Первое слово

https://music.yandex.ru/album/63130/track/6024113

Музыка. Сыпучая перкуссия, какие-то скрипки, флейты и гитара. И слова. «Мааатерь богооов»… Всё это отвлекало. Хорошо, что на сегодня работа закончена, и Лиза может идти домой.

– Елизавета Игоревна, забыли халат снять.

Лиза не забыла, просто всегда это делала прямо перед тем, как выйти за дверь лаборатории.

– Галина Сергеевна, а у вас случаем наушников нет? – спросила Лиза, снимая халат и набрасывая его на крючок.

– Сломались вчера, заразы, – пожаловалась уборщица. – А вы, никак, классику не любите?

– Я вообще шум не люблю.

Галина Сергеевна расхохоталась и заелозила тряпкой возле клетки с крысами. У одной синий гель покрывал пласт срезанной кожи на спине, у другой – культю на левой лапке. Состояние первой почти нормализовалось, вторая… ну, конечности гель пока не восстанавливал.

– Это у вас ещё детей не было, Елизавета Игоревна. Вот где шум. А это так, лекарство для души.

Лиза покачала головой и вышла. Дети, конечно. Нет у неё ни желания, ни возможности. Тем более, сейчас. Вот-вот адаптационную смесь можно будет тестировать на ком-то кроме крыс. Что-то нужно делать со стабилизацией препарата: пока что гель стремительно испарялся уже при температуре в сорок градусов по Цельсию. Но она справится.

У Лизы такого давно не бывало: полной уверенности в успехе мероприятия. Как будто она снова в четвёртом классе, рассказывает перед учениками свой проект по зоологии. Трепетное чувство первооткрывателя, благодетеля и дарителя одновременно. Лучше всего, что только можно представить.

Лиза подошла к турникету, коснулась сумкой датчика. Молчание и красный крестик. Должно быть, опять пропуск в халате оставила. На всякий случай Лиза проверила карманы пиджака. Ну, точно.

Она вернулась к кабинету. Галина Сергеевна уже успела всё прибрать и закрыть дверь. Лиза открыла своим ключом и вошла. Не включая свет, потянулась к халату, нащупала ключ в кармане и…

– Мама.

Лиза дёрнулась от испуга, а потом застыла от недоумения: кто мог додуматься привести в её лабораторию ребёнка, да ещё и оставить одного, в темноте? Она нащупала выключатель.

– Я не твоя мама, я…

Слова улетучились. В проходе между столами высилась синяя масса, по форме и очертаниям напоминающая человека. Маленького человека.

– Моя. Я знаю. Мы теперь всегда будем вместе, да? Ты мне расскажешь про крыс и почему они в клетке? У одной не было лапки. Мне её стало жалко – я приделал. Я молодец, мама?

Лиза отступила назад. Взгляд сам собой метнулся к клетке. У крысы с культей отросла синяя лапка. Какая-то ерунда, не может быть такого. И регенерировавшей конечности, и этого… существа. Пробирки же, показатели… откуда тогда сознание?

– Мама, я молодец?

Синее существо шагнуло ближе и широко улыбнулось.

– Молодец, – облизав пересохшие губы, лихорадочно скривила рот Лиза, тело колотила мелкая дрожь. – Тебе не холодно… сынок?

– Мне? Ни капельки.

– Да, холодно. Я же вижу. Я включу термостат, чтобы ты мог согреться.

Лиза, не отводя глаз от синего существа, крутанула терморегулятор до упора вправо. Сколько это будет? Она выше тридцати градусов никогда не выставляла, да и на тридцать лишь однажды года два назад. Тогда в пятницу случились какие-то проблемы с системой отопления и за выходные, разумеется, никто ничего не решил… Сколько там ещё оставалось делений? Какая максимальная температура? Сорок, пусть будет сорок.

– Расскажи про крыс, мамочка.

Лиза закрылась изнутри, наблюдая за тем, как существо приближается. Только не подходи, только не… Липкое синее нечто раскрыло свои объятия. Лиза едва успела в ужасе вскинуть руки, чтобы не касаться этого. Её трясло, к горлу подкатывала тошнота, реальность готова была соскользнуть с привычной оси.

– Крысы, мамочка. Почему они в клетке?

Стало теплее, или это просто лихорадка начинается? Поскорее бы.

– Я изучаю их реакцию на… препарат.

– Ты доктор, да, мамочка? Помогаешь людям?

– В перспективе.

– Я хочу быть как ты. У меня же получилось? С лапкой. Я молодец, мамочка?

– Конечно.

Пот липкий, словно гель. Рукам неудобно, хочется опустить, но Лиза боялась, что не сможет удержаться от крика. Или иного проявления истинных чувств.

– Мамочка, мне что-то плохо. Я хочу пить.

– Будешь много пить, заболит живот.

Как глупо. Как страшно. Быстрее же, ну!

– Но я сегодня совсем не пил. Мамочка?

Голос существа менялся. Засыхал, испарялся. Блестящая поверхность его синего тела тускнела, покрывалась мутно-белой плёнкой. Ошмётки посыпались на пол.

– Я всё равно тебя люблю, мамочка. И стану таким, как ты.

Горка сизых лоскутиков, крошек и ниточек неровно расползлась перед ногами. Остатки геля налипли на брюки и туфли. Лиза скинула всю одежду, завернулась в рабочий халат и надела потрёпанные балетки. Со стороны, наверное, больше похожа на умалишённую. Это было близко к правде. Её вгонял в отчаяние сам факт произошедшего: как, как теперь продолжать исследования? Начинать сначала? Нет. Она не сможет пройти этот путь второй раз, даже если риск побочных эффектов будет минимален…

Она не стала выключать термостат. Так надёжнее, безопаснее. Только бы эта зараза не успела распространиться…

Из подсобки раздался фальшивый голос Галины Сергеевны: «Мааама – пееервое слооово». Лиза тяжело сглотнула и вышла в коридор.

На этаже есть центральный термостат, регулирующий всю систему климат-контроля.