Дети ночи

Тонко звеня гравизеркалом, лайба втягивает сетчатый язык трапа и отваливается от площадки. Пузырь купола идёт белёсыми разводами — там, где транспорт протыкает его изнутри. Дымные щупальца дотягиваются до кольца эмиттеров и тают, словно развеиваясь на ветру.

Ветер действительно сидит наготове: за деревьями, где раньше горизонт шинковали выцветшие многоэтажки. Он напрыгивает на грузное воздушное судно, пока то делает виток над нейтральной полосой, и сдувает его в закат — вместе с пригоршней листвы. Лето катится на убыль, и ветер готовится раздувать угли.

Вера провожает взглядом багровую на багровом точку лайбы. «К дождю, — думает она, подставляя лицо последним солнечным лучам. — Если выгадать время…» Обрывает мысль и запирает её в самом тёмном подвале. «Как ты заперла его», — летит прощальный плевок в совесть. Вера делает короткий глубокий вдох, включает маску и, шурша комбинезоном, идёт к очереди на эскалатор.

***

— К досмотру. Следующий. К досмотру.

Охранник на пропускном бубнил, не вглядываясь в лица медтехов. Медленно переступая в рамке, чтобы сенсоры ощупали её со всех сторон, Вера отстранённо подумала, что робот был бы надёжнее. Но люди дешевле.

И к слову о цене. Почти сразу за рамкой её тронули за локоть и отвели в закуток перед гермоворотами.

— Как договаривались.

Свет здесь не горел, и стопка купюр чуть не промахнулась мимо чужой ладони. Вера вспомнила, как на неё посмотрели в банке, когда она запросила всю сумму наличными. Впрочем, физический эквивалент денег пока никто не отменял; просто было не принято. Уже не принято.

— Смарт в оффлайне? Хорошо. Проходите дезактиватор, потом налево. Там инфобокс. Введёте код служебного доступа, — в руку лёг свёрнутый трубочкой листок, — и назовёте имя. Давно?

Последний вопрос от безликого, невыразительного силуэта оказался настолько неожиданным, что Вера вздрогнула. Пришлось опереться о стену. Выщербленный ракушечник под тонкими перчатками показался неожиданно тёплым и уютно шершавым.

— Давно. Пять лет…

— Из первых, — силуэт повёл подбородком. — Удачи вам. И сил.

***

В нарезанном на кубиклы зале не работала половина ламп. Древние диоды скупо сеяли ржавый, неуютный свет, в котором трудно было разобрать даже крупный шрифт указателей. Влад сидел на заправленной койке и умудрялся в этой полутьме листать «Ведущего в погибель».

«Где он взял бумажную книгу?» — мелькнуло в голове, прежде чем Вере снова пришлось искать опору. На миг показалось, что снова то самое лето, та самая дача, тот самый вечер, и телевизор бубнит, и Влад просто забрался на чердак, чтобы почитать в тишине… Ближайшая колонна толкнула в плечо. Тощий бледный мальчишка, не поднимая глаз, буркнул:

— Я сегодня уже сдавал. Контрольные?

Потом всё же оторвался от чтения, выпрямился и свёл густые, чёрные на бескровном лице брови:

— Что-то не так? Вам плохо? Позвать?..

— Владька, — прошептала Вера. — Глаза не ломай.

Он смотрел на неё, и смотрел, и смотрел, и тёмные волосы торчали надо лбом неровным и непослушным штакетником, как тогда, и футболка с очередным супергероем висела на худых плечах, как тогда, и глаза…

Вот глаза изменились. Вместо карей теплоты в них поселилась холодная синяя искра. Пронзительная, испытующая. Наконец Влад моргнул и неуверенно уточнил:

— Мама?

***

— Маску сними. Здесь никто не носит, все забили. И головой не верти, ты всё это каждый день видишь. Тебе на всё плевать, смену отработала — и на лайбу.

Влад еле слышно раздавал подсказки, изображая, будто нехотя плетётся за медтехом. На самом деле вёл, конечно, он. Вера хоть и добыла перед спуском схему станции, но запуталась в ней после первого поворота.

Наконец они добрались до «главной площади». Здесь стояли, сидели, неспешно прогуливались вокруг колонн. Играли в какие-то несложные игры, жевали батончики из автомата. Негромко переговаривались или молчали.

Никто из обитателей станции не выглядел старше двенадцати. Никто не обратил внимания на новоприбывших.

Плюхнувшись на свободную скамью, Влад шёпотом скомандовал:

— Достань блокнот, делай пометки. Голос скучный, интонации вопросительные, но без энтузиазма. Да, все знают, что к нашим иногда… прорываются сверху. Но есть правила игры.

Вера послушно вытащила из нарукавного крепления прошитую стопку листов и карандаш, которые устарели ещё до рождения сына. От мыслей в прошедшем времени голова снова закружилась.

— Пять лет, Владька. Пять же? Порой мне кажется, что я сбилась…

— Пять, — кивнул тот. — Я считал. Здесь, в общем, делать-то больше нечего, кроме как считать. А, ну книги ещё. Я, можно сказать, попал в свой маленький литературный рай.

На бумаге лениво разлеглась жирная пятёрка. Потом из-под грифеля выполз знак вопроса. Ещё один. И ещё.

— Скажи, ты… Ты злишься?

— Мам, перестань. — Влад не задумался ни на секунду, словно готовился к ответу все свободное время. — За что? За то, что спасла мне жизнь? Это ведь не обычная фотофобия. И не порфирия. Я правда здесь много читал.

Стиснув зубы, Вера задышала глубже и медленнее. Арочные своды потолка медленно кружились, и чтобы не упасть, она устроилась рядом с сыном. Тот, глядя прямо перед собой, продолжал:

— Давай прикидывать. Сначала где-то в горах Валахии с неба падает здоровая штуковина, не похожая ни на метеорит, ни на сгоревший спутник. После этого в течение суток там идёт красный снег, который вовсе и не снег, а тоже что-то маловнятное. Ещё через неделю в ближайших городках каждый двадцатый подросток начинает покрываться ожогами на солнце. Через две — по всей Румынии и Молдавии. Через месяц — Европа целиком. И твой сын — тоже. Вот что бы ты сделала?

— Я сделала, что мне сказали. — Вера наконец смогла разжать сведённые челюсти. — Мы все перепугались, старики вспомнили пандемию двадцатых… Я хотела спасти тебя. Но и других тоже. Это был мой долг. В нас всегда крепко вбивали: «Здоровье планеты начинается с карантина». А по словам властей, выходило, что старое метро, которым давно никто не пользуется, — лучший вариант из возможных. Кто же знал, что на целых пять лет…

— Мам, — повторил Влад, — выдыхай. Я никого не виню. Выбора не было. Ни у тебя, ни у меня.

Теперь он смотрел прямо на Веру. Не отворачиваясь, не отводя мёрзлого синего взгляда. Так искренне и открыто, как только может смотреть человек, лгущий во спасение. От понимания на душе становилось пусто и кисло.

И в этой кислой пустоте чей-то незнакомый голос прохрипел:

— Я виню, — и разборчивее: — А выбор… Владька. Сынок. Там, наверху, вас боятся. И я боюсь, да. Но я пришла сказать: они хотят затопить тоннели.

Они хотят, чтобы ничто не вышло из метро.

***

Теперь Влад буквально волок её за собой, сдвигая скамьи, задевая по пути перегородки кубиклов и расталкивая встречных. Казалось, он хочет привлечь к себе и к своей цели максимум внимания. А цель приближалась.

Они спустились в тёмный зев тоннеля — тот, что не был перекрыт блокпостом. Впрочем, темнота оказалась относительной. Кто-то навесил на старые кабели не менее старые лампы, и те лениво мерцали, освещая, казалось, лишь сами себя. Влад остановился возле одного из тусклых светлячков, и Вере на миг померещилось, что его глаза тоже блеснули.

— Теперь в подробностях, — он снова перешёл на шёпот. — Что, когда, каким образом?

«А ведь он повзрослел. А я не заметила. Дура, как бы ты смогла? — промелькнуло в голове. И тут же словно кусочек головоломки негромко щёлкнул, добавляя конструкции цельность: — Но за пять лет… почему он совсем не вырос?»

— Я не знаю, — обкатывая мысль, пробормотала Вера. Тут же поправилась: — Вернее, знаю, но мало. В минобороны… Да, я теперь работаю в минобороны — чтобы понимать больше, чтобы быть ближе… А последнее время пошли слухи: страшные, дикие. И кто-то решил, что раз в тоннелях воняет серой, то следует залить их водой, пусть и не слишком святой. Мол, пусть лучше распнут за бесчеловечность, чем проклянут за недостаток бдительности.

— Ясно, — почти весело прошипел Влад, и зрачки его снова бликанули. — Сегодня, угадал? И ты решила, пока не поздно, почистить совесть? Покаяться, облегчить душу, а потом — «я сделала, что могла», да?

Контраст между «я никого не виню» и прямыми упрёками докинул ещё фрагментов в пазл. Вера осторожно отступила на полшага назад и обхватила себя за плечи.

— Владька… Кто ты?

Тот замер. «Дыхание, — услужливо подсказали где-то в затылке. — Он ведь не дышит, когда не говорит». Ещё полшага.

— Господи, ну какие идиоты, а… — Влад хлопнул ладонью по лбу и рассмеялся с облегчением. — Серьёзно? Люди верят в сказки про вампиров из метро? Охренеть…

Он одёрнул футболку и уселся прямо на контактный рельс — давно выведенный из-под напряжения.

— Не, я понимаю, откуда растут… клыки у этой байки, — теперь голос сына звучал «правильно», почти по-детски. — Нас пытались лечить переливанием крови, как при той же порфирии. Желаемых результатов не дало, но мы почему-то и не умирали. Потом кто-то подметил, что мы не стареем — вернее, не взрослеем. Дальше больше: зрение, скорость реакции, физическая сила… Не у всех, нет. У меня — да. Но ты ж понимаешь, какие поползли шепотки…

Вздохнув, Влад поднял с пола толстый проволочный обрезок. Без труда завязал его узлом, развязал и распрямил обратно.

— Я не врач, я просто много читаю, считаю и смотрю по сторонам. Возможно, эта зараза, этот… «экзогенный ноктовирус», как его называют белые халаты, он что-то с нами со всеми сделал. Очень избирательно, на манер люденов у Стругацких, помнишь? Но одно точно: мы не чудовища. Я не чудовище. Я не убиваю людей и не пью их кровь. Ты мне веришь?

— Верю, — впервые Вера задумалась о парадоксе собственного имени. — Правда, верю.

Влад встал с рельса и одним неуловимым движением перетёк вплотную. Его прикосновение оказалось не ледяным, а неожиданно жарким.

— Тогда помоги мне бежать.

***

С платформы уже давно доносился всё нарастающий гул голосов. Перегруженный эмоциями, впечатлениям, логическими лабиринтами и этическими тупиками, мозг Веры встрепенулся, лишь когда на станции что-то металлически лязгнуло. Гул усилился, стали различимы отдельные выкрики. Затем раздался грохот и хищно завыли динамики.

Вера инстинктивно прижалась к сыну и завертела головой.

— Но не могли же они… Ещё рано!

— Никогда не рано для маленького бунта, — неприятно ухмыльнулся Влад. — Что? Я же говорил про… способности. С момента, как мы вошли в тоннель, нас очень внимательно слушали. И услышали. И сейчас чудовища, которым не нравится быть чудовищами, начнут рваться из клетки на волю.

К слову, это даёт нам шанс.

— Какой ещё шанс?.. — внезапное понимание ударило под дых и тут же перехватило горло. — Владька, как ты… Как ты можешь так вообще? Это же дети! Это твои друзья…

— У меня нет друзей! — сверкнули синие фонари. — И детей здесь тоже нет, если ты не заметила. Дети закончились, когда вы бросили их под землёй. Якобы защитить и вылечить, а на деле — с глаз долой, из сердца вон!

— Да! — выкрикнула Вера. Тут же испугалась, прикрыла рот ладонями. Со станции эхом ответил многоголосый рёв. — Да, я виновата. Да, я никогда себе этого не прощу. Но зачем ты делаешь с собой то же самое?

— Чтобы жить и быть свободным, — отрезал Влад. — Допустим, я не задохнусь под водой; не знаю, не пробовал. Но рисковать не хочу. Так что сейчас ты мне озвучиваешь свой план, мы вносим в него поправки на хаос — и рвём отсюда когти.

Он поднял руку. Вера сглотнула и снова отступила назад: из скрюченных пальцев сына медленно выдвигались тёмные матовые острия. Тот же покосился на собственную ладонь и негромко уточнил:

— У тебя ведь есть план?

***

Решётку на входе в вентшахту Влад просто вырвал. Ну, не просто: очень аккуратно и тихо, с минимумом сопутствующих повреждений. Вера ещё раз потёрла остывшую кожу на предплечье, и с внутренней стороны проступила карта с пометками. «Датчики», — прочла она про себя.

— Датчики, — согласно прошипело из темноты. — Исправно работали первые три года, потом кабель перетёрся. Это медтехи привыкли к «упырям», а электрика, да ещё и спеца по старому оборудованию, поди в тоннели загони. Идём.

За спиной загудело, застучало сталью об сталь, загомонило — и унеслось в сторону станции. Не оглядываясь, Влад хмыкнул:

— Соседи. Кто-то сбегал и предупредил. Сейчас всё метро на уши встанет, но клык даю — прорыв будет на нашем направлении. Следующая конечная, она уже наземная, а значит, штурмовать станут её.

— Там три слоя силовых полей и гермоворота.

Собственный голос показался Вере тусклым и невыразительным, хотя внутреннее «я» тряслось и завывало от ужаса. Она даже не могла сказать точно, чего — или кого? — боится больше. От Влада снова донёсся смешок:

— Хорошо, дольше провозятся. Внимание охраны оттянут.

— Но венткиоск — важный объект, — беспомощно и бессмысленно возражая, Вера уже нащупывала ботинком первую ржавую ступеньку наверх. — Оттуда не уберут, я читала протоколы…

Влад буркнул нечто неразборчивое и обогнал на пару ступенек. «Мальчишка, — глупо потеплело в груди, и страх в ней внезапно растаял. — Упрямый, самоуверенный мальчишка. Совсем не изменился…»

Вскоре лестницу стало видно — как и решётки венткиоска. Влад обернулся и приложил когтистый палец к губам. Синие искры в глазах тоже пригасли.

Он постоял, нахохлившись и замерев, подобно искусной выполненной статуе. Потом поманил за собой, предупредив жестами: «Двое. Вооружены. Ещё тише». Придержал у самого проёма. Обнял и прошептал на ухо:

— Я тоже виноват, мам.

От пинка ржавая дверь сложилась пополам и вылетела на поляну. Вера не успела сообразить, что происходит. Ветер в лицо, удар об сырую перед рассветом землю, вспышки, громкие щелчки… Когда в животе остро и жарко куснуло, она догадалась.

Догадалась — и прошептала:

— Беги. Беги, сынок…

***

Влад стоит на пригорке за парком и слушает. По периметру воют сирены, кто-то на кого-то орёт, кто-то грохочет ботинками по трапам десантных ботов. Ветер потягивается и разбирает облака над востоком.

Рассветное солнце заботливо щекочет белую кожу и отражается в яростно-синих глазах.

— Я не чудовище, — бормочет Влад себе под нос. — Не чудовище! — голос набирает силу. — Нет! Слышишь, нет! — он рвёт связки, но ветру и солнцу всё равно.

Тогда Влад разворачивается и идёт обратно. Туда, где пахнет тоннелями. Туда, где земля вздрагивает, а гермозатворы не успевают.

Туда, где ещё бьётся сердце матери.