Музей пластика

Проблемы у нас началась в понедельник после Танца Деполимеризации.Никто не ожидал такого, потому что посетителиобычно любили Танец Деполимеризации

Мне он тоже всегда нравится – когда целый день сидишь, приятно подвигаться под музыку, особенно, когда люди тебе хлопают.К тому же танец мы исполняли только в те дни, когда у нас были школьные экскурсии, и нам обычно платили чаевые. Но больше всего мне нравилось держать за руку Мию. Она изображает крайний справа фрагмент терефталевой кислоты, а я – фрагмент этиленгликоля, Деполимеризация у нас начинается слева, так что мы с ней держимся за руки почти до самого конца.В тот день все началось нормально, у нас было довольно много посетителей – полный автобус шестиклассников из католической школы и еще несколько семей с детьми помладше. Никто из нас не споткнулся и не перепутал порядок, а дети хлопали во всех нужных местах. Но вдруг, когда, мы уже деполимеризовались и танцевали по отдельности, одна католическая дама в шляпе вскочила со своего места и начала орать.

– Что это за разврат? Я думала, мы привели детей в научный музей, а не на стриптиз! Как вам не стыдно!
Мы сбили ритм, кто-то остановился. Я искал глазами мистера Джанини, дама продолжала орать, потом кто-то из маленьких детей заплакал, и музыку выключили.Нельзя сказать, что это все было на пустом месте. Дело в том, что мистер Джанини всегда говорит нам: «Танцуйте современно,двигайте бедрами». И некоторые ребята понимают его прямоБУКВАЛЬНО и трясут своими бедрами, как настоящие придурки. У мистера Джанини вообще проблемы с современностью. Точнее, с тем, что они считает современностью. Например, недавно он пришел послушать, как я учу посетителей сортировать мусор. Вечером того дня он вызвал меня к себе и начал поучать «Ты говоришь слишком скучно, надо говорить современней. Например, скажи, что все КРУТЫЕ ПЕРЦЫ сортируют мусор, а тот, кто не сортирует мусор тот ЛОХ». Мне кажется, это довольно глупо. Если ты директор мелкого музея, ты должен смириться с тем, что это – не веселое и не современное место. Два года назад, когда отец еще жил с нами, и когда мы были Семьей, Которая Куда-то Ездит На Выходные, мы как-то поехали в соседний штат в музей антропологии.И мне тогда было типа тринадцать с половиной, но я уже понимал, что глупо ждать от таких музеев безудержного веселья. В общем, я не могу сказать, что с нашим танцем все абсолютно нормально. С другой стороны, он точно не смотрится неприлично, скорее просто нелепо. И уж точно он не похож на стриптиз – мы все одеты в форму и поверх еще в футболки с формулами наших фрагментов.Поэтому тогда мы еще не думали всерьез, что у нас проблемы.За ленчем мы со Стивом даже смеялись над этой дамой. А потом пришла Мия, очень грустная.
– Я сейчас относила футболки и случайно услышала, как мистер Джанини говорит по телефону. Похоже, у нас неприятности, – сказала она, разворачивая сэндвич, – Та женщина в шляпе – какая-то шишка в этих католических школах. Она сказала всем своим, что у нас убогая экспозиция, а во время Танца Деполимеризации мы развращаем детей. Мистер Джанини боится, что больше к нам из католических школ не приедут, а может быть и вообще никто не приедет. Я не дослушала, но когда я уходила, он буквально рыдал.Нам всем стало жаль мистера Джанини, потому, что, если не считать эти заскоки с бедрами, он хороший человек. Но, как ему помочь, мы не знали.
– Давайте все подумаем, что можно улучшить в наших залах. Найдем, что-то интересное, яркое, что привлечет посетителей, – сказала Мия.
– Отличная идея! – сказал Стив.И я даже разозлился на него, потому что это я должен был сказать, что это отличная идея. На самом деле я часто злюсь из-за Стива. Он совсем не такой, как я: из богатой семьи, играет в баскетбол, и у него шикарные мускулы. Да и в музей он попал случайно. Мне нужна была летняя работа, потому что чеки от отца приходили все реже. У Мии старшая сестра вернулась от мужа на девятом месяце, и, как она говорила, «в доме не осталось места, максимум – поспать». А Стива в музей отправил отец в наказание за разбитую машину. Так вот в школе Стив никогда бы не стал разговаривать с девушкой вроде Мии. Но в музее он периодически с ней флиртовал, скорее от скуки. Меня это всегда злило. Весь остаток понедельника и утро вторника я думал, что можно улучшить. Я работаю в зале сортировки пластика, и это, наверное, самый скучный зал из всех. У нас есть большие емкости, чтобы посетители могли сдать пластик на переработку. Так вот лучшее, что я придумал – выставка того, что посетители суют в эти ящики вместо пластика. Мы регулярно достаем огрызки, объедки а из ящика для полистирола однажды достали дохлого хорька. Я понимал, что идея эта так себе, и вряд ли мистер Джанини разрешит держать в зале дохлого хорька.
Но Мия, конечно, не нуждалась ни в каких хорьках. У нее была идея получше.
Мия работал в зале деполимеризации и ресайклинга Честно говоря, это был самый сложный зал, но Мия справлялась отлично. Она знала температуру переработки всех видов пластика, могла рассказать, какие виды можно гидролизовать, а какие —нет. В ее зале был стенд «Последние достижения науки». Там была чашка с бактериями, которые расщепляют пластик. (Так мы говорили посетителям. На самом деле бактерии давно умерли, и их изображал раствор крахмала. К счастью, никто не оставался в музее настолько долго, чтобы понять, что ничего там не расщепляется).Мия всегда оставляла этот стенд напоследок. Она объясняла, что ученые вывели новый вид бактерий, чтобы перерабатывать пластик при низкой температуре. А скоро этих бактерий еще улучшат, и пластик можно будет перерабатывать даже в домашних условиях – на кухне или на заднем дворе. Но по факту, у ученых там, похоже, что-то застопорилось. Стенд стоял у нас уже пять лет, а бактерий на заднем дворе пока ни у кого не было.
– Давайте будем делать эксперименты с бактериями вместе с посетителями. Они смогут сами смешать бактерий, а потом через две недели вернуться и посмотреть, что получилось. Или мы будем давать им бактерий домой.
Я подумал, что, даже если эксперимент у нас получится, вряд ли кто-то захочет приезжать в наш музей два раза. И тем более вряд ли мистер Джанини разрешит нам раздавать людям бактерий домой. На всякий случай я сказал, что у нас все равно уже нет нужных бактерий. Но Мия сказала, что на складе есть остатки замороженных, просто мистер Джанини не хочет выставлять их в зал, чтобы они не испортились. И после этого как-то получилось, что мы согласились. В среду мы взяли у мистера Джанини запасной ключ и остались в подсобке после закрытия. Мия сказала, что сначала нам нужно потренироваться. Она показала, как нарезать пластик, положить его в специальные чаши и добавить туда бактерий и подкормку. Она предложила, чтобы мы, как настоящие ученые, сделали несколько разных экспериментови сравнили результат. Главное, записать все в лабораторный журнал, чтобы ничего не спуталось, предупредила она. Я сделал три чаши – в одной накормил бактерий сахарным сиропом, в другой – сиропом агавы. В третью я добавил просто огромное количество бактерий и накормил их двумя сиропами сразу. Мия сделала тоже три чаши – чем они отличались, она отказалась говорить. Стив сделал всего одну чашу.
На самом деле мы, конечно, не ПРЯМО верили в это все. Мы верили как бы понарошку, как верят, когда покупают лотерейный билет. Или как я верю, что отец передумал и вернется к нам, каждый раз, когда открываю мейл от него. В любом случае в четверг и в пятницу посетителей было мало, и мы с Мией ходили в подсобку ДЕЙСТВИТЕЛЬНО часто, да и Стив тоже заходил. Никаких изменений ни у кого из нас не было, даже в моей чаше номер три, на которую я возлагал большие надежды. Мия каждый раз немного огорчалась, и из уважения к ней я тоже делал грустное лицо.
Потом были выходные, я возил маму стричься в соседний город, где нас никто не знает. А в понедельник частички пластика в чаше Стива стали меньше. Они не растворились совсем, но определенно подтаяли. Стиву было лень резать тонко, и он нарубил свой пластик на толстые брусочки. И края некоторых брусочков были совсем прозрачными. С одной стороны, я обрадовался тому, что наш эксперимент оказался удачным. С другой стороны, это было вроде как нечестно, что круче всех оказались именно бактерии Стива, ведь он даже поленился аккуратно нарезать пластик. Мия, к счастью, совсем не обиделась. Она бросилась меня обнимать (непонятно зачем, но я был не против), а потом побежала наверх за Стивом. А вот Стив был явно с похмелья, и ее энтузиазма не разделял. Мия спросила, чем он подкармливал бактерии, а он сказал, что уже точно не помнит. Мия ответила, что она может все сама посмотреть в его журнале, а Стив – что журнала у него нет, и чтобы она отвалила.
– Как нет? – Мия почти плакала от возмущения.

– Нет. Ты что, моя училка что ли? Пусти, я пойду назад.

– Стив, ты ведешь себя как маленький. Мы же договорились, что будем все аккуратно записывать, – внезапно сказал я.
--Ты сопли сначала подотри, – сказал мне Стив, – Я не участвую в вашем детсадовском эксперименте. Ничего там не расщепилось, до и все бактерии сдохли давно.
Я не знал, что на это ответить. Дело в том, что у меня действительно текут сопли – иногда, особенно, когда я нервничаю. Это не простуда, не гайморит, и вообще не что-то такое. Я точно знаю. Когда отец еще жил с нами, мама водила меня к врачу, и он сказал, что у меня, возможно, мутация. Но, чтобы точно ее определить, надо было ехать в Висконсин на генный анализ, и мы отложили это до каникул. А потом все поменялось и мы ни в какой Висконсин не поехали. Уже этой весной мы проходили мутации в школе и я узнал, что они встречаются у одного человека из десяти тысяч. Я подумал, что в нашем городе живет всего двадцать тысяч человек, значит у нас может быть максимум два мутанта, и вряд ли это я.
Но в любом случае я никогда особо не переживал из-за соплей. Я переживал из-за мамы, из-за денег, из-за того, что теперь я не могу поехать в колледж и иногда – из-за Мии. Я даже переживал, что у меня не растут мускулы, хотя я хожу в спортзал. А вот из-за соплей никогда.
Но все-таки я растерялся. К счастью в это момент в подсобку прибежал мистер Джанини и отправил нас всех наверх переодеваться и танцевать. Оказывается, к нам приехали школьники из научного кружка. Весь остаток дня мы были очень заняты на танце и в залах. Только вечером, уже в раздевалке, я понял, что забыл в подсобке свою ручку и журнал. И вот когда я шел мимо стола, у меня, видимо случилась запоздалая реакция на слова Стива. Или не запоздалая. В общем я зачем-то взял его чашу и как следует высморкался в нее.
У выхода я встретил Мию и пошел ее провожать. Мы говорили о сегодняшнем дне, детях из кружка – очень милых. Мия сказала, что мистер Джанини написал пост в фейсбук группе для руководителей таких кружков, и теперь, к нам будут приезжать еще ребята.
- Спасибо, что проводил, – сказала Мия, когда мы подошли к ее дому.

- Не за что.

– И спасибо, что заступился за меня перед Стивом.
– Не за что. В смысле, я ведь толком и не заступился, – ответил я.
– Заступился. Просто ты заступился, как взрослый. Спокойно, взвешенно. Не стал опускаться до его уровня.После этого я решил, что не стоит говорить ей про сопли. Но пока я думал, что ответить вместо этого, она продолжила:
– И еще спасибо за то, что вообще в этом участвовал. Это было идиотство. Наверное, Стив прав – ничего не выйдет. Завтра приду пораньше, все выброшу.
– Ты что, это было круто! – ответил я преувеличенно бодро.

– Да ладно.

– Нарезать правда было не очень круто. Но мне понравилось заполнять лабораторный журнал.
– Ну да, журнал, – улыбнулась Мия. Она стояла ко мне очень близко, и на секунду мне показалось, что сейчас мы поцелуемся. Но она не делала движений мне навстречу, и я тоже не стал. Почему-то перед глазами у меня появилась ее сестра с огромным животом и я подумал, что, наверное, не стоит с этим спешить. А потом Мию окликнули из дома, она попрощалась и ушла.И я подумал, что завтра, может быть, ее поцелую.Но назавтра все пошло не по плану. Сначала мама разбудила меня в пять утра, потому, что ей показалось, что соседи сделали подкоп подзабор.Мы пошли вниз и стали проверять все доски в заборе, одну за другой. Это было безумно медленно, и, когда мы закончили, уже наступило утро. Я заставил маму выпить таблетки и сталсобираться в музей.
Я приехал ровно без одной минуты восемь. Я бежал в раздевалку, на ходу снимая шлем, и прямо на лестнице столкнулся с мистером Джанини.

– Опаздываешь? – спросил он.

– Простите, – сказал я. Формально я не опоздал, но с мистером Джанини лучше не спорить.

– Молодежь, даже в будние тусят по ночам на вечеринках.Наверное, он подумал о вечеринке из-за моих ужасных синяков под глазами. Конечно, я мог сказать, что уже год не хожу на вечеринки и что мы с мамой полночи проверяли наш забор. Но я никогда не говорил мистеру Джанини про маму. Он мог сообщить обо всем в школу, и потом к нам снова пришла бы комиссия, и пришлось бы убеждать их, что мама здорова, и ей не нужно ехать в больницу. Поэтому я снова сказал:– Простите, такое больше не повторится.Потом я пошел переодеваться, и мне вроде как было стыдно за то, что я не был этой ночью на вечеринке, что в общем-то довольно странно.Выйдя из раздевалкия увидел Мию, она схватила меня за рукав и потащила за стенд про раздельный сбор мусора. И там за стендом я внезапно ее поцеловал. Это был не совсем настоящий поцелуй – я хотел в губы, но потом решил в щеку и в итоге получилось куда-то в угол рта.
– Ого, – сказала Мия.
– Прости, – выпалил я, – Прости, я думал, что ты...
– Нет, ничего. Это было даже приятно. Но вообще-то я хотела спросить тебя, не видел ли ты Стива. Его бактерии из чашки съели весь пластик. Они даже переползли в наши чашки и там тоже почти все доели.

– Это же хорошо?
– Это просто шикарно. Мы сможем написать настоящую статью! Мы сможем вообще изменить всю переработку пластика в штате! Я собираюсь рассказать все мистеру Джанини прямо сегодня. Но сначала мне нужен лабораторный журнал Стива.