно оставался мягким и теплым. – На фотографии ты замираешь. В книгах о Мальчике-Который-Выжил[1] фотографии были волшебные. Люди на них смеялись, плакали, пожимали друг другу руки, уходили на пределы снимка. Люди на них жили. А что до нашего беспощадного мира, лишенного всякого чуда, выжавшего его из сказок и легенд до капли? С нами остались умерщвлённые хладнокровным фотографом-убийцей карточки.

Леди наклонилась вправо и затушила окурок о край урны, которая стояла неподалеку от скамейки.

– Кроме того, задумайтесь, молодой человек: можете ли вы припомнить вкус именинного торта со снимка, сделанного на ваш день рождения?.. – она чуть призадумалась, изучая его, словно подсчитывала его нынешний возраст. – Ну, скажем, десятилетней давности.

Винс попытался вспомнить, неудачно. Нет, конечно же, он прекрасно помнил, что торт был шоколадный, со взбитыми сливками и персиками, но вкус… Вкус напрочь выветрился из его воспоминаний.

– Не помните, – правильно истолковав молчание, ответила за него леди. – Потому что воспоминания подобного рода не так просто поднять из глубин памяти. Они не всплывут под натиском фотографий. Эти фотографии-мертвецы сродни айсбергу: видно только верхушку, а остальная часть навсегда сокрыта от нашего взора под толщей воды. Потому как чтобы вспомнить вкус, нужно попробовать нечто подобное, чтобы вспомнить звук, нужно услышать нечто подобное…

– И чтобы вспомнить чувство, необходимо пережить нечто подобное, – с радостным волнением от понимания закончил за неё Винсент.

Леди наградила его одобрительным кивком.

– Мисс Вэлентайн, мэм! Что вы здесь делаете? – пробасил неизвестно откуда взявшийся негр, нечаянно разорвав тоненькую ниточку диалога между Винсентом и леди.

Он был высокого роста, крепкий, широкоплечий, несмотря на моложавый вид, слева и справа от лба обозначились залысины. Не местный, наверняка. Да еще и одет не по погоде: в шерстяном костюме-тройке, твидовой кепке и закрытых ботинках. Явно приезжий, прошерстивший интернет и наткнувшийся там на статью о суровых метеоусловиях города: средняя июльская температура в Анкоридже составляет пятьдесят восемь градусов по шкале Фаренгейта[2].

Леди в ответ на фразу удивленно вскинула брови, словно не понимая, к кому обращен вопрос. Огромный негр широко улыбнулся, подошёл к леди и присел, заключив в свои крупные ладони исхудалые пальцы её правой руки.

– Мэм, вы пропустите концерт.

Её лицо озарилось пониманием.

– Ах, да! Концерт! Будет петь мой дорогой друг Поль?

– Нет, мэм. Мистер Робсон[3] умер в семьдесят шестом году.

– Верно. Как жаль, когда такие талантливые люди, как Поль, покидают этот мир.

– Но его песни останутся на века.

– Shirokastranamoyarodnaya…[4] – пропела низким голосом леди Вэлентайн и мягко расхохоталась, потому что огромный негр в костюме-тройке подхватил её под руки и закружил в стремительном вальсе.

Они кружились и кружились, а Винсент, глядя на них, забыл обо всём на свете. Ему казалось, будто они танцевали на балу, устроенном самим Воландом[5] и его свитой, эта странная парочка. Было в них что-то волшебное, или даже мистическое.

– Винс, – раздраженно зашипела забытая им Энни. – Идём же, ну!

– Да-да, – отстранённо отозвался он.

Энни настойчиво потянула его подальше от странноватой парочки, но не успели они сделать и дюжины шагов, как смех леди Вэлентайн за их спинами резко смолк.

– Огни святого Эльма[6]! Я же забыла свою трость!

Винс словно этого и ждал. Он выкрутился из цепких объятий своей девушки и, опередив негра в костюме-тройке, протянул леди Вэлентайн её трость, оставленную прислонённой к скамейке.

– Пожалуйста, мэм.

Она вытянула руку, которая замерла в шести дюймах[7] над тростью.

– Чуть ниже, мэм, – негромко подсказал её спутник.

– Должно быть, мой собеседник не такой рослый, как ты, Билли? – отшутилась леди Вэлентайн, её рука коснулась трости. – Спасибо, молодой человек. Надеюсь, впереди вас будет ждать много хорошего. И делайте поменьше фотографий. Мертвецы вам ни к чему.

– Спасибо, мэм. Пожалуй, теперь и вправду буду делать меньше снимков.

И они разошлись. Винсент пошёл к Энни и увлёк ее в сторону аллеи художников. Энни очень злилась, не переставая твердила о полоумной слепой старухе, которой фотографии кажутся мёртвыми – надо же было додуматься до такого! – лишь потому, что она не может их видеть. Винсент так совсем не думал, и болтовня Энни начинала его раздражать. А леди Вэлентайн и Билл направились к сцене, где с минуты на минуту должно было начаться выступление одной из современных блюз-бэндов. Они шли очень быстро, чтобы не опоздать, и хотя трость по-прежнему была в руке у леди Вэлентайн, она совсем на неё не опиралась, как, впрочем, и на руку Билла. Белоснежные волосы постепенно темнели, словно старую фотографию засунули в раствор-проявитель. В конце концов, они приняли прежний каштановый оттенок. Изменения затронули не только волосы: вся леди – теперь уже юная леди, чей возраст едва перешёл за тридцать – менялась. Последним изменился голос.

– Как приятно дышать полной грудью! – воскликнула она и улыбнулась, совсем как улыбалась в мирные годы, еще до Второй мировой войны.

Тогда и воздух был чище, и люди были внимательней, добрее, как этот молодой человек. В то время её звали Валечка или Валентина, но уж никак не Вэлентайн. Улыбка чуть померкла. Было ли ей стыдно за то, что она поспособствовала зарождению конфликта между этим приятным молодым человеком и его спутницей? Пожалуй, нет. Девица ей не понравилась, а этот приятный молодой человек с лёгкостью найдет себе девушку повежливей и поумней. Да и, к тому же, нужно ведь как-то выживать в этом безумном мире. А чтобы выживать, нужно питаться. Одни предпочитают утолять голод стейком средней прожарки, другие – салатом из помидоров и огурцов, но есть ещё одна категория людей, «диетчики по здоровью». Последние, волей-неволей, вынуждены питаться исключительно тем, что позволит поддерживать их жизнь на более-менее приемлемом уровне. Для Людей Осени таким питанием служили эмоции, хорошо приправленные и подогретые.

– А люди всё так же внушаемы, верно, Уильям?

– Верно, моя возлюбленная Валентина Яковлевна! Взять хотя бы этих бесстыжих фанатов «Роллинг стоунс»!

– В наше время песни были душевнее, теплее.

Джаз-бэнд запел песню «Шестнадцать тонн»[8], её самую любимую американскую песню. Валечка кокетливо поправила прическу и увлекла Билла в танце. И они танцевали вдвоем посреди целого мира. Так же, как почти семьдесят лет назад скромный грузчик, работавший в порту Нью-Йорка, танцевал с женщиной-штурманом теплохода «Двина», приплывшего из далёкого Советского Союза. А потом, тем же теплым июльским вечером, эта женщина открыла ему дверь в Осень. И с тех пор они кружатся по миру, словно пара опавших осенних листьев. Только их танцу никогда не суждено закончиться.