Ангел на крыше
Давняя это история. Мы раньше жили в Воркуте, и отец мой прежде работал шахтёром. Когда же мне исполнилось пять лет, мы по рекомендации знакомых семьёй переехали в Курскую область и поселились в деревне. Место здесь и вправду было хорошее, но вскоре наша радость была омрачена смертью мамы, и мы с отцом остались жить вдвоём.
В шесть я ещё только готовился к школе, а мой папа постоянно пропадал на тяжёлой работе, поэтому в его отсутствие я был заперт и должен был один оставаться в доме. Друзей у меня было мало, а когда оставался один, я рисовал и читал книги, которые остались от прежних хозяев в большом изобилии. Телевизором обзавестись мы ещё не успели.
Не смотря на все эти трудности, я придумал себе развлечение. Изнутри дома по закреплённой лестнице забирался на чердак через узкую дверцу, играл там со всякой рухлядью, а когда надоедало, подбирался к выходу на крышу и выглядывал из него. Внизу было видно наш сад, дорогу и небольшой луг, где паслись коровы и козы. Я смотрел из щели в чердачной дверце, как проходят люди, а иногда пищал и передразнивал каких-нибудь сплетниц, шумевших на улице.
Оттуда я видел всех, а меня не видел никто. Мне это безумно нравилось, и это был мой секрет. Потом вечером делился своими приключениями со своим самым близким другом Мишкой Кичигиным. Сейчас смешно вспоминать, что мы вытворяли в деревне, когда я не был заперт - то забьём опавшими яблоками все соседские почтовые ящики, то катались верхом на добродушной дворняге соседа деда Мити, которая была ростом с телёнка, даром что собака... Ходили с другими ребятами на рыбалку и за грибами.
С отцом у меня были отношения какие-то неопределённые. После того, как овдовел, он замкнулся в себе и держал меня как бы на расстоянии. Нашу недавнюю семейную трагедию я пережил немного легче, так как моим воспитанием до переезда в основном занималась бабушка, а мои родители очень много работали. Бабушка часто говорила, что я внешне очень похож на маму, и, возможно, причина отчасти была в этом. Отцовское отношение ко мне иногда проявлялось в совместном труде по хозяйству и приёме пищи за столом вместе. Папа был со мной немногословен, но шалостей не прощал и частенько наказывал. Трудно было назвать такую жизнь хорошей. Только Мишке я мог рассказать о своих бедах и переживаниях.
Однажды я очередной раз был оставлен дома в одиночестве, и с тоской наблюдал в окне, как ребята в резиновых сапогах веселятся вокруг лужи и бьют по ней палками. Вода плещет, а они смеются и обрызгивают друг друга мокрой грязью... Я грыз яблоко в маленьком облупившемся оконном проёме и слышал отвратительные, уже заезженные песни, раздающиеся из динамика радио. Книги мне тоже опротивели уже до тошноты и захотелось плакать от тоски и заброшенности. "Мииишкааааа!" - позвал я в форточку.
Мишка, весь счастливый и грязный подбежал к окошку и спросил, зачем его зову, а я объяснил. Хохоча, он отбежал обратно к луже и звонко закричал: "Не слабо ли тебе к нам через чердак спуститься? Или трусишь?"
Не знаю, что тогда мной руководило - обида на товарища или ужаленная гордость, а может, чувство полного отчаяния, но случилось следующее. Как ракета, я взобрался на чердак, высунулся в дверцу, полностью распахнув её и вылез на свежий воздух. Я, скрипя ботинками и руками по сырой поверхности кровли, пополз к своей свободе вдоль крыши, но вдруг увидел, как к калитке подходит мой папа... Первая мысль была о том, что теперь у меня будут большие неприятности; и я замер в ожидании, что сейчас он закричит, станет бранить меня, возьмёт ремень... Однако мой бедный родитель, открывая калитку, поднял голову, замер и побледнел.
Я смотрел на него в ожидании чего-то ужасного, а он на меня, и, окаменев, молчал. Мальчишки, увидев, к чему идёт дело, отошли куда-то прочь, оставив меня наедине с этой неприятной ситуацией. Мне нужно было добраться до угла крыши, где находилась лестница вниз, но я замер как раз над кирпичами, аккуратно сложенными внизу, из которых мы собирались что-то пристроить. Я несколько секунд не знал, что делать, и затем переставил ногу дальше, попав на углубление с водой. Ботинок скользнул, а я от страха растерялся и сорвался вниз.
Упал я мгновенно, прямо на эти разложенные кирпичи - спиной и на несколько минут забыл, как дышать. Рот мой наполнился кровью, а тело пронзила такая боль, как будто у меня расплющило со всех сторон. Ничего не понимая, что происходит, я оказался на руках у своего отца, который крича, бежал и нёс меня куда-то по улице. В голове и глазах темнело, потом я увидел врача, который осматривал меня и делал заключение. К счастью, я отделался только ушибами и синяками, а кровь во рту была лишь оттого, что при падении я прикусил себе язык.
Потом нас привезли домой, и папа долго плакал, не выпуская меня из рук. Мне было тоже очень горько и одновременно радостно, что он наконец вспомнил обо мне, поэтому мы плакали вместе. После этого случая он стал намного мягче ко мне относится. А через месяц к нам насовсем переехала моя бабушка и помогала по хозяйству. Жить стало намного веселее и легче.
Когда бабуля вскользь упоминала о моём падении с крыши, она повторяла: "Не иначе как Ангел-хранитель тебя спас, деточка...", а отец опускал глаза и выходил в другую комнату. Я не знал, как должен был выглядеть Ангел-хранитель, ведь в то время мы были далеки от религии и церкви, но думал о том, что он обязательно должен быть у всех детей, ведь кто иначе защитит их, пока родители заняты важными делами?
Текст не вычитан. Править тут и править
а никто
Но папаша странный. После смерти матери оставлять без присмотра шестилетнего сына… Я со второго класса оставался один на целый день, но это всё-таки существенная разница — шесть и восемь лет.
да, и никакой магии, от которой клуб уже штормит :)))
Отношениям мальчика и отца – тому, что меняется в процессе повествования, центральному мотиву и в прицнипе причине всей этой истории, уделено, вроде, текста много, а все равно чувствуется какая-то отчужденность от отношений персонажей. Ничего не сказано о перемене, произошедшей с отцом – есть скупая констатация факта, что «он стал намного мягче ко мне относится», и все.
Речь отвратительная. Полный примитив с первого абзаца. Бесконечные «мой», «мне», «мы», «я». Описаний нет как явления, я вижу, что взято первое лицо, но вы знаете, это инструмент для выписывания рассуждений главного героя. И где они? Я вижу только пересказ событий, такое пишут в сочинениях на тему «Как я провел лето».
При этом действия в рассказе странно мало. Странно, потому что с первого взгляда много. Вроде как сплошное действие. А присмотришься — не действие. Описания, чувства, размышления, воспоминания.
Как мемуарные зарисовки — тепло, по-доброму. Но неинтересно. Может быть, потому что похоже на мемуарные зарисовки, которые чаще всего интересны только участникам событий.