Весна. ПредсказИтельница

Первый рассказ: Весна: ПредсказИтельница

Второй рассказ: Лето. Запах яблочного пирога

Третий рассказ: Осень. Фотографии мертвы

Четвертый рассказ: Зима. Попутчики

– И даже не спорьте, мистер Джон, – безапелляционно заявила миссис Бенсон. – В такой чудный вечер сидеть дома взаперти – чистой воды преступление.

Голос у неё был сочный и мясистый, как у джазовых певиц, поэтому Джон рисовал в воображении свою сиделку крупной негритянкой лет пятидесяти, яркой и вдохновляющей. Так ли это на самом деле, он никогда не узнает: после автомобильной аварии потерял зрение. Тот ещё подарок в двадцать семь лет. Хуже только оказаться в инвалидном кресле. Этот подарок Джону тоже достался после аварии.

Сопротивляться напору сиделки Джон не мог, поэтому позволил выкатить себя на веранду. Несколько секунд они оба молчали, а потом он раздражённо выпалил:

– Чудный вечер? Я ничего не вижу, Вирджиния!

– А вам и не надо видеть. Почувствуйте.

От бессильной злобы, мгновенно прорвавшейся сквозь смирение, выработанное за многие месяцы посещения психотерапевта, он буквально зарычал:

– Я не вижу! Какого чёрта ты…

– Ш-ш-ш! – укоризненно зашептала миссис Бенсон. – Так вы точно ничего не почувствуете. А закрыв глаза, получится. Уж поверьте.

Совесть пребольно кольнула меж рёбер. Нельзя срываться на других. Джон медленно выдохнул, закрыл глаза, которые всё равно были почти бесполезными: после аварии правый глаз ничего не видел, а левый различал лишь тёмные силуэты предметов, если на них падал яркий свет. И тогда он почувствовал. Почувствовал, как чуть прохладный сентябрьский ветер доносит запах сладкой сахарной ваты, жареных каштанов, зелёных яблок и ещё чего-то незнакомого.

– Это невозможно, – еле слышно прошептал он. – Карнавал слишком далеко, запахи…

И умолк. Потому что теперь до него доносились не только запахи сладостей, но и звуки. Вот кричит зазывала, вот парнишка в билетной кассе спрашивает у кого-то, сколько ему лет. А ещё смех, восклицания удивлений, восхищений. Дальше – больше: его воображение принялось дорисовывать мгновения-наброски. Джон почувствовал, что улыбается, из левого глаза сбежала слеза.

– Давным-давно, когда была жива ещё моя прабабка, она говорила, что настоящий Карнавал всегда везёт с собой всяческие невозможности и чудеса, – Вирджиния Бенсон рассмеялась, словно услышала от ребёнка какую-то глупость. – Скорее всего, кто-то проходит мимо со сластями, купленными в приезжем цирке. Как бишь там его? «Цирк мистера Уэллеса: всё, что хочешь»!

– Бекки и мама пошли туда, – с ноткой сожаления в голосе произнёс Джон.

И вдруг откуда-то извне пришло осознание: он тоже хочет там оказаться. И плевать, если Джон ничего не увидит. Но он сможет слышать звонкий смех, чувствовать витающий над шатрами аромат, будет жить.

– Моя внучка побывала там ещё в четверг, до сих пор впечатлениями делится со всеми родственниками, – хохотнула миссис Бенсон, но уже как-то печально, и, может, даже испуганно. – Дети умеют веселиться, в отличие от нас. Мы каменеем, едва подходим к порогу полового созревания, а уж к старости становимся настоящими ископаемыми.

Со стороны подъездной дороги донеслись знакомые голоса: возвращались мама и восьмилетняя сестрёнка Джона. Давно в их доме не царило такое оживление. Миссис Бенсон, не говоря ни слова, развернула его кресло и покатила обратно к дому. Семья Миллеров и их нанятая сиделка встретились в гостиной.

– Вы только поглядите на всё это! – со смешанными чувствами воскликнула мама. – Теперь мы на год вперёд запаслись всякой ерундой.

– Ма, это не ерунда! Вот блокнотик на холодильник. Ты же всегда говоришь, что я всё забываю? А этот дартс, я повешу его на входной двери в свою…

– И думать не смей! Господи, сколько барахла! Ему место только на весенней «гаражной» распродаже.

Однако когда она говорила, голос её был довольный.

– Но ведь это всё выиграла ты!

Сиделка расхохоталась, потом сказала, что ей пора домой и, распрощавшись, ушла. Миссис Миллер ушла на кухню, а Бекки подбежала сзади к старшему брату и навалилась ему на плечи.

– Я и тебе кое-что выиграла, – заговорщицки зашептала она ему в левое ухо.

– И что же это? – в тон ей ответил Джон.

– Бесплатный билет на карнавал! Только, чур, ты берешь меня с собой.

– Даже не знаю...

Она хотела что-то ответить, но её перебила мать:

– Бекки, выйди с братом в сад и набери немного яблок.

– Сейчас! – откликнулась она, а потом вновь обратилась к брату: – Это же цирк! Ну, не будь букой, Джо!

– Эй, сколько раз я говорил, чтоб ты не называла меня так? – с наигранной угрозой в голосе сказал он. – А ну иди сюда, Ребекка Джейми Миллер!

Она радостно завопила и пулей выбежала во двор. Мало всё-таки детям надо для счастья. Джон, улыбаясь, покатил вслед, одной рукой периодически дотрагиваясь до стены, чтобы удостовериться, что он движется в правильном направлении и не собьет что-нибудь по пути. Когда он спустил кресло с самодельного пандуса, Бекки уже успела залезть на яблоню. Это он узнал по звуку падающих плодов: немного жутковатому. Вообще, когда ты не видишь, что происходит вокруг, очень многие вещи становятся жутковатыми.

– Ну же, Джонни, давай пойдём! – сотрясая ветви яблони, проговорила Бекки. – Там столько всего! Мы с ма даже половины не обошли. Там и комната страха, и гимнасты, и жонглёры, и глотатели огня! И куча разных животных, и многие из них ходят просто так! Ну, с дрессировщиками на цепи.

– Кто на цепи – животные или дрессировщики? – усмехнулся Джон, подъезжая ближе, но не настолько, чтобы попасть под яблочный обстрел.

– Ой, не будь букой! – обиделась на него сестрёнка. – А ещё я хочу попасть к предсказИтельнице.

– ПредсказАтельнице, – на автомате поправил её Джон, а подсознание унесло его уже далеко.

К долгим и прекрасным снам, от которых он не хотел просыпаться, чтобы не обнаружить себя в госпитале, едва живым. Когда он пришёл в себя, как бы не силился вспомнить, не мог вызвать в памяти образ центрального персонажа его снов. А сейчас, всего от одного слова, ещё и искажённого, вспомнил.

Образ был нечётким, словно слепленным из отдельных кусочков сна. Когда вспоминаешь человека, в воображении он всегда вырисовывается в позе, одежде, и с мимикой, которая для него характерна. Девушка из сна, предсказИтельница, виделась то улыбающейся, то спустя мгновение хмурящей брови, то распахнувшей от удивления глаза. Джон бы не назвал её красавицей, но было в ней что-то. Харизма, наверное. Или настоящая магия. Глаза её тоже меняли цвет: с бледно-голубого, старческого, вдруг резко окрашивались в ярко-зеленый, потом моментально прятались в мягком сером цвете, а затем заливались золотистой охрой. Единственное, что в её внешности было статично, так это одежда: воздушное платье до середины икр с рукавами-фонариками, из жатой ткани сине-серого цвета в мелкий розовый цветочек.

Почти всегда она находилась в окружении детей разных возрастов. Они сновали рядом, дергали её за тонкие пальцы, пытались заплести длинные вьющиеся волосы в косички, залезали на колени, запрыгивали на спину, а она мягко смеялась.

Джон помнил, что они очень много разговаривали на самые разные темы. Иногда девушка прерывалась, чтобы в лицах рассказать деткам новую историю о Вильгельме Телле, короле Артуре и Мерлине, ещё каких-то героях, о которых Джон даже не слышал. Но большую часть снов они разговаривали. Из этого он почти ничего не мог вспомнить. В голове отголоском проносились слова «предсказИтельница», «Эмили», «весна», «Пэпперлэнд», «может быть» и «жаль». Последнее слово казалось особенно яростным, ничего жалостливого в нём не было, лишь какая-то холодность и острота стали.

– Земля вызывает Джо! – громко, почти в самое его ухо прокричала Бекки. – О чём задумался?

Он вздрогнул и, не желая отвечать на докучливые вопросы своей сестренки, со второй попытки нашел её ребра и принялся щекотать. Она захохотала и отпрыгнула, но перед этим разжала руку с корзиной, доверху наполненной яблоками, и они мёртвым пугающим дождём посыпались на землю.

– Вот сам и собирай! – наверняка надула губы Бекки.

Джон услышал топот её ног, почти заглушаемый травой. Вздохнул, свесился на левую сторону, нащупал в траве яблоко, ещё одно. Резко выпрямился.

– ПредсказИтельница, – вдруг сказал он, решив, что произнесённое вслух слово разгонит нелепые мысли, однако этого не произошло. – Я должен её увидеть. И плевать на всё.

– Джон? – донесся из окна голос матери. – Тебе помочь?

Он подумал о разбросанных повсюду яблоках и согласился. Мама отдала ему корзину, и они вместе собрали всё до единого плода.

– Бекки рыдает в ванной, – словно бы невзначай заметила мать. – Будь с ней помягче. Она очень переживает за тебя.

– Я знаю. Просто она ведёт себя так, словно со мной ничего не произошло.

– Доктор Коллинз говорит, что она пытается избежать проблемы… – мама тяжело вздохнула. – И я тоже не прочь убегать хоть изредка.

Джон почувствовал приближение злости, но она вдруг натолкнулась на невидимую преграду. Он судорожно вдохнул воздух: ощущение было на удивление реалистичным.

– Как сегодня? – без малейших признаков негативных эмоций спросил у матери Джон.

– Да, – в голосе её слышались извиняющиеся нотки. – Там было… замечательно.

Секунда размышлений.

– Мам, Бекки выиграла билет. Я хочу пойти с ней завтра.

Они какое-то время находились в абсолютной тишине. Потом мама развернула его кресло к дому и медленно покатила вперед.

– Это не самая лучшая идея.

– Мы возьмем с собой миссис Бенсон.

– Джон…

– Я тоже хочу сбежать. Ненадолго.

Он обернулся и поднял взгляд на маму. Света уже было недостаточно, поэтому он не увидел ничего, кроме непроницаемой темноты.

– Просто позволь мне.

И опять абсолютная тишина.

– Хорошо, – голос звучал так, словно она сейчас расплачется. – Хорошо, но мне это совсем не нравится. Можешь считать это материнским инстинктом.

Потом, когда они доехали до веранды, и колёса кресла уткнулись в площадку для спуска, мама продолжила уже более спокойно:

– И, ради бога, не разрешай ей болтать с этими циркачами, а тем более трогать их!

– Что?

– Девиз карнавала: «Смотри! Подходи! Делай!»… Обещаешь?

– Конечно.

Остаток вечера они провели без споров, и Бекки была на седьмом небе от счастья, когда узнала о предстоящем событии. А Джон предвкушал чудо. Это тоже было своеобразным инстинктом. Он ощущал, что обретет нечто, оставленное в забытьи.

***

– Ребекка, приготовься, – со всей серьёзностью заявила миссис Бенсон.

– К чему? – еще больше оживилась девочка.

– Отбивать надоедливых пустоголовых красоток от своего брата, – рассмеялась женщина.

Джон тоже улыбнулся.

– Скажете тоже, Вирджиния, – Джон пригладил волосы на левую сторону, придвинул абсолютно чёрные солнцезащитные очки ближе к переносице. – В наше время девушки меняют парней в косухе на парней в дорогих костюмах.

«А ещё они меняют парней в инвалидном кресле на парней в «Додж Вайпер»», – вспомнил он свою невесту Салли, так и не ставшую женой.

– Да ну вас! – заныла Бекки. – Пойдёмте уже к кассе!

Джона окружал шум, море запахов и «предчувствий». «Предчувствиями» он про себя называл ощущения, которые возникают при близости людей и предметов окружения. Дрожь в воздухе, «иголочки» на коже. После несчастного случая в Вегасе Джон впервые оказался в таком людном месте. Это пугало и будоражило, заставляло почувствовать себя первооткрывателем в волшебном мире.

– Очередь, – недовольно пробурчала Бекки.

– Не бойся, не заржавеешь, – усмехнулась миссис Бенсон. – Господи, чего они только не придумают!

– Что? – моментально обернулся к ней Джон.

– Объявление на кассе: «Сегодня особый день! Расскажи кассиру, почему ты пришел, и, возможно, тебе не придётся платить за билет!» – ответила за неё Бекки. – Нужно придумать что-нибудь прямо совсем особенное!

Заставьте человека придумать что-то необычное – гарантированно получите либо глупость, либо заурядность. Джон, когда его спросили о цели визита, предпочёл первое:

– Я ищу предсказИтельницу, которая живет в «Пепперлэнде».

Он не понимал, почему его предсказИтельница должна жить там. Да, он слышал это название во сне, но оно могло быть связано с чем угодно. С музыкой группы «Битлз», к примеру. Кассир, судя по голосу, едва вступивший в возраст, когда можно покупать спиртное, расхохотался. Джон вежливо улыбнулся ему в ответ.

– Да, сэр, есть тут одна такая! И я думаю, особый билетик придётся как нельзя кстати.

Джон опешил. «Думай о том, что этот парень тебе подыграл. Если это действительно твоя предсказИтельница… Нет, не может он о ней знать! Ха-ха! Шутка – что надо»

– У него есть бесплатный билет! – гордо выкрикнула Бекки. – Я вчера выиграла!

– А, так передо мной стоит отважная Укротительница Каа? – уважительно протянул кассир.

Зашуршала накрахмаленная ткань рубашки: это он высунулся из своей будочки, чтобы пожать отважной укротительнице руку.

– Ещё бы! – гордо воскликнула Бекки. – Смотри! Трогай! Делай!

Кассир засмеялся. А Джон во всех красках представил, как Розанна Миллер пытается не рухнуть в обморок, видя, как огромный удав обвивает хрупкое тельце её маленькой дочери.

– Оставь свой выигрыш себе, Повелительница Змей! – торжественно объявил паренек. – А вам, Отважный Рыцарь, ищущий предсказИтельницу, я дам особый билетик.

Джон почувствовал, как кассир взял его за руку, вложил в неё прямоугольник плотной, бархатистой на ощупь бумаги. По привычке (ах, эта глупая привычка когда-нибудь его доведёт до нервного срыва!) Джон посмотрел на ладонь… И не смог сдержать удивлённого вздоха.

– Понравился рисунок? – не без доли гордости спросил паренек.

– Лучший, что я видел, – глухо отозвался Джон.

Он нагло соврал. Рисунок был весьма посредственным, но для Джона казался лучшим, потому что он видел его! Тонкие чёрные и золотые линии сплетались воедино на зелёном фоне, образуя фигуру идущего по цветочной поляне мужчины. Джон отвёл взгляд чуть влево: окружающий мир, чёткий и ясный вокруг билетика, снова резко погрузился в темноту. Вернулся к кусочку бархатистой бумаги и – о чудо из чудес! – увидел билетик, руку, на которой он лежал, коленку, затянутую в вытертые джинсы…

– Джо! – чуть не плача выкрикнула Бекки. – Вы его расстроили!

– Ребекка… – осторожно начала миссис Бенсон, но всё зря.

– Он из-за вас плачет, а вы…

– Бекки, я не плачу, – уверил её Джон.

– Плачешь! – не успокаивалась его сестра. – Я же вижу, плачешь!

– Пойдёмте. Не будем задерживать очередь, – смущенно сказала миссис Бенсон.

А Джон понял, что всё это время Бекки находилась справа от него. Он, словно во сне, поднял руку к правой щеке, провёл по ней пальцами. И почувствовал влагу. Опять опустил взгляд на билетик. И сам зеленый прямоугольник, и мир вокруг него виделись абсолютно четко.

– Невозможно, – одними губами прошептал он и прищурился, почувствовав, как слёзы подкрадываются еще и к левому глазу.

Они преодолели несколько футов, сохраняя молчание. Потом Джон поймал руку сестры в ладонь и легонько сжал.

– Все хорошо, правда. Просто я давно не бывал в людных местах.

Бекки обняла его за плечи и уткнулась лбом в правую щеку. Он тихо усмехнулся и чмокнул её в нос, а потом взгляд его непроизвольно опустился вниз, к руке, сжимающей волшебный билетик. Как там говорила миссис Бенсон? Раньше карнавал, Настоящий Карнавал, привозил с собой невозможности. Джон смотрел на билетик и размышлял, останется ли в этом кусочке бархатистой бумаги карнавальная магия, когда они покинут эту обитель невозможностей.

– Ну, куда пойдем? – нарочито громко и весело спросила миссис Бенсон.

– К индийским факирам и заклинателям змей!

– Кажется, ты была там вчера? – удивилась сиделка. – О твоих подвигах даже кассир наслышан.

– Ещё-ещё! Ну, пожа-а-алуйста!

Джон улыбнулся. Но сердце ёкнуло при вопросе. ПредсказИтельница. Он должен встретиться с ней. Конечно, Джон понимал, что она не будет такой же, как во сне, в сущности, он даже не сможет узнать её.

– Будете искать свою предсказательницу, мистер Джон?

Слышалось что-то странное в голосе миссис Бенсон. Суеверность.

– Может быть, если Бекки захочет к ней заглянуть.

Бекки потащила их к тому месту, где вчера, хохоча, вешала себе на шею боа-констриктора, словно тот был гавайским цветочным ожерельем. Звуков в окружающем пространстве стало больше, они обрели глубину, а «предчувствия» менялись ежесекундно. Джону казалось, что он поднялся высоко в горы и отыскал легендарную Шамбалу: такое всё нереальное.

Почти одновременно чуть впереди и слева раздался звук взметнувшегося ввысь пламени и восхищенный ропот зрителей. Бекки радостно взвизгнула и сорвалась с места.

– И всё-таки я слишком стара для таких мероприятий, – с легкой грустью пожаловалась миссис Бенсон.

– Виржиния, ваша прабабушка когда-нибудь говорила, почему Настоящий Карнавал приносит невозможности?

Ответа не последовало. Джон решил не заострять на этом внимания, но она всё же нарушила молчание.

– Откуда вы взяли это слово – «предсказИтельница», мистер Джон? – почти шёпотом спросила миссис Бенсон.

– Я… – запнулся он. – Бекки вчера сказала мне, и я заинтересовался.

– Уговорите её вернуться домой, – опять суеверный страх и еле заметная дрожь в голосе. – Мне не по себе от этого места. Мне кажется, что надвигается беда.

Он долго думал над её словами. Взвесил свои ощущения, вспомнил, какими радостными вчера пришли мать и сестра. Вспомнил свои сны.

– Я так не думаю, – наконец ответил Джон. – Но, хорошо, уговорю Бекки вернуться домой. Через час.

– Вот же дурная голова, – недовольно буркнула женщина, и, крикнув Бекки, что она скоро вернётся, покатила инвалидное кресло вперед.

– Вы знаете, куда идти?

– Ещё бы, моя внучка побывала у неё.

Джон почти увидел, как женщину передёрнуло.

– Ты не боишься её, – миссис Бэнсон не спрашивала, утверждала.

Джон рассеянно пожал плечами. Он бы не смог объяснить ей, что знал предсказИтельницу лично, что виделся с ней все три с половиной месяца, которые он провел в коме. Да, она была не совсем обычная, но не казалась ему плохой. С ней ассоциировалось что-то важное. Важнее, чем жизнь.

– Вот, мы на месте.

– Спасибо, дальше я сам.

– Я бы не пошла с тобой ни за какие сокровища мира, – попыталась рассмеяться миссис Бенсон, но получился какой-то сдавленный хрип. – Я вернусь за тобой через час, Джон… мистер Джон.

Он не ответил, потому что уже осторожно продвигался вперед. «Предчувствие» предупредило о какой-то преграде впереди. Джон поднял с колена билет, выставил перед собой, и увидел впереди ярко-зелёный шатер, расшитый золотыми нитками на восточный манер. Джон приблизился, откинул рукой полог и ахнул. Потому что тут же на него обрушилась лавина из детского смеха, болтовни и звонкого голоса девушки. Как эти звуки не были слышны прежде, просто не укладывалось в его голове. В поле зрения попал сидящий на стуле крупный мужчина, с явными славянскими корнями. Оказывается, за пологом открывался небольшой коридорчик, заканчивающийся еще одним пологом, возле которого и расположился верзила.

– Мистер, прошу меня извинить, но заходить туда нельзя, – вежливо, но тоном, не терпящим возражений, сказал тот. – Если вы за своим ребёнком, то наша политика такова – только когда он сам выйдет. Ни раньше, ни позже.

– Нет, – Джон почувствовал, как начинает краснеть, будто школьница на первом свидании. – Я пришёл увидеться с… Эмили.

– С кем? – растерялся верзила. – А-а-а! Вы имеете в виду Эмму Ли?

Джон почти не удивился тому, что почти точно назвал её имя.

– Тогда сюда, мистер, – верзила кивнул на пространство возле его стула. – Скоро она уйдёт на обед, её сменит Шеннон. Пока можете послушать и посмотреть.

Джон подкатил к нему, чуть отодвинул полог «зрячей рукой». Это была она. Девушка из сна. Он узнал бы её и в сине-сером платье, и в белом, и, как сейчас, в узких чёрных джинсах и полупрозрачной жёлтой тунике до колен. Узнал по лицу, постоянно меняющемуся и от этого совершенно незапоминающемуся. Дети, как и во снах, окружали её, но совершенно не отвлекали.

Она рассказывала об осаде Хельмовой пади, а дети наперебой спрашивали о таких вещах, которые никогда бы не пришли в голову взрослым. Эмили отвечала со всей серьёзностью и обстоятельностью, давая волю фантазии. Глаза её улыбались. Джон не удержался и хохотнул. Эмили тут же вскинула голову, впилась глазами в едва заметную щель между пологами шатра. В этот момент Джона словно пронзили сотни тонких иголок. Потом она опять отвела взгляд, и ощущение ушло.

– Мне пора, друзья. Дальше истории вам будет рассказывать Шеннон.

Кое-кто расстроился, но большая часть детей, наверное, не в первый раз попавших в сети Сказительницы, понимающе закивали головой. Она вернула курточку мальчугану лет десяти, помахала всем рукой, и двинулась к выходу. У Джона перехватило дыхание. Выдохнуть он смог лишь тогда, когда девушка, едва появившись по эту сторону полога, мягко произнесла:

– Я могу называть тебя по имени?

– Конечно, – он выждал несколько секунд. – Если ты помнишь его. Почему ты улыбаешься?

Джон не мог её видеть сейчас, но он знал, что она улыбнется. Будь они в его сне, она бы обязательно улыбнулась. Эмма всегда так делала, когда он говорил глупости.

– Я помню, Джон, – её ладонь скользнула по его плечу, устроилась на ручке инвалидного кресла. – Ты согласишься пообедать со мной?

– Давно об этом мечтал.

Она чуть смущенно опустила веки. Должна была так сделать. С близостью её стали возвращаться и фрагменты снов. В его воспоминаниях Эмма Ли Паркер словно по кусочкам выстраивалась в единое целое.

– Раз так, тогда идём.

Она развернула его кресло и покатила наружу.

– Можно задать вопрос? – осмелился Джон.

– Давай.

– Почему я забыл тебя?

– Потому что так заведено у нас. Нас практически невозможно запомнить, если только мы этого не хотим, – Эмма словно бы невзначай скользнула пальцем по его плечу. Момент вызвал острое ощущение дежа-вю. – Да и то, очень многое вытирается из памяти само собой.

– Вытирается? – переспросил Джон. – Я думал, вы просто сами постоянно меняетесь. Ради безопасности.

– Ну, да, – согласилась она. – Меняем цвет глаз, форму носа, лица, бровей…

Джон подумал, что не может вспомнить лица верзилы из прохода. И лица Эммы тоже, хоть и видел её совсем недавно. Жаль.

– Жаль, – вслух повторил он.

Эмма долго молчала. Наконец, когда он хотел задать ещё один вопрос, она мягко сказала:

– Вот мы и на месте.

Джон не удержался и поднял билетик на уровень глаз. Перед ним простирались пластиковые столики, а в глаза бросилась вывеска «Только для служащих».

– Хочешь чего-нибудь?

Джон покачал головой и попросил лишь стакан воды. Она кивнула и отошла, проведя пальцами по спинке его кресла. Такие вот полу-прикосновения были уже знакомы ему по сну, вновь возникло ощущение дежа-вю. Эмма вернулась со стаканом воды для него и тарелкой спагетти для себя, и они устроились за одним из столиков.

– Что ты ещё хотел спросить, Джон?

– Мы виделись раньше? Я имею в виду, до снов.

– Я выбирала тебе галстук к свадьбе.

– Галстук? – с сомнением повторил Джон.

– Да. В Лас-Вегасе, – подтвердила она. – Я искала запонки для друга, а ты – галстук на свою свадьбу.

Эмма коротко рассмеялась.

– Серый в чёрную полоску, настоящий кошмар. И я выбрала тебе…

– Небесно-синий, – одновременно с ней сказал Джон.

Он совсем про него забыл. Возможно потому, что после аварии галстук превратился в окровавленный кусок материи, и его выкинули в мусорное ведро за ненадобностью.

– Слушай, это может показаться неприличным, но почему ты не носишь кольца?

– Потому что не женат, – пожал он плечами. – Так уж вышло, что моя невеста – обычный человек, а не героиня слезливой мелодрамы, которая осталась бы со мной и в радости, и в горе.

Джон ожидал, когда она что-нибудь скажет. Люди всегда говорят слова утешения или сожаления, когда слышат подобные истории. Он поднёс пластиковый стаканчик с водой ко рту, сделал несколько глотков.

– Ну и дура, – резко бросила она.

Джон поперхнулся от неожиданности, судорожно закашлялся.

– У меня зла не хватает, что я старалась ради этой… – она шумно выдохнула. – Так нечестно.

– Что, прости?

Эмма откинула волосы на правое плечо, сосредоточенно принялась накручивать спагетти на вилку, отчего в воздухе раздавалось монотонное нервозное «дзыньк».

– Извини, я, наверное, не имею права её осуждать, – голос звучал не менее резко. – Но если бы я тогда знала, что она так по-скотски поступит, то не стала вытряхивать тебя из комы. Без обид, ладно?

Джон пожал плечами.

– Вытряхнула бы.

– С каких пор ты стал читать мысли? – съязвила Эмма.

– Ни с каких. Ты сама сказала, что веришь в теорию – когда хоть чуть-чуть узнал человека, непременно постараешься спасти его, если ему будет угрожать опасность.

Звякнула вилка об тарелку.

– Не ожидала, что ты это вспомнишь, – тихо сказала Эмма. – Значит, я всё-таки была права насчёт тебя.

Джон нервно вздрогнул.

– Если только самую малость.

***

Это был один из снов, в которых они шагали по заброшенной ветке железнодорожных путей. Эмма, беспечно улыбаясь, шла спиной вперёд по одному из рельсов, а Джон держал её за руку. Она не боялась оступиться, поддержка ей была не нужна. Только компания. А Джон боялся и не понимал, как можно быть таким беспечным: во сне и наяву.

– Эмма, ты хотя бы чего-нибудь боишься? – с лёгкой усмешкой спросил Джон.

Девушка подняла голову к горизонту, который окрашивался в зеленовато-оранжевые цвета заката, убрала волосы на правое плечо. Джон удивился, потому что хорошо знал это движение: Эмма всегда так делала, когда волновалась.

– Помнишь, я говорила тебе о том, кто я?

– Да. Ты – дочь Вечной Весны.

– Всех ныне живущих на нашей планете можно отнести к тому или иному времени года. Древние говорили о цикличности бытия – рождение, расцвет, зрелость, отмирание, – Эмма отпустила его руку, указала пальцем на ускользающее за горизонт солнце. – Обычные люди проходят его от начала до конца, но есть много способов замереть в каком-то одном состоянии. Я – рождение, трепетный восторг и искреннее удивление, я – радость нового дня и чистый смех ребёнка.

Она замолчала. Джон терпеливо ждал продолжения.

– Есть Люди Осени. О них мельком упомянул один американский писатель. Но это – не весёлая сказка. Мне не понравилось, – Эмма виновато улыбнулась себе под нос. – Однако его описание очень точное. Люди читают о них и думают, что хуже и быть не может. Пылевая Ведьма, способная контролировать все процессы в организме, Лабиринт, в котором теряешь свое «Я», Чёртово Колесо, отматывающее назад или накручивающее вперёд года. Для Детей Весны они не более опасны, чем укус комара. Но есть ещё Дети Зимы. Они… мёртвые. Не знаю, как это объяснить, просто если ты окажешься рядом с одним из них, то почувствуешь это. Они живут за счёт сил других, не просто пьют твой страх и отчаяние, как Дети Осени, им этого мало. Они высасывают тебя до конца, потому что невозможно спастись от Зимы. Как бы тепло тебе ни было, холод снаружи заберёт всё. Они забирают жизнь у нас в попытке выжить, а их Родитель… Не знаю, и того хуже, я никогда с ним не встречалась. Вот их я боюсь, и их Родителя тоже.

– Они злые? – не нашёл ничего лучшего Джон.

Эмма улыбнулась. Она никогда не смеялась над ним, только вместе с ним, и Джон находил это немного старомодным, но милым.

– А что значит быть злым?

– Ну, ты нашла, что и у кого спросить, – он рассмеялся, заставив её улыбаться еще шире. – Я бы сказал, что это значит делать что-то во вред другому.

Она покачала головой, отчего её темные волосы соскользнули с плеча и рассыпались по спине. Эмма вновь продолжила свою неспешную прогулку по рельсам, а Джон подал ей руку.

– Мы делаем что-то во вред, когда любим, как бы странно это ни звучало. Я люблю кошек, поэтому без зазрения совести пну собаку, если она нападёт на котенка. Есть другие варианты?

Джон задумался, вспомнил, что Эмма только что говорила о Детях Зимы.

– Тогда, может, быть злым – значит быть равнодушным?

Она прищёлкнула пальцами.

– В яблочко! Если кто-то, кто тебе безразличен, будет тонуть в болоте, которое и тебя, скорее всего, засосёт, кинешься ли ты его спасать?

– Где-то я уже слышал нечто подобное… – призадумался Джон, но она оборвала его.

– Не кинешься. В этом и есть проявление зла. Чем меньше ты интересуешься людьми, тем больше вязнешь в трясине.

– Это в очередной раз подтверждает, что ты – не зло, – повинуясь какому-то внезапному порыву, Джон резко потянул девушку к себе.

Она не ожидала этого и, потеряв равновесие, упала в его объятия.

– И я тоже не зло, потому что мне небезразлична ты, – мягко произнес он, проводя большим пальцем по её чуть разомкнутым губам.

Мгновение, и он уже обнимает пустоту, потому что Эмма стоит в трехстах футах[1] впереди, а пространство вокруг неё с безумной скоростью начало размываться и исчезать во тьме. Джон сошёл с железнодорожного полотна чуть в сторону и бегом пустился к ней, куски щебня предательски разъезжались под его тяжёлыми ботинками.

– Может быть, – голос её таял, как и она сама, предвещая бесконечное время без сна. – Только мне видится, что ты приближаешься к нему. Потому что в реальности тебя ждут мать, сестра, и главное, невеста. Прими мою силу, родись заново. Не умирай, не высасывай из них жизнь.

– Это неправда! – в отчаянии выкрикнул он. – Ты врёшь! Ты… Тебя вообще не существует!

– Может быть. Но если ты не проснёшься, то никогда не узнаешь правды.

Джон преодолел оставшееся расстояние в одну секунду, но Эмма уже превратилась в почти незримую субстанцию.

– Мне жаль, что приходится так поступать, – шёпотом ветра продолжала говорить она. – Но у меня нет желания подпитывать твоё равнодушие к близким людям. Равнодушие приносит боль, боль открывает двери Зиме. Время разговоров закончилось. Спи и убивай окружающих своим безразличием или просыпайся и позволь Весне проснуться с тобой.

Джон плакал, и слёзы одна за другой катились из его повреждённого левого глаза, где-то очень далеко, на больничной кровати. Он достал из кармана её подарок – прозрачный, словно крылышко стрекозы, зелёный листик.

– Жаль, – тихо сказал он. – Жаль, что сон закончился.

И смял листик в руке.

***

– Я все ещё Сын Зимы?

Эмма долго хранила молчание, а Джон чувствовал, как она проверяет на просвет все его помыслы и чувства, взвешивает на чашах поступки, пробует на прочность намерения. Она отодвинула от себя тарелку.

– Совсем пропал аппетит… Нет, я думаю, что сейчас ты ближе к Осени.

– Это радует, – облегчённо выдохнул он. – Эми?

– Что?

– У меня есть ещё вопросы.

Она кивнула, потом спохватилась, что он этого не видит, поспешно добавила:

– Задавай, и я отвечу.

– Этот билетик, – Джон протянул к ней руку, не отрывая взгляда. – Я правильно думаю, что если выйду отсюда, то его магия иссякнет?

Эмма устремилась навстречу, потянула за краешек билетика, и Джону пришлось разжать пальцы. Наверное, вертела его в руках, но Джон, разумеется, не увидел этого.

– Она и здесь не особо долго продержится.

Эмма вложила билетик обратно в его руку и легонько сжала. Джон смотрел на её тонкие пальцы, потом поднял билетик так, чтобы видеть лицо. Оно опять менялось, но выражение глаз оставалось прежним. Такой же взгляд он часто видел во сне: внимательный, участливый и нежный.

– И последний вопрос, – Джон запнулся. Он не был уверен, что она ответит на него положительно, но решил попытаться. Потому что он надеялся на её извечное «может быть». – Я хочу увидеть тебя настоящую. Это возможно?

Эмма удивленно распахнула глаза, потом опустила взгляд и, перекинув волосы на правое плечо, принялась нервно теребить их.

– Это не в наших правилах, – торопливо объяснила она. – Это возможно, конечно, но никто из нас не показывает чужим свое истинное лицо.

Потом резко вдохнула, вскинула на Джона такой нетипичный для неё взгляд. Просящий.

– Для меня ты не чужой, но если брать во внимание всех Детей Весны, то…

– Да или нет? – прервал её он. – Не принимая во внимание ничего. Здесь и сейчас. Ты и я.

Эмма едва заметно глянула по сторонам, но Джон не шелохнулся. Она не ответила, просто поднесла его «зрячую» руку к своей щеке, на секунду лицо её озарилось нестерпимым сиянием, а потом он увидел её настоящую. Джон старался отложить в памяти каждую линию, каждую особенность, словно бы делал фотоснимок на память или удивительно детальный портрет. А в голове в это время гулом разносилось эхо: «она сотрёт это воспоминание».

– Я бы хотела так жить, – внезапно сказала Эмма. – Не принимая во внимание ничего. Здесь и сейчас.

Джон криво улыбнулся, стараясь унять бушующие внутри чувства.

– Я тоже, – отозвался он.

Эмма отстранилась, и в мгновение ока магия билетика исчерпала себя. Джон растерянно поднялся с кресла… Осознал, что чувствует ноги, что стоит на твердой земле.

– Это же…

– Маленький прощальный подарок, – едва слышно сказала Эмма.

«Предчувствия» отказали Джону, потому что её дыхание касалось его губ. Ни доли секунды не тратя на раздумья, он притянул её к себе и поцеловал. Поцелуй был долгий, сочный и будоражащий. Она медленно отстранилась и случайно опрокинула столик.

– Эми? – взволновано окликнул её Джон. И почувствовал, как опять начали неметь ноги.

Он, буквально рухнув обратно в кресло, порывисто дышал, не мог глотнуть достаточно воздуха, словно в рёбра налили свинца. К ним подошло несколько человек, и среди них Джон почувствовал какую-то переменчивость. Дети Весны.

– Эмма? – голос, требующий объяснений. Это вне всяких сомнений был человек, изображённый на волшебном билетике. Её Родитель.

– Вы что тут, мать вашу, устроили?! – а это миссис Бенсон.

Миссис Бэнсон! Джон совсем забыл о времени.

– Иди, Джон, – спокойно и очень нежно попросила Эмма. – Я была счастлива встретиться с тобой.

Он попытался что-то сказать, но его сиделка настойчиво покатила кресло вдаль от Детей Весны.

– Вы в своем уме? – набросилась на него миссис Бэнсон. – Вы хоть представляете, что эта ведьма с вами вытворяла?

– Не говорите того, о чём не знаете, – спокойно отозвался Джон.

– Да она – зло в чистом виде! Она загипнотизировала вас, эта ужасная женщина!

– Может быть, – не стал спорить Джон. – Как думаете, детство для меня потеряно окончательно? Смогу ли я вспомнить, каково это: вновь оказаться восторженным мальчишкой?

– Хотите стать таким же чудовищем, как она? Не стареть? Потерять своё лицо и менять десяток масок за секунду?

Джон покачал головой.

– Я видел её настоящее лицо. И она – не чудовище.

– Но было ли правдой то, что вы видели?

– Может быть, – Джон понял, почему это словосочетание так нравилось Эмме. – Но я никогда не узнаю, если сам не попробую.

– Вы разобьете сердце мисс Бекки, – нажала на больное место миссис Бенсон.

«Может быть», – подумал он. – «Но что-то подсказывает мне, что если я не стану Сыном Весны, то причиню боль своим близким. И мне будет всё равно. Потому что Детям Зимы, злу, всегда всё равно».

Их нагнала Бекки, что-то вдохновлённо рассказывала о мумии фараона, золотой гимнастке и сладкой вате со вкусом облаков, хотя, скорее всего, последнее Джон просто не так понял. Он смеялся и думал, что если и завтра Эмма будет здесь, то он задаст ей ещё два вопроса: «Могу ли я стать Сыном Весны?» и «Как это можно сделать?». Нет. Вопроса будет три. Потому что последний должен быть: «Любишь ли ты меня так, как я люблю тебя?». На что она должна ответить: «Может быть».