До свидания, Рыжик

Оранжевый подснежник посреди опавшей утратившей белизну пены снега. Слишком яркий, нереальный в двухцветном мире. Словно крошечное оранжевое солнце, от него с непривычки даже больно глазам, и невозможно отвести взгляд. Хочется смотреть, смотреть и плакать… Стал слишком сентиментальным за эти годы, или близость маленького беззащитного чуда, пробившегося через талую корку снега, сделала слезу тяжёлой, неудержимой на ресницах? Какая разница. Мокрая дорожка пробежала по небритой щеке, когда он неловко опустился на колени, затаив дыхание, протянул руку и коснулся огрубевшими пальцами первого весеннего цветка. И тот вздрогнул в ответ, шевельнул нежными лепестками, закачался на тонкой ножке.

– Здравствуй, Рыжик, – прошептал он, – спасибо, что не забыла меня.
Дрожащая пелена скрыла ноздреватый снег, сгладила и размыла черноту таёжной проталины, а горький горячий ком застрял в горле. Рыжая прядь волос больно хлестнула по лицу. Он даже непроизвольно загородился ладонью. А из прошлого на него с ужасом и осуждением взглянули зелёные глаза.

Она была совсем ребёнком, и до окончания школы ей оставался целый год. Что он, двадцатитрёхлетний выпускник физкультурного института и обласканный фанатами чемпион республики, нашел в этой пигалице? Маленькая, невзрачная, с острыми плечиками и впалыми щёчками, с постоянно надутыми губками – чем она привлекла его, чем покорила? Отчего эта малолетка так глубоко запала в душу, что даже поселилась в снах? Отчего при виде вздёрнутого носика и смеющихся изумрудных глаз так сладко ноет сердце? Отчего звериная ревность мутит сознание, когда рядом с ней чужой? Что за недоступная сознанию магия теплится в этом несформировавшемся теле «гадкого утёнка»? Заставляет думать о ней, искать встречи, ревновать? Что привлекает к ней толпы разновозрастных самцов? Похоть? Нет. У него ни разу не возникло желания залезть ей под юбку. Тогда что? А не всё ли равно? Он не мог, да и не хотел объяснять свою странную тягу. Ему лишь хотелось быть рядом. Гонять сопливых соперников стало для него привычным делом. Ему, боксеру-профессионалу, достаточно было лишь появиться рядом с очередным её бойфрендом и сделать недовольное лицо, как тот, ломая ноги, уносился прочь. Как она злилась в такие моменты, как кидалась на него с кулачками! А он с хохотом подхватывал её на руки и кружил, кружил. Наверное, это и была любовь. Хотя ему тогда было смешно представить свой брак с безгрудой рыжей малолеткой. В его жизни были роскошные длинноногие красавицы с пышными формами и томными взглядами. Он проводил с ними ночи, а днём возвращался к ней. Она знала о его похождениях, но не пыталась помешать. Лишь один раз спросила:
«Ну чего ты ко мне прицепился-то? Расшугал уже всех, я ж так вообще без никого останусь… И чего тебе надо? Я же ведь… это… ну, не в твоём вкусе».
Он рассмеялся, отшутился, сказал, что чувствует себя её братом, а значит, несёт ответственность.
«Да причём тут брат, какой ещё брат… Мне не нужен брат – мне нужен человек. Настоящий, понимаешь?».
«Вокруг тебя одни ничтожества, чмошники какие-то. Обещаю, если появится Человек – я, так и быть, исчезну. Свалю с горизонта».

Зачем он сказал это? Зачем дал странное и невыполнимое обещание? Нет, тогда он верил своим словам, тогда он еще не любил.
Её звонок перевернул жизнь. Заставил оцепенеть и сжать кулаки.
«Помнишь, ты обещал уйти, если я встречу человека? Ну, вот… такой человек появился».

Он подчеркнуто громко рассмеялся. Спросил – кто этот счастливчик? В каком классе?
« Если хочешь знать, младше тебя всего на год. И вообще… Мы любим друг друга, вот! И у нас всё по-настоящему, мы поженимся, как я закончу школу. Знаешь что… ты не приходи больше, пожалуйста. Очень тебя прошу».
«Живи, Рыжик! Благословляю!» – с пафосом откликнулся он и бросил трубку.
А потом начались страдания. Он понял, что не может жить без зелёных глаз, обиженных губ и детских узких плечиков… Не может обходиться без её голоса, смеха и вздохов. Оказывается, он любил только её. Любил всегда, беззаветно и трепетно. Алкоголь не спасал от страданий, табак лишь щипал глаза и раздирал горло. Он бесился, грозил в пустоту кулаками и пил. Ненавидел её, проклинал себя и снова пил.
А потом он появился у них на пути. Стоял, широко расставив ноги, исподлобья глядя на счастливую парочку.

Вид избранника удивил и разочаровал его. Низенький пухлый ботан. Лопоухий и очкастый. И ради него…

Ярость затопила сознание густой чёрной волной.
«Пошёл прочь», – процедил он сквозь зубы.

Привык, что прежние ухажёры мгновенно испарялись. Этот не сдвинулся с места. Смотрел снизу вверх дерзко и смело.
И тогда он ударил. Вложив в удар скопившуюся тёмную энергию и злость. Знал, что может убить, но не сдержался. Да и была ли в тот момент в сознании хоть одна здравая мысль? Только клокочущая слепая, неподдающаяся объяснению ненависть. Ненависть к тому, кто хочет отобрать у него нечто важное, то, без чего невозможно существовать.

Голова соперника нелепо дёрнулась, очки слетели. Он упал на колени.
Можно было торжествовать победу, но ботан вдруг поднял голову. По разбитой губе стекала тонкая струйка крови, а в глазах разгоралась холодная решимость. Этот будет драться. Умрёт, а не отдаст своего.
«Сука! Не понял, значит, козёл?!». Двойной в голову! Удар ногой в живот! «Получи, падла!».
Кто-то прыгнул на спину, застучал кулаками по плечам и шее. «Неужели у очкарика были друзья?».
Он сбросил с себя нападавшего, развернулся и оцепенел…
Никогда он не видел её в таком бешенстве. Щеки пылают, перекошенный рот оскален, крылья носа раздуваются.
«Ненавижу! – она бросилась на него, шипя и пытаясь выцарапать глаза ногтями. – Ненавижу! Гадина!».
«Дура!» – злость и обида ослепили. Он оттолкнул её. Казалось, не сильно. Но хрупкое тело отлетело в сторону, покатилось по асфальту и замерло, нелепо вывернув шею.

Взглянув в зелёные неподвижные глаза, он всё понял и в изнеможении опустился рядом. Словно усиливая драматизм ситуации, сверкнула молния, оглушительно захохотал гром, и с потемневших небес обрушился каскад воды. Он сидел в шелестящей пузырящейся луже и не мог отвести взгляда от родного и любимого лица. Дождь трепал рыжие намокшие пряди, стекал по бледнеющим щекам. Рядом надрывно скулил очкарик, а он молчал. Несмотря на июльскую жару, его била холодная дрожь, зубы выбивали аритмичную дробь.
Это было последнее лето в его жизни. Впереди ждали лишь промозглая серая осень и бесконечная ледяная зима.

«Самоубийство - страшный грех, сын мой. И нет греха тяжелее».
Голос священника был мягким, обволакивающим. А он теребил побуревшие бинтовые повязки на запястьях и упрямо мотал головой:
«Убить другого человека намного страшнее. Она была совсем ребёнок. Я отнял у неё жизнь и сам не достоин жить. Кто для Бога важнее, невинное дитя или кровавый убийца? Убить себя – значит расплатиться за убийство другого».
«Для Господа все одинаково важны. Оставшись в живых, ты имеешь возможность покаяться. Совершив самоубийство - уйдёшь непрощённым».
С того памятного разговора с иеромонахом прошло восемь лет. Но он отчётливо помнил, как воскликнул: «Это всё красивые слова! Я никогда не узнаю, простила ли она меня!».
«Господь подаст тебе знак», – серые глаза монаха улыбались.
«Если это случится – я посвящу себя Богу! Уйду в монастырь! Обещаю!».

Оранжевый подснежник посреди опавшей утратившей белизну пены снега. Слишком яркий, нереальный в двухцветном мире. Он забыл, что на свете живут и другие краски. Маленькое рыжее солнышко, трогательное и нежное. В обрамлении резных салатовых листьев.

В таёжном воздухе, настоянном на свежести и хвое, отчётливо ощущался давно забытый запах. Наверное, так пахнет счастье. Слеза. Слишком тяжёлая, чтобы удержаться на ресницах. «Господи, спасибо тебе за знак. Я помню о своём обещании».

Голос напарника, громкий и грубый, прервал свидание с прошлым:
– Осужденный! Хорош филонить!
Он обернулся излишне резко. Похоже, его вид смутил матёрого сидельца. Улыбка сползла с губ, зэк тихо спросил:
– Ты чего, брателло? Подснежника, что ли, непогребённого надыбал?
Он рассмеялся. Впервые за восемь последних лет, искренне и счастливо.
– Почти угадал. Подснежник.
Каторжанин напрягся.
– Чё, в натуре? Жмур?
– Да нет, какой жмур – цветок. Оранжевый.
– Тьфу ты! – напарник витиевато выругался, – ну ты, вальщик, точно с дуба рухнул! Все парни баланы катают, а он цветочки нюхает! Ты точно не вольтанулся? Видел бы ты свой портрет: вафельник раззявен, брызги глупые – ну чисто бивень галимый!
– Ладно, – отмахнулся он, – фильтруй базар! Уже иду!
Пройдя несколько шагов, обернулся и еле слышно прошептал:
– До свидания, Рыжик. Не скучай. Я вернусь.

ЖАРГОННЫЕ СЛОВА, ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ В ТЕКСТЕ:

Подснежник – труп, найденный весной
Жмур – труп
Надыбать – найти
Катать баланы – работать на лесопилке
Вальщик – старший в паре на валке леса
Вольтануться – сойти с ума
Вафельник – рот
Брызги – глаза
Бивень – глупый человек

Галимый – полный, без примесей, плохой