Последняя фантазия

Легкий ветерок едва коснулся моей кожи. Такое ощущение можно испытать только в погожий летний день, когда теплый ветер ласково треплет волосы и приятно обдувает лицо, спасая от жарких солнечных лучей. Ветер – он как перышко: нежно дотрагивается, щекочет и летит себе дальше, по пути рисуя в воздухе невидимые виражи…
Четыре из пяти основных чувств обострились до предела. Я отчетливо слышала, как вдалеке шумит лес, как бранятся между собой чайки, как стрекозы слабо дребезжат в быстром полете. Я чувствовала запах речной воды, свежескошенной травы, смолы, тонкий приглушенный аромат цветков жасмина. Во рту – легкий привкус крови, шоколада и виски. Мое тело парило в невесомости, словно невидимые руки подняли его в воздух и несли навстречу неизвестности… Что со мной случилось? Как я здесь оказалась? Память, разум, эмоции- все было окутано непроглядной тьмой
Возможно, это лишь сон – теплый, окутывающий, манящий своей легкостью забытья? Нужно сделать небольшое усилие, и тогда я проснусь. Но тело отказывалось подчиняться мозгу: несмотря на старания, я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, не могла закричать, а веки словно налились свинцовой тяжестью. В голове подобно ночному мотыльку, угодившему в узкий оконный проем, билась единственная мысль: я должна проснуться! Мне необходимо открыть глаза!
Внезапно поверхность подо мной резко качнулась, и я, кажется, ударилась лбом о какую-то деревяшку. Легкий ушиб начал возвращать меня к реальности. Я попыталась пошевелить пальцами, чтобы на ощупь определить место, где нахожусь. Ладонь ощутила грубо обструганную древесину, нечто, похожее на рыбацкую сеть, россыпь осколков стекла. Один крошечный осколок поранил мне палец. Я поморщилась и неожиданно для самой себя открыла глаза. Солнечный свет отчаянно слепил, картина передо мной казалась размытой – сплошные пятна и блики…
В ту же секунду, чьи – то сильные руки резко сдавили мне плечи и толкнули вниз, в пустоту. И когда ледяная вода цепкими щупальцами обвила мое тело, туман, окутавший разум, рассеялся. Я вспомнила все.
***
С А. мы познакомились в день похорон моего бывшего однокурсника. А. был его младшим братом. Я же покойного знала скорее шапочно: мы учились в разных группах, но часто перекались в институтских коридорах, в библиотеке и сидели рядом на потоковых лекциях по гражданскому праву. Где-то в их середине я имела привычку засыпать, а когда пробуждалась, списывала у соседа пропущенную часть конспекта. У него был замечательный, разборчивый почерк: размашистый и крупный, без лишних завитков и закорючек. Но близко с тем однокурсником я не была знакома. Так сложились обстоятельства, что после окончания учебы я осталась работать в стенах родного вуза. Занималась всякой мелкой бумажной работой, следила за ведением документации и корреспонденции, наводила порядок в архивах - канцелярия, одним словом. Однажды, придя на работу ранним промозглым утром, я долго отряхивала в фойе одежду и зонтик от дождя и невольно остановила взгляд на черно-белом портрете у входа. На фото был он, тот самый сокурсник. Говорят, он был весельчаком и душой компании, активистом, спортсменом и главным заводилой в своей группе. Я не знала, что с ним случилось: болезнь, автокатастрофа, спортивная травма или еще какой-нибудь несчастный случай. Но неожиданно в сердце что-то кольнуло, да так сильно, что у меня отпали все сомнения. Я точно знала, что должна сходить и попрощаться с ним.
Людей на церемонии прощания была тьма. Кого-то из институтских я смутно припоминала, но большинство гостей были мне незнакомы. О покойном говорили много, вдохновенно и красочно. Конечно, после смерти человека его достижения и достоинства всегда возводятся в многократную степень, что-то додумывается, приукрашивается... Но не в случае моего сокурсника. Речи о нем действительно были искренними и полными бескрайнего сожаления. Я внимательно рассмотрела его фотографии, развешанные на мраморных стенах холла. На снимках были запечатлены самые яркие моменты жизни, которая, судя по всему, была очень насыщенной и полной приключений. В отличие от меня, не применившей полученные в альма матер знания, он серьезно углубился в свою специальность, открыл вместе со своими друзьями адвокатскую контору и за короткий срок прослыл грамотным специалистом, прекрасно разбирающимся в юридических тонкостях. А еще он был гитаристом в небольшой в группе, занимался дайвингом, баскетболом и несколько раз в год ходил в горы. Был отличным другом, коллегой, партнером по скалолазанию…Личностью. Слушая некрологи о нем, я вздыхала и качала головой - почему жизнь оказывается столь несправедливой и забирает хороших людей в самом расцвете лет?
А. был младше своего брата на три года. На протяжении траурной церемонии он держался в стороне, стоял, скрестив руки на груди. Он все время смотрел куда-то сквозь толпу, ни с кем не разговаривал, а когда к нему подходили с соболезнованиями, лишь тихо кивал, не задерживая взгляда. Уголки его губ слабо дрогнули, только когда его обняла мать, обливаясь слезами и приговаривая, что он остался единственным светом и опорой в жизни.
Я понимала, что больше мне здесь делать решительно нечего. Руки заледенели и покрылись мурашками, голова разболелась, и мне резко захотелось свернуться калачиком и порыдать. На меня тяжело влияли гнетущая атмосфера, рвущие душу слезы, прощальные с речи и приторно-сладкий запах ладана. Собравшись с духом, я положила свои цветы в общую массу, больше напоминавшую гигантскую цветочную поляну и стала подбираться к выходу.
- Вы не едете на кладбище? – кто-то из безликой толпы черных одеяний дернул меня за рукав пиджака.
Я помотала головой, отшатнулась и прибавила шаг. Нет, на сегодня достаточно испытаний для моей хрупкой психики. Если честно, я ведь почти не знала этого человека…
А. стоял у самого выхода, держа в руках длинную черную шаль своей матери. Он аккуратно перебирал пальцами легкую струящуюся материю и бормотал что-то себе под нос. Я подняла взгляд на его лицо и вздрогнула. По его щекам бежали слезы, оставляя после себя прозрачную поблескивающую дорожку. Он плакал в первый раз за сегодняшний вечер.
- Я вам очень сочувствую - произнесла я,- вы ведь его брат, верно?
А. кивнул и с силой сжал шаль в кулаке. Костяшки его пальцев побелели; побледнело и его лицо.
- Я когда-то училась с вашим братом на одном факультете и случайно узнала о случившемся. Я не могла пройти мимо этой новости, хотя почти не знала его. Что с ним произошло? – осторожно спросила я,- он попал в аварию? Разбился в горах?
- Его убили,- бесцветным тоном ответил А.,- неизвестный напал на него около дома и нанес сильную черепно-мозговую травму.
Я осеклась. Мысль об убийстве - последнее, что могло прийти мне в голову. После услышанного на панихиде складывалось впечатление, что у этого человека не может быть врагов.
- Не хотите прогуляться по набережной? – внезапно спросил он,- Мне необходимо выйти на свежий воздух. Здесь невозможно дышать, легкие словно цепью скованы…
- Разве вы не собираетесь ехать на кладбище? – удивилась я.
- То, что опустят в землю, уже не имеет отношения к моему брату. Это просто оболочка, не более... А с его душой я уже мысленно попрощался. Так вы идете?
В его взгляде было что-то приказывающее и настойчивое. Темно-карий цвет глаз почти слился с чернотой зрачка и явно обладал гипнотическим действием.
На набережной ветер по-хозяйски подхватил нас и понес в своем, известном только ему направлении. А. шел довольно быстро, и мне иногда приходилось ускорять шаг, чтобы догнать его. Моя скромная персона его мало интересовала, впрочем, он и сам не спешил открывать все карты. Он художник – это единственное, что я о нем узнала .В основном мы болтали о всякой чепухе - например о том, что цветы сопровождают человека всю его жизнь: появление на свет, первый класс, выпускной, свадьба, рождение детей, похороны…Почему бы для каждого события не придумать свой главный символ? Мы смотрели на голубей, нахохлившихся от осеннего холода, и предполагали, что несчастные птицы завидуют тем, кто улетает на юг, оттого они вечно такие возбужденные и нахальные…Когда мы прошли сквозь толпу туристов, спешащих в теплый салон автобуса, А. внимательно посмотрел им вслед и сказал, что осенью люди как-то по-особенному уязвимы и беззащитны. и никакие занавесы капюшонов и пальто не спасают их. «Осень опустошает душу, выворачивает наизнанку…Я предпочитаю писать портреты в это время года. Тогда легче улавливается сущность человека», признался он.
О брате он почти не говорил. Я подумала, что эта тема для него сейчас слишком болезненная, поэтому не затрагивала ее. Мне и сказать было нечего. Я больше слушала его, и не могла поверить, что этот парень совсем молодой, даже моложе меня. В его словах было слишком много трагизма, слишком много разочарования, слишком много жизненного опыта, который давил на плечи тяжелым грузом.
Мы гуляли до тех пор, пока закат не поднялся над серой гладью реки и руки не закоченели от ноябрьского холода. Зима уже прислала свой воздушный поцелуй; казалось, вот-вот пойдет снег. Но вместо этого снова налетел резкий порывистый ветер, и черная шаль, которую А. по-прежнему носил с собой, вылетела у него из рук и взвилась над мостом черным дымком. Мы расстались возле автобусной остановки. А. уверенным. быстрым шагом направился обратно в сторону набережной. Из окна отъезжающего автобуса я долго смотрела ему вслед и думала, что знакомство с ним было одним из самых странных явлений в моей жизни.
Я больше не надеялась его увидеть. Мы расстались, не обменявшись друг с другом ни адресами, не телефонами. Я могла бы узнать в институте координаты его погибшего брата и таким образом найти самого А., но к чему было искать с ним встречи? В конце концов, в тот холодный ноябрьский день я просто поддержала человека, только что потерявшего близкого родственника.
Перед Новым годом я совсем закрутилась в вихре рабочей суеты и домашних дел. К последней неделе декабря я устала настолько, что мне до дрожи хотелось бросить кипу отчетов, выключить компьютер, выбежать на улицу, с разбегу прыгнуть в сугроб и лежать в нем до тех пор, пока холод не подберется к коже через несколько слоев одежды. Как в детстве. Помню, как маленькой девочкой я убеждала всех вокруг, что снег съедобный, и на самом деле именно из него делают сахарную вату. Нужно просто сахар добавить, и все. Ох, и досталось мне однажды от мамы после дегустации подобного снежного «лакомства»! Улыбнувшись воспоминаниям, я решила уйти с работы на полчасика раньше и прогуляться по заснеженному городу.
Погруженная в собственные мысли и заботы я не заметила, как очутилась на оживленной пешеходной улице. Она была излюбленным местом прогулок городских жителей и туристов. Витрины магазинов манили прохожих своим ослепительным светом, сувенирные лавки пестрели разнообразием очаровательных безделушек. От аппетитных запахов, доносившихся из многочисленных кафе, рот моментально наполнялся слюной. Музыка здесь никогда не утихала, тут и там сновали актеры, переодетые в героев мультфильмов и развлекали детей; мерцали вспышки фотоаппаратов. Словом, жизнь здесь кипела круглосуточно. И в этом гудящем хороводе незнакомых радостных лиц я случайно увидела его. Так же как тогда, на панихиде, он выглядел инопланетянином среди прочих людей, он не вписывался в окружающую обыденность. А. сидел напротив магазинчика с сувенирами, на белом пластиком стуле, явно не подходящем для его внушительного роста. Держа в руках длинный грифельный карандаш и отрывистыми, молниеносными движениями создавая набросок на бумаге, он почти не смотрел на энергичную полную дамочку, позирующую ему изо всех сил.
- Готово, - хриплым голосом сказал он и вручил женщине черно-белый портрет. Мне изображение показалось слегка карикатурным и насмешливым. Однако, взглянув на работу, дамочка удовлетворенно кивнула и расплатилась.
- Я тоже хочу портрет, сказала я, усаживаясь перед ним,- Помните меня?
Он посмотрел на меня с легким удивлением и растерянностью. В наступавших сумерках его глаза казались совсем темными.
- Нет. То, есть, да, я помню Вас, то не хочу писать портрет. Не здесь. Не сейчас.
- Вы только что дали мне повод обидеться, - шутливо сказала я.
- Я не хотел Вас обидеть. На улице почти стемнело, и я уже заканчиваю работу. В свете фонарей мне не хочется рисовать, я не смогу уловить все необходимые детали.
Я развела руками.
-Что же, тогда не буду настаивать. Если честно, я не ожидала вас когда-нибудь снова встретить. Город такой большой, легко затеряться навсегда…
-А я знал, что мы встретимся. В том день вы мне запомнились, запали в душу. Когда такое происходит, можно быть уверенным, что за первой встречей непременно последует новая. В жизни не бывает случайностей.
Он сложил свои инструменты в большую черную сумку, накинул на голову капюшон и, взял меня за руку.
- Пойдем отсюда, здесь слишком шумно. Насколько мне известно, неподалеку есть небольшое уютное кафе, где можно посидеть и согреться.
- Вы думаете, что у меня не было других планов на сегодняшний вечер?- спросила я.
А. внимательно посмотрел на меня.
- Думаю, нет. По этой улице шатаются лишь туристы, студенты, любовные парочки и люди с усталыми лицами, не знающие, как скоротать вечер. Вы из числа последних.
Уже через полчаса я держала в руках большую кружку самого ароматного кофе на свете. За окном бушевала снежная буря, уличные фонари безостановочно мигали, водители машин раздраженно сигналили, попав в досадную автомобильную пробку. В уютном зале кафе не было никого, кроме нас; играла легкая ненавязчивая музыка, и мягкий свет ламп в абажурах-фонариках приятно согревал и успокаивал.
Сначала мы разговаривали тихо, обсуждали последние события в мире, ненастную погоду, надежды на следующий год. Потом разговор разошелся, скованность исчезла; мы шутили и смеялись до слез, делились историями из своей жизни. Сегодня А. уже не казался мне таким серьезным и чересчур взрослым, как тогда. На щеках у него заиграл легкий румянец, волосы разлохматились, а в глазах появилось что-то задорное и ребяческое. Мы заказали еще по одной кружке кофе и рискнули попробовать шоколадный десерт. Мне не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
А. расслабился; он позволил себе быть более открытым и откровенным. Он рассказал, что работа уличным художником для него пока что единственный способ заработка. Он жил один, на окраине города, в просторной квартире, доставшейся ему по наследству от бабушки. А. вел почти отшельнический образ жизни и больше всего времени проводил в работе над картинами или за чтением книг. Институт он окончил в прошлом году с красным дипломом, но в глубине души считал, что образование получил лишь для «галочки», чтобы угодить родителям. Свое призвание он видел совершенно в ином и стремился доказать это всем окружающим. Именно поэтому он предпочел писать портреты случайных прохожих, а не сидеть в душном офисе, глядя пустыми глазами в монитор компьютера.
Я спросила, как он справляется с потерей брата и в порядке ли его родители после трагедии. Он нахмурился и побледнел, а приветливая улыбка моментально испарилась с его губ. Выдержав длинную паузу, он, наконец, тихо ответил, что все идет своим чередом; жизнь продолжается.
Мы просидели в кафе до самого закрытия. Мне было настолько комфортно и хорошо, что я закрыла от наслаждения глаза, откинула голову на спинку мягкого кресла и прислушалась к тихому джазу, который лился из динамиков.
- Неужели я Вам так сильно наскучил, что Вы решили подремать прямо здесь?
- Вовсе нет, все прекрасно, - возразила я, - кажется, я уловила то тонкое и чертовски приятное ощущение, которое обычно называют блаженством.
Мы вышли на заснеженную пустынную улицу далеко за полночь. Казалось, весь мир погрузился в спячку до первых признаков грядущего рассвета. Можно было улыбнуться друг другу на прощание и разойтись в разные стороны. Каждый бы побрел к себе домой, преодолевая снежные препятствия и пряча лицо от колкого влажного ветра в складках шерстяного шарфа. Но его дом в отличие от моего был слишком далеко от того места, где мы находились. Я знала, что туда уже давно не ходят ни автобусы, ни метро. Он тоже это знал. Но самое главное, нам не хотелось прощаться. И как незаметно между нами в тот вечер исчезали скованность и церемонность, так незаметно мы оказались возле моего дома, который стал тогда для нас обоих самым желаемым пристанищем.
С тех пор А. стал частью моей жизни. Мы вели долгие беседы обо всем и ни о чем, гуляли до боли в ногах, смеялись и ссорились по мелочам. Как всякая творческая личность, А. часто уходил в себя и полностью отключался от внешнего мира. Были дни, когда в его поведении неожиданно возникали отстраненность и холод, которые затем сменяла привычная приветливость. Сначала я злилась и обижалась, но вскоре смирилась с частыми перепадами в его настроении. Мне нравилось изучать его, хоть это было нелегко. Я чувствовала себя исследователем, блуждающим на своем корабле по бескрайним просторам морей. Казалось, я плыву по уже знакомым и изведанным местам, но туман впереди постепенно рассеивался, и отрывались новые незнакомые горизонты. Его личность напоминала древний затерянный город с множеством потаенных местечек, закоулков, заброшенными домами, садами, заросшими дикими растениями и увитые плющом….Он знал обо мне все, но сам продолжал оставаться загадкой
А. очень ценил творчество в любом его проявлении. Он находил смысл и оригинальность в самых странных, нестандартных и подчас даже сомнительных произведениях искусства. Однажды мы пришли в художественную галерею на выставку модного ныне художника-абстракциониста. Я долго вглядывалась в его работы и не могла понять, как подобное можно всерьез выставлять на всеобщее обозрение. А. взял меня за руку и водил от картины к картине, объясняя, как он сам видит замысел автора. Я слушала его, старясь впитывать информацию каждой клеточкой тела и надеясь, что смогу когда-нибудь также глубоко вникать в суть вещей.
Он и меня призывал творить.
- Ты никогда не пробовала создавать что-нибудь своими руками? Взять идею из собственного воображения и воплощать ее в жизнь? - однажды спросил он. Мы сидели на балконе, укрывшись одним широким пледом, и вдыхали первые запахи ранней весны.
- По сравнению с тобой я – посредственность,- вздохнула я, - мне больше нравится наслаждаться чужими творениями, нежели придумывать что-то свое.
- Это неправильно. Каждый человек способен выразить свои чувства в виде чего-то материального или духовного. Созидать.
- Я неплохо шью, но мои работы сложно называть продуктом воображения. Скорее, аккуратные вещицы, выполненные по четко заданной схеме, - ответила я.- Хотя… В пору юности я писала стихи. У меня был толстый дневник со страницами, пахнущими корицей и апельсинами, я была излишне сентиментальной и неплохо дружила с рифмой. Так и сочиняла время от времени.
-Это же прекрасно! А ты называешь себя посредственностью.
-Там были далеко не шедевры, - засмеялась я.- Так, больная фантазия.
А. сдвинул брови.
- Разве фантазия может быть больной или здоровой? Кто вообще придумал устанавливать для нее какие-то рамки? Мы знаем, какой должна быть в норме температура человека, артериальное давление, уровень гемоглобина, в конце концов. Но кто определил пределы для воображения?
Мы часто ходили на всевозможные выставки, фестивали и показы современного искусства, но работы А. мне нравились больше всего. Они занимали почти всю комнату , были скрыты от окружающего мира и ждали своего звездного часа. Чаще всего он изображал лица людей, переживающих различные эмоциональные состояния; фантастические миры, странников в космических пустынях и в сказочных лесах… Особенно мое внимание привлекал портрет девушки, слегка похожей на меня. Ее фигура, изображенная по пояс, парила в лазоревой толще воды. Длинные рыжие волосы развевались вокруг нее, напоминая экзотические морские кораллы. У нее были тонкие, изящные черты лица и бледная, почти прозрачная кожа. Веки были сомкнуты. Она выглядела нежной, умиротворенной, и прекрасной, как русалка из древних легенд.
Каждый раз, смотря на эту картину, я ловила себя на мысли, что между мной и этой девушкой есть что-то общее. Возможно, дело во внешности – у меня тоже были такие же длинные волосы медового цвета, веснушки на переносице и тонкие губы. Но картина была написана задолго до нашей встречи. Как-то раз я не выдержала, и спросила, если ли прототип у морской красавицы.
- Это моя бывшая жена, - абсолютно будничным тоном ответил он.
- Ты был женат?- потрясенно спросила я, открыв для себя новую грань его личности.
-Да. Давно и недолго. Разве ты никогда не обращала внимания на этот шрам? – он показал на плохо заживший широкий порез на безымянном пальце.
Я кивнула. Почему-то я никогда не интересовалась, откуда он взялся.
- В тот день, когда она бросила меня, я рывком хотел сорвать кольцо с пальца. Но оно неожиданно оказалось мне мало и упорно не хотело сниматься. Я был в отчаянии, не знал, что творю. Просто схватил ножик для резки бумаги и попытался поддеть кольцо, но лезвие соскользнуло, и вместе с кольцом я содрал кожу до крови. Что ж, таким образом, душевная рана оставила реальный след на моем теле,- усмехнулся он.
- Вы до сих пор не разведены?- медленно проговорила я, стараясь унять дрожь в теле.
- Нет. Она уехала в другую страну и не оставила своих координат. Словно канула в воду. Наверное, у нее уже давно новая жизнь и новая любовь. Расслабься - для меня тот поблекший штамп в паспорте ничего не значит.
Значит, еще как значит, мысленно повторяла я. Неожиданно мне стало страшно. Чем дольше я была знакома с А. тем больше убеждалась, что не знаю о нем ровным счетом ничего.
В мае наш институт охватила типичная предэкзаменационная суета. Дипломники как угорелые носились за научными руководителями, а остальные студенты избавлялись «от хвостов», накопленных за два семестра и с трепетом ждали сессию. На меня свалился целый ворох документации, нередко я задерживалась на работе допоздна, а то и вовсе продолжала работать дома. А. тоже переживал не лучшие времена - одна картинная галерея отвергла его предложение об организации выставки, работа на улице не приносила большой выручки и с трудом покрывала даже коммунальные расходы. Он мог не разговаривать со мной по несколько дней, закрывался в комнате, начинал картину, затем уничтожал набросок и принимался писать заново. Я знала, что в такие моменты лучше не навязываться ему с глупыми разговорами и сочувствием.
Он почти не навещал родителей после смерти брата, хоть и жил в одном городе с ними. Мне потребовалось немало времени, чтобы заставить его съездить к ним - поговорить с матерью по душам, обнять отца. Он всячески отнекивался и находил причины, чтобы не ехать, но, в конце концов, сдался, и ранним субботним утром, поцеловав меня на прощание, отправился в родительский дом.
Воспользовавшись одиночеством, я с головой погрузилась в работу. Мне нужно было отправить несколько документов по электронной почте, но мой ноутбук приказал долго жить, а на покупку нового пока не было денег. Обычно я пользовалась компьютером А., но, зная, как ревностно он относился к личным вещам, старалась делать это как можно реже. Я заметила, что А. не вышел из своей учетной записи и приготовилась вводить свой логин и пароль, но неожиданно рука дернулась. Я пригляделась к адресу почты, под которым сидел А. Он был мне незнаком. На фото в профиле почты красовалась улыбающаяся девушка с пронзительно рыжими волосами, и изумрудно-зелеными глазами. Я могла поставить на что угодно- это была она. Его бывшая жена, русалочка с той самой картины.
Бывают моменты, когда здравый смысл покидает тебя, и тобой начинает двигать безрассудной желание докопаться до правды. Узнать истину, несмотря ни на что, игнорируя слабые сигналы мозга, предупреждающие, что правда может быть страшной и неприглядной. Я слегка растерялась, открыв входящие сообщения в чужой почте, но настоящее потрясение испытала, когда начала читать исходящие письма. Сообщения отправлялись ежемесячно на один и тот же электронный адрес. Письма, написанные как под копирку. В них дочь, работающая где-то за границей, расписывала матери свою счастливую безоблачную жизнь, уверяла, что на работе ее ценят как первоклассного сотрудника, что здесь она нашла кучу новых друзей и встретила прекрасного мужчину, с которым готова провести остаток своих дней. Эти письма были похожи на рождественские открытки: из них сочились улыбки , воздушные поцелуи и поздравления. К некоторым письмам прилагались фотографии. На них не было людей, только прекрасные виды ночного города, дорогого офиса, солнечного пляжа. За девушку и ее новую жизнь можно было бы от души порадоваться, если бы не одно «но». Она не писала эти письма. Все до единого на протяжении года писал один и тот же человек, чей слог и стиль я прекрасно узнавала в каждом послании. Это был А.
Я перечитывала эти письма раз за разом, пока буквы перед глазами не начали расплываться и разбегаться в разнее стороны, как муравьи из разрушенного муравейника. По-хорошему, нужно было бы дождаться А. и расспросить его обо всем, что происходит. Он бы объяснил, для чего отправляет письма от лица своей бывшей жены ее матери. Возможно, это шутка, или какая-нибудь досадная ошибка, или… Я зашла в его мастерскую, сдернула покрывало с картины и снова вгляделась в изображение рыжеволосой девушки. Спокойное, мертвенно-бледное лицо окутывала синева морской воды. «Она словно канула в воду...», сказал про нее А.
Я схватила сумку, побросала в нее свои немногочисленные вещи и выскочила из квартиры, забыв выключить свет в квартире.
Не знаю, понимал ли А., почему я больше не хотела возвращаться к нему домой, почему избегала его взгляда и каждый раз вздрагивала от его прикосновений. Он не интересовался причиной изменений в моем поведении; впрочем, он никогда не задавал слишком много вопросов. К тому же фортуна, наконец, оказалась на его стороне: ему удалось договориться о предоставлении помещения для выставки своих работ. Теперь он выглядел чрезвычайно гордым и уверенным в себе человеком, словно перед ним вот-вот откроются все двери в мир успеха и всеобщего признания.
И если раньше я слушала его с восхищением и поражалась его уму и мудрости, то теперь в каждой его фразе я видела самовлюбленность и тщеславие. До открытия выставки он мог говорить только о ней, о своих новых работах и мечтах о будущем. Он ни разу не поинтересовался, как у меня идут дела. Для него я превратилась лишь в безмолвного слушателя, обывателя, оказавшегося по нелепой случайности рядом с гением.
В то раннее утро солнце незваным гостем постучалось в наши окна и принесло запахи жасмина в качестве гостинца. А., как обычно, не спал всю ночь- выставка должна была открыться через два дня, и на фоне ее ожидания бессонница стала хронической. Я снова стала ночевать у него. Та ситуация с бывшей женой начала потихоньку забываться , а возникший испуг казался теперь уже глупым недоразумением. Я смотрела, как А. радуется предстоящему событию словно мальчишка, которому родители пообещали поход в цирк на выходных. Как же я могла заподозрить его в чем-то ужасном?
- Как жаль, что брат не увидит твоего успеха, - сказала я за завтраком.
- Сомневаюсь, что он оценил бы мое творчество по достоинству. Он ни черта не смыслил в искусстве. Держу пари, что он пришел бы в галерею вместе со своими дружками-скалолазами и вел бы там себя как последний болван.
- Не говори так о нем, - прошептала я.
А. засмеялся.
- Это правда! Как все адвокаты, он обладал отлично подвешенным языком и полным отсутствием чувства прекрасного. Для него были важны материальные ценности, а не духовные.
- Если бы он увидел твои работы, то был бы восхищен ими.
-Он видел их! Видел, и насмехался над всем, что я делаю!- вскочил А., столкнув со стола чашку с кофе, - Он считал, что я неудачник, и все, на что я способен - это портить бумагу своей дурацкой мазней! Мне нужно было брать пример с брата, подражать ему, бежать следом за ним, чтобы хоть немного приблизиться к его успеху.
- Ты никогда не рассказывал, что вы не ладили между собой.
А. бросил взгляд, который был для меня совершенно новым.
- Ладил ли с человеком, который с детства нацепил на меня ярлык ничтожества? О, безусловно, нет. Я ненавидел его. Всегда ненавидел.
-Но теперь его нет, - возразила я,- Вы больше никогда не сможете помириться, и тебе уже некому доказывать свою успешность. Неужели ты до сих пор не можешь его простить?
А. медлил с ответом. Он поднял со стола упавшую чашку, задумавшись, стал вертеть ее в руках
- Я рад, что он умер – наконец произнес он.
- Это гадко! Как ты можешь говорить такое?
Я встала из-за стола и помчалась к двери. По коже бегали мурашки, к горлу подбиралась тошнота, а ноги отказывались слушаться.
- Подожди, - спокойным голосом сказал А.,- Я должен показать тебе кое-что.
Он заглянул под кровать, где обычно лежали старые картинные рамы и вытащил оттуда небольшой деревянный ящик с облупившейся краской. Внутри лежали различные конверты, бумаги, открытки, пожелтевшие газетные вырезки. Он немного покопался в ящике и достал пачку цветных фотографий.
Это были снимки с его свадьбы. Море гостей, цветы, пышное платье невесты…Уже знакомая мне рыжеволосая девушка широко улыбалась на каждой фотографии, кокетливо сжимала в руках букет невесты, обнимала и целовала счастливого А. Она охотно позировала фотографу и обнимала других гостей, родителей, друзей, брата А…Я задержала взгляд на их совместной фотографии и уже собиралась отложить ее в сторону, когда А. произнес:
- Они даже на нашей собственной свадьбе не скрывали своих отношений. Стоило мне отвернуться, как она где-то уединялась с ним. Я был слепым дураком, а они вместе смеялись надо мной.
Я молчала, не зная, что сказать.
- Она так сильно хотела получить вот это все - она обвел руками комнату,- что в высшей степени овладела искусством притворства. Смешно, правда? Наследство бабушки сыграло со мной злую шутку. Я стал марионеткой в чужих руках. Знаешь, я ведь очень тонко чувствую людей, моментально распознаю ложь, фальшь и двуличие. Но она сумела меня переиграть…Или влюбить в себя, не знаю.
- И когда ты узнал правду о них?
- Брат сам сказал. Как всегда, приправив горькую правду своей обворожительной сладкой улыбкой, от которой традиционно таяли все окружающие. Он не чувствовал за собой вину. Я неудачник, и обман такого как я был вполне забавной игрой.
- Что же ты сделал, узнав правду? – спросила я, хотя не была уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос,- Что ты сделал с ней, ведь ты любил ее?
- Я написал ее портрет,- улыбнулся он,- тот самый который тебе так полюбился. К сожалению, она позировала для меня недолго, всего одно мгновение. Но бывают такие мгновения, которые запечатлеваются в памяти на всю жизнь, и их потом можно перенести на холст.
- Где твоя жена? – я почувствовала, как по моим щекам катятся слезы.
Он усмехнулся. Снова новое лицо, новая грань, совсем чужая и пугающая.
Он ушел на кухню и спустя минуту вернулся с бокалом виски и плиткой горького шоколада.
- Ты вся дрожишь. Выпей. Ты что, боишься меня?
- Я просто не знаю, кто ты такой.
Меня и правда всю трясло, да так, что я едва не выронила бокал из рук. Попробовав шоколад, я больно прикусила язык и почувствовала металлический привкус крови во рту.
А он начал рассказывать. Описывал отрывки, образы, сцены. Резкие, саркастичные реплики напоминали росчерки на бумаге. Он рассказал, как легко было усыпить ее бдительность и заманить на берег, как слабо она сопротивлялась, как ее тело поглотила толща воды, как рыжие волосы тускнели в темной синеве реки…
Ее ускользающий образ стал источником вдохновения, катализатором фантазии.
С братом было легче. Он не желал выдумывать для расправы с ним что-то поэтичное. В его смерти, как говорил А., не было символизма - брат его не заслужил. Все прошло гладко и идеально. Никто ничего не заподозрил. Даже сам А. не ожидал, что все выйдет так легко.
Я понимала, что он делился со мной всем этим, совершенно не боясь огласки. Он был уверен, что я больше ничего не смогу рассказать.
Окружающий мир стал плыть перед глазами, легким не хватало воздуха. Я все-таки выронила бокал из рук и провалилась во тьму.

***
Вообще, я недостаточно хорошо умела плавать. В детстве я ленилась посещать бассейн, и теперь смело могла проклинать себя за это. Но я била руками воду, захлебывалась, кричала. Неожиданно во мне открылись силы, о которых я не подозревала. Я проснулась раньше, чем он думал, и теперь это было моим главным козырем.
Злость придавала мне сил. Я не хотела становиться еще одним мгновением для его будущей картины. Одна подобная уже у него есть, а я буду только жалкой копией, репродукцией его же шедевра.
Я уцепилась онемевшими пальцами за край лодки, на которой он привез мое , как ему казалось, бездыханное тело. Он явно не ожидал, этого, но сильно не растерялся и схватил весло, приготовившись нанести последний удар. Я последний раз взглянула в его холодные, обезумевшие глаза, и в моей голове пронеслась такая неуместная, странная мысль: разве могло родиться светлое и чистое чувство между людьми, которые познакомились в месте, где витал ореол смерти?
Руки художника, не державшие раньше ничего тяжелее кисти. неловко ухватили весло и так же неловко выронили его. И это мгновение, одна секунда промедления разделила нас навсегда. Секунда, которая позволила мне почти вылезти из воды, а ему, нелепо отступиться на деревянной поверхности и упасть за борт. Лодка едва не перевернулась, меня снова потянуло вниз в глубокую воду. Но на этот раз пленником бурной, капризной реки стал А.
Он не умел плавать. Он сам признался мне в этом как-то раз, когда я планировала съездить летом на юг на морское побережье.
Обессиленная, я легла в лодку и закашлялась. К счастью, я не успела наглотаться воды, и дыхание стало выравниваться. На берегу раздавались крики людей; ко мне спешили на помощь очевидцы случившегося. Я прислушалась к ударам бешено колотившегося сердца, подняла глаза к небу – нежно-голубому, летнему, с причудливыми фигурами пушистых облаков. Я смотрела в небо, но не могла разглядеть в этих облаках что-то конкретное, так, сплошь размытые бесформенные очертания. Наверное, мне просто не хватало воображения.

А. считал, что фантазия человека не имеет предела. Но я имела на этот счет другое мнение. Если выйти за рамки дозволенного, потерять контроль над собой, превратиться в человека, одержимого своей идеей, то однажды безумная фантазия может стать последней.