Глоток ненависти

  • Кандидат в Самородки
  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Андрей Ваон
Глоток ненависти
Аннотация:
Тут подробно:
http://litclubbs.ru/posts/2752-vrednyi-zhanr.html
Некоторая непотребщина, чернуха и стыдливо запиканный мат, в общем, 18+.
Текст:

Когда Алисе исполнилось пятнадцать, она поняла, что Цоя в живых нет.

Незадолго до этого дня рождения перерезала себе вены её мать; пока ехала скорая, Алиса в ступоре глядела на холодное и прекрасное тело в окровавленной ванне. Часа через два, услышав в телефоне тихое Алисино: "мама умерла…", отец, не проводив жену в последний путь, кончился от обширного инфаркта – был он сильно не молод и имел слабое сердце. Не уберегли дочь от своих недугов родители, так сказать. Хотя и очень старались - Алиса росла тепличная, в любви; горя и не знала.

И вот идёт по улице Алиса-новорождённая, глаза стеклянные, ноги еле волочит. Сил и воли нет даже на то, что бы руки на себя наложить. И вроде ничего не замечает вокруг, но вот на стене - обыденная неизменность цой­­­_жив (только "жив" перечёркнуто). Глаза Алисины фокусируются, и после прочтения надписи почти тут же приходит осознание неживости Цоя. Причём - прикидывает Алиса в уме даты – уже очень долгой.

Вот тогда-то Алисин мир окончательно надтреснул и окривел. Злобой на него до краёв наполнилась Алиса.

Это её и спасло.

Слишком зла она была, чтобы вот так вот запросто из этого мира сгинуть. Такой ненавистью она ко всему сущему воспылала, что остановилось время для Алисы, и выскочивший из-за поворота бешеный джип замер в сантиметрах от её хрупкого тела. И дух Алисин, словно от тела своего отделившись, наблюдал всю эту сокрушительную дичь со стороны: от мамы только кровавые подтёки в ванной, отец ухнул в сердечное небытиё, Цой, оказывается не жив, и ещё этот треклятый чурка (кто там за рулём был, Алиса не разглядела, и национальности никакой в виду не имела – чуркой назвала за поведение, ведь только конченные ублюдки так гоняют, на тротуары впрыгивая) вот-вот переедет Алисино тело пополам.

Хрен вам, решил Алисин дух. Ну, и она вместе с ним.

Вернулась в тело обратно, перелезла страшную тачку прямо по капоту, с наслаждением вдавливая каблуки в податливую жесть. И как только неслучившийся трагический момент себя изжил, крутанулся мир вновь. Алиса зашагала дальше, чурка дал по тормозам, потому как сразу разглядел возникшие вдруг дефекты на теле своей ласточки – тачка пошла юзом и влетела водительским боком в фонарный столб.

Шумел ветерок в листве, в соседнем дворе покрикивали детишки в садике, а чурка обмяк со вспоротыми кишками на руле – вмятины на капоте его больше не волновали.

Алиса кривоватый мир пнула, царапнула; Алиса из цепких могильных лап выскользнула. И точила теперь её жажда… не жизни, нет, а жажда тыркать этот дурной мирок своей остервенелой, окуклившейся вот только что злобой.

***

Её признали немного вменяемой и отдали на попечение бабке. Бабка Нюра была неродной, а женой брата Алисиного деда. Других родственников у Алисы не оказалось: кто так и не родился, кто рано (или в срок) поумирал. От сердца, от рака, от несчастного алкоголического случая, от колотящей наотмашь весёлой жизни.

Бабка Нюра кошек любила больше, чем людей и попечительству не обрадовалась. Алисину квартиру отчекрыжили в момент, её саму подселив к вяло сопротивляющейся родственнице.

Девчонку все эти квартирные дела волновали мало. В ледяном пренебрежении к бытовым мелочам в новой жизни Алису вело чутьё.

Вот Виталик, одноклассник. Давно клинья подбивал. На потрахушки, то есть, намекал; а потом и вовсе, самым откровенным образом в подсобку кабинета биологии затащил. Алиса как раз почувствовала – ага, вот оно.

Само соитие не задалось, чуть не вытошнило Алису от вида волосатых ног и тощей задницы одноклассника, не говоря уж про всё остальное. И, в общем, не дала Алиса. Вернее дала, но в морду. Потому как руки Виталик распустить успел.

- Дура! - взвизгнул неудачливый любовник, зажимая ладонью подбитый глаз.

Своими неуклюжими телодвижениями парочка раскачала шкаф, к самому краю которого сдвинулся бюстик то ли Вавилова, то ли Сталина (билогичку звали за глаза "чокнутой"), и последней судорогой Виталика бронзового усача скинуло вниз. Алиса отшатнулась - снаряд летел чётко в её макушку - и бюстик чирканул по кое-как топорщащемуся отростку ухажёра. Острым краем основания по касательной прибив будущие жизни.

Алиса сморщилась брезгливо и выскользнула из кабинета, оставив вопящего ловеласа одного наедине со своим несчастием, слюнями, кровищей и обкорнанным червячком.

Два – ноль, отметила она, уяснив правила игры.

Заодно она поняла, что животное томление внизу живота, о котором так много трепались ровесницы, и, тем более, сладкие волны экстаза от касаний, обмена жидкостями и прочей слизью – это не к ней. Сексуальная начинка оказалась пустой. Выхолостилась, освободив место под злость.

Всю её сущность кормило другое. И она пошла в бокс.

- Жёсткая ты девка, Тваровская, - с уважением говорил тренер Игорь Сергеевич Алисе, прищуриваясь на вроде как щуплую подопечную после очередного боя.

За свою тренерскую карьеру девчонок он потренировал если не пачку, то десятка полтора насчитать мог, но с такой остервенелой жестокостью он ещё не встречался. Ставил Алису в спарринги к парням, и те жаловались: ударить вроде не ударишь – девчонка, а сама лупит, хрен закроешься.

Через это махание кулаками, разбитие носов и первую кровушку искала Алиса нужную колею. Кружила впотьмах, думала – где-то тут корень; вырвать его хотела, чтобы злобу свою куда надо приложить. Вот и колотила физии пацанам, потому что к девчонкам её уже не подпускали. А она лишь подходила к краешку, чуяла только лёгкое дрожание, зыбкую основу своей ненависти, но стержень нащупать не могла.

В зале Алиса познакомилась с Даниловым, мелким шустрым пацаном, который сразу признал в ней бойца и губу презрительно, как некоторые, в её адрес не кривил ("баба…"). Хотя, как на девушку, на Алису он всё же поглядывал. Косил масленым глазом, когда она выходила из раздевалки в борцовке и спортивном лифчике.

- Будешь на сиськи пялиться, получишь по яйцам, - сказала она ему на ушко.

- Понял, - понял Данилов.

И как-то после тренировки предложил:

- Пошли на футбол?

Алиса футбол этот никогда не понимала, но согласилась. Почему бы и нет.

Предупредив бабку - не жди, останусь у Гали - хлопнула дверью и вышла в раннее выходное утро. Баба Нюра буркнула что-то вроде "прошмандовка" и продолжила кормить котов, кыс-кыс.

***

Футболисты в красно-белой форме с одной стороны, с другой – в сине-бело-голубой гоняли унылое зрелище; зрители послушно посвистывали и похлопывали; солнце последним летним теплом приятно угревало и нагоняло сытую спокойную дрёму. И даже два голешника местных толпу сильно не раскочегарили.

Алиса скучала, разглядывая антураж, обшарпанные трибуны, тусклое табло с неоригинальным счётом "2:0", пивные животы и изгвазданные семечками, пивными же разводами (или мочой? - двигала она носом) и плевками лавки. Данилов пытался разжечь её футбольной ерундой, горячо наговаривая на ухо спортивные нюансы, биографии, истории и статистики. Болелы сидели кругом сытые, не фанаты какие-нибудь – Данилов купил билеты подороже и поцентральнее. Были тут и приезжие, невписавшиеся почему-то в выделенный для гостей сектор. Блуждающий в скуке взгляд Алисы зацепился за голубоватое пятно на грязных ступенях – фанатский шарфик валялся гостевой несчастной улиткой среди различного мусора. Видимо, поднабравшийся пивом болельщик утерял драгоценный артефакт, когда выбегал в сортир или за добавочным стаканом. Ушёл и не вернулся, оставив надежду и веру в команду. Возможно, торопился на поезд до города на Неве.

Более ничего не замечая вокруг, Алиса, напевая:

" Я сижу на скамейке в ложе "Б"

и играю на большой жестяной трубе",

- спустилась на несколько рядов и подняла замызганную тряпку.

Дёрнув плечиком от пронзившего желания и томительной жажды, заледеневшая изнутри в предвкушении, она прошла вдоль вяло качающихся толстомясых обывателей и кинула синеватый болельщицкий атрибут на соседнюю фанатскую трибуну в самую красно-белую гущу.

Алисе, как и ещё троим в ходе того побоища, предназначались пластиковые пакеты, холмики и оградки. Трое так и залегли, а Алиса опять избежала, юркнув из-под летящего в неё пластикового кресла в сторону в самый последний момент. Данилову, к слову сказать, тогда сломали ключицу.

Молодые парни и не очень молодые, почтенные мужи, раздетые до пояса и одетые, лупцевали друг друга голыми кулаками и зонтиками; разлетались кровяные ошмётки и с хрустом ломались кости; гулко тюкали об черепа залитые свинцом армейские пряжки и звякали о зубы ржавые арматурины. Воздух над этим мордобитием был густ, насыщен испарениями потных тел и матюками.

Алису продёрнуло остро и жгуче, ошпарило, а потом вморозило льдисто – как раз хватило, чтобы выскочить из-под опускающегося ей на голову карательного сидения.

Та бойня выплеснулась и за пределы стадиона, усмирять стёкся весь наличный ОМОН, а Алиса, сдав окровавленного Данилова (через год его, увлёкшегося околофутбольными делами, всё же грохнули, проткнув насквозь железным прутом) врачам, сделала очередную зарубку: три – ноль.

Чем закончился сам матч, Алиса так и не узнала.

***

Когда она довела счёт до круглых десяти "сухих" исходов в свою пользу, мир подсобрался с силами и подкинул ей испытаньице покруче той оголтелой футбольной резни. К этому моменту Алиса уже заскучала в локальных малозначительных конфликтах, легко ускользая от звереющей всё больше судьбы.

Страдали многочисленные гопники, подстерегающие (Алиса залезала в своих брожениях в самые дикие и дремучие "спальники") дерзкую чикулю; лютые автомобилисты, которые и без Алисы покарали бы себя рано или поздно; был даже один примерный вроде как семьянин, вдруг слетевший с катушек и погнавшийся за женой, которая выбросила перед этим ребёнка из окна. Под руку попалась, конечно, Алиса. Рука с ножом ("нерж", "1 руб. 50 коп.") дёрнулась, прошла мимо бронированной будто Алисы и, описав полукруг, пронзила тупым остриём тощий живот обладателя этой самой руки. Вышло, что семьянин пропорол себя ножом сам. А ничего в этой семейке хорошего и не могло быть, решила Алиса. Восемь – ноль.

И вот когда, казалось, накал стих, мир затаился в ответном ненавистном позыве, вновь насквозь продрало леденящим предчувствием слоняющуюся по городу девчонку, забившую на школу, на бабку (кормиться и ночевать, правда, являлась, как и всё кошачье братство) и на всю подростковую жизнь на районе. Это был не уже не робкий зуд, а настоящий бушующий штормяк.

- Хрен вам! – приговаривала Алиса и лезла в очередную жопу.

***

- Ну, вот опять, - прогундосил кто-то рядом.

Алиса обнаружила себя в метро, в душноватом вагоне рядом с приземистым мужичком хилого и болезненного вида. Задумалась, как под землю попала - забыла. А нет, вспомнила – стояла на Маяковке, всё думала, наверх подняться или ещё красотами станции полюбоваться, и вдруг прыгнула в уходящий поезд. Толкнул будто кто. И чего теперь? Пожар, эпидемия, снежный буран?

- Что - опять? – спросила она безо всякого интереса.

- Террористы… - вздохнул плюгавый.

По полупустому вагону разгуливали трое молодцев, эдаких ухарей-арийцев, похожих друг на друга, словно братья-погодки – высоченные, здоровенные. Одетые в камуфляж, в руках вроде как калаши. Поезд стоял в тоннеле, из матюгальника "связь с машинистом" повторялось шипяще-хрипящее: "…просьба соблюдать спокойствие, поезд не отправится; сидите смирно, всякое сопротивление – вред себе и другим пассажирам".

- Забавно, - сказала Алиса и подумала: давно ли это захват заложников стал таким "вот опять"?

И поняла, что из общественной жизни она давно выпала и не в курсе никаких новостей. Лишь иногда удивлялась отсутствию ощутимой реакции на все те трагедии, коих избегала сама, но которые обрушивались карающей дланью на других людей с особой жестокостью (вспомнился распятый парень в адидасах, которого она подпихнула вместо себя озверевшей толпе его же дружков, чем-то основательно обдолбанных).

- Ещё как… - опять вздохнул мужик. – Пятый раз за месяц в городе и третий именно в метро.

- Как это я всё пропустила, - поинтересовалась Алиса и поднялась с сидения.

Народ в вагоне находился хотя и в слегка пришибленном состоянии, но никакой паники Алиса не заметила. Люди будто ждали понятного всем исхода. На Алисин же демарш (как она поняла, "сидеть смирно" из матюгальника было сказано уже не раз) покосились с некоторым беспокойством. И эти эмоции выглядели вполне натурально на фоне старательных масок страха.

- Эй, фьюить! – свистнул один из молодцев-братьев, самый здоровый, обращая внимание на Алису. - Подруга, не охренела ли ты часом? – подивился он.

- Охренела, и чё? – пёрла напролом Алиса. – А вы, парни, братья, стесняюсь спросить?

Террористы стояли ровно в средине вагона. Алиса подошла к главному – тому, который пытался её одёрнуть – схватила его за яйца своей маленькой, но крепкой боксёрской ладошкой и сжала изо всех сил. Парень переменился в лице и взвыл:

- Ты что делаешь, сука?!

Двое других отвесили свои квадратные подбородки, замерли в ступоре вместе с заложниками и ничего не предпринимали, а Алиса, не разжимая пальцы, спросила:

- Я возьму? – и выхватила у травмированного главаря калаш.

Внутри неё нарастал обжигающий стержень; распаляясь, он волшебной палочкой наделял её разными хладнокровием, силой и быстротой. Чем только не наделял.

И не столько ошарашены были бойцы, сколько быстро и неуловимо действовала эта чернявая малолетка.

Тр-прр-тпрр – застрекотал автомат, направленный в потолок.

Застрекотал впустую. Только несколько женщин вскрикнули, да главарь сдавленным голосом (между ног побаливало) проговорил:

- Зачем, дура… Холостые же… Теперь всё, п..ец.

И точно. Почти сразу же и грохнуло. Свет в глазах Алисы потух. Десять – один, успела подумать она. Куда же ты делась, моя прекрасная ярость?

***

Алису выдернули практически из-под колёс, валялась она прямо под тележкой. Пол вагона оказался гнилым, и, когда всё взорвалось, она провалилась под низ, оставшись живой и почти невредимой, только майка и дутая куртка превратились в лохмотья, обнажая плоский живот и крепкие плечи. Когда она лежала, думая, что уже в аду, что-то мешало полноте ощущений, покалывая возле задницы. Это покалывание с адом никак не сочеталось. Когда вытащили, оказалось, что это чья-то оторванная рука раздробленной костью царапала тощий Алисин зад, зацепившись за джинсы.

Пока её осматривали, она нахваталась слухов – вроде бы одна из всех осталась живая. Остальных угрохало специальным взрывом. Как потом поняла из бесконечных допросов и расспросов, спецназ, который должен был всех спасти, но от обилия терроризма вокруг спасать уже притомился, переговоров практически не вёл и заваливал всех вместе при первом же нервном движении. Вот выстрелы Алисы (она про них умолчала, кто там чего найдёт в этих прогоревших насквозь руинах) и вжали спецназовские пальцы в спусковой крючок. Бах! – шестьдесят семь трупов, из них двадцать пять террористов. Неплохо, сказал майор, который работал с Алисой. "Хотя, по-моему, это мажоры так развлекаются теперь. С жиру бесятся. Требований не выдвигают. Поиграть, потом сесть, потом выйти по УДО – папики побеспокоятся. Наверное, и оружие ненастоящее. Петарды какие-нибудь". Настоящее, просто холостыми, чуть не брякнула Алиса.

Всё-таки одиннадцать - ноль. Жажда, утолённая обильной ненавистью, чуток поутихла.

***

- Медведь, ..ля, - усмехнулся Виктор и затянулся сигаретой.

Что затянулся, Алиса поняла по раздавшейся под ней грудью. Грудь у Виктора была что надо. Да и целиком он тоже был ничего. Вот только материться ему не шло. Слишком брутален внешне, чтобы дополнять образ гопнической романтикой.

Алиса приподнялась, оглядела развалившегося под ней голого мужика. Хорош, да.

- Не матерись. Не люблю, - сказала она.

Он покосился на неё, затушил сигарету в пепельнице и нахмурился. Спустя минуту сказал:

- Покажи-ка ещё разок паспорт.

Алиса послушно встала с кровати, покопалась в сумочке и метнула документ в Виктора. Тот рассеянно открыл, зыркнул, посмотрел на Алису, упавшую обратно на одеяло и поедавшую конфеты, и снова уткнулся в документ, шевеля губами и подсчитывая.

Когда Алисе исполнилось тридцать, она встретила Виктора и поняла, что не стареет. Сама она как-то не замечала – ну, нет морщин, кого это трёт? А этот докопался. До него которые были, видимо, все педофилы, раз не любопытствовали, заключила Алиса.

Ну, что-то такое, допустим, она подозревала и раньше. Но решила, что просто хорошо сохраняется, пусть и ведёт жизнь, далёкую от правильной. А и кто, спрашивается, в эдакое время ведёт, думала она, когда разглядывала себя в зеркале. И не любовалась, нет. Она жила своей борьбой и на всё мирское клала с прибором. Прибор у Виктора, кстати, тоже на уровне. Она приподняла одеяло и лишний раз в этом убедилась.

На всё клала, да не совсем.

Распробовала-таки годам к двадцати двум, растолкала фригидную, казалось бы, жилку. Так раскачала, что мужики ревели на ней и под ней. Надолго никого не хватало, и она перескакивала к следующему.

- Да, Витенька, медведь. Он на рогатину насаживается, и охотника когтит. Если он не сдохнет, значит, сдохнет охотник. И да, когтями до собак, что с охотниками, иногда достаёт, - с набитым конфетой ртом ответила Алиса, перевернулась на спину и задрала ноги (длинные и стройные) кверху

Ей нравилось смешивать съедобное с несъедобным. Виктор морщился, но терпел. Да тоже ты извра, говорила ему Алиса, нормальный с ней бы не связался. Виктор отмахивался и валил её на пол, трахая самозабвенно, до ора и одури. Алисе этого и надо было.

Подсаливала свою жажду. Чтобы мужик под ней умирал, а не она. Она выпутывалась из ошейника, откашливалась, убеждалась, что прошлась опять по грани – а как иначе? – и искала другую жертву. Ну, до Виктора это всё, естественно.

- Мир, значит, это медведь, а ты, выходит, охотник, - проговорил Виктор. - Мир не дохнет, но и охотник не сдаётся…

- Именно, Витенька. – Она уронила ноги, повернулась и полезла шоколадным языком под одеяло.

- Б..ть! – вскинулся вдруг он, вытаскивая её из-под одеяла. – Алиса… - зашёл было на новые маты, да ещё и по матушке, но вовремя остановился. - Но ведь люди же! Они же мрут! Люди не собаки…

- Люди? – Она повернула к нему перепачканное лицо, пожала плечами. – Ну да, мрут… Не думала об этом.

Соврала ему. Думала. И то, что соврала – удивило её. Вообще с этим Витей всё не так - она отмахивалась, но сейчас он сам надоумил. Всем своим хахалям вываливала она про свою жажду, про то, как пинает она эту грёбаную жизнь. Про медведя и про рогатину придумала. Эти хмыри все слушали терпеливо, мало что понимая - сумасшедших развелось до одури - но уж больно лакомая девка юная (точно, педофилы), невинность и разврат в себе как-то сочетающая. Мужики слюну роняли, бредни её про то, как мир скалится, но достать Алису не может, хоть и обложил со всех сторон, хавали безропотно и не подсаживались на мозг. А этот: "Не думала?!".

Где-то взорвалось. Гулко, протяжно. Звякнули окна. Виктор отринул от себя опять потянувшуюся грязным ртом Алису.

- Это ты? – с перекошенным лицом спросил он.

- Понятно. Не в этот раз. - Алиса уселась, вытерла рукой рот, тем самым только больше размазав по лицу шоколад, и что там ещё у них за часы кувырканий налипло. – Вить, чего ты пристал? Чего ты всё портишь?

- Твою мать, Алиса! – Он вскочил, схватился за голову.

Люди последние годы привыкли ко всему этому бардаку, дивному апокалипсису. Мёрли толпами, гибли стройными шеренгами, но продолжали как-то жить. Землетрясения, бесконечные теракты и ураганы, гражданские войны терзали безостановочно этот мир. А теперь вот этот чудик будет знать, что это мир широким фронтом по Алисе шибает. И жажду ей утолить, раз плюнуть – только выйти на улицу, сразу рогатину свою всаживать приходиться, а самой среди ошмётков, кровищи, стонов, трупов и могильного разложения… цепляясь, вскакивать на подножку очередного счастливого случая.

- Вить, ты мороженое продаёшь? Чего ты, как баба, действительно? – Настроение испортилось, Алиса вяло одевалась. А выгонять его всё ж не хотелось.

Вспомнилась бабка Нюра, как ни странно, умершая своей смертью – хотя Алиса и в этом теперь была не до конца уверена. Чего он затеял всё это: гибнут, не гибнут… Этот мир прогнил ещё давно до… Алиса лишь подсказала дорожку, открыла форточку, впустила сквознячок. Если охота им стадами идти на заклание, ненависть глотать литрами – она-то тут причём?

- При том! При том! – кричал Виктор, расхаживая по комнате. Видимо, последние слова она произнесла вслух. Откричавшись, Виктор сказал уже спокойнее: – Не медведь, а газета. А ты – шустрая муха, по которой эта газета лупит, но никак попасть не может. – Взял паузу. – Бляха-муха.

Вот лучше бы молчал, ей-богу. Ходил бы вот так, голый, и молчал – всем было бы хорошо.

- Витя, - тихо сказала Алиса. Он остановился, почувствовал, что хватанул лишка – схватил со стула джинсы, начал натягивать с каким-то остервенением. – Иди-ка ты на ..уй.

Он замер, как был – одной ногой в штанине. Ничего больше не сказал; отмёр, всунул и вторую ногу, оделся целиком и ушёл, тихо прикрыв дверь.

Сидя в кресле, слушая вопли (в них сквозила тягостная привычка) на улице, Алиса упёрлась взглядом в сигареты, забытые Виктором. Схватила пачку, кинулась на улицу, впрыгнув в ботинки, накинув бушлат, какая к хренам, шапка – не февраль на улице, а дерьмо собачье: льёт сопливо, трава бурая торчит, грязища и ни капли снега.

Выскочив из подъезда, остановилась и огляделась: руины; асфальт, словно всплуженный; беспрестанный стон мигалок; запах дыма и разложения. Всё как всегда.

А Виктор, наверное, уже у себя.

- Ну и дура, - оценила свой поступок Алиса. Но домой возвращаться не стала.

А как она его спасёт? Если при себе держать – так рано или поздно вскроет Алиса и его чёрную подноготную, а мирок подыграет, вдарит… какой-нибудь там своей изощрённой боеголовкой, и всё, конец Витеньке. Алису же вынесет на гребне удачливой волны её забуревшей ненависти, которая и не думала иссякать.

Ой ли?

Додумать потом эту мысль про иссякание, решила Алиса.

А если наоборот, держаться подальше? Типа, правильно и даже благородно (тьфу) поступила, прогнав мужика, хоть и люб (неужели? Хи-хи) он ей… Хрена лысого, не спасёт Витеньку и это. Кругом трещало по швам, валилось всё к чертям, схорониться было негде. Шаг влево, шаг вправо... А, главное, человек человеку волк. Нагноенный ненавистью мирок исправно рыгал смертями.

В подтверждение её мыслям прошло несколько человек в камуфляже и масках. Они вели, заломив руки, помятого мужичка. Он походил на алкаша в пятом поколении, ноги у него подгибались, а на опухшем лице застыло смиренное выражение.

Алиса в сердцах сплюнула и двинулась по поломанному тротуару в центр. Ларёк Виктора находился возле "Новокузнецкой". Там они и познакомились.

***

Стояли пронзительные красно-жёлтые дни. Алиса только-только соскочила с замолотившего вдруг с сумасшедшей скоростью эскалатора. Ступени обваливались, балюстрады рушились под грузом тел, люди прыгали во все стороны, стараясь спастись. Старались деловито. Барахталась и Алиса. Как и Алиса, люди знали свой исход. Она наверх, на воздух; большинство других – вниз, в хрумкающие костями огромные шестерни.

- Пломбир! – тяжело дыша, почти прокричала она в окошко киоска "Мороженое" рядом с метро.

- И вам здравствуйте, - услышала она мужской голос.

Удивилась, заглянула. Там красивая морда. Улыбается.

- Эскимо? Ленинградское? В чистом виде? - спросила морда.

- Эскимо, - ответила Алиса. Сунула бумажку.

Ко входу в метро тем временем съезжались скорые, пожарные и другие спасатели. Подъезжали, не спеша, словно скучая.

- Взорвали чего-нибудь? Или пожар? – поинтересовался мороженщик, выдавая Алисин заказ.

- Эскалатор мельницей залупил, - ответила Алиса. – Мясорубка и фарш.

- Бывает… - протянул мороженщик.

Тем же вечером они переспали.

***

А теперь метро не работало, и пришлось идти пешком. За спиной раздался выстрел, Алиса вздрогнула, а потом удивилась этому вздрагиванию. Уж казалось бы, алкаш какой-то, бомж распоследний. А она и при виде маленьких трупиков даже не моргнула, когда детский садик во дворе залило кипятком из взбесившегося водопровода, аварийные выходы были забиты наглухо, а окна почему-то не разбивались. Садик превратился в кипящий аквариум. А тут…

Только шагу прибавила, поняла, что волнуется за Виктора.

Доковыляла скоро, благо жила недалеко – квартира бабки Нюры находилась в хорошем когда-то месте.

Вокруг киоска, как и тогда, осенью, толпились люди. Война войной, а мороженое пользовалось спросом. На этом Виктор и сделал бизнес. Да и сам не вылезал из ларька: "Понимаешь, при всём этом грустном катаклизме, который мы сейчас наблюдаем, должен быть островок спокойствия… вот и мне тоже он нужен". Алиса поначалу эту трусость пропустила мимо ушей, ещё и не с такими ущербами попадались ей, как она их называла, трахари. Тем более, что это дело Виктор знал – соседи Алисины, что ещё жили за стеной, вешались, когда к ней приходил Виктор. Потом, когда шашни затянулись, она стала беситься, что он весь такой "как бы чего не вышло", но соскочить вовремя не смогла. И вот сейчас поняла, что благодарит судьбу (что?!) за то, что полюбовнику есть, где отсидеться.

- Отсидеться от чего, дура? – снова покритиковала себя Алиса. И продолжила: - Ещё скажи, что надоело бороться, хочется в тихую гавань… А? Тьфу! - сплюнула, но поняла, что ткнула себя больно в самое то; что совсем даже не тьфу.

Ветер вышибал слезу и обрывал дыхание. Зарядил стеной снегодождь.

- Неужель зима? – отметила Алиса непогоду.

Задохнулась от очередного порыва и, бодая непокрытой головой упругий воздух, пошла к ларьку, распихивая плотную толпу. Народ до поры не возмущался, потому как их заботило другое – табличка "Закрыто" висела на окошке. Слышались выкрики: "Что за дела?!", "Как он смеет?" и тому подобные недовольства.

Охренеть можно, подумала Алиса. Добрая половина из них сейчас сюда добралась, чудом оставшись в живых, не покалечившись… а нет, вот у этого штанина рваная и левая рука безжизненно свисает, на лице свежий бланш – и ведь наверняка даже не пикнули, когда гранаты рвались кругом или ещё какая подлянка от валящегося к чертями мира. А тут готовы штурмовать и линчевать.

Она поймала взглядом растерянное лицо Виктора, маячившее в окошке. Стало его жалко.

- Граждане, разойдитесь. Сейчас подъедет товар, всё будет. – Она обернулась к народу, отчётливо понимая, что делает – спасает Виктора. – Погуляйте пока.

- Сама погуляй, сучка драная! – крикнула какая-то визгливая баба.

Вот поди ж ты! Такие все шёлковые, когда в гробики одного за другим укладывают, а за мороженое готовы порвать.

Бокс в мышцы Алисы въелся навсегда, организм сработал на автомате. Резко выбросилась рука, баба ойкнула и повалилась на бок. Народ взревел, Алиса оказалась припёртой к киоску. Натянулся внутри Алисы леденящий нерв, привычно протянуло дрожью – очередная порция ненависти подъехала. Усмехнулась Алиса, присела, пошарив на земле. Конечно, сразу же нашёлся ржавый прут. Так оно всегда и бывало. Алиса размахнулась – толпа подалась назад.

- Бей подлюку! – страдальчески пискнула всё та же баба, валяющаяся в луже.

Лужи подёрнулись ледком, заметила мимоходом Алиса. Тут её спина потеряла опору, сильная рука схватила за шкирман и втащила миниатюрное тело внутрь.

Виктор запер дверь и сказал:

- Много их, снесут…

- Прости, - сказала Алиса, осознавшая себя в несколько растерянных чувствах. Никогда так вот её не выдёргивали раньше времени. Раньше взрыва, убийства, провала грунта, падения всего и вся, чего там ещё бывает... Всё ж таки должно что-то произойти, а потом она выскользнет из когтистых лап. А тут вроде как и не началось ещё почти ничего. И за что извинилась, не знала: то ли за то, что толпу разъярила, то ли за недавнее посылание Виктора по известному адресу.

- Мороженое… кончилось, - сказал Виктор невпопад и развёл руками.

Они сидели на полу среди открытых холодильников и пустых коробок с искусственным льдом. Тут же стояла и раскладушка. Не врал, выходит, жил тоже тут. Ларёк слегка шатался и подрагивал - толпа перешла к активным действиям.

- Цеплялись за обыденность, а тут такая подстава? – поняла Алиса, качаясь вместе с полом и заваливаясь на Виктора.

- Кончилось... мороженое, - канючил Виктор

Алиса сморщилась.

- И как в таких случаях лупит газета?

Виктор посмотрел на неё испуганно.

- Нет мороженого больше, ты понимаешь? Совсем нет! – закричал он плаксиво. – Ты и здесь всё растоптала…

Тут киоск толкнули так, что он (киоск) чудом не перевернулся; но встал на место, вздрогнув. За бортом затихли, видимо, готовились к решающему натиску. Алисе вдруг стало противно. Считай, как этот хлюпик, распустила сопли, попёрлась куда-то…

- Не бзди, Витёк. Перекури, - похлопала она его по плечу и, достав из кармана его сигареты, швырнула на пол. – Сейчас мы всех разгоним, достанем тебе мороженку, будешь дальше спокойно тут на раскладушечке жопу греть.

Она сжала покрепче прут, с которым Виктора втащил её сюда, вздохнула поглубже и ногой пнула дверь.

Снаружи пахнуло белым светом и зверским холодом. И оглушительным безлюдьем. Словно размотало всю орущую толпу страшным ветром и диким морозом.

Алиса удивлённо присвистнула, зажмурилась от стужи и света. Потом обернулась и увидела священный ужас в глазах Виктора. Он сжимал коробку и мотал головой, забиваясь в угол.

- Да ладно, - сказала неуверенно Алиса, поворачиваясь обратно к улице. – ..уй тебе, а не Алиса. - Занесла над головой свой прут и шагнула наружу.

Белый мрак сомкнулся. На пороге осталась морозная пыль от Алисиных ботинок. 

+12
11:50
1086
17:22
+3
Обязательно прочитаю, только после воскресенья.
17:31
+2
Буду признателен, но особого не ждите.
17:33
+2
Ну как минимум я рассчитываю на хороший сюжет и гладкий слог. Остальное — вкусовщина)
17:36
+1
17:40
+1
Шо? Подстава?)))
18:02
+1
Не, всё по-честному.
21:33
+2
Рассказ шикарный! bravo
А что в конце? Любители мороженого заминировали киоск?
Жесть!
23:08
+2
Ну, как бы сражение проиграно. Теперь уже и Алисин черёд.
15:30
+1
Не знал. Спасибо.
15:31
+1
По тексту и по настроению
11:16 (отредактировано)
+2
Да…
Хороший рассказ. Какой-то затягивающий в неизвестное. Не совсем поняла концовку. Понятно, что Алисы не стало, но от чего?
Сил и воли нет даже на то, что бы руки

В данном случае чтобы слитно
Это был не уже не робкий зуд, а настоящий бушующий штормяк.
11:17
+2
Забыла написать, что во второй цитате одно не лишнее
11:35
+2
Понятно, что Алисы не стало, но от чего?

Зло поглотило зло?
15:39
+2
Вроде того. Одно зло ослабело, и уже сдалось без сопротивлений.
15:38
+2
Спасибо!
Ну, сломалась её злость, и всё, кранты.
18:39
+1
беломрачный студняк зохавал злую девочку вместе с прутиком?
А он откудова взялся — напродуцировался из еёных свирепских ненавидяшек?
Безмозглая какая-то борчиха. А ещё Алиса, тоже мне «Ах, Алиса...»
И как только такого смирного трахаря на такую бляху-муху нимфетку с рогатиной вынесло…
20:43
+2
Да дрянь, какая-то, ага.
21:23
+1
ваще прям редиска no
Давно надбыло иё в пыль… эта, сомкнуть. Нихарошая оч такая. stop
Короче, я конец не поняла. А что случилось-то, почему вдруг? Потому что мороженое кончилось?)
Интересно написано)
13:48
+1
И я не понял)
Вот комментарий от главного гримдарковца страны:
«История про озлобившуюся Мэри Сью, которая решила мстить. Зато здесь есть немножко про Цоя. Остаётся недоумевать: как подобная история оказалась в финале?»
А главгримовца не Миллером ли часом зовут?)))
А вот ещё вопрос: чем дети в саду виноваты? В смысле, я так поняла, она там на гопов всяких наталкивалась и прочих упырей, которые её из себя выводили. А дети-то чё?
09:22
+2
У меня двоякие впечатления. В принципе сюжет ясен и подходит под гримдарк. Живительная ненависть, которая держит гг как натянутую струну всю ее сознательную жизнь до того момента, пока не появляется человек, который эту ненависть нивелирует и чуть ли не превращает в полярное чувство (от любви до ненависти… ну и все такое) — такая идея крепкая. И в качестве обоснуя более чем подходит… и я бы даже прониклась, но язык.
Мне мешала стилистика, мешал ваша тяга к шукшинизму. И с одной стороны чувствуешь этот нерв гг, а с другой все эти типичные колхозно-деревенские (по стилистике) фразочки просто выносят из текста в реальность и ты думаешь: «Ну какого хрена? Неужели он не чувствует, что такое построение фраз в тексте неуместно?!»
Вот. Я расстроена. Вижу ваши старания в гримдарк (потому что это направление явно вам не свойственно), понимаю, каких моральных трудов оно стоило и не могу вас не похвалить за вроде как эксперимент. Но вы его не довели до конца. Не вышли из зона комфорта и не «поиграли» со стилем изложения, остались верным себе. И это в данном случае не похвала. Недостаточно
посмотреть на картинки в интернете, к примеру, какого-нибудь Китая и говорить всем, что вы прониклись культурой этой страны. Надо туда поехать, увидеть, потрогать, попробовать на вкус (да, личинки, кузнечики и тухлые яйца — это буэээ, но это часть культуры, которую можно понять до конца, только эмпирическим путём). Да, пример утрированный, но и вы нам подсунули полуфабрикат. А могли б довести до ума, это я знаю наверняка. Вот так-то.

Она сжала покрепче прут, с которым Виктора втащил её
09:29
+1
Надо туда поехать,

Ой не надо)))))))))
Пусть поедет в Полис)))))
13:53
+1
Ох, спасибо!
Думаю, да, что нескоренимо, и как ни старайся. С другой стороны, может, сам процесс моих мучений не пройдёт даром.
Сейчас вот время прошло, и я не жалею. Именно, что я пытался и полезно себя иногда помучить)
15:50
Да бросьте. Вопрос в желании. Рука у вас набита, и в этот стиль вы всегда можете вернуться.
А то, что решились на гримдарк — это вызывает только уважение))
15:50
+1
Поееееехали ©
А мне стиль понравился)) И неправда, он не совсем «ваоновский», это какая-то смесь, и блин, я лучше такое почитаю, чем попытки в «американизм», не свойственный русскому человеку)
16:16
+1
Мммм… я и не об американизме (что бы это не значило), а об ином построении фраз и употреблении более современных обиходных слов, сокращении местечковых анахронизмов. Именно в подобных жанрах.
А давайте блог на эту тему, а лучше тренинг. Мне кажется, тут многие не въехали. Разберёмся, поучимся.
18:14
+1
Да ну. Я лучше о чем-нибудь другом блог напишу.
Разбираться во вкусах дело неблагодарное.
18:38
+1
О чем-нибудь другом тоже давайте. Я обязательно почитаю.
Я поняла вроде. Но мне вот, наоборот, показалось именно в этом жанре такой стиль свежим и не заезженным. Ну да, вкусовщина pardon
18:42 (отредактировано)
+1
Хехе))) там будет много того, чего мск только снится))
Вы точно будете страдать)
19:38
+1
Я вообще люблю пострадать)
09:44
+1
Мне показалось, что здесь сказовая, или полусказовая, манера изложения. Городская легенда. Наш ответ гулливудским суперманам, с нашей чисто русской подкладочкой. Я обеими верхними конечностями голосую «за» такой эксперимент.
13:49
+1
Вот все говорят, а для меня ни разу она не супермен. Ну и вуман)
Спасибо)
15:16
А мне вот стиль повествования очень понравился. Я чего-то не догоняю? Чем он плох?
15:46
+1
Думаю, дело в том, что у нас с вами разные вкусы и представления о жанрах и стилистике. То, что вам кажется уместным, я считаю неподходящим, и наоборот. Вкусовщина
15:52
Кстати, вот интересно. Помнится, где-то вы писали, что нк очень сейчас художку. Но что-то можете назвать, где стиль прямо — мвуа, как нравится? Если не из переводного.
16:04 (отредактировано)
Ох-хо-хо… чтобы не из переводного…
На постоянной основе и вот прям все произведения — такого нет. А так мне Венедикт Ерофеев нравится сезонно, из древних — товарищ Зощенко. Из знакомых (которых тут нет) нравится кое-что у Эвы Баш и Алисы Дорн.

Но с русскими у меня все плохо, и не могу сказать, что я особо ищу, чтоб такого почитать из отечественного. Если у вас есть что-то интересное «наше» на примете, с удовольствием читану
18:35
+1
Елизаров?
Вот Сальников, «Отдел», я иногда прямо офигевал.
Самсонов очень витиеватый, но, блин, как он это делает…
17:40
+1
Все конец не поняли, а я начало. Причём тут Цой? Что меняет его состояние «жив-мёртв»? Почему оно запускает историю?
18:37
+2
Последняя капля. По себе знаю, и по другим, которые с детства видели это на стенах, а как подрос, узнал, что это после смерти было уже. Был шок.
Ну и там по тексту отсылки есть. И последняя «пыль». Которая у него звёздная, и на сапогах.
18:46
+1
Отсылки вообще плохо работают (не у вас конкретно), это видимо время такое.
19:30
+1
Понятно. Рухнул последний бастион. Не осталось идеалов. Пришло «нулевое» поколение. Жизнь воспринимает, как игру, где надо замочить противника любым способом и набрать максимальное количество очков. А потом — столкновение с реальностью и капец — game over.
Загрузка...
Андрей Лакро