Дождь`86

В конце апреля-начале мая 1986 года точно было тепло. Невероятно, сказочно тепло, по крайней мере мне тогда так показалось – я вырядилась в какое-то там платьишко и белые гольфы и вышла во двор играть в «козла». Не в увлекательного карточного «козла» родом из Германии, а в нормального советско-детского «козла» с мячом, для которого требуется высокая глухая стена без окон, мяч и умение через этот мяч перепрыгивать. Для этих целей отлично подходила бойлерная во дворе, главное мяч не закинуть на крышу – доставать замаешься.

Точную дату не скажу, но воспоминание яркое именно по той причине, что необычно тепло, необычно рано для белых гольф, необычно сильный дождь, пролившийся на наши детские головы и, что уж совсем внезапно, какой-то необычно громкий ор моей матери из окна, чтобы я немедленно, НЕМЕДЛЕННО шла домой.

Вот этот мамашин вопль удивил меня до крайности. Не то, чтобы мать на меня никогда не кричала, но у нас не принято было выносить сор из избы, так сказать. Наорать-то она могла на меня запросто и по любому поводу, но вот чтоб так, на весь двор?.. И я пошла домой, страшно смущенная, вымокшая под дождем до нитки, на ровном месте обруганная (неужели из-за каких-то гольф? серьёзно? нет, ну ясно, что рано, но на градуснике за двадцать, она б ещё рейтузы меня надеть заставила!)

Дома с меня стянули платье, злосчастные гольфы, прочие предметы туалета; немедленно запустилась стиральная машина – а это, я вам скажу, не вот так вот запросто постирать, как сейчас, это возня со шлангами, наливом, сливом, отжимом, удерживанием скачущей машинки собственным весом и прочие танцы с бубнами; кроме того – где это видано, чтобы стирались только четыре вещи? Ради этой мелочи и затеваться не следовало, но мать затеялась и затеялась как-то особенно яростно.

Меня же безбожно скребли и тёрли в ванной мочалкой, как никогда до и после того случая; бесконечно мылили волосы, которые тогда были значительно длиннее, чем сейчас, и никто ничего не объяснял. Девочка я всегда была опрятная, вымачивания в отбеливателе никогда не требовалось, а вот поди ж ты.

Стирка, понятно, не помогла бы. Будь я тогда взрослой тётенькой, я непременно сказала бы своей маме, что «женщина, мне с вас смешно». Но мама не всё понимала, как и большинство взрослых тогда, в первые дни после Чернобыля, в такой, казалось бы далёкой от него Москве.

Накануне этой всеобщей помывки и постирки из командировки вернулся отец. Мне давно полагалось спать, но я не спала, а читала. Родители мои, слава богу за маленькие радости, были не из тех, что роются в детских портфелях и неожиданно вламываются в комнату, так что мне достаточно было просто вести себя тихо и приглушить свет лампы для чтения. Слушать взрослое бу-бу-бу в детские годы не всегда интересно, но иногда оно способно прорваться даже сквозь увлекательного «Шерлока Холмса». Отец что-то говорил о том, что «всё это» надо выбросить, только не очень понятно, куда. Возможно «всё это» можно сжечь или закопать, но тоже не очень понятно, где, как, куда. Коля, возражала мама, давай оставим хотя бы костюм, он совершенно новый, как его можно сжечь? Давай, говорила мама, повесим его на балконе и пусть он там проветрится. Папа кричал страшным шёпотом, что какой, нахрен, проветрится, что в самолёте изнутри содрали к собачьим чертям всю обшивку; что не оставили ничего, ни кресел, ни столиков, ни напольного покрытия – ни-че-го, а костюм, если вывесить его проветривать, будет фонить на всю округу.

Много непонятных слов сказал тем поздним вечером мой папа. Мне все эти слова тогда были незачем. Незачем мне тогда было понимать, почему в июле того же года, мы ехали в сторону Ужгорода, что в Закарпатье, через Минск, Киев и Львов в машине с наглухо закупоренными окнами. В Закарпатье служил в армии мой старший брат, я не помню, какого лешего нас туда понесло, я до сих пор всего не знаю. Это просто история, которую я навсегда запомнила только потому, что в те дни отчего-то нельзя было попадать под дождь и открывать окна в целях проветривания.

Бог миловал от проживания в центре всего тогдашнего ада.

Но всегда и от всего прочего, он, к сожалению, миловать не может.

***картинка находится в свободном доступе сети Интернет и будет удалена по первому требованию ее владельца.