​Экзамен

Время напоминало Жене большую ступню великана, закутанную в огромный махровый тапочек. Месяц назад, пока он готовился к экзамену, всё происходило быстро, как бешеная пляска торнадо. Но в день сдачи экзамена время уже напоминало падение старого уставшего пера.

– Как до-о-о-лго! – пропел он, наблюдая веер ленивых снежинок за окном.

Он знал, что если не войдёт в аудиторию одним из первых, волнение схватит его и бросит в раскалённый конвейер страха.

И он не вошёл.

– Не волнуйся! – успокаивал он себя, – ты либо сдашь, либо не сдашь.

Женя улыбнулся. Он вспомнил свою маленькую сестрёнку, которая всегда поднимала его настроение.

– Алис, какой сегодня день?

– Либо февраль, либо март-апрель, – задумчиво отвечала малышка, поднимала вверх бровки и загадочно улыбалась.

– Следующая тройка: Евгений Кузнец, Алексей Федотов, Иван Малышев, – произнесла староста, вытолкнув его из воспоминаний, и вздохнула – её имени в списке не было.

Женя заёрзал от волнения на стуле, достал учебник по Международному частному праву и судорожно листал его запотевшими руками.

***

Печаль бывает такая простая: развязная и свободная, как дама с чёрной сеточкой на ногах, алой помадой на губах; как дама, что заканчивает свой день на мягкой перине.

А ещё она бывает грубая.

– У тебя вот написано прямо на лбу: «Международное частное право». Чем ты ещё хочешь называться? Библией, что ли, или самой Конституцией?

Корешки синего учебника вспыхнули и стали пунцово красными.

– Не выйдет, – сухо ответила печаль и растворилась.

– Хоть у-у-у-ш-ш-ла-ла, – с трудом произнёс синий учебник, поправляя свои листочки, которые то и дело становились влажными от прикосновения хозяина, – он тоже волнуется, как и я, – решил он и уставился на картину напротив. Она всегда удивляла его, интересовала и пугала.

Вот разбитые корабли уходят на дно зелёного поля. Утро темнеет, а проблески отражения больших серебряных озёр смотрят сквозь.

– Нелогично! – всегда заключал он и виновато отворачивался.

– Следующая тройка, – строго сказала староста.

Женя подхватил его под мышки, уронил, поднял, вновь уронил.

Синий учебник не сердился. Он боялся, как и Женя.

– Я бы тоже тебя уронил, – заключил он и приобнял своего хозяина.

Они вместе вошли в кабинет Международного права.

Аудитория всегда удивляла, поражала его: кабинет был заполнен стеллажами со множеством книг. Синий учебник чувствовал, что его место здесь, в кругу соратников.

Он смотрел на них и завидовал: у них была возможность стать любой книгой, на которую им будет интересно выучиться. И сегодня, возможно, он встанет рядом с ними.

На столе лежал белый том без названия, из тела которого выглядывало множество исписанных листов.

– Здравствуй, Рико! – поприветствовал его белый том-старичок, – Ты очень хорошая книжка. Марк Карлович называет международное право золотистым зёрнышком.

– Женя перечитал меня уже дважды, – смущённо сказал Рико.

– Значит, в случае твоего ухода он не расстроится?

– Думаю, нет.

– А ты? Ты разве не расстроишься?

– Женя мечтает стать юристом, а я…

– Знаю-знаю, – произнёс белый старичок-том, улыбнувшись, – о каком законе написана твоя история?

– О законе несправедливости, – еле слышно прошептал учебник по Международному частному праву.

–Хм… о Законе Несправедливости – это интересно.

Крокодилы пахнут росой

Маленький Егор считал, что он похож на крокодила и его отражение в зеркале всегда пугало его.

– Фантазёр, – смеялась мама и легонько щекотала мальчика.

– Ямка, ямка и прыжо-о-о-к!

Пятилетний Егор заливался смехом и просил маму остановиться.

Остановиться и напомнить сыну о том, что крокодилы – это зелёные животные. Зелёные, как травка, которую он днём косил с дедом.

– Чуть правее, парень! Не врежься в забор старухи Райки. Уж выгребем мы тогда по шеям.

Дед говорил, что это жаркий день. Солнце палило даже сквозь рубаху отечественного производства.

– Моя рубаха – это не подделка зарубежная, а отечественное, так сказать, производство!

Но сегодняшним знойным днём солнце жгло даже сквозь неё.

Егорка тоже чувствовал это самое солнце. Оно очень крепко держало тогда его плечи.

«Лучиками», – сказала бы мама.

Но Егорка знал, что это горячие руки. Предварительно побывавшие в кастрюле с кипящим супом.

– А теперь прямо, и через пять шагов направо! – кричал дед – потный ручеёк.

Босыми ногами мальчик ступал по газону.

Босыми ногами мальчик чувствовал сырую росу. Ощущал, как та вот-вот убежит вглубь земляного мира. Может, к корням дерева.

Мальчику захотелось тут же остановиться и помочь росе. Взять её, открыть люк зелёного подземного мира и прокричать:

– А вот и новый работник! Это профессор центрального отопления. Платите ему огро-о-омную зарплату.

Ямочки на щеках Егорки тут же вскочили, весело подмигнули друг другу, и мальчик залился кристально чистым смехом.

– Эй, весельчак, а теперь налево!

Мальчик повернул.

Егорка решил запомнить этот июльский день надолго.

– Сы-ы-ын, ты где-е-е, ау-у-у? – пропел родной тонкий голос.

– Мам, а они пахнут? – удивлённо спросил Егорка.

– Кто?

– Ну, крокодилы!

– Конечно! Они обязательно чем-нибудь пахнут, но я думаю, что они больше воняют, – засмеялась мама, а за ней и ставни.

Ветер колышет.

– Нет, мама, они не могут вонять. Я знаю. Иначе почему я пахну росой?

Маленький Егорка считал, что он похож на крокодила и его отражение в зеркале всегда пугало его. Но в этот раз он не боялся. Белыми пустыми глазами он смело смотрел в зеркало, нащупывал руками стекло, ощущая запах своего отражения.

На веранде скрипят ставни.

Ветер колышет.

Сегодня мальчик узнал, что крокодилы пахнут росой.

***

Аудитория всегда напоминала Жене библиотеку. Правую стену полностью скрывали забитые книгами стеллажи. Трогать стоящие там книги почему-то было нельзя.

– Они ещё учатся, как и ты, – произнёс Марк Карлович, заметив его заинтересованный взгляд.

– У-учатся?

– Да, парень. Присаживайся. А вы, ребят, готовьтесь, – с благодушной улыбкой произнёс профессор, обращаясь к Алексею и Ивану.

Марк Карлович был стар и напоминал парню Дамблдора, но только с короткой бородой. Его рука лежала на огромной белой книге, которую он то и дело поглаживал.

– А когда они закончат учиться? – поинтересовался Женя, полностью забыв про свой страх, и оказался в конвейере всепоглощающего любопытства.

– Это зависит от них. Но раз тебе так интересно, то ты можешь найти выучившиеся книги в библиотеке, во втором секторе, – сказал профессор и подмигнул.

Экзамена Женя больше не боялся: руки не были влажными, лихорадочный ком в горле пропал, волнение рассеялось.

– Евгений, может ли старый дед, – старый дед хохотнул, – попросить в подарок этот милый синий учебник?

– О, да. Только…

– Что?

– Он был мне очень полезен.

– Я знаю, – ласково сказал Карл Маркович, – но я тебе раскрою один секрет, – профессор нагнулся к Жене и произнёс, – даже учебникам нужно идти вперёд.

– Туда? – Женя указал на стеллажи с книгами.

– Возможно.

Женя потянулся за билетом.

– Нет-нет, Евгений, – произнёс профессор, таинственно улыбаясь, – твой билет в книге.

– Оу, – произнесло удивление и потянулось за белой книгой, из тела которого выглядывало множество исписанных листов.

– Твой рассказ на четыреста двадцать первой странице. Ты должен найти в нём нарушение закона Российской Федерации.

Крайне образцовые люди…

Такие крайне образцовые люди ходят вокруг и надувают свои шарики: то красный, то зелёный, то фиолетовый. У кого-то вообще цветной нос или на весёлой рожице...

– Улыбка, – говорят они мне. Шарики. И начинают светиться алым пламенем, подмигивая мне на прощанье глазом правым, глазом левым.

Лопаются.

Удручённость – вот, что они чувствуют, крайне образцовые люди, – и начинают вновь светиться и подговаривать свои шарики: то синие, то чёрные, то жёлтые. Дабы не показать мне свою грусть и грусть, растерянность и растерянность. Убегают. Бегут. Бегут и хватаются за правый бортик забора, за левый бортик забора. Упали.

– Вы упали, сэр? – удивлённая интонация прохожей голосовой связки. Женщина. Похожа на завядший тюльпан, обмотанный с четырёх сторон верёвками.

– Только бы не упасть, не упасть… упаду, – думает тюльпан и протягивает длинную ветвь образцовому жёлтому шарику.

– Нет, нет, – скороговоркой лепечет рот образцового человека. Вот он испускает тонкую струйку слюны, которая летит в разные стороны.

– Далеко, – думает слюна и остаётся на плече тюльпана, – мягко, – заключает она и глубоко уважительно протягивает руку мистеру покою, но не успевает. Шаль женщины-тюльпана резко ложится на плечо, откуда раздаётся протяжный вой, стон проснувшихся, взбудораженных клеток кожи.

– Бедствие, земляное бедствие, – тут же разносится ропот и топот недовольных разбуженных клеток женщины. Та непонимающе глядит на образцовый жёлтый шарик, понимает, что силы её на исходе и, схватившись за ослабевшие веревки, начинает освобождаться от пут.

– Первая, вторая, третья, четвертая, – считает она мысленно и падает замертво, наклонив тюльпанную голову на круглое плечо крайне образцового человека.

– Нет, нет, – всё твердят рты жёлтого образцового шарика-человека и всё так же испускают слюни в разные стороны.

– Нет, нет, мне не нужна помощь, я не упал, – всё твердят и твердят рты на потерянной рожице шара. Длинные руки бросают тюльпан на землю, ноги наступают на шаль. На шаль, которая, плывя по ветру, подхватывает за собой слабого, улетающего, крайне образцового человека.

***

Веер ленивых снежинок кружится над Женей.

На улице прохладно, хоть вокруг и гуляет февраль.

Звонит сотовый.

– Женя, ты либо сдал, либо не сдал? – звучит весёлый голос маленькой Алисы.

– Либо февраль, либо март-апрель, – смеётся парень.